Секретная папка СС

Казалось, вопрос поставил гувернантку в тупик, но было заметно, что женщина, старается подыскать слова, чтобы ответить на поставленный вопрос.

– Well, – сказала она, – Solombala is island and basic is northern part of Arkhangelsk, there, – указала она в сторону, где они проезжали недавний мост, – and you can bus in number 5, 1U, and…

– О’кей, о’кей, thank you, – Фильчиган понял, что не стоило все же тревожить женщину, ей и так оставалось, вероятно, пройти еще около шести-семи комнат. Социолог только собирался закрыть дверь, как внезапно услышал нужное ему слово:

– And first a church, – продолжала женщина на ломаном английском языке, – on right, on Troitskiy…

– To the right? – поправил ее Фильчиган, уточнив информацию.

– Yes, right, on Troitskiy prospect, – уточнила женщина стеснительно, как бы извиняясь за ломаный язык, показывая ладонями направление.

На сегодня этого было достаточно культурологу, и он, удовлетворенный ее ответом, попрощавшись, поблагодарив гувернантку, скрылся у себя в номере.

«Так, значит, пятый маршрут, или первый «У», и как зовут того азербайджанца?..» Фильчиган, словно предчувствуя что-то хорошее, улегся в кровати под одеялом, положив под головой руки, радовался удачному повороту событий. Вскоре он почувствовал дремоту, бросил короткий взгляд на телевизор, посчитал, что сейчас нет ничего более важного того, что предстоит сделать завтра. Попытался представить, где находится этот перекресток, «…направо», после букв «Соломбала». Вскоре он заснул.

После полуденного обеда на первом этаже гостиницы, по информации сквайра, вчера закончился кинофестиваль «Сполохи» и всех артистов, что отдыхали здесь последние семь дней, увезли после десяти часов утра. Так что Фильчиган и преподаватель физики могли спокойно, не переживая на неожиданное русское благопожелание, плавно переходившее в распитие спиртных напитков, отобедать. Впрочем, Бенджамин Нильсон – истинный аристократ. Но профессор физики, который воспринимает все, что происходит вокруг него, как некую заманчивую затею, в которой он зачастую согласен принять участие, даже если это противоречит его правилам и спокойствию. Конечно, если никто об этом не доложит его жене и его взрослым детям.

По центральному проспекту вдоль домов и витрин их мчал автомобиль «Волга» капустного цвета. Фэргат в это время не смог выехать к иностранцам, друзей выручил ресепшен, вызвонив свободное такси.

Последующая половина дня предвещала быть благоприятной. На небе висели лишь кудрявые облака, и солнце веселело на небосклоне.

После проспекта они повернули налево вновь, как заметил Фильчиган, к мосту. На миг к социологу пришло воспоминание романа американского прозаика, этот путепровод напоминал Бруклинский мост, Фильчиган никак не мог себе представить его разрушение, как случилось это в романе в Перу, по которому некогда ходил праведник. Отчего-то он действительно хотел, чтобы это случилось. Пока они двигались через мост, вдалеке дымили две высокие трубы завода и открывался посреди реки небольшой холм. Все это повторялось, и Андреас молился, чтобы им не пришлось вновь проезжать по разбитой дороге, когда они спешили к Новодвинской крепости.

Вскоре там, где их путь, по мнению социолога, продолжался бы, они свернули направо, и, о чудо, впереди, Андреас Фильчиган пришел в едва удерживаемый восторг, он взирал на купола, терявшиеся где-то в макушках деревьев. Нильсон узнал поведение товарища, оно означало одно, – что скоро или в ближайшее время загадка подойдет к своему решению.

На площадке перед металлическими воротами из прутьев у входа на кладбище и располагавшейся внутри него церкви под пристальным взором женщины-милиционера развернулась машина, в которой сидели интуристы, она собиралась, вероятно, на очередной обход кладбища. До этого женщина вышла из внедорожника БМВ, прихватив дамскую сумочку, Фильчиган это подметил впервые, так как женщин в униформе с хобо на службе он не встречал даже в городском парке или Беа Артур. Андреас, словно завороженный, спешил изучить погребенную территорию.

«Хм, – подумал уже никуда не спешивший Нильсон, оглядывая металлические ограждения и надгробные мемориалы с неизвестными ему людьми, – да, как и у нас, ничего интересного, одни надгробья, только моря здесь нет – леса да болота».

Он вспомнил про промокшие ботинки в окрестностях, когда с Фильчиганом они ползали по разрушенной крепости.

«Надо будет посетить как-нибудь «Наутикус», расслабиться. Взять жену и детей. Нет, только детей, нет, и жену тоже надо будет взять…» – размышлял про себя сквайр, последние слова которого прозвучали, тогда он оглядывался, стараясь не выдавать себя, что они интуристы.

Когда он остановился у одного из надгробий, явно выделяющегося среди современного орнамента, Фильчиган уже скрылся внутри архитектурного сооружения с куполами. Нильсон так и не проявил желания побывать внутри церкви. Он обернулся на появившегося слева от него социолога, вид у него был весьма удрученный.

– Никак не могу принять то, что правды может не быть вовсе, когда кажется, что истина где-то рядом… – сказал Андреас.

– Истина, – задумался сквайр, слегка почесав неаккуратную небольшую бороду, – как говорил Тагор, я поясню, истина – что вселенная, и познается с ростом человечества, если, конечно, оно вечное, ну, это мое дополнение. И, кажется, оно нелепо…

Нильсон почесал макушку, словно устыдившись своих слов, посчитав, что они трактованы неправильно одного из ученых прошлого столетия. На что Фильчиган, оценив экстравагантность друга, решил его поддержать.

– Тагор… – вспоминал культуролог, – поэт?..

– Но зато, Андрес, – сократил Нильсон его имя, – знаешь, что такое относительность? Это когда думаешь, что ты скор, а на самом деле стоишь на месте, или наоборот.

– То есть если стоять на месте, можно достичь скорости света, вроде так? —преобразовал слова друга Фильчиган.

– Ну, примерно так, – сказал Бен, немного поникнув, что и тут его товарищ знает чуть больше, чем он. – Тагор был знаком с Эйнштейном в начале двадцатого века.

– А-а, – подивился Фильчиган.

И сделав вид, что он поражен познаниям философией сквайра, действительно задумавшись, глядя на металлические оградки с портретами не знакомых ему людей. Он повернул в сторону голову, чуть наклонив ее. Но первый же его взгляд остановился на сером надгробии, явно ранним, а то и вообще ему представлялся более чем столетним. Там, где имелись числа даты, Фильчигана приведшие в удивление и полное минутную неподвижность его взгляда. Цифры полностью совпадали, а точнее, продолжались в листах немецкой папки СС.

Нильсон не обратил внимания на поведение социолога. В этот момент он занимался самокопанием, не зная, что больше всего его заставляло так думать: или русское «гостеприимство», или кладбище, «Да, – протянул он про себя, – этот город, как я понимаю, должен быть чуть больше, чем Норфолк, если он, конечно, развит дальше на юг, от памятника лидеру социалистов. Если так, то я не понимаю русских с их программой индустриализации…» – размышлял он про себя.

Свой титул джентльмена Бенджамин Нильсон причислял себе скорее шуточно, нежели, принимая его всерьез. В штате из почетных наименований имелись лишь политические должности, не ниже чем у педагога по физике.

Еще давно из числа приближенных к престолу восемнадцатого столетия во время английских поселений его предок был назначен в качестве независимого помещика джентри в Норфолке при губернаторе, затем названный титулом сквайр, при штаб-квартире губернатора получив пост старшего из присяжных лондонского административного суда. После того как Георг II потерял власть над юго-восточной частью Вирджинии, все документы о жизнедеятельности сквайра Чарльза Нильсона практически были утеряны, но вновь с упрямством и энтузиазмом выпускника университета Кристофера Ньюпорта Андреасом Фильчиганом были воскрешены из пыльной документации сектора Е городского архива.

