ОТ ПЕЧАЛИ ДО РАДОСТИ

Семка вскрикнул, а Марфа от неожиданности так испугалась, что уронила крынку на землю.

– Ты что здесь делаешь? Кто это тебя запер?

Семка рассказал ей почти все, утаив лишь историю про кинжал и брошь.

Марфа знала лютый нрав отца, но знала и то, что отец

отходчив, а ее одну любит без памяти. Нередко она, пользуясь этим, пыталась защитить от его яростного, несправедливого

гнева мать и братьев. Она никогда не спорила с ним. Просто, когда он особенно расходился, она еще, будучи маленькой,

выходила и молча смотрела на него своими прекрасными карими глазами, которые он в эти минуты ненавидел. Но это как-то останавливало его и он дико орал:

– Уйди, не вводи во грех, Мать, уведи ее, не то обоих убью.

Мать судорожно хватала ее, пытаясь заслонить собой, но после этого, он как – то стихал, словно встречая какую-то преграду, останавливался, выпивал бутыль самогона и шел париться в баню.

Марфа быстро развязала Семку, не зная, что с ним делать дальше. Идти домой, опасаясь гнева отца, посчитали

неразумным, и она взяла его с собой, чтобы выждать время. Они подошли к Наталье, которая уже ждала за околицей, чтобы с ней решить, как дальше им быть.

Наталья, не менее Марфы, удивленная появлением Семена, обрадовалась ему. Он снова начал рассказывать, опуская

подробности, своей истории о том, что бежал на озеро, ночевал там и хотел вернуться домой, но его перехватил Андрей Иванович. Еще он хотел обязательно повидать братьев и чем скорее, тем лучше.

Марфа не понимала, чем же Семен так насолил ее отцу, что тот не унимался от желания его наказать. Тем более что больше половины односельчан не одобряли действия ее отца, и даже в случае его раскаяния никогда уже не простили бы его.

Напряженность между жителями села все больше накалялась, некоторые уже открыто высказывались о привлечении Корнева и его приближенных к ответственности и только и ждали случая это сделать.

Девушки посадили Семку на телегу, прикрыв от посторонних глаз и поехали в сторону лесного скита. Они решили на время отвезти его к монашкам и сторожу Никифору, а потом, если

необходимо, перевезти его в район, к двоюродной сестре

Спириных – Настасье, муж которой Михаил служил в это время в Волостном Совете и доводился ее братьям шурином. Они

надеялись, что те укроют Семку. Да и родителей надо предупредить, что Семка жив.

Монашки встретили подружек радостно. Они часто

привозили им муку, картошку и дрова для топки дома. Деревьев, годных на дрова, полно в лесу, но ни им, ни Никифору в силу

немощи и старого возраста, было не под силу напилить их. Поэтому для печи, они собирали хворост, гнилые палки, которые

дымили и не давали того жару, какой был необходим. Вот и привозили девушки им уже колотые сухие березовые дрова.

Они оставили у них Семку и отправились назад в село, ведь Марфе придется объясняться с отцом, если он вдруг узнает, что это она отпустила Семена. Наталья никак не могла увидеть Алексея, так как он вместе с другими уезжал ранним утром на дорожные работы.

Андрей Иванович тоже хотел увидеть Семку или его братьев, и хоть что – то узнать о нем. В тот день, рано утром, придя в

конюшню, он с удивлением обнаружил, что Семки там нет.

– Во змееныш! – думал он, как же он выскользнул.

Придя домой, он узнал, что Марфа уехала с Натальей в скит, сыновья ушли на работу в лес, а она, выгоняя корову на выпас, никого там не видела.

– Ты что отец? А какого лешего я там увижу, в нашем сарае- то? недоумевала она.

С вечера, он так разволновался, что долго ворочался и не спал и лишь под утро вздремнул, вот и встал позже всех. Ругая всех, и прежде всего себя, он было, побежал к дому Ворониных, узнать, не появился ли там Семка и что ему ждать от его братьев.

Он хотел припугнуть Ворониных, что эту брошь положено сдать государству, если не получится с ними договориться. Так, не придумав ничего хорошего, и не узнав ничего о Семке, он терялся в догадках и не знал как себя вести.

Воронины вели себя тихо, ничем себя не проявляли, будто

ничего не случилось, что еще больше настораживало Корнева. Он завернул кисет с брошью в старую ветошь и положил в тайник за иконы и стал выжидать, как все повернется, удивляясь, куда же подевался Семка.

Сормов Кузьма Иванович жил с женой и дочерью Натальей в небольшом, но крепком доме, построенным еще его отцом.

Жили дружно, родители его умерли один за другим, оставив крепкое хозяйство и брата, который женился на дочери священника из Нижнего Новгорода, дальнего родственника его отца.

Кроме Натальи, других детей в семье не было, о чем они очень тужили. Они нанимали работников, когда надо было помочь по хозяйству, относились к ним ровно, исправно им платили,

поэтому нужды в них никогда не испытывали.

Так и выросла Наталья, не зная брани и ссор, каких в доме никогда не случалось. Кузьма Иванович был мужиком основательным и, несмотря на тихий нрав, был себе на уме.

Случая упустить выгоду или пользу в любой сделке или работе себе не позволял. Так тихо и неприметно наживал свое добро. В селе все знали его, как мужика основательного и твердого, но крайне неуступчивого и иначе, как «темной лошадкой» не

называли.

Наталья укрепилась в своем желании уехать в Москву. Ей хотелось новой жизни, ей было тесно и душно в этом мирке, она как подросток, который вырос из старых платьев, хотела чего-то нового и интересного, и новое время, казалось ей, открывает

новые возможности в жизни женщины.

Получить профессию врача женщине в то время было крайне сложно. До революции учителями и врачами были исключительно мужчины, а женщины должны были сидеть дома и растить детей.

Лишь с 1911 года их стали допускать в университеты в качестве вольнослушательниц, а с началом Первой мировой войны им разрешили получать высшее медицинское образование, но и то отдельно от мужчин.

Однако после 1917 года, когда треть мужиков была на фронте, и в связи с Указами новой власти, уравнивающими положение женщины с мужчинами, стали создаваться новые

направления обучения, способствующие активному вовлечению их в жизнь.

Наталья всячески пыталась уговорить родителей отпустить ее в Москву с Матушкой Игуменьей, чтобы осмотреться там,

погостить и потом вернуться домой. О поступлении на Высшие медицинские курсы, куда она стремилась, не было и речи. Отец упорствовал и откладывал свое решение до осени. Наталья смирилась и согласилась отсрочить поездку до сенокоса.

Ей никак не удавалось встретить Алексея или Василия, чтобы рассказать им о Семке. Поэтому она в один из дней,

договорившись с Марфой, решила перевезти Семку в район. Забрав ранним утром Семку у монашек, накрыв его соломой, они поехали в Волостной центр.

Апрельское солнце ярко светило. Лес пробуждался от зимы.

Почки набухли на деревьях, готовые выпустить свои новые листья. Птицы весело чирикали на дороге, и волнующий

неповторимый запах весенней земли щекотал ноздри. Семка

немного успокоившись от всего пережитого, целиком

положившись на девушек, ехал по дороге к новой жизни.

Он еще не знал, что вернется в село лишь через 20 лет, на

похороны отца, а на пороге его встретит еще более суровый 1938 год.

Анастасия обрадовалась, увидев на пороге подружек. Она была всего на два года старше их, но все детство они провели вместе. Ходили в одну школу, купались летом в пруду, ходили в лес по ягоды, собирали грибы. Анастасия была хорошенькая,

полненькая, веселая хохотушка двадцати лет от роду. Всего год назад она вышла замуж за Михаила Царева, парня из соседней деревни и сейчас они ждали первенца.

Муж Анастасии, Михаил Царев на 5 лет старше ее, мастер на все руки, сейчас работал в Волостном Совете, и в это время

готовился к переводу в Губернскую Чрезвычайную Комиссию. Добрый и крепкий мужик, Михаил стал надежным мужем для Насти. Печальная весть о двоюродных братьях еще не дошла до их дома. Подруги обнялись, а потом начали рассказывать о

последних событиях в селе.

Марфа понимала, что ее отец был главным виновником

несчастья и ей было ужасно стыдно перед подругами. Но в селе нельзя ни от кого спрятаться, нельзя утаиться от чужих глаз, где все на виду и все друг друга знают. Так и Анастасия, зная безропотное положение женщины в семье, не стала винить ни Марфу, ни Наталью.

Они дружили с детства, секретничали, делились своими

тайнами, а воспитаны были по Закону Божьему, где сказано, что Дети не перечат родителям, так как это большой грех. Настя

приняла активное участие в жизни Семки. Она заявила, что Семен останется жить у них сколько надо, Михаил противиться не будет, и кусок хлеба для него найдут, «не объест он нас»

твердила она.

Подруги поплакали, обнялись и распрощались, оставив Семена в надежном месте.

Василий, наконец, вырвался к Михаилу Цареву. Они были

погодками, вместе ходили в школу, рыбачили, а потом ушли на фронт. Михаил раньше Василия вернулся домой с фронта из – за ранения и сразу же вступил в должность заведующего земляным отделом Волостного Совета, а в настоящее время ждал перевода в ЧК. Василий подробно рассказал Михаилу о происшествии в селе и просил его посодействовать к привлечению к ответственности

виновных в преступлении односельчан, особенно упирая на Корнева.

– Разберемся, накажем, дай срок только перейду в ЧК, не сомневайся, – твердил Михаил.

– Как заступлю в должность, и тебе место найдем, да и Алексею тоже, сейчас люди ой как нужны.

Поговорили о домашних и выяснилось, Василий не знает, что Семка находится у них, а не у тетки, куда его отправили.

Удивившись, он тотчас захотел увидеть его.

Застав Семку дома у Царевых, Василий сначала накинулся на него:

– Почему ты здесь? Как ты сюда попал?

Семка растерялся от посыпавшихся на него вопросов.

Пока Анастасия накрывала на стол, они вышли на улицу. Там, наедине, Семка рассказал подробную историю своего бегства и даже то, где успел закопать кинжал. От услышанного, у Василия перехватило дыхание.

Он сомневался, как поступить дальше, оставить Семку у

Михаила или взять с собой, чтобы отыскать кинжал. Не зная, как повернет дело Корнев, он посчитал, что пока Семке лучше

остаться здесь.

Переговорив с Михаилом, объяснив ему, что беспокоится о Семке в связи с его возвращением в село, он попросил Михаила оставить Семку на время у себя. Михаил не возражал, они распрощались, и Алексей поспешил домой.

Глава 4. Монастырский устав по-русски скроен.

А революционные события развивались в селе со

стремительной скоростью. С самого начала революции, религия была объявлена «опиумом для народа». Однако перед революцией 1917 года общее положение Русской Православной Церкви и многомиллионного крестьянства России было очень прочным.

Поэтому большевики вынуждены были бороться с ней поэтапно, стараясь постепенно вбивать кол раздора между церковью, верой в бога и народом.

Целых пять лет должно было пройти от внедрения этой идеологии до открытого присвоения новой властью веками

копившегося на средства верующих церковного имущества. Да и то это было сделано в обстановке страшного голода, вызванного гражданской войной и под завесой призывов необходимости помощи голодающим.

Вот так ни с того, ни с сего стал «осиным гнездом» Видовский женский монастырь. А пока монастырь жил своей жизнью.

Настоятельницей монастыря была Матушка Игуменья Иннокентия аж с 1879 года.

Дворянка по происхождению, она выросла в потомственной дворянской семье в Петербурге, обучалась в Смольном институте, знала четыре иностранных языка и многое другое, что положено знать в обществе. Сначала она преподавала в первоклассном

Нижегородском монастыре, воспитывая молодых послушниц.

Прекрасно зная оплоты православия, была очень набожна и самоотверженна. О том, какой монашество сложный и тяжелый труд, который не по силам каждому, можно судить по

ежедневному и нерушимому распорядку, установленному в монастыре.

«Каждый день, кроме воскресного начинается богослужение в половине шестого утра и заканчивается в девять. После него

послушание. В двенадцать – трапеза, затем снова – послушание до пяти вечера. С пяти до восьми, а то и девяти – вечернее

богослужение. По окончании – ужин и вечерняя молитва до десяти часов вечера. А в пять утра – снова подъем».

Монастырь никогда не спит. День и ночь, сменяя друг друга, читают сестры перед Неугасимой лампадой Неугасимую

псалтырь. А днем бьют земные поклоны, от которых спина болит так, будто в нее гвоздей понабивали. А кто их посчитает? А кто

измерит, сколько часов и минут во время молитв сестры стоят на ногах? Пища в монастыре в постные дни – винегрет, постные щи, каша, картофельное пюре, грибы, овощи. В праздник возможны рыбные щи, пирог с капустой, компот.

Мясо из меню исключено навсегда, так же, как и развлечения, даже в «гости» ходить друг к другу у сестер не принято. Форма одежды зимой и летом – черная, потому что белая – цвет смерти.

Так и Матушка Игуменья наравне со своими сестрами, исполняла монастырский Устав, каждый день, каждый час, переступая через усталость, раздражение, не гнушаясь никакой работы, а делая даже больше, вела хозяйство, учет, и исполняла много других обязанностей в силу своей грамотности и умения.

Она считала, что дела человека, посвятившего себя Богу – это и есть его жизнь по Заповедям Христа. Многие удивлялись:

«Откуда у нее берутся силы на все, когда она спит, когда отдыхает?»

Двенадцатый час ночи никогда не просыпала, сама вычитывала полуночницу и акафист Божьей Матери, а в четыре часа утра ходила звонить и первой являлась в храм. Сама читала, сама пела и образовывала хор. Неимущим помогала, если

невзначай кого словом обижала, потом плакала и просила

прощения». Бывало, снимала с себя одежду или обувь и отдавала неимущим, увидев их убогое положение.

Уже через десять лет, после закрытия Советской властью монастыря, в 68 лет, пойдет с сумой, почти раздетая, монашествовать. Дойдет до Москвы, где у родственницы ее арестуют, чтобы отправить в Сибирь.

Василий, взбудораженный рассказом Семки, всю дорогу до дома обдумывал план действий.

Встретив Алексея, он тут же рассказал ему обо всем. Договорившись, что с утра они пойдут на озеро искать спрятанный там кинжал, легли спать.

Еле дождавшись утра, почти бегом добрались до озера картина, которая предстала перед ними, оказалась

неутешительной.

Разрушения, которые принес ураган, здесь были такими же, как и везде. Высокий берег озера, представляющий раньше крутой склон, сейчас был похож на двугорбого верблюда.

Деревья целиком, вывернутые с корнем и их обломки валялись повсюду, засыпанные наполовину землей и просто сверху, через которые и перебраться сложно, не то, что раскопать что-то. Не было и дуба, на который ссылался Семка. Не нашли они и лодку, которую они оставляли для рыбалки, ее либо засыпало землей, либо вообще разнесло в щепки.

Огорчившись от увиденного, они вернулись домой. Осталось

только выведать любыми путями, куда Корнев спрятал брошь. Но как это сделать?

Наталья с нетерпением ждала лета, а там и сенокоса, после которого она уедет в Москву. Осенью она должна обязательно поступить на женские курсы.

Покос травы издавна воспринимался на Руси как общее дело. На покос выходили все – и женщины, и старики. К слову сказать, некоторые пожилые люди могли дать фору молодым парням.

Однако, основной ударной силой, конечно, являлись мужики, сильные и выносливые. Косить начинали по первой росе, которая увлажняла траву и облегчала ход косы. Определенное положение рук, взмах косы, ее направление – в этой работе много тонкостей.

От того, как уродилась трава, дождливое лето или нет,

зависело, какой продукт получат скотина в хлеву и человек на столе. Обычно во время кошения пели – дружно, весело, тем самым создавая нужный ритм работы. Сенокос прошел и деревне, выдавшись хорошей погодой и уродившейся сочной травой.

Наталья засобиралась в Москву. Марфа с одной стороны, была опечалена, что уедет ее подруга, с которой много лет они

делились самым сокровенным. С другой стороны, она все же

надеялась на перспективы, которые открывались у нее в

отношении Алексея. Она верила, что новое время и любовь отца дают ей надежду на благополучный брак с Алексеем. Она не

знала, что Алексей до смерти, влюбленный в Наталью, долго будет тешить себя надеждой жениться на ней.

Наталья, прощаясь с семьей Ворониных, получила их согласие на отъезд Семена в Москву, пообещав, что устроит там его в

школу.

Обнявшись с родителями, поплакав, собрав в узелок нехитрую одежду и еду на первое время, она села в монастырскую телегу, на которой приехала за ней Матушка Игуменья. Забрав у Царевых Семена, они сели в поезд и отправились в Москву,

навстречу своей новой жизни.

Матушка привезла их к своей дальней родственнице, которая жила в просторной квартире, куда еще не успели

подселить жильцов. Кроме того, она работала машинисткой в канцелярии Совнаркома, где ей полагались определенные льготы. Звали ее Эльза Карловна Леманн.

Она была из семьи бедных обрусевших немцев, ее отец, врач, занимающийся частной практикой, дал дочери хорошее для тех времен образование. Она учила господских детей литературе и музыке, работала гувернанткой.

Была она высокого роста, несколько суховата и совершенно некрасива, но отличалась мягким нравом и

доброжелательностью, что и позволяло ей иметь много друзей и знакомых. Один из которых и пристроил ее на работу в Совнарком.

Эльза Карловна была рада новым постояльцам. К 35 годам она, похоронив родителей, так и не обзавелась семьей. Она с удовольствием приняла Наталью, которую сразу стала называть своей красавицей – сестрой, а Семку вообще посчитала за сына.

Развив бурную деятельность по обустройству своих

подопечных, она устроила Наталью на Высшие медицинские курсы, а Семку записала в школу. Так и началась для них новая жизнь.

Глава 5. Доброе братство лучше богатства.

Михаил Царев вступил в новую должность заместителя

начальника Губернской Чрезвычайной Комиссии. Он тут же

пригласил на работу в ЧК братьев Ворониных. Первым делом, они решили отомстить Корневу, произвести обыск в его доме, а потом и арестовать.

Отряд ЧК, прибывший в село, сразу же направился к дому Корневых. При обыске в овине была обнаружена спрятанная винтовка, а в амбаре несколько мешков зерна, скрытые от власти, которые в соответствии с Законом изъяли.

Василий и Алексей, принимали участие в обыске, но действовали как-то неловко. С одной стороны, они хотели обнаружить брошку, а с другой, ее тоже надо было бы конфисковать, чего ни один, ни другой совсем не хотел.

Озираясь по сторонам, стараясь угадать, куда мог запрятать Корнев брошь, они не старались проявить особое рвение с обыском. Жена Андрея Ивановича – Матрена Власьевна и дочь – Марфа, растеряно глядели на братьев Ворониных, как – бы прося их побыстрее это закончить. Михаил в это время допрашивал Корневых, записывая ответы в протокол.

Полной неожиданностью для женщин стало, когда Царев

объявил об аресте Отца и братьев. Они, как полагалось бабам,

заголосили. Мужиков Корневых посадили в телегу и отправили в ЧК. Через некоторое время всех участников самосуда на братьев Спириными арестовали и отправили в тюрьму. Правда отсидели они недолго, после объявленной В. И. Лениным амнистии, все они вышли на свободу.

После ареста Корневых, братья Воронины решили активно действовать. Василию нравилась Марфа, и теперь никто не мог

помешать жениться на ней. Женщины, оставшиеся без мужиков, где постоянно нужны сильные мужские руки, запаниковали.

Помощь братьев, и особенно Василия, пришлась, как нельзя кстати.

Приближался Покров, который к тому же был престольным праздником на селе, а на Покров обычно игрались свадьбы.

Довольные, что все так разрешилось, надеясь на скорый исход

задуманного, Василий с Алексеем, договорились, что, женившись на Марфе, Василий найдет и разделит богатство поровну.

Но как говорится, мы предполагаем, а бог располагает.

Василий зачастил в дом к Корневым. При всяком удобном случае, в свободное от работы время, он приходил к Матрене Власьевне и к Марфе, чтобы помочь по хозяйству.

Сначала женщины встретили его настороженно и сухо, отказывались от помощи. Но потом Матрена Власьевна,

утвердившись в безысходности своего положения, смирившись, стала привечать Василия. Она быстро поняла, что Василий может стать для нее неплохим зятем и хорошим мужем для ее дочери.

Работящий, добрый, незлобивой, все больше и больше

нравился Матрене. А то, что он работал в ЧК, могло служить

надежной защитой в это смутное время. Она всячески поощряла заботу Василия о них. Марфе же нравился Алексей, но он не

проявлял к ней никакого внимания.

За месяц до Покрова Василий по направлению ЧК уехал на учебу в Муром. Он попрощался с Марфой и Матреной Власьевной, заручившись их согласием справить свадьбу на Покров.

Алексей продолжал работать и активно участвовать во многих мероприятиях, как в ЧК, так и в первой партийной ячейке села. Не давал покоя и монастырь, который теперь уже официально в документах кроме как «осиным гнездом контрреволюции» и

«притоном черного воронья» иначе не называли.

Такое рвение быстро заметили коммунисты в Волости. И на очередном собрании сельсовета Волисполком рекомендовал на должность председатели сельсовета Алексея Воронина. Правда выборы прошли не совсем гладко, ряд граждан позволили себе

«антисоветские высказывания», которые тут же запротоколировали и передали в ГУБ ЧК.

Как-то, прибыв к себе на службу, Алексей случайно узнал об амнистии, по которой должны были выйти Корневы. Алексей

понимал, что с прибытием Андрея Ивановича все может рухнуть.

Василий вряд ли возвратится до Покрова. Возможность обогащения становилось призрачным и больным вопросом, который надо было немедленно решить. Спонтанное решение пришло сразу, и он недолго думая, как он поступит, оделся

получше и пошел свататься к Корневым. Придя в дом, вызвал Марфу для разговора, поговорив об их житье продолжил:

– Марфуш, я пришел поговорить с тобой о брате, и прошу тебя не обижаться на Василия.

– А почему я должна обижаться на него?

– По-моему он останется в городе надолго, а там может и передумает жениться.

У Марфы сжалось сердце, нет, не от обиды на Василия, ей было все равно станет она его женой или нет, а от обиды на свою девичью судьбу, неужели она так нехороша, что даже Василий отказывается от нее.

А Алексей тем временем, продолжал:

– Когда Василий ухаживал за тобой, я не вмешивался, брат все же, но мне ты давно нравишься, а если согласна, то я бы хотел взять тебя в жены.

Марфа побледнела, она догадывалась, что Алексею нравилась Наталья, раньше он даже не глядел на нее. Но все эти

умозаключения сейчас были в прошлом, Наташа далеко, а сердце застучало, вот оно счастье, о котором столько мечталось, когда не спалось. «Счастье, счастье, счастье», так и стучало в висках. Не раздумывая ни о чем, заглушая свой разум, она согласилась.

Алексей не ожидал такого быстрого ответа, удивился и не задумывался, а как будет дальше, главное сейчас, заполучить Марфу. В отличие от Марфы в его голове были мысли только о богатстве, которое может ускользнуть от него.

Он всё же злился на Василия, который столько времени

потратил на Марфу и безрезультатно. Уж он – то не упустит своего, сразу «возьмет быка за рога». Сколько раз потом он будет проклинать себя за свои поступки, но сейчас ничто и никто не мог его остановить.

Матрену Власьевну, услышавшую такое заявление от обоих, охватило смятение. Прожив всю жизнь в селе, с мужем, не видя ни любви, ни ласки, она в силу своей женской мудрости,

понимала, что здесь что – то не так. Про Алексея ничего плохого не слыхала, но принять такое решение ее сердце не могло, ну, не по – людские отбивать невесту у брата. Все разрешила Марфа:

– Матушка, я давно люблю Алексея, Василий опередил его, а я не знала, что Алексей тоже меня любит, но он не хотел перечить брату, но сейчас, когда всё прояснилось, решили, что честнее будет, если я стану его женой. Марфа уговаривала то ли мать, то ли себя старалась убедить, что все происшедшее – правда. Она

так была счастлива, что это затмило все, что только могло затмить – ее мозг, глаза, душу.

Матрена ничего не поняла из объяснений дочери и будущего

зятя, но уступила и дала согласие на свадьбу. Они назначили день свадьбы на Покров. Об одном лишь не могли договориться. Мать настаивала на венчании и не признавала никаких записей в сельсовете. Тем более что бумажка, в которой они были бы

записаны, как муж и жена, никаких обязательств не несла.

Алексей возражал, он не мог позволить себе венчаться, его бы сразу же исключили из партии, сеяли с должности и бог весть чего еще. Матрена Власьевна настаивала и не давала согласия на брак без венчания. Марфа, стараясь удержать призрачное счастье, хотела угодить всем. Она предложила венчаться тайно в монастыре, попросив об этом Матушку Игуменью. На том и

порешили.

Алексей, придя к себе домой, огорошив своим известием родителей, приказал готовиться им к свадьбе.

Никифор Ильич, посмотрев на жену промолвил:

– А как же Васятка, у них же сговор был? Нехорошо как, выходит мы и Сына родного не знаем, а что на уме и подавно.

– Ох, грех какой, Васятка, кабы знал, так и не уехал бы – причитала мать.

– Да хватит Вам причитать, брат приедет, я с ним договорюсь, воевать не буду с ним за бабу.

– Да ты пошто женишься-то? Я уж ума не приложу, как будто тебя на аркане ведут. Ты по своей воле идешь, аль нет? Ты же Наташку любил, назло ей, что ли жениться вздумал.

Угомонись и не гневи Бога.

Отец сидел молча, покачивая головой и только бормотал:

– Ох, дети, Вы дети – куды бы Вас дети, ох негоже. Ох, негоже, да и што с Вас взять – каков век – таков и человек!

Но ничего не поделать, стали потихоньку готовиться к свадьбе. Марфа договорилась с Матушкой, чтобы та пригласила священника для тайного венчания. Несмотря на пост, нарушив все церковные каноны, Матушка Игуменья, вняв просьбам

безбожия, взяв на себя грех, уговорила священника и назначила венчание в ночь на Покров.

Марфа надела для венчания свое лучшее платье. Шить, как раньше свадебное, посчитали нескромным. Матрена Власьевна не знала радоваться или горевать по поводу свадьбы дочери, старалась утешиться, глядя в ее счастливые глаза. Но сердце

предчувствовало беду, до которой оставалось совсем немного.

После того, как арестовали мужа и сыновей, Матрена Власьевна стала полноценной хозяйкой в доме. Но запасы,

припасенные ранее кончились, нужны были деньги на ведение хозяйства.

Она знала, что за иконами есть тайник, где муж хранил ценные бумаги и деньги, но никогда не влезала туда, да просто при нем не посмела бы этого сделать. Она решила посмотреть, что там хранил муж и что может пригодиться сейчас.

Икона Богородицы, была одета в красивый киот, задняя дверь которого была намертво пришита к стенам дома. Дверца киота открывалась, а там был потайной гвоздик, при нажатии которого открывался вход в тайник.

Матрена Власьевна перво-наперво увидела какой-то

невзрачный сверток, который отложила в сторону, нашла бумаги, векселя и деньги, хотела уже было все убрать назад, как в комнату вбежала Марфа. Она тут же развернула лоскутный кулёк, увидела красивый бархатный кисет, и обрадовавшись, тут же решила подарить Алексею. Но тут из кисета выпала брошка.

Они с матерью стали с удивлением ее рассматривать.

Брошь была хороша, сверкая всеми бриллиантами и

изумрудами, каких женщины никогда не видели. Матрена первая очнулась от увиденного. Что-то ей подсказывало, что все надо

положить назад, и не дай бог кому-нибудь про это рассказать. Но Марфа не хотела упускать этот подарок неизвестно как

попавший в дом. Фантазия ей быстро подсказала:

– Маменька, да это батюшкин подарок к свадьбе, я уверена, если бы он был сейчас здесь, он бы подарил мне это на свадьбу.

– Да может и правда подарил, да не такому жениху и не на

такую свадьбу. Был бы отец здесь, не бывать бы этой свадьбы, – ворчала Матрена.

– Алексей бедный, но честный, – возражала Марфа.

– Что за честь – коли нечего есть! – Мать вдруг поняла, что она против этой свадьбы, она ругала себя, что согласилась на

брак дочери и не отговорила ее: «Ой, что же мы наделали, был бы отец, да разве позволил этакое?»

– Марфушенька, доченька, откажи пока не поздно. Все не по-людски, и венчание это тайное во грех, счастья не будет, – умоляла мать.

Но Марфа стояла на своем. Разве могла она отказаться от вдруг настигнувшего ее счастья.

В 3 часа утра после литургии состоялось венчание Марфы и Алексея. Присутствовала Матрена Власьевна, родители Алексея и несколько монашек с Матушкой Игуменьей. Священник наскоро провел обряд венчания, поднес тарелочку с кольцами, предлагая молодым обменяться ими.

У Марфы поверх платья была накинута шубейка, голову украшала красивая кружевная накидка, которая на груди была закреплена брошкой. Алексей взял серебряное кольцо и

повернувшись к Марфе, хотел было уже надеть его на палец, как его взгляд упал на брошь.

От неожиданности, он выронил кольцо, которое со звоном покатилось по каменному полу Храма. Все присутствовавшие нехорошо зашептались и принялись ловить кольцо, которое ускользало от рук, и стукнувшись о стену, остановилось.

Наступила тяжелая тишина. Матушка Игуменья, подняла кольцо, перекрестилась, подала священнику. На этом процедура венчания закончилась. Зазвонили колокола, провожая молодых из Храма. Саму свадьбу было задумано провести днем по сельским обычаям в доме невесты, поэтому каждый отправился по своим домам.

Алексей с Марфой шли молча, каждый думал о своем. Алексей не мог поверить, что богатство, о котором столько мечталось,

неожиданно само пришло в руки, а Марфа была озабочена случившимся в Храме, уж больно плохая примета – это падение кольца.

Придя домой, она, первым делом, подарила Алексею бархатный кисет, который еще раз убедился, что это та самая находка, про которую рассказывал Василий и Семен.

Алексей ликовал, он стал необычайно весел, все время хвалил Марфу, но при этом, убедил ее не надевать брошку на свадьбу, чтобы не вызвать неодобрения людей и вообще спрятать ее

подальше.

– Надо бы ее в городе ювелиру показать, да я, думаю, пока не время, неизвестно как она попала к твоему отцу, а то еще

конфискуют. Давай-ка спрячу ее подальше от глаз.

Марфа не противилась, она была готова слушать и слушаться Алексея, обожать и любить его.

Настало утро. Стали накрывать столы. Народу звали немного, только родных и близких. После заутренней обещала прийти Матушка Игуменья, чему Алексей препятствовал, боясь,

неприятностей на службе, но сдался уговорам Марфы и родителей.

В это время Андрей Иванович Корнев ехал по дороге домой, он освободился из заключения по амнистии и спешил поспеть к Покрову, престольному празднику в селе. Двое его сыновей тоже освободились, но ехать домой не спешили, хотели осмотреться в городе и куда-нибудь пристроиться.