Василевс

Глава 3. Поход Теодориха в Италию

Анастасий, как обычно, проходя через портик, где дежурил Юстин, задерживался на минуту, если появлялись какие-нибудь важные новости, чтобы сообщить их.

И на этот раз он буркнул ему что-то… Затем, уже громче, повторил: «Зенон вернулся на трон!»

Он остановился рядом с Юстином: «Немного позже расскажу, что произошло в Риме-то!»

Но Юстин и сам знал, что Зенон вернулся на трон. Он уже видел его с утра во дворце, когда заступал на дежурство.

– Будут новости, сообщу. А они будут самые горячие… Вот увидишь, – бросил Анастасий ему, прошёл мимо него.

На обратном пути из дворца, когда Юстин ещё стоял у портика на карауле, Анастасий задержался около него.

– В Риме низложен малолетний император Ромул-Августул!.. Его увезли на юг Италии, под Неаполь, и там караулят на какой-то вилле. Всю власть в Западной Римской империи захватил варвар – скир^[27] Одоакр! Германские наёмники возвели его в короли по варварскому обычаю!.. К Зенону же пришло от римского сената посольство с предложением упразднить пост императора в Риме!.. И они же просят дать Одоакру звание патриция и поставить его управлять Италией… Посмотрим, что решит наш сенат!.. – прощаясь, сказал он и вышел через портик из дворца, направившись куда-то в сторону ипподрома.

Здесь же, в Константинополе, дела во властных структурах разворачивались неблагоприятно для Зенона. И всё с теми же готами, живущими в империи на правах федератов.

Зенон отстранил в первую очередь от власти тех, кто встал на сторону мятежника Василиска, брата Верины. Других же он просто лишил званий, которые они имели. Теодориха Страбона, сына Триария (Косого), он лишил звания магистра^[28] армии и возвёл в это звание Теодориха, сына Теодемира.

– Твой Теодорих теперь магистр армии! – стал рассказывать Анастасий последние сплетни Юстину, стоявшему на посту, задержавшись около него при входе во дворец. – Его сестра Амалафрида стала комнатной дамой Ариадны! К тому же Зенон предложил Теодориху в жены Юлиану, дочь скончавшегося четыре года назад западноримского императора Флавия Олибрия! И похоже, Амалафрида подружилась с Юлианой. Ты можешь видеть их иногда вместе. Амалафрида-то старше Теодориха! Уже была замужем! Есть даже, кажется, сын! Но она им не занимается, как и все женщины в высшем свете! Кто-то воспитывает из придворных!.. Что будет-то?..

Пробурчав последние слова, он пошёл дальше.

В этот день собралось заседание сената, созванное Зеноном. И Анастасий спешил на него.

Перед началом заседания Зенон перечислил преступления Страбона.

Затем сенаторы набросились с обвинениями в адрес Страбона.

В конце их препирательств выступил комит, ведавший государственной казной.

– Господа сенаторы, казна пуста: платить можем только одному Теодориху! – окончательно подвёл он черту под их спорами. – Выбирайте – какому!..

– Завтра же созываем войсковых архонтов^[29], экскувитов и спросим их мнение! – заключил Зенон. – Откажут отступнику – пошлём отказ!..

На следующий день только было заикнулся казначей об этом прошении Страбона, как поднялся шум среди легионеров. Экскувиты Юстина и сам он застучали неистово мечами о щиты, производя неимоверный гул, давая этим знать, что это полный отказ Страбону.

– Он собирает армию, рекрутирует наёмников!.. Его армия растёт! – выкрикнул кто-то из рядов гвардейцев Юстина.

Об этом во дворце знали. И тот же Зенон с тревогой воспринимал малейшие известия и слухи о войске Страбона.

Страбон же не соглашался ни на какие условия, требовал всё то же: вернуть ему звание магистра армии и выплатить жалованье войску, грозился перейти к военным действиям.

– У меня армия, и я должен вести войну, чтобы прокормить своих людей! – приходили ответы от него с гонцами…

И Зенон, видя нарастающую угрозу войны со Страбоном, отправил с письмом сенатора к Теодориху, сыну Теодемира, в Марцианополь^[30], где тот стоял со своими главными силами.

Марцианополь, город в Мезии, оказался хорошо укреплён, как отметил сенатор. Сам же Теодорих жил в деревянном рубленом домике, скромного размера и обстановки внутри, характерном для готов из северных земель.

– Тебе, как нашему магистру армии, я приказываю выступить против Страбона! – стал зачитывать сенатор письмо Зенона Теодориху…

В избе оказались военачальники армии Теодориха, его друзья юности, Гурила, Белеульф и оруженосец Тэвдис. Услышав это требование императора, они насторожились.

Теодорих же заходил по избе, собираясь с мыслями, чтобы ответить обоснованно сенатору.

– Хорошо, мы выступим против Страбона! – подумав, сказал он. – Но я выдвигаю встречное условие!..

Он снова помолчал.

– Моё условие: чтобы при любых ситуациях власти Константинополя не шли на сделку со Страбоном!.. И в этом дали клятву в договоре! Это моё единственное условие, и я не отступлю от него!..

С этим условием сенатор вернулся в Константинополь. А там сенаторы оформили договор и скрепили его клятвой.

– Клянусь твёрдо стоять на условиях договора! – искренне заверил это и Зенон там же, на совете сенаторов.

Он хорошо понимал, что ему не на кого было опереться.

Собрался он также сам возглавить армию ромеев для поддержки Теодориха.

Слухи о распрях между самими готами и между готами с Зеноном будоражили весь двор.

И Анастасий делился ими с Юстином. Порой же он негодовал, не в силах сдержаться, когда узнавал то, что делает Зенон.

– Зенон всех закрутил и всё смешал! – не сдержался он на очередной их встрече. – То грозился сам выйти с армией в поход против Страбона… А когда твой Теодорих-то, выступив из Маркианополя, перешёл Балканы и столкнулся со Страбоном, то произошло сражение между готами… Их же солдаты взбунтовались из-за того, что в угоду ромеям готы убивают готов… И оба Теодориха съехались на противоположных берегах какой-то речки, заключили мирное соглашение… За это Зенон обвинил твоего Теодориха в измене слову, но всё равно обольщал деньгами… Но тот и другой Теодорихи стояли на своём: один требовал восстановить его в звании магистра армии, другой же, твой Теодорих, требовал денег и новых мест для поселения, где бы его армия могла кормиться.

– Ну и чем закончилось дело? – спросил Юстин, когда Анастасий замолчал.

– Хуже некуда!.. Зенон снова сдурил: лишил твоего Теодориха звания магистра армии и объявил врагом империи!..

Юстин, уже зная характер бывшего принца-заложника, не сомневался, что тот начнёт грабить провинции, города империи.

И Анастасий подтвердил это.

Больше у Анастасия не было новостей, и он ушёл.

В следующем году Страбон, неосторожно спрыгивая с коня у себя в лагере, напоролся на чьё-то копьё, серьёзно ранил себя и вскоре умер. Теодорих же, сын Теодемира, ушёл из Эпира в Македонию, затем в Фессалию, грабил города, снова поставил Зенона в затруднительное положение. Поэтому Зенон послал к нему сенатора и предложил, что в обмен на прекращение военных действий он вернёт ему звание магистра армии, а для его остготов выделил на поселение Побережную Дакию и Нижнюю Мезию. Обещал он, что на следующий год назначит его консулом^[31].

* * *

Анастасий оказался прав. Теодорих появился в Константинополе снова.

– Зенон назначил его в этом году консулом! – встретил Анастасий Юстина, довольный, что его предсказание сбылось. – Поставил ему конную статую…

Теодорих, как консул, обосновался в столице. При нём было несколько тысяч вооружённых остготов, настроенных весьма воинственно, его охранников.

– Ты уже не надеешься на старика Тэвдиса! Зачем набрал столько дармоедов? – ворчал каждый день старый оруженосец, верный спутник Теодориха…

Юстин же почти каждый день видел нового консула в столице. Появился тот и при дворе.

И снова, как и в прошлом, они, если случайно встречались, перекидывались взглядами и шли дальше по своим делам.

Но Теодорих остался прежним. Нашумела его новая история… Рекитах, его дальний родственник, сын Страбона, став царём над готами покойного отца, тоже оказался в этот год в Константинополе. Его принимали во дворце, оказывали ему знаки почтения… Однажды он направлялся, как обычно, во дворец, на званый обед. И его по дороге встретил Теодорих. Меч Теодориха вошёл ему в бок… Произошло это неподалёку от дворца, где в это время на входе во дворец, на карауле у портика, как обычно, стоял Юстин…

Юстин только покачал головой от таких новостей.

Этот год, год консульства Теодориха, показался ему долгим.

В это время Юстин получил весточку из дома, что его сестру Бигленицу сосватал Савватий, как и обещал. Та стала его супругой, и у них уже родился сын, назвали Флавием, а затем и дочь Вигилянция. С этой весточкой он сразу же направился к братьям, в их когорту возле Евдома.

«Неужели прошло уже десять лет?» – озадаченно подумал он по дороге на Евдом, как быстро бежит время.

Когда он сообщил братьям об этом, те пришли в восторг.

– У нас племянник и племянница! – вскричали они.

Когда восторг от этого известия немного поутих, они поклялись, что помогут своему племяннику, Флавию, вырваться из жизни на крестьянском поле. А какая жизнь ждёт того, если он останется там, на их родине, в их селении, в Дардании, они знали.

* * *

В Италии тем временем разгорелась война между ругами^[32] и германцами Одоакра.

Король ругов Фридрих выступил против Одоакра, но был разбит и бежал к Теодориху в его резиденцию, крепость Новы.

И там у Теодориха и Фридриха завязались дружеские отношения. Они часто беседовали за вином в уютной избушке Теодориха, обсуждая положение готских и германских племён здесь, на Балканах, вандалов в Африке, вестготов в Галлии и Испании. И приходили к мысли о том, что Одоакр разумно поступил, когда позволил в Италии своим солдатам забрать треть земли у местных жителей в свою пользу, а не влачить жалкое существование как наёмников на окладах императора, вымаливая себе повышение в виде крох, когда можно было просто обогатиться вот так, отняв землю.

Эта мысль крепко засела в голове у Теодориха, не давала покоя. Земли же здесь, на Балканах, в империи, были разорены ими самими же, готами… И он решился идти в Италию, на что подталкивал его и король Фридрих, готовый со своими ругами пойти с ним, сообщив ему, что там ещё много земли, которую могут получить остготы, его остготы, Теодориха.

И он вступил в переписку по этому делу с императором, как магистр византийской армии. Зенон не стал возражать против этого его похода в Италию.

«Если сломаешь Одоакра – вся власть в Италии твоя!» – получил он послание в напутствие от Зенона.

– Теодорих ушёл со своими готами в Италию! – сообщил как-то мимоходом Анастасий Юстину. – И уже, наверное, не вернётся сюда!.. Он забрал свою мать и сестру Амалафриду! Зенон отдал её!.. Так что ты больше не встретишь его! Радуйся!..

Он же сам радовался. Вот исчез, и исчез навсегда, опасный противник. Зенон, тот много пьёт, совсем одряхлел и, по всему было заметно, доживает последние свои дни.

Через два года дошли слухи о Теодорихе: что у него произошли две битвы с Одоакром, из которых он вышел победителем.

* * *

На третью битву обе армии сошлись вблизи Вероны.

К Вероне Теодорих подходил с юга. Вдали же, на севере, пока его армия подходила к месту сражения, голубоватой полоской на горизонте тянулись предгорья Альп, словно манили к себе волшебным зовом больших просторов… Армия шла по плоскогорью, которое перед самым городом заканчивалось глубоким обрывом, открывающим довольно узкую долину реки Атесис и внизу её стремительные мутные воды. А там, в узкой долине, из которой всегда тянет свежим ветерком, лежал город Верона.

Хотя ни сама долина, ни город не были видны с плато. Там же, на краю плато, стояла армия Одоакра, построившись боевым порядком навстречу подходившей армии остготов. На краях её фронтов замаячили разъезды, следя за тем, чтобы противник не зашёл с тыла.

Теодорих остановил свою армию. Затем, тронув с места коня, он выехал впереди своих конников, выстроившихся фронтом в два ряда для битвы. Рядом с ним были его два командующих, его боевые друзья, Белеульф и Питца. В доспехах, в одной руке он держал меч, в другой руке у него был щит, за поясом нож, к седлу пристёгнута булава… Позади же конницы он выстроил пеших остготов с длинными, выше роста человека, копьями во главе с надёжным командующим Иббом: у каждого из них был щит, на поясе меч, на плечах шкуры из лосиной кожи и такие же штаны, крепкие и удобные в бою. На голове у каждого меховые, тоже из лосиной кожи, остроконечные шапки, из-под которых сверкали их глаза, как у зверей…

Теодорих выкрикнул охрипшим голосом несколько призывов к своим воинам, поднял вверх меч… Запели угрожающе боевые трубы… И он двинул свою конницу на цепочку выстроившихся перед ними неприятелей.

Вслед за ним, позади, полетел по рядам его воинов клич: «А-а!.. А-а!»

– Водан!.. Водан! – вскричали пешие остготы одновременно, призывая своего бога войны на помощь… И, выставив вперёд копья, они двинулись мерным шагом вслед за конницей.

Битва началась… Гром и лязг железа, воинственные крики воинов и стоны раненых наполнили долину Вероны, как будто они скатывались туда с плоскогорья.

Германцы Одоакра, всё ещё подавленные прошлым поражением, легко подались назад под натиском конницы Теодориха. А когда в дело вступили пешие остготы и прорвали их ряды, то германцы стали беспорядочно отступать… Конница же Теодориха бросилась преследовать их.

Остатки войска Одоакра быстро покатились к Равенне, и, несмотря на преследование конницы Теодориха, им удалось благополучно дойти до Равенны и укрыться за её крепостными стенами.

* * *

На следующий день Теодорих объехал со своими командирами, Гурилой и Аригерном, вокруг Равенны. Её стены, высота и толщина, не оставляли надежды на то, что её можно будет взять штурмом. Да и брать города штурмом остготы ещё не научились… Осмотрели они крепость и со стороны моря.

– Оттуда вообще невозможно подступиться к городу! Посмотрите на Ионийский залив! – заворчал позади них громадина оруженосец Тэвдис, понукая свою лошадку, которая еле носила его, и её приходилось постоянно подстёгивать.

В этом месте река По течёт по плоской равнине до самого Ионийского залива, на берегу которого стоит Равенна. Раз в день вода прилива поднимается по этой низменной равнине, заливает её на десятки вёрст, соединяется с огромными болотами западнее и севернее Равенны, город становится отрезанным от суши и недоступен для конного и пешего войска. Но в это же время, пользуясь этим приливом, в город проходят суда с грузом, зная русло реки По. Разгрузившись там, они ждут следующего прилива и возвращаются в море…

Теодорих вернулся с военачальниками в свой лагерь, собрал военный совет.

– Придётся брать измором, голодом! – первым высказался он.

– Это затянет войну надолго, – пробурчал ворчун Ибба.

Добродушный от природы, он старался не усложнять жизнь, если в этом не было необходимости, и чаще выжидал удобный момент в сражениях или осадах.

– А что ты предлагаешь? – спросил его Гурила.

Ибба только проворчал:

– Это я и предлагаю!..

Так и получилось. Осада затянулась. В лагерях Теодориха появилось много недовольных, голодающих, часто вспыхивали мятежи. Наконец, Теодорих захватил несколько кораблей, подвозивших из Афимина в Равенну продовольствие, блокировал его подвоз.

В Равенне тоже начался голод. Но Одоакр стойко держал своих воинов, убеждал, что если они сдадут крепость, то будут перебиты остготами Теодориха…

Однажды к Теодориху в его ставку, которую он устроил в крохотной итальянской деревушке, пришёл монах из монастыря, что находился в горах, на север от Равенны.

– Этот городок был известен ещё задолго до цезаря Августа, – неторопливо начал рассказывать монах. – Крохотный, затерянный среди болот и речных наносов рек По и Савно… Но уже в то время он находился в союзных отношениях с Римом… В пяти милях от него цезарь Август построил крупный военный порт, в местечке Классис. До 250 кораблей было в нём для охраны Адриатики!.. В период империи город стал военной и морской базой римлян… А когда распалась империя, изменилась и судьба Равенны. В своё время император Гонорий перенёс сюда из Милана свою столицу! А затем пришли германцы!.. И ваш Одоакр!.. А теперь вы!..

Он помолчал, собираясь перейти к главному, с чем явился.

– Я хорошо знаю Равеннского епископа Иоанна, – заявил он. – Ещё молодыми мы разошлись с ним во взглядах, как служить Богу… Он выбрал светскую стезю, церковь, а я путь монашества, ушёл от суетного мира… И я через него смогу донести до патриция Одоакра предложение от вашей милости, что Одоакр и ты, господин король, будете править Италией вместе, заключив соглашение при посредничестве Равеннского епископа…

Теодориху понравилось предложение монаха.

– Хорошо, тебя проводят до крепости и передадут там людям Одоакра!.. Посмотрим, что из этого выйдет!

У него оставались ещё сомнения. И вечером, чтобы рассеять их, он заглянул в палатку, в которой жила его мать Плацидия и сестра Амалафрида. Он рассказал о монахе, что тот предложил, о своих сомнениях.

– Мы устали жить вот так, в палатках, по-походному, – пожаловалась мать. – Может быть, всё уладит тот монах с епископом, и кончится осада…

Она была уже стара. И такая жизнь, неустроенная, была не по её годам.

Он видел это, понимал. Ему было жалко её и досадно, что он взял её в этот поход, подозревая, какие непредвиденные тяготы ожидают их.

Амалафрида же не стала ни на что жаловаться. Она была воспитана как истинная остготская женщина, отменно владела оружием, сносила тяготы походной жизни, ругалась, как мужчина, и могла постоять в драке за себя…

Он ушёл от них к себе.

Через два дня вернулся монах из крепости. Всё произошло так, как он предлагал.

В церкви Равенны, в присутствии Равеннского епископа и других священников, был заключён договор между Теодорихом и Одоакром, скреплён клятвой безопасности для Одоакра и всех германцев, сидевших в осаде.

Одоакр сдал крепость на договор о безопасности, ворота крепости были открыты, и войска остготов вступили в столицу государства Одоакра.

Этот договор они, Теодорих и Одоакр, отметили попойкой в этот же день во дворце Равенны, построенном ещё при императоре Диоклетиане. На следующий день как-то само собой случилось, что торжество продолжилось. Затем они загуляли на целую неделю.

И Теодорих с Одоакром клялись в дружбе друг другу до конца жизни.

– Клянусь матерью, я впервые встречаю в жизни такого, как ты, – порядочного короля! – обнимал Одоакр короля остготов в пылу пьяной откровенности. – И вы, мои товарищи по оружию! – закричал он своим германцам. – Тост за короля Теодориха!..

К вечеру он совсем опьянел. И двое его телохранителей подхватили его под руки, отвели в его комнату и уложили там на постель. Выйдя из его комнаты, они встали тут же у дверей на охрану своего командира.

Глубокой ночью к ним тихо подкрались остготы с Теодорихом. В темноте завязалась глухая борьба, почти на ощупь… Один телохранитель Одоакра, падая на пол, вскрикнул… От этого шума Одоакр проснулся, ошалело зашарил вокруг, ища свой меч, ничего не соображая, тупой и пьяный, но остро чувствуя звериным чутьём опасность… В этот момент дверь комнаты распахнулась, и в комнату ворвались люди с факелами, блестело обнажённое оружие…

У Одоакра не было ни малейшего шанса, чтобы защититься от большой группы остготов во главе с Теодорихом.

Глава 4. Юность Боэция

Если ехать из западной части Рима мимо зелени садов и ещё не тронутых человеком лесов, закрывающих с обеих сторон дорогу, то можно встретить коляску знатного римлянина, сенатора, патриция, а то и самого консула, направляющегося к морю.

До моря было не так уж и далеко: восемнадцать миль по дороге, она то идёт по берегу Тибра, то уходит от него, скрываясь в чаще леса.

Там же, у моря, на берегу изрезанного бухтами, на каждом шагу можно было увидеть роскошные виллы из белого или серого мрамора, с отделкой известняком, привезённым из знаменитых катакомб, что находятся вблизи Аппиевой дороги. Террасы огромных вилл открыты в сторону моря. Их мраморные колонны затянуты плющом, кругом вилл фруктовые сады и дорожки, посыпанные белой щебёнкой, между цветочных клумб из гиацинтов, нарциссов и белых лилий. Фиолетовые глицинии вьются по деревьям и карнизам вилл, придавая причудливое слияние природного с искусственным… Всё это удивляло даже знатных римлян, видавших виды в дальних странах, откуда они обычно возвращались со своими рабами, которые несли награбленные в военных походах ценные трофеи.

А вон ещё одна заметная вилла из белого мрамора: колонны и башенки с зубцами таинственно глядятся в зелени узкой живописной бухты. По всему фасаду виллы ползут ветви плюща, хватаясь щупальцами за малейшие щербинки в мраморе.

От виллы к морю, к пляжу, спускалась широкая мраморная лестница.

При шторме и волнениях на море обычно волны заходят в эту узкую бухту, но затихают перед самой мраморной лестницей. Здесь есть купальни для детей и взрослых. Есть и песчаный пляж: часть бухты покрыта галечником, другая же песком, обычно раскалённым под солнцем к середине знойного летнего дня.

Вилла, а она с первого же взгляда наводит на мысль, что она принадлежит богатому римлянину, огорожена с трёх сторон высокой каменной стеной, с четвёртой же – открыта к морю.

Это вилла сенатора Квинта Аврелия Симмаха, только что возведённого сенатом в префекты города Рима. Хотя вилла огромная и выглядит роскошно, но не особенно отличается от других вилл, расположенных в этом райском уголке Италии.

С утра Квинт Аврелий, отчего-то беспокоясь, не находил себе места в своём рабочем кабинете.

После полудня у ворот виллы послышались призывные трели рожка.

– Приехали! – вскричал сенатор. – Пошли, пошли! – заторопил он супругу и своё немногочисленное семейство.

У него, сенатора Квинта Симмаха, было трое сыновей и две дочери. Сыновья уже взрослые, один, старший, уже заседал в сенате. Двое других ещё только заканчивали обучение в школе, выбрав каждый по своему увлечению одно из семи искусств, преподаваемых в школе. Девочки, те ещё учились пока что у домашних учителей. Одной, младшей, Рустициане, не исполнилось ещё и пяти лет, а старшей, Сабине, уже перевалило за десять.

Всё семейство вышло на крыльцо виллы, ведущее к воротам на противоположной морю стороне этой громадной виллы, и выстроилось, как будто для встречи важных гостей. Первым встал сенатор, затем его супруга Елена и дети, по старшинству.

Тем временем слуги открыли высокие дубовые ворота виллы, и на её двор вкатилась коляска с запряжённой в неё гнедой лошадкой, подкатила к крыльцу виллы и остановилась.

Кучер соскочил на землю, придерживая за вожжи лошадку. К коляске подбежали слуги, распахнули у неё дверцу. И из коляски, ступив на землю, вышла сначала знатная дама, судя по её одежде, затем мужчина уже в годах, седой и старый, выйдя из коляски, протянул руку к коляске… И из коляски, опершись на руку старика, спустился мальчик.

Он был худенький, со слегка удлинённым лицом и большими, не по годам умными глазами. Серьёзно, не улыбаясь, посмотрел он на семейство, которое, как ему сказали, теперь будет и его новой семьёй.

В доме Симмахов уже знали, что ему семь лет, что его отец, консул Флавий Манлий Боэций, недавно умер… И мальчик, единственный в семействе, остался круглым сиротой, поскольку мать его умерла ещё раньше.

Всё семейство Симмахов спустилось с крыльца, подошло и окружило прибывших.

Квинт Аврелий сначала поздоровался с дамой, затем со старичком, а уже затем поздоровался за руку с мальчиком.

– Так вот какой ты, Аниций Боэций!.. Сын Флавия Манлия! – стал разглядывать он мальчика.

Тем временем его семейные поздоровались тоже с гостями, торопясь с чего-то и мешая друг другу. Даже малышка Рустициана, подойдя к мальчику, протянула ему свою ручку.

– Теперь ты будешь жить у нас? – спросила она его, открывая этой детской непосредственностью причину визита сюда гостей.

Мальчик же молчал. Только на лице у него появилось задумчивое выражение, когда он взглянул на виллу, на семейство, на эти остатки тихого, роскошного, мирного и уютного уголка Западной Римской империи.

Старичок оказался дедушкой мальчика, а пожилая дама – его тётушкой. Сдав мальчика на попечение сенатору, они вскоре укатили обратно в Рим.

В семье Симмаха к образованию детей относились серьёзно. Это же стало важным делом и для нового члена семейства.

Как-то сразу получилось так, что дети сенатора, которые старше Аниция, предпочли не интересоваться им. Кроме младшей, Рустицианы. Та часто после уроков, которые вёл с ними домашний учитель, спорила с ним о том, о чём только что им рассказывал учитель… И она никак не соглашалась с Аницием, когда он на уроках перечил учителю. Эти споры у них затягивались. И даже когда они гуляли по обширной территории виллы и уходили далеко, то старались в споре переубедить один другого или, по крайне мере, перекричать.

Шло время. Минуло шесть лет, как Аниций поселился на вилле сенатора. Ему уже было тринадцать лет. Подросла и Рустициана, ей уже исполнилось одиннадцать. И она незаметно стала превращаться из девочки в девушку.

* * *

Сенатор Квинт Аврелий Симмах, встречаясь на вилле со старшим сыном, обычно спорил о том, что произошло с Западной Римской империей и кто был в том виноват…

Один раз, в прошлом, у них даже произошёл разлад, когда Одоакр совершил государственный переворот, почти четверть века назад.

Теперь же Италия только что была завоёвана остготским королём Теодорихом.

– Ну вот! – воскликнул Квинт Аврелий. – У нас новый король!.. И всё из варваров! – с горечью прозвучало у него.

– Сенат, сенат же оказался беспомощным! – кричал, доказывая отцу что-то, старший сын его, тоже сенатор. – Кто довёл до такого состояния империю, что у неё исчезла армия!.. Её – римская! Из римлян!.. Сейчас в армии только германцы, вестготы, остготы, вандалы, бургунды, франки, да ещё эти, как их – аланы!.. Римляне же настолько обленились, что не желают даже служить в армии, защищать свою родину!..

Перед ними, когда они задумывались в спорах об этом, разворачивалась потрясающая их истина: угасла слава римского имени…

Их, сенаторов, угнетало то, что сенат превратился при короле Теодорихе в декоративное учреждение: сохранил только своё название и церемонию заседания.

– Как орган политической жизни, тем более государственного управления, он уже не существует! – воскликнул Симмах-младший. – А что мы рассматриваем на заседаниях-то?! Второстепенные дела гражданской жизни Рима: правильное денежное обращение и тому подобное!.. И то это всё под присмотром чиновника короля, графа Аригерна, остгота!

* * *

У Аниция же рано появилась склонность к философским размышлениям и на религиозные темы.

И теперь Рустициана стала как будто отдаляться от него. То, что занимало, интересовало его, оставляло её равнодушной.

– Тебе неинтересно со мной? – с тревогой в голосе спросила она его однажды на прогулке по парку на их вилле.

– Ну что ты, дорогая! – воскликнул он.

– Да, сейчас дорогая, а как начинаешь спорить, обзываешь дурочкой! – со слезами на глазах вырвалось у неё.

Она вытерла слёзы, улыбнулась.

– А я всё равно буду твоей женой! – по-детски, непосредственно завела она всё то же. – Хотя бы и дурочкой!.. Ты никуда не денешься от своей дурочки!..

Со смехом запрыгала она на одной ноге вокруг него, повторяла и дразнила его…

«Какая же она ещё ребёнок!» – мелькнуло у него; взирая с симпатией на неё, только сейчас он заметил, что она уже не та девочка, что шесть лет назад встретила его у порога их виллы.

Свадьбу они, Аниций и его постоянный оппонент в спорах Рустициана, справили через четыре года у себя, на вилле Симмахов. Гостей было немного. Сказалось настроение и ситуация в Риме и в Италии в целом, она стала Остготским королевством.

Рустициане исполнилось пятнадцать лет, возраст, в котором в Риме и Византийской империи выдают девушек замуж.

Боэцию же в том году было семнадцать.

После свадьбы он стал изредка оставаться в доме своего отца, увлечённый занятиями, работой.

Дом покойного патриция Флавия Манлия Боэция находился недалеко от центра Рима, на улице Патрициев. Это был двухэтажный дом, десяток комнат. Верхний этаж жилой – спальные комнаты и комнаты для занятий. Внизу кухня, столовая, комнаты прислуги. Над некоторыми постройками нижнего этажа не было верхнего этажа, как у многих других домов богатых римлян. Дом был отгорожен высокой каменной стеной от соседних домов. Небольшой дворик, достаточно зелени, кусты, деревья, цветочные клумбы… Какое-то непонятное сооружение из досок в углу садика.

Комната молодого хозяина, Аниция Боэция, находилась на втором этаже. Там же, рядом с его спальной, была расположена большая библиотека, отделанная мрамором и слоновой костью. Выглядит роскошно. В ней хозяин проводил большую часть своего времени, когда жил в этом доме, а не в доме семейства Симмахов.

В один из дней знойного летнего полудня к дому подкатила коляска, вся в пыли после дальней дороги.

Из коляски вылез малый лет двадцати пяти, чернявый, тоже весь в пыли, усталый, еле держался на ногах.

– Это дом Боэция? – спросил он слугу, торчавшего у ворот дома.

– Да, – ответил тот.

– Проводи меня к хозяину, Аницию Боэцию! – попросил он с хрипотцой пересохшим горлом. – Скажи, к нему прибыл королевский курьер из Равенны!..

Слуга открыл ворота, впустил гостя и прошёл с ним до дома, поднялся на невысокое крыльцо, открыл дверь, зашёл с гостем в переднюю залу.

– Хозяин!.. До вас курьер от короля из Равенны! – крикнул он громко, чтобы было слышно на весь дом.

Прошло несколько секунд тишины. Затем на втором этаже послышались быстрые шаги мягко ступающего человека, и по широкой лестнице спустился со второго этажа Боэций. Он быстро подошёл к курьеру, сунул ему для приветствия руку.

– Аниций Боэций!

Курьер протянул ему конверт, запечатанный королевской печатью.

– От начальника королевской канцелярии Флавия Кассиодора!.. Велено вручить лично!

Он слегка поклонился хозяину дома, попросил воды. Ему принесли воды, он напился, поблагодарил за услугу, повернулся и покинул дом Боэциев.

Аниций, не ожидавший этого визита, некоторое время стоял в растерянности. Затем он быстро вскрыл конверт и прочитал послание. От того, что он прочитал, он буквально подскочил от восторга на месте, затем кинулся по лестнице на второй этаж. Оттуда он скатился уже одетый по-дорожному, бережно прижимая к груди драгоценный конверт.

Вскоре он уже был в доме Симмахов, который находился неподалёку, на этой же улице Патрициев. Там, когда он зачитал всем это послание, поднялся такой крик, что сначала даже непонятно было, из-за чего кричат.

Затем, когда все немного успокоились, послание перечитали ещё раз. В нём король Теодорих просил Боэция, которого рекомендовали ему как знатока музыкальной эстетики, подобрать, на своё усмотрение, хорошего кифариста с тем, чтобы послать его ко двору дружественного короля франков Хлодвига.