На дороге средь могил, сделав обход, появилась женщина-милиционер с женской сумочкой на плече. Твердой, но женственной походкой удалялась она к своему посту за воротами кладбища, откуда появилась. Нильсон решил высказать по этому поводу свое мнение, но, обернувшись, желая найти товарища, обнаружил, что социолог вновь скрылся в храме. С какой-то стороны подул прохладный ветерок, и Бенджамин, прижав края джемпера, решил отправиться вновь в машину.

Находясь на заднем сиденье, в тепле, Бенджамин ощущал некое проникновение комфорта, но также и чувство какого-то одиночества. На память приходили жена и дети – шестнадцати лет Кристоф и Лизабет, которой 16 октября исполнится пятнадцать лет.

«Девочке будет уже пятнадцать лет… – думал про себя физик, глядя то на решетчатые ворота кладбища, то переводя на дорогу, по которой еще недавно они посещали далекий порт под названием Экономия. – И чем же он так экономен, этот регион… – гадал про себя Нильсон. Из-за поворота незаметные для него появлялись машины, проезжая вдаль и так же там исчезали. – …Надо будет что-нибудь приобрести здесь для Бетти, я думаю, она будет очень рада такому подарку. Подумать только, с самого севера…» – продолжать размышлять сквайр.

Но его мысли стал сбивать стоявший за автомобилем BMW белый Renault, словно притаившись, из которого появились ноги в белых кроссовках, а затем и их владелица с утонченной фигурой, белокурая девушка, издали казавшаяся на вид двадцати восьми лет, оставшись с водителем, вероятно, ожидая своего товарища, отправившегося замолить грехи в церковь. «Да, вероятно, грешны все-таки и северные люди, да и такие, как у нас, в белых «Рено»… я и не удивлюсь, что их будут толпы, может, так и есть, ведь они такие же христиане, как и часть американцев, но уж если и молиться, то, я думаю, идти всем…» Нильсон не обратил внимания, что девушка, отойдя ненадолго от авто, поспешила вновь в салон автомобиля.

Сквайр с нетерпением ожидал товарища.

«Наконец-то…» В проеме ворот появился Фильчиган. Но физик не спешил к нему навстречу, на некоторое время он даже забыл, что в ожидании друга. Фильчиган также не торопился к их машине, его лицо сияло.

Внезапное появление солнца из-за туч словно осветляло интуриста на невзрачной автопарковке. Взгляд Нильсона вновь притянул белый Рено, он не заметил, как возле него прошел социолог. Фильчиган, поместившись в автомобиле, захлопнув дверь, нарочно выдерживал паузу.

В свою очередь, в его мозгу рождалось нечто, что, казалось, могло не просто удивить его товарища, но и поразить. Ведь то, что он хотел сообщить Нильсону, – что пришел конец их гипотезам и Фильчиган вновь одержал победу над загадками прошлого. Однако он еще гадал про себя, от чего его самого переполняли эмоции: или же от того, что он наконец закрыл свое расследование, или же от того, что им предстоит встретить. Верны ли ожидания записи старой тетради? Но тут словно вышел из забвения его коллега по преподавательской деятельности и просто напарник по приключениям Нильсон.

– Андреас, тебе не кажется, что этот «Логан» нас как-то все же, я думаю, преследует… – предположил сквайр, немного обеспокоившись этим.

Ведь еще бы. Если что с ним случиться, то он, может, в последний раз там, в Вирджинии, до отъезда видел свою жену мадам Пенелопу Тракинг, пусть и весьма придирчивую личность.

Но даже если это было так, сейчас Фильчигана это меньше всего волновало.

– Бен, старина, – выдохнул он.

Социолог пришел в себя, но все же не спешил с ответом. Глядя в лицо товарищу, ждал, когда тот будет в полной готовности, чтобы ошарашить его.

– …Да это не важно, – махнул он рукой в сторону автомобилей, – дело другое. Я пришел к выводу…

Фильчиган нарочно выдерживал паузу, сдерживая себя.

– Знаешь, что означает литера «М» возле цифры 4 в цифровом коде на втором листе папки?! Она означала… в общем, слушай сюда, Бен. Определение главенствующей церкви оказалась совсем не статус значительности храма, как мы думали, но создание его самого, ну, это мои догадки. Вероятно, после сожжения церкви, что, по всей вероятности, находилась в форпосте, документы были сохранены, как я предполагаю, неким Митроном, создавшим церковь из которой я вышел. Ну, когда я понял, я русский плохо знаю, но слово «основано» – мне это слово хорошо известно, и сокращенное слово «Св.» означает sanct – святой… Литера «М»… означает человека, который основал эту церковь, то есть он был, видимо, из уважаемых людей когда-то…

Друзья не заметили, как на площадку въехал Renault Logan бурого цвета. Развернувшись, встав так, что на переднем сиденье Нильсону хорошо видны были два человека, одетых в парадный костюм темного цвета в такого же цвета очках, время от времени бросавших взгляды на «Волжанку», в которой находились двое американцев. Однако в голове физика рождались подозрительные мысли, связанные с этими автомобилями и белокурой девицей. Он решил поделиться с Фильчиганом немного поздней, когда они вернутся в гостиницу.

– Все же откуда у тебя такая уверенность, друг мой? – спросил Нильсон, совершенно не понимая, о чем говорит Фильчиган.

Бенджамен заметил напряжение, выдаваемое их водителем,. Казалось, шофер желал чем-то поделиться с клиентами в его салоне, но из-за отсутствия знания английского языка не мог этого сделать, но он незаметно для других уже готов нажать на педаль газа.

– Я знаю координаты портала в другое измерение!.. – поспешил огорошить Нильсона Андреас.

– Что?! – удивился сквайр.

Фильчиган, казалось, пришел в себя окончательно. Солнечные блики играли на обоих автомобилей, но белого цвета Renault, казалось, светился на солнце.

Хотя погода все же не баловала друзей. С наружной части такси температура составляла около пятнадцати градусов, собственно, на юго-восточной части штата Вирджинии в этот сезон в ранее утро прогулки в шортах по пляжу были бы редкостью.

Наконец социолог обратил внимание на то, что тревожило его напарника.

– В гостинице расскажу. Э-э, пожальиста, отель…– Андреас обратился к водителю.

– Давно бы так, – буркнул про себя водила, его седые короткие вьющиеся волосы напоминали Фильчигану больше какого-то философа с портретов по этажам Оксфорда, чем поморского таксиста.

– Что-то недобре эти ребята на нас зыркают, что-то девяносто пятых деньками попахивает, интересно, что вы за ребятки такие, господа иностранцы, – бубнил про себя водила, пока разворачивал машину.

Через две минуты «Волга» завернула влево к первому мосту через речку.

Преследование двух Renault все больше настораживало туристов. Время от времени они оборачивались назад, убеждаясь в том, что те все еще у них позади, то и дело они выныривали из-под других машин, когда таксист пытался лавировать среди дорожного потока.

– Те цифры, означающие датировку надгробия старинного захоронения у церкви, что по улице Терехина, где я случайно обнаружил, были продолжением географических координат, где находится портал, ну, или что там, вроде инно зустанд, сошлась вторая часть, – поделился Фильчиган, пока они дожидались зеленого света.

Машина вновь тронулась и завернула направо, увеличив при этом скорость, так как поток здесь, как оказалось, был односторонним.

– Странный город, я уже хочу отсюда, – Нильсону становилась не по нраву однотипность строений города, считая его низко развитым, чем Норфолк. Ему казалось, что за стенами, окружавшими стадион, мимо которого они проезжали, находится поле, на котором происходят игры, грубые для христианства, и подобные тем, что проводились в Древнем Риме. Фильчиган пожал плечами, его взор был полностью поглощен дорогой, не менее чем его мозг в размышления. Казалось, он забыл о преследовании.

– Но что именно может произойти с нами? – думал он вслух. – Быть может, это вообще изменит всю жизнь, всю планету?

С последними словами он обратился к коллеге, задавая вопрос, но скорее самому себе. Нильсон также не знал, он пожал плечами.

– Ты же мне показывал листы, ну, я как профессионал… – растерялся физик. – Думаешь, почему я никак не попрошу тебя вернуться домой из России?

Изменил тон Нильсон, в нем Фильчиган вновь узнавал старого весельчака Бена, социолог удрученно помотал головой. Что бы это ни было, Фильчиган лишь предположил, почему старого друга, не повернуло бы назад, когда тот являлся заядлым авантюристом и не прочь поразгадывать загадки на чужбине.

– Слово novam означает «новое измерение». И однажды оно упоминалось в Евклидовой геометрии, когда тот рассматривал теорию равномерности, – сказал Нильсон.

Фильчиган пожал плечами, но делал вид, что понимал в физике.

Однако Нильсон заметил его неуверенность и решил добавить, когда они объехали еще один стадион, на этот раз более открытый с обзором поля, видимого сквозь металлическое ограждение, выехав на центральный проспект.

– Понимаешь, Андреас, существует точка двухмерности, это как координаты Земли, и трехмерность, она не имеет ничего с физической реальностью, то есть, – Нильсон все пытался объяснить, заметив, что Фильчиган вновь отвлекается на поиски преследователей в заднем стекле, но тех машин позади не оказалось.

– …этого не существует. Однажды один ученый, отбросил эту теорию и мало посвятил ей времени, не помню, почему. Хе, – ухмыльнулся Нильсон вслух, – видимо, потустороннее является действительностью, раз о нем пеклось германское правительство. Хотя…

Нильсон задумался. Он стал противоречить самому себе.

– Быть может, фашизм поэтому и проиграл, раз стал залезать не туда, куда надо.

Заворачивая на набережную к отелю, Нильсон старался вытянуть шею, чтобы вновь зацепить взглядом памятник вождю пролетариата, находившийся на центральной площади города, но у него это не получалось. Сквайр вспомнил по урокам истории, что в их городе находился такой же борцу за свои права в гражданской войне США.

– Ты не обратил внимание, Андрэс, на?.. – он выпрямился на сиденье и обратился к товарищу.

– Что? – не понял его социолог.

Андреас был полностью поглощен ожиданием на существенность путешествия, или же это всего лишь фантасмагории древнерусского помешанного, в который раз гадал он.

Такие случаи могли быть не редкостью – один из его студентов, узнав об увлечении своего преподавателя, преподнес ему однажды документ, датированный древнеегипетской эпохой, на что Фильчиган его раскусил лишь спустя месяц. Папирус говорил о несуществующем некогда процветавшем городе Таефе, и такого в действительности быть не могло, так как раскопки предлагали совершенно другое значение, и это место числилось как погребение, а не «нэфэрэ», означающее нарастание, то есть народное поселение.

– Они до сих пор чтят то, во что когда-то верили. А ты помнишь, где стоял памятник конфедератам? – спросил Нильсон друга, когда они остановились у гостиницы «Пур-Наволок».

Фильчиган не спешил с ответом, но он сопротивлялся со своими мыслями, чтобы не огорчить товарища.

– Ну… – протянул он, – может, на Фримейсон-стрит? – гадал он.

Нильсон едва ли сожалел о пробелах в знаниях по историческим значимостям, впрочем, был не сильно раздосадован. К завершению дня его манило принять душ и затем, расположившись на кровати в который раз попытаться связаться с семьей по телефону.

Фильчиган, расплатившись с водителем, скорее, повторив слова благодарности, которые он не раз слышал в гостинице от русского актера, гостившего в Архангельске.

– Лады, ребята, обращайтесь, – сказал водитель, приняв плату за проезд.

Часы на руке социолога показывали без пятнадцати минут пять часов вечера, а дневной свет, казалось, и не собирался исчезать, только прохладный ветерок давал понять, что вечерами так будет чаще. Друзья вошли через центральный вход, и у них оставалось время, чтобы подкрепиться ужином и по-хорошему все обсудить. Они вновь не заметили, как с другой стороны отеля напротив примыкавшего к нему жилого пятиэтажного строения медленно припарковался белый Renault, но водитель, привезший иностранцев, усевшись в свой автомобиль, недовольно заметив «хвост», помотал головой.

– О, пасут иностранцев, наверно, во… деньжат заграбастать-то рады. И где? Здесь, в этой дыре… а, хрен с вами. Санек, – поднял он рацию, – тут на эскимосов белый «Рено» наседает, не знаешь таких?

– Нека, – ответили с помехами по рации.

– Лады. Люд, Людочка, я свободен…

И он, приняв очередной заказ, развернувшись, уехал прочь вновь забирать очередного клиента.

***

Внутри белого Logan’a было уютно и тепло, и, несмотря на то что за стеклами стояло остывающее лето, внутри автомобиля они покрылись конденсатом.

– Не спать, – скорее буркнул себе под нос Боб, чем скомандовал напарнику, когда тот, устало закатив голову назад, произнес храп.

– Лучше послушай анекдот. Сидят, значит, два друга, один говорит: «Не прогуляться ли нам?». Тот молчит, он опять: «Не прогуляться ли нам?», – тот молчит, тот опять: «Не прогуляться ли нам?», – ну, тот не выдержал и говорит тому: «Что ты все погулять да погулять, я тебе что, собака, иди и погуляй сам…». Ха-ха-ха, – не сразу засмеялся водитель.

Фрэнки, стараясь не обращать внимания на юмор напарника, повернулся в сторону, ему было и без того неуютно в машине.

– Ладно, я покурю, – Боб вышел наружу.

Он словно забыл о сигарете, вытащив из пачки сигарету, остановился взором на закат. Солнце заходило за реку, ярко озаряя ее. Застывшая гладь воды была словно зеркалом для ночного зарева. В окнах, в домах, стоявших напротив набережной, поочередно зажигался свет, словно огромные маячки в темном небе. Боб, очнувшись от очарования, зажег сигару, вспомнив о прибыли по возвращению на родину после окончания миссии. Он еще минуты три стоял, глядя вдаль, раскуривая сигарету, совершенно ни о чем не думая. Наконец докурив, сплюнул и вернулся в кабину.

– Скорей бы уж этого ботаника приплющить, – он сплюнул в открытое окно, – что он все мотается по городу туда-сюда, туда-сюда, как гусь по полю…

– Матушка-гусыня? – подтрунил над ним молчаливый напарник и пожался на откинутом назад кресле.

Боб, спокойно отреагировав на шутку Фрэнка, перевел взгляд на лобовое стекло, уйдя в себя.

В это время часы на руке Дженнис Дарен Миллер показывали без одной минуты десять вечера. Рядом на кровати лежал мобильный телефон, приобретенный на деньги, заработанные в «Макдоналдс Фуд» год назад. С него можно было легко связаться с отцом или позвонить маме, но сейчас девушку волновали не карьера в забегаловке Грега, не номера друзей в Оклахоме. Она, сложа руки крест-накрест, которые еще больше подчеркивали ее грудь в белой рубашке, оперевшись на стену в гостиничном номере, без всякого увлечения наблюдала за одной из выступавших групп российской эстрады. В ее голове, словно заноза, стояли поиски Андреаса Фильчигана.

В 2007 году Дженнис поступила в учебное учреждение, она с детства имела интерес к изучению космоса и религии, вероятно, унаследованное по генам своего деда, умершего за год до ее рождения в польской тюрьме. В колледже, Миллер вступила в греческое сообщество, по окончании его она познакомилась в Интернете с Пегги, затем поступив в вуз переехала в Университет Старого Доминиона, где она, случайно столкнулась с одним из преподавателей этого заведения, увидев на одном из его листов по лекции имя своего предка, узнать о существовании которого ей случилось лишь в свое двадцатилетие, когда ровно столько лет назад того не стало. Вернувшись в съемную квартиру, она решила сделать звонок.

– Алё, мама, привет… У меня все нормально, как у вас? – чтобы начать разговор со своей матерью по телефону, Дженнис приходилось вначале выждать, затем, убедившись, что та готова выслушать ее, могла задать свой вопрос.

– Я просто хотела еще раз спросить тебя… ты уверена, что тот фашист, – она снизила разговор, – был действительно наш… дед?

– …Значит, в тюрьме, – уточнила она, – да нет, просто, видимо, один из педагогов нес лекции, я его сбила… да нет, мам, не на машине, в коридоре. Не знаю… не знаю, мам, это не важно, нет… хорошо, пока.

Взволнованной и, скорее, задумчивой ее застала подруга Пегги.

– Вот, – Дженнис протянула ей небольшую бумагу.

Та не замедлила ее изучить.

«Итак, – Пегги негромко озвучивала написанное на листке, – Кох, вероятней всего, знал о червоточинах в иные миры и скрывал это от Гитлера, но почему?! Был заинтересован сам или знал о том, что не следует знать фюреру.

Расклад второй

1. Бранденбургский архитектор есть масон.

2. Петр I…»

Пегги на долю секунды оторвалась от листка, на ее лице появилось изумление, но что она в этот момент подумала, она не сказала и продолжила читать:

«…вероятно, был тоже знаком с червоточинами.

3. Предположение – нацисту была известна личность Резена.

Итог: координаты показывают: Россия, город Архангельск. И дальше по месту. В «Гугле» они опознаются как крепость Петра Романова (Первого)».

– Ерунда какая-то, – заметила Пегги, – и этим занимаются наши учителя, сколько ему лет?

Дженнис пожала плечами.

– Какая разница, – вдруг в ее голове созрела невероятная мысль, – надо Берти позвонить, – сказала она, откинув назад волосы.

– Мне нужно с ним встретиться, – сказала она, бросив взгляд на листок в руках подруги.

– С кем, с этим?.. Чья эта писанина? – спросила Пегги, показав бумагу.

– Да, Пэ, с этим, я даже не знаю, как его зовут. Ладно, узнаю. Но, я думаю, мне завтра все же нужно вылететь… в Нью-Йорк.

– Зачем? Лекции по материализму еще на всю неделю, – недоумевала ее подруга.

– Так, – сказала задумчиво Дженнис, осматриваясь кругом, словно силясь вспомнить, что нужно взять в дорогу, – я, кажется, решила.

Дженнис достала из сумки телефон. Принялась искать номер. Пышка Пегги стояла в недоумении, не решаясь задать лишний вопрос, чтобы просто не отвлекать подругу.

– Алло, Стив, мне нужна информация… – сказала белокурая девушка, по ее виду было заметно, что она волнуется. – …Я не знаю, этот парень из нашего колледжа, думаю, педагог или… альголог какой-нибудь, в общем, он бывает в аудитории двести сорок. Ну так, Стиви, понимаешь.… Много хочешь знать, красавчик… – в ее голос проникла нотка кокетства.

– …Пока, Стив, – Дженнис, закончив разговор, выглядела довольной.

– Ладно, Пегги, как дела в Чиспейке, что нового в вашем мрачном болоте⁶? – спросила она, шутливо изобразив пугающую гримасу.

– Да, – махнула Пегги, – ничего особенного, слышала, что кто-то отравился в одном из отелей, кажется, на Юллиф Роуд, в болоте… – Пегги улыбнулась в ответ, – крокодила дохлого нашли.

– Дохлого? – переспросила ее Дженнис.

– Точно. Дохлого… – обе подруги засмеялись, вспомнив какую-то историю, связанную с этим словом.

***

Все оставшееся время после ужина Фильчиган, до того как отойти ко сну, был сам не свой. По прибытии в гостиницу первым его делом было обращение к администратору.

– Пожалуйста, будьте добры, мне необходимо связаться с Норфолком, – сдерживая волнение, обратился Андреас к ресепшену.

– Туда, пожалуйста, – женщина лет сорока учтиво показала в сторону, где находился телефон.

Андреас поблагодарил ее и завернул за стенку с объявлениями. Номер Дайяны Моррис он держал в памяти. Еще до отъезда у него был разговор с архивистом из Блайден Брач – публичной библиотеки, у них был договор, в случае необходимости она дает информацию.

Моррис, женщине сорока шести лет, был неожидан звонок Фильчигана. Его племянник был сыном этой женщины, но в большинстве случаев он общался больше с ней, чем с тинэйджером, у которого в голове были одни лишь ночные прогулки, к тому же она была словоохотливой женщиной и также любила сидеть интернете. Муж ее состоял на рыболовецком траулере, и зачастую она отслеживала его маршруты.

– Здравствуйте, миссис Моррис. Не хотел бы вас отвлекать… а скажите, Денис дома? – Фильчиган решил начать издалека, но, как и ожидалось, он получил отрицательный ответ.

У Андреаса в уголке рта появилась легкая улыбка, учтивость в нем проявлялась в редких случаях, Россия словно научила его быть чувствительной натурой. Он бросил короткий взгляд на одни из часов гостиничного фойе, висевшие на стене, показывавшие европейское время.

– Миссис Моррис, я бы хотел тогда обратиться к вам, вы помните о моей просьбе до моего вылета в Россию? – спросил он.

Но ответа он сразу не получил. Он пару раз улыбался, держа трубку таксофона. Ему пришлось ответить на некоторые вопросы.

– Да, миссис Моррис, все хорошо, ночами, правда, прохладно, а так все неплохо… миссис Моррис, бывает… да… неплохо бы…

Фильчиган выжидающе вновь обратил внимание на часы, циферблат показывал седьмой час вечера.

– Да, да… – наконец оппонент оторвалась от своих вопросов, – вот, пожалуйста, такие координаты, по 64 градусам северной широты… Миссис Моррис, вы также их можете ввести в «Гугл», – посоветовал социолог. – Спасибо.

До того как получить ответы, нужно было выждать некоторое время, и Фильчиган, набравшись терпения, отправился в ресторан отужинать, позвав своего товарища из номера по коммутатору, находившемуся тут же на стойке возле сотрудника гостиницы. За столом было непривычно. Их попросту некому было тащить в бар, чтобы освободиться от мыслей и раскрыть, что находится на душе у каждого русского. Андреас был даже не против «принять» несколько изрядных глотков бренди или развести местный бальзамный напиток с водкой, так как в чистом виде пить ее он не мог.

– Что намереваешься делать, Эндрю? – спросил его Нильсон, вновь исковеркав в шутку его имя, поднося ложку супа ко рту. По его виду можно было принять за холостяка.

– Я, – протянул Фильчиган, – Бен, все будет путем.

– Впрочем, ты случайно не слышал девиз воздушных сил армии США? – спросил своего товарища Андреас и отправил в рот насаженные на вилку макароны.

Учитель физики ответил, что не был с ним знаком.

Фильчиган был доволен своей работой.

– Первое из этой цитаты, приятель, мы уже с тобой совершили, это Россия, – сказал он.

– Россия? – недоумевал Нильсон.

– Да, Бен, – Фильчиган сделал небольшой глоток сока, – второе – это то, что впереди будет невозможное, и это будет действительно, чуть погодя.

Бенджамин Нильсон не сомневался в успехах своего приятеля, и если у того появлялась таинственная улыбка, значит, развязка где-то рядом. Он лишь пожал плечами и, вытрав салфеткой губы, отпил сок из стакана.

Выйдя из столовой, каждый из путешественников направился по своим делам, Фильчиган – к столику приемки туристов.

– Я тут на массаж вечерний записался, пока тебя не было, Эндрю… – сказал довольный от еды Нильсон.

Фильчиган на минуту оторвался от намеченного плана, задержавшись на ходу.

– Тебя же вывернет в руках массажистки после трески, – пошутил социолог.

– Ерунда, – отмахнулся Бенджамин. – Вот если бы здесь была неаполитанская карнавальная лазанья, мм, вот тогда бы я ни за что не искал выбора расслабиться перед сном, – отшутился Нильсон, – к тому же это индивидуальный подход, строго по записи, – уточнил он.