Хроники научной жизни

Работа в типографии резко отличалась от морской. Сделав то, что от него требовалось, за час, Веня с интересом вникал в устройство и эксплуатацию ротапринта, помогая печатнику Лёшке. На цинковых формах была Валя, женщина с простым русским лицом, разведёнка с двумя детьми. Муж, как водится на Руси, был горьким пьяницей. Две переплётчицы, Нина и Ольга были серьёзными женщинами, в годах. Летом в институтах работы мало, поэтому все частенько сидели просто ведя разговоры о жизни, ближе знакомясь друг с другом. Веня показывал им фотографии своей невесты. Они учили его жить, жалели по-бабьи и всё вздыхали, что жизнь студента – не сахар, трудно придётся. Веня помалкивал. Что такое трудно, он уже неплохо знал, и считал, что самое трудное в жизни – позади, а впереди – лишь самое интересное. Переплетчицы, желая подбодрить, шутили:

– Вот закончишь университет, глядишь, и тебе будем диссертацию переплетать.

Он вяло возражал:

– Вряд ли. Я ведь на физфак поступил, а не на математику.

Однако, жизнь показала, что они пророчествовали. Они будут переплетать и диссертацию и его книги, только сбудется это очень не скоро.

В сентябре начался учебный год, только по традиции первокурсников направили в колхоз в деревне Морозово. Веня же записался в строительный отряд, работавший на возведении спорткомплекса университета, поскольку ожидал приезда невесты. Делали опалубку, в которую лили бетон для фундамента. Работали вполсилы, поскольку надо было беречь силы для штурма сияющих вершин высоких истин, а бетон – он как-то приземляет. Его временно поселили в комнате с третьекурсником Валерой с матфака, к которому приехала невеста из Владивостока. Вместе они и направились на поиски жилья. Нашли по объявлению комнаты в Новом поселке. Хозяйка имела физиономию продувной бестии с рынка, заломила по 25 рубликов за каждую комнату. Они согласились и договорились переехать на неделе. Однако на следующий день хозяйка Вене отказала, якобы из-за тесноты.

Он нашел комнату на соседней улице Менделеева. Эта хозяйка была куда более интересной женщиной. Звали ее Панна Константиновна. Была она широка в кости, а лицо ёе сочетало признаки русской красоты с хитринкой узких якутских глаз. Любила поговорить. Из этих рассказов Веня узнал, что в молодости училась в институте на геолога. Бывала на практике в дальневосточных экспедициях. После одной из таких практик родила сына, на том её учеба и закончилась. А потом продолжала работать в геологических партиях лаборантом. Однажды работали с рудой, которая оказалась сильно радиоактивной. Всю партию потом лечили в Крыму, затем отправили на пенсию, дав инвалидность второй группы.

Хозяйка денежки любила. Кроме весьма солидной пенсии она жила сдачей своего дома. Одну из самых маленьких комнаток занимал хозяйкин сын Слава, высокий и очень красивый парень, который взял для внешности всё лучшее от русских и якутских кровей. На всё остальное ресурсов не хватило. Формально, он учился на третьем курсе мединститута. Фактически же, целыми сутками спал, пьянствовал, глотал «колёса», приводил каких-то девок. Стипендии никогда не получал и панически боялся экзаменов.

Остальные три комнатки и веранду хозяйка сдавала жильцам. Сама она спала на улице под навесом рядом с туалетом, что слегка затрудняло пользование этим очагом культуры. Жильцам она говорила, что спать на открытом воздухе ей приписали врачи, хотя Вене казалось, что это сказываются её геологические привычки и любовь к деньгам. Когда наступали морозы, она уезжала на всю зиму в Белокуриху «на лечение». К счастью, прижимистость, видимо, была единственным крупным недостатком этой хозяйки.

Большую комнату занимала весьма интересная семейная пара Дубровиных, приехавших, кажется, из Хабаровска. Витя был видным мужчиной высокого роста с пышными черными усами. Работал лаборантом в Инстуте ядерной физики. Жена его Нелли была совсем миниаиюрной и пухленькой. В детстве она переболела полиомиелитом и ходила сильно прихрамывая на левую ногу. Когда-то работала библиотекарем в своем тихом городе, но здесь автобусы в любое время дня так переполнены, что не всякий здоровый человек порой в них влезет. Более флегматичной пары трудно было и представить. У обоих очень тихие спокойные голоса и весьма неторопливые движения. В сравнении с ними остальные жильцы казались просто нервными, а хозяйка – действующим вулканом.

Вторую большую комнату занимали самые разные люди и всегда на очень непродолжительное время. Из всего потока запомнился Лёшка, очень веселый парень, вернувшийся из армии и поступивший работать водителем автобуса. Вскоре он женился на медсестре и на какое-то время исчез с вениного горизонта. На более длительное время в этой комнате задержался очень молчаливