Черный Карлик. Легенда о Монтрозе (сборник)

Глава XVIII

 
Боевая песнь Дональда,
Черного Дональда клич,
Его дудки, его знамя
В Инверлохи^{114} собрались.
 

Военная дорога, связующая линию крепостей и тянущаяся вдоль нынешнего Каледонского канала, в настоящее время окончательно обнажила ту длинную лощину, которая простирается поперек всего острова, а некогда была, несомненно, морским проливом. Она еще и теперь образует бассейны длинного ряда озер, посредством которых современное искусство соединило Немецкое море с Атлантическим океаном. Но зимой 1645/46 года тропинки и дороги, по которым местные жители шли через эту огромную долину, были в том самом виде и положении, как и сто лет спустя, когда какой-то ирландский инженер, взявшийся проложить там сносную военную дорогу, сложил следующее двустишие (мы переводим его в прозе), которым, кажется, и ограничилась его умеренная муза:

 
Кабы вы видели эти дороги, прежде чем их исправили,
Вы бы воздели руки к небу и благословили имя генерала Уэда.
 

Но как ни были плохи эти тропинки, Монтроз и их избегал, а повел свое войско, точно стадо диких оленей, прямиком с горы на гору, из одного леса в другой, так что неприятелю ничего не было известно касательно его движений, между тем как ему подробнейшим образом доносили о них дружественные кланы Камеронов и Мак-Доннелов, горными угодьями которых он пробирался. Им даны были строжайшие приказания следить за приближением Аргайла и о всяком малейшем его действии доводить до сведения самого генерала.

Ночь была лунная, и Монтроз, утомленный дневными трудами, лег спать в жалкой лачуге. Проспав часа два, он почувствовал, что кто-то тронул его за плечо. Он очнулся и по величавой осанке и низкому голосу узнал в посетителе вождя Камеронов.

– Я с вестями, – молвил пришедший, – и вести такие, что стоит встать и послушать.

– От Мак-Илду иных и ждать нечего, – сказал Монтроз, назвав вождя его родовым титулом. – Добрые вести или плохие?

– Не знаю, как вам покажутся, – отвечал вождь.

– А верные они? – спросил Монтроз.

– Да, – отвечал Мак-Илду, – иначе не я бы принес их. Итак, узнайте, что мне наскучило сопровождать этого злополучного Дальгетти с его горстью конницы; они плелись до того медленно, точно какие-то хромые барсуки, и задерживали меня по целым часам… Вот я взял шестерых своих молодцов, и мы с ними прошли мили четыре дальше по направлению к Инверлохи, тут попался нам навстречу Ян из Гленроя, тоже ходивший на разведку… Аргайл идет на Инверлохи с тремя тысячами отборных людей, под начальством самых доблестных Сынов Диармида. Вот какие вести… Они достоверны. Решайте сами, что делать.

– Вести добрые, – молвил Монтроз оживленно и весело, – голос Мак-Илду всегда приятен для слуха Монтроза; а еще того приятнее, когда предрекает вскорости смелое предприятие… Много ли у нас народу?

Он приказал подать огня и удостоверился, что большая часть его людей, как обыкновенно, отлучилась припрятывать свою добычу и наличное войско состояло из тысячи двухсот или тысячи четырехсот человек.

– Около третьей доли армии Аргайла, – сказал Монтроз, призадумавшись, – и хайлендеры против хайлендеров… С Божьей помощью и во славу короля я бы решился дать сражение, если бы у меня было хоть по одному против двух…

– Так решайтесь теперь же, – сказал Камерон. – Как только вы затрубите атаку на Мак-Калемора, в наших местах ни один человек не останется глух к вашему призыву. Кланы Гленгарри, Кеппох, да и я сам своими руками огнем и мечом истребим того негодяя, который под каким бы ни было предлогом усидит дома… Завтра или послезавтра каждый человек, носящий имя Мак-Доннела или Камерона, будет так или иначе биться в ратном поле.

– Вот мужественная речь, благородный друг мой! – сказал Монтроз, пожимая ему руку. – И я был бы поистине трусом, если бы, невзирая на столь доблестных союзников, вздумал еще сомневаться в успехе… Вернемся и пойдем навстречу этому Мак-Калемору, который, как ворон, следит за нами, надеясь поживиться останками нашей армии в том случае, если бы другие храбрейшие противники сломили наши силы!.. Созовите как можно скорее всех вождей и начальников; а вы, первый принесший нам такую радостную весть, вы же, Мак-Илду, доведете ее до радостного конца, указав нам ближайший и наилучший путь навстречу врагу.

– С величайшей охотой! – отвечал Мак-Илду. – До сих пор я вам указывал пути, по которым вы отступали среди этих суровых пустынь, но мне гораздо приятнее вести вас вперед, навстречу неприятелю.

По всему лагерю поднялась возня: будили вождей и подымали их с жестких постелей, где они думали найти временный отдых.

– Вот никогда бы не думал, – говорил майор Дальгетти, вскакивая с охапки шероховатых вересковых корней, – никогда бы не думал, что так тяжко мне будет расставаться с постелью, которая ничуть не мягче конюшенной метлы… Но что делать, коли во всей армии только и есть один-единственный человек, опытный в военном деле; его превосходительство поневоле всех больше с него спрашивает!

Рассуждая таким образом, он явился на военный совет, где, невзирая на его педантизм, Монтроз всегда внимательно его выслушивал; это происходило частью оттого, что майор в самом деле обладал знаниями и опытностью и нередко подавал очень дельные советы, а частью и потому, что он избавлял главнокомандующего от необходимости во всем слушаться горных вождей и давал ему лишний предлог оспаривать их мнения, когда они не сходились с его собственным. В настоящем случае Дальгетти с радостью согласился повернуть назад и идти навстречу Аргайлу; он сравнил это решение с походом великого Густава Адольфа, когда тот напал на герцога Баварского и обогатил свое войско в этом плодородном краю, несмотря на то что в это время ему угрожала с севера громадная армия Валленштейна, набранная в Богемии.

Кланы Гленгарри, Кеппох и Лохил, храбростью и боевой славой не уступавшие ни одному из горных родов, занимали ту самую местность, где должны были произойти военные действия; их вожди разослали к своим вассалам воззвания, чтобы призвать к оружию всех до одного годных для войны мужчин, приказав им выходить навстречу королевскому наместнику, когда он выступит к Инверлохи, и на пути становиться под знамена своих вождей. Вассалы быстро и охотно повиновались этому призыву. Их врожденная склонность к войне, преданность королю (которого они рассматривали как своего вождя, покинутого некоторыми мятежными кланами), а также слепое доверие к слову их собственных патриархальных властителей были причиной, что к армии Монтроза присоединились не только все соседние хайлендеры, способные владеть оружием, но даже и такие, которым вследствие преклонного возраста можно было бы и не утруждать себя этой повинностью. На другой день похода, направленного прямиком через горы Лохабера, так что неприятель и не подозревал о их приближении, из всех лощин и ущелий выходили кучки людей, присоединявшихся к войску Монтроза, под знамена своих вождей. Такое постепенное нарастание армии ободряюще действовало на людей. Ко времени прихода их на место действия прибыль увеличилась значительно более чем на четвертую долю общей численности, что вполне оправдало предсказание храброго вождя Камеронов.

Пока Монтроз производил этот контрмарш, Аргайл во главе своей доблестной армии подвигался вдоль южного берега озера Лох-Ил к реке Лохи, соединяющей это озеро с озером Лох-Лохи. Древняя крепость Инверлохи, бывшая когда-то королевским замком, а в то время уже полуразрушенная, все-таки была еще настолько крепка и обширна, что представляла большие удобства для временной главной квартиры, а окружающая долина была не менее удобна для лагерной стоянки, и тут, у слияния реки Лохи с Лох-Илом, расположилось войско Аргайла. Несколько барок, нагруженных провиантом, следовало за армией, так что все для нее было во всех отношениях выстроено, как только можно желать.

Аргайл, беседуя с Аухенбреком и Арденвором, высказал мнение, что в настоящую минуту Монтроз на краю погибели, что войско его будет таять по мере следования на восток; должно, что, если он двинется на запад, его разобьют Эрри и Бэйли, а если на север, то он попадет в руки Сифорта; и где бы он ни остановился отдохнуть, он рискует, что на него нападут тремя армиями сразу.

– Все это нисколько меня не радует, милорд, – сказал Аухенбрек. – Что за удовольствие знать, что Джемс Грэм будет разбит без нашего содействия? В графстве Аргайл он оставил нам такой длинный счет, что мне бы хотелось своими руками отплатить ему за каждую каплю пролитой крови. Я не люблю вершить такие долги чужими руками.

– Вы уж слишком добросовестны, – сказал Аргайл. – Не все ли равно, чьими руками прольется кровь Грэмов? Важнее всего, чтобы перестала литься кровь Сынов Диармида… А вы что скажете, Арденвор?

– Я скажу, милорд, – молвил сэр Дункан Кэмпбел, – что Аухенбрек, вероятно, скоро дождется желаемого и будет иметь удовольствие лично сводить счеты с Монтрозом за все его хищения. На наших аванпостах поговаривают, будто Камероны поголовно собираются на окраине Бен-Невиса; вряд ли это делается с целью прикрыть отступление Монтроза, я думаю, что они хотят примкнуть к его передовым отрядам.

– Просто замышляют грабительский набег или устраивают нам какую-нибудь помеху, – сказал Аргайл, – это все штуки хитреца Мак-Илду, который злится на нас и воображает, что этим доказывает свою преданность королю. Вероятно, будут тревожить наши аванпосты или завтра намерены задержать нас на походе.

– Я разослал лазутчиков во все стороны, – сказал сэр Дункан, – они скоро должны вернуться; тогда и узнаем, точно ли они собираются с силами, и где именно, и с какой целью.

Поздно вечером разведчики вернулись. Взошла луна и осветила большое движение по всему лагерю, а вслед за тем и в замке поднялся шум, что доказывало, что получены важные известия. Из числа лазутчиков, первоначально разосланных Арденвором, некоторые воротились ни с чем, принеся лишь неопределенные слухи о том, что у Камеронов пошевеливаются. Говорили еще, что предгорья Бен-Невиса издают те необъяснимые и зловещие звуки, которые служат иногда предвестием сильной бури. Другие лазутчики, зашедшие на разведку в глубь страны, были пойманы и перебиты либо уведены жителями тех укреплений, куда они проникли. Вскоре с аванпостов Аргайла увидели передовые ряды армии Монтроза. Обе стороны, заметив друг друга, обменялись выстрелами из мушкетов и луков, после чего отступили к своим главным силам, чтобы доложить о близости врага и узнать, что делать дальше.

Сэр Дункан Кэмпбел и Аухенбрек вскочили на коней и поехали осмотреть свои аванпосты, между тем как Аргайл, сохраняя характер опытного главнокомандующего, занялся распределением своих наличных сил на позиции, так как ясно было, что им следовало ожидать или ночного нападения, или утреннего, в крайнем случае. Монтроз так притаился в ущельях, прилегавших к лагерю Аргайла, что, как ни старались Аухенбрек и Арденвор разузнать о численности неприятеля, это им не удалось. Впрочем, они догадывались, что, во всяком случае, у Монтроза должно быть гораздо меньше народа, чем у них, и возвратились к Аргайлу сообщить ему все, что узнали. Но Аргайл решительно не верил, чтобы сам Монтроз мог быть так близко. «Это такое безумие, – говорил он, – на которое не способен даже Джемс Грэм, невзирая на всю его бешеную самонадеянность; и я не сомневаюсь, что это только исконные наши враги, Гленко, Кеппох и Гленгарри, хотят задержать нас по дороге; может быть, еще Мак-Вурих и Мак-Ферсоны набрали кое-какие отряды, но они, во всяком случае, должны быть крайне малочисленны по сравнению с нами, и, следовательно, мы их тотчас разгоним силой или они сдадутся».

Среди сторонников Аргайла царствовали всеобщее возбуждение и сильный подъем духа: они жаждали отомстить за бедствия, так недавно испытанные их округом, и всю ночь только и дышали надеждой, что наутро осуществят свои мстительные стремления. На аванпостах обеих армий поддерживали строгий караул, а воины Аргайла спали на тех местах и в том порядке, какой назначен им был на следующий день при начале сражения.

Бледная заря едва начала освещать вершины горных громад, когда вожди обоих войск стали готовиться к бою. Это было 2 февраля 1646 года. Воины Аргайла выстроились в две линии, неподалеку от угла, образуемого озером и рекой, и представляли зрелище внушительное и грозное. Аухенбрек был бы рад, если бы его допустили начать сражение, напав на аванпосты неприятеля; но Аргайл, всегда придерживаясь выжидательной политики, предпочел отразить атаку, а не нападать.

Вскоре послышались воинственные звуки, возвещавшие, что им не придется долго ждать. Кэмпбелы услыхали со стороны ущелий напевы различных кланов, приближавшихся к ним. Громко отдавался клич Камеронов, начинающийся зловещим обращением к волкам и коршунам: «Идите, мы готовим вам поживу!» – и горное эхо вторило этим звукам. Клан Гленгарри не остался безмолвным, громко звучал его воинственный призыв на языке хайлендерских бардов; а затем последовали звуки других кланов, по мере того как они подходили к перевалу, с которого должны были спуститься в долину.

– Вот видите, – сказал Аргайл своим родственникам, – я вам говорил, что нам придется иметь дело только с ближайшими соседями. Джемс Грэм не решился показать нам свое знамя.

В эту минуту из ущелья послышались оживленные звуки труб, игравших тот мотив, которым шотландцы издавна встречали и приветствовали королевский штандарт.

– Слышите, милорд? – сказал сэр Дункан Кэмпбел. – Вот сигнал, из которого явствует, что так называемый королевский наместник лично присутствует среди этих людей.

– И даже, вероятно, с конницей идет, – прибавил Аухенбрек, – чего я, признаюсь, не ожидал… Но мы, милорд, от этого не побледнеем, а будем только помнить, что впереди у нас враг, а в прошлом – тяжкие обиды, за которые следует отомстить!

Аргайл молчал и смотрел на свою руку, висевшую на перевязи из-за ушиба, полученного при падении с лошади за несколько дней перед тем.

– Это правда! – воскликнул с горячностью Арденвор. – Милорд Аргайл, вы не в состоянии теперь владеть ни мечом, ни пистолетом, необходимо вам удалиться на галеру… ваша жизнь как военачальника для нас драгоценна… а ваша рука как воина бесполезна.

– Нет, – сказал Аргайл, гордость которого боролась с нерешительностью, – да не будет сказано, что я бежал от лица Монтроза… Если я не способен сражаться, то хочу хоть умереть среди детей моих.

Многие другие вожди Кэмпбелов в один голос заклинали своего верховного вождя предоставить на этот день команду Арденвору и Аухенбреку и наблюдать за ходом сражения издали, с безопасного пункта.

Мы не решаемся заклеймить Аргайла названием труса; правда, в жизни его не было ни одного случая, где бы он проявил истинную храбрость; но в настоящем случае и во время других происшествий он держал себя с таким спокойствием, что его поведение можно приписать скорее нерешительности, чем отсутствию храбрости. Но история знает много случаев, когда слабому голосу собственного сердца вторят голоса других людей, уверяющих, что и для общего блага его жизнь крайне необходима.

– Если хотите, сэр Дункан, проводите его на галеру, – сказал Аухенбрек своему кузену, – а я пойду ободрять наших людей, дабы такой дух не распространился между ними!

С этими словами он устремился в ряды воинов, наставляя, приказывая, умоляя их помнить свою былую славу и нынешнюю доблесть, помнить обиды, за которые они отомстят, если одержат победу; если же будут побеждены, он просил их не забывать, какая их ожидает ужасная участь; словом, он пытался поделиться с каждым человеком хоть искрой того пламени, которое горело в его груди. Между тем Аргайл медленно и, по-видимому, неохотно следовал за своим заботливым родственником, который почти насильно привел его на берег озера и отправил на одну из галер, с палубы которой главнокомандующий безопасно, но и бесславно взирал на зрелище, разыгравшееся в долине.

Как ни было недосуг сэру Дункану Кэмпбелу Арденворскому, он все стоял на берегу и смотрел вслед удаляющейся лодке, перевозившей на галеру его вождя. Невозможно выразить всех чувств, волновавших его в эту минуту, ибо для него верховный представитель их рода был все равно что родной отец, и преданный член его клана ни при каких обстоятельствах не допускал в своем сердце никакой критики его образа действий. Для сэра Дункана Аргайл был превыше всех людей; к тому же этот человек, суровый и жестокосердый к посторонним, был мягок и великодушен со своими близкими, и благородное сердце Арденвора обливалось кровью при мысли, какое толкование можно было дать теперешнему поступку Аргайла…

«Так будет лучше! – подумал он, стараясь подавить собственное смятение. – Но… из сотни его отцов и предков я не припомню ни одного, кто бы ушел с поля сражения, пока знамя Диармидов развевается перед лицом их злейших врагов!..»

Громкие клики заставили его обернуться и поспешить к своему посту, на правый фланг небольшого Аргайлова войска.

Отсутствие Аргайла было замечено его бдительным врагом, который, занимая отличное положение на склоне горы, мог видеть все, что происходит внизу. Видя, что удаляющихся к берегу сопровождают четверо всадников, Монтроз заключил, что среди отступающих есть важные лица.

– Замечательные кавалеристы! – молвил Дальгетти. – Они уводят своих лошадей в безопасное место. Вон сэр Дункан Кэмпбел на караковом коне, которого я облюбовал себе на перемену…

– Ошибаетесь, майор, – молвил Монтроз с горькой усмешкой, – это они спасают своего драгоценного вождя… Подайте сигнал к немедленному наступлению. Пошлите приказ по всем рядам. Джентльмены, благородные вожди, Гленгарри, Кеппох, Мак-Вурих, вперед!.. Майор Дальгетти, скачите к Мак-Илду, скажите им, чтобы шли в атаку, если любят Лохабер! Потом возвратитесь с горстью нашей конницы сюда, к моему знамени. И пусть они, вместе с ирландцами, остаются в резерве.

Глава XIX

 
Как утес встречает напор волн,
так Инисфэйл встретил Лохлина.
 

Оссиан

Трубы и волынки, громогласные предвестники кровопролития и смерти, разом подали сигнал к наступлению; в ответ на это более двух тысяч воинов испустили воинственный крик, повторенный мощными отголосками в горах. Хайлендеры, сторонники Монтроза, разделились на три колонны, появились из ущелий, до сих пор скрывавших их от неприятеля, и с величайшей горячностью бросились на Кэмпбелов, стойко ожидавших нападения. Вслед за нападающей колонной шли в порядке ирландцы, под начальством Колкитто, предназначенные формировать резерв; с ними был королевский штандарт и сам Монтроз; на фланге шла конница, около пятидесяти лошадей, каким-то чудом уцелевших во время похода, командовал ими Дальгетти.

Правая колонна роялистов была под начальством Гленгарри, левую вел Лохил, а центром командовал Ментейт, который оставил кавалерию, переоделся хайлендером и предпочел сражаться в пешем строю.

Хайлендеры бросились в атаку со свойственной им, вошедшей в пословицу яростью, на бегу палили из ружей, стреляли из луков и остановились на близком расстоянии от неприятеля, храбро устоявшего на месте. У воинов Аргайла огнестрельного оружия было больше, притом они лучше могли целиться, а потому их огонь был значительно губительнее того, который они выдержали. Роялистские кланы кинулись вперед, завязали рукопашный бой и в двух местах смяли неприятельские ряды. Если бы они сражались с регулярным воинством, с этой минуты победа была бы на их стороне; но тут хайлендеры бились с хайлендерами, и как оружие, так и искусство бойцов были одинаковы с обеих сторон.

Поэтому борьба была отчаянная. Удары палашей и топоров, стучавших друг о друга или ударявшихся о щиты, сопровождались короткими, дикими, возбуждающими возгласами, с которыми хайлендеры и дерутся, и пляшут, и предаются всяким вообще усиленным телодвижениям. Многие из противников лично знали друг друга и старались перещеголять один другого, одни по ненависти, другие из более благородного чувства соревнования. Ни те ни другие не уступали ни пяди, и на место падавших (а падало много, с обеих сторон) тотчас бросались другие, стремившиеся в первые ряды, в самый центр опасностей. Пар валил от воинов, словно от кипящего котла, и, подымаясь в разреженном, прозрачном, морозном воздухе, образовывал легкое облако над сражавшимися.

Так обстояло дело на правом фланге и в центре, без всяких иных последствий, кроме ран и смертей.

Справа, у Кэмпбелов, некоторый перевес имел только Арденвор как по своей боевой опытности, так и по численности доставшихся ему дружин. Он двинул вперед, в косвенном направлении, крайний фланг своей линии в тот самый момент, когда роялисты готовились напасть на них, так что сразу осыпал их выстрелами и с фронта и во фланг; невзирая на все усилия своего вождя, роялисты смешались и оторопели. В ту же минуту сэр Дункан Кэмпбел скомандовал «в атаку» и сам напал на противников, вместо того чтобы самому выдержать нападение. Такая перемена ролей всегда обескураживает солдат и часто имеет роковые последствия. Но тут подоспел на выручку ирландский резерв: его тяжелый и непрестанный огонь принудил Арденвора уступить свою позицию и удовольствоваться оборонительным положением. Тем временем маркиз Монтроз, пользуясь несколькими рассеянными по полю березами и густым дымом от ирландских мушкетов, скрывавшим его движения, приказал Дальгетти вместе с конницей следовать за собой и, проскакав некоторое пространство, так чтобы зайти во фланг и даже в тыл неприятелю, велел трубить сигнал к наступлению. Звук кавалерийских труб и топот скачущей конницы произвели на правый фланг Аргайла такое впечатление, какого не могли бы произвести никакие другие звуки. Горцы того времени питали суеверный страх перед боевыми конями, вроде того как древние перуанцы, и имели какие-то удивительные понятия о том, как этих животных обучают для войны. Поэтому, как только они увидели в своих рядах неожиданное появление этих предметов своего величайшего ужаса, они дрогнули, смешались, их охватила внезапная паника, и сэр Дункан ничего не мог с ними поделать. Чего стоила фигура одного майора Дальгетти, закованного в непроницаемую броню и скачущего на своем привычном коне с таким расчетом, чтобы с каждым скоком увеличить силу своего удара! Воины Аргайла ничего подобного не видывали, и единственные знакомые их глазу наездники были какие-нибудь полунагие, рослые хайлендеры, верхом на крошечных горных лошадках.

Отброшенные роялисты снова пошли в атаку; ирландцы продолжали безостановочно стрелять, стоя в порядке на близком расстоянии от противников. Так битва не могла продолжаться: сторонники Аргайла начали расстраивать свои ряды и разбегаться большей частью по направлению к озеру, остальные – куда попало. Правое крыло окончательно было разбито, испытав притом невознаградимую потерю в лице Аухенбрека, который пал, силясь восстановить порядок.

Рыцарь Арденворский с двумя или тремя сотнями джентльменов из лучших фамилий своего клана, известных своей доблестью (считалось, что в рядах Кэмпбелов больше джентльменов, чем во всяком другом горном клане), пытался геройскими усилиями самопожертвования прикрыть беспорядочное отступление рядовых. Все эти подвиги были бесполезны и привели лишь к тому, что под дружным натиском своих врагов они сначала разделились, сражались поодиночке и, кажется, под конец хлопотали только о том, чтобы продать свою жизнь как можно дороже.

– Сдавайтесь, сэр Дункан! – крикнул майор Дальгетти, видя, что его недавний хозяин и двое других джентльменов отбиваются от нескольких хайлендеров, и в подкрепление своего требования он подъехал к нему с поднятым палашом.

Вместо ответа сэр Дункан выстрелил из запасного пистолета, но пуля попала не в всадника, а прямо в сердце его славному коню, который упал и тут же издох. Ранальд Мак-Иф, бывший в числе воинов, теснивших сэра Дункана, воспользовался той минутой, когда тот отвернулся, стреляя в Дальгетти, и проколол его мечом.

В эту минуту подбежал Аллен Мак-Олей. Все хайлендеры, сражавшиеся в этой части, были из отряда Ангуса Мак-Олея.

– Негодяи! – воскликнул Аллен. – Кто посмел сделать это, тогда как я строго приказал взять Арденвора живым?

Полдюжины проворных рук сразу отдернулись от поверженного рыцаря, богатое оружие и роскошная одежда которого соблазнили их поживиться на его счет, и в то же время они в один голос начали оправдываться, сваливая вину на «островитянина», как они называли Ранальда Мак-Ифа.

– Проклятый пес! – крикнул Аллен, в гневе позабывая о своем мистическом братстве с «ясновидящим». – Ступай драться дальше, а к нему не смей прикасаться, если не хочешь умереть от моей руки!

В эту минуту они остались почти наедине, потому что угрозы Аллена разогнали всех людей его клана и вынудили их двинуться дальше к озеру, сея везде ужас и смятение и оставляя за собой только мертвых или умирающих. Мстительный дух Мак-Ифа не выдержал, и он, подойдя к Аллену в упор, промолвил таким же угрожающим тоном:

– Твоя рука и так обагрена кровью моих сродников, и еще неизвестно, я ли умру от твоей руки или ты от моей…

С этими словами он так быстро и неожиданно ударил Аллена, что тот едва успел подставить свой щит.

– Негодяй! – сказал Аллен с удивлением. – Это что значит?

– Я Ранальд Сын Тумана! – отвечал островитянин, повторяя удар, после чего у них завязалась отчаянная борьба.

Но судьба как будто предназначила Аллена Мак-Олея отмщать членам этой свирепой семьи за страдания своей матери, так как и это состязание кончилось так же, как и прежние его схватки с Сыновьями Тумана. Обменявшись несколькими ударами, Ранальд Мак-Иф упал с глубокой раной на черепе, а Мак-Олей, ступив на него ногой, хотел пронзить его мечом, как вдруг чья-то посторонняя рука отвела в сторону смертоносное лезвие.

Вмешавшийся в дело был не кто иной, как майор Дальгетти, который сначала упал с лошади и, придавленный ее трупом, некоторое время лежал без движения, но теперь очнулся и встал.

– Придержите-ка свой палаш, – сказал он Аллену, – и не трогайте больше этого человека по той причине, что он находится под моим покровительством и притом на службе у его превосходительства. А еще я должен вам сказать, что ни один благородный кавалер, по воинским законам, не сводит счеты за свои личные обиды flagrante bello, multo majus flagrante proelio^[42].

– Глупец! – сказал Аллен. – Иди прочь и не смей становиться между тигром и его добычей!

Но Дальгетти и не думал уступать: перешагнув через распростертое тело, он объявил Аллену, что если он считает себя тигром, то пусть не погневается, если встретит на своем пути льва. Этих слов и угрожающего жеста было достаточно, чтобы обратить всю ярость воинственного прорицателя на того, кто помешал ему довершить его мстительный замысел, и он без дальнейшей церемонии начал драться с ним.

Схватка между Алленом и Мак-Ифом прошла не замеченной окружающими, потому что немногие из воинов Монтроза знали Ранальда в лицо; но когда завязалась борьба между Алленом и Дальгетти, которых все отлично знали, это тотчас привлекло общее внимание; в числе прочих, к счастью, увидел их сам Монтроз, подъехавший с намерением собрать свою небольшую конницу и преследовать с нею неприятеля вдоль берегов Лох-Ила. Понимая, к каким роковым последствиям могут повести частные ссоры в его маленькой армии, он поскакал к месту действия, и, видя распростертого на земле Ранальда и заметив, что майор Дальгетти защищает его от Аллена Мак-Олея, Монтроз мигом сообразил вероятную причину ссоры, и быстрый ум его тотчас подсказал ему способ примирить враждующих.

– Стыдитесь, джентльмены! – сказал он. – Не совестно ли вам вздорить между собой на поле такой победоносной битвы? Не с ума ли вы сошли? Или опьянели от славы, которую оба сегодня заслужили в полной мере?

– Не моя вина, ваше превосходительство, – сказал Дальгетти. – Я во всех европейских армиях известен за хорошего товарища, но я не могу допустить, чтобы обижали человека, состоящего под моей охраной…

– А я не допущу, чтобы мне мешали в деле справедливого отмщения! – кричал Аллен в то же время.

– Как вам не стыдно, джентльмены! – повторил Монтроз. – У меня для вас обоих есть важные дела… такие важные, что по сравнению с ними ваши ссоры сущие пустяки… Во всяком случае, теперь не время заниматься вашими личными делами, успеете объясниться на досуге. Майор Дальгетти, извольте стать на колени.

– На колени! – сказал Дальгетти. – Вот уж не слыхивал… разве что с церковной кафедры. Вот в шведских войсках передняя шеренга опускается на колено, но ведь тогда надо, чтобы сзади было еще пять рядов.

– Тем не менее, – повторил Монтроз, – именем короля Карла я приказываю вам преклонить колено!

Дальгетти неохотно повиновался. Тогда Монтроз слегка ударил его по затылку шпагой плашмя и произнес:

– В воздаяние за отличные заслуги в нынешней битве и властью государя нашего, короля Карла, посвящаю тебя в рыцарское звание: будь храбр, честен и счастлив! Ну, теперь, сэр Дугалд Дальгетти, встаньте и исполняйте свой долг. Соберите всю конницу, какая есть у нас, и преследуйте неприятеля, бегущего вон тем берегом озера… Не действуйте врассыпную, держитесь вместе, не забирайтесь слишком далеко… Главное, помешайте им собраться и восстановить прежний порядок; это будет нетрудно. На коня, сэр Дугалд, и принимайтесь за дело!

– А где же я возьму коня? – сказал новоиспеченный рыцарь. – Бедный мой Густав уснул на поле чести, подобно своему бессмертному тезке!.. А я оказался рыцарем, рейтаром, как говорят голландцы, как раз в ту пору, когда мне не на чем ехать.

– Нет, как можно! – молвил Монтроз, соскочив с лошади. – Дарю вам моего собственного коня, кажется, довольно хорошего… Только, прошу вас, возьмите на себя то дело, которое вы так мастерски исполняете.

Рассыпаясь в благодарностях, сэр Дугалд сел на лошадь, столь любезно ему подаренную, попросил его превосходительство не забывать, что Ранальд Мак-Иф находится под его личной охраной, а затем немедленно приступил к исполнению возложенного на него поручения с величайшим усердием и ловкостью.

– А вы, Аллен Мак-Олей, – сказал Монтроз, обращаясь к хайлендеру, который, опершись на воткнутый в землю палаш, с презрительной усмешкой взирал на церемонию посвящения в рыцари своего противника, – вы, стоящий выше обыкновенных людей, ищущих в ратном поле добычи или жалованья, наград или отличий, вы, по глубине своих познаний такой драгоценный для нас советчик, чем же вы увлеклись?.. Я вас застал дерущимся с таким человеком, как Дальгетти, и из-за чего же?.. Из-за того, чтобы вышибить последнюю искру жизни из такого жалкого врага, как этот… Что тут происходит? Опомнитесь, друг мой; у меня для вас найдется другое дело. Если пользоваться поискуснее результатами нашей победы, то можно привлечь Сифорта на нашу сторону. Ведь только с отчаяния в успехе нашего правого дела он поднял оружие против нас. В настоящую минуту вполне возможно склонить его к соединению с нами. Я отсюда же посылаю к нему моего доблестного друга, полковника Гея; но необходимо, чтобы полковник ехал не один, а в сопровождении одного из джентльменов хайлендеров, по рождению равного самому Сифорту, а по влиятельности и талантам такого, чтобы произвел на него должное впечатление. Вы не только во всех отношениях наиболее пригодное для этого лицо, но представляете еще то преимущество, что не командуете ни одной отдельной частью, и, следовательно, ваше присутствие в войске не так необходимо, как присутствие вождей и военачальников. Вам известны все проходы и лощины в горах, равно как нравы и обычаи каждого племени. Итак, пойдите к Гею, на правое крыло: он уже получил инструкции и ждет вас. Вы найдете его среди людей Гленморрисона. Будьте ему проводником, переводчиком и сослуживцем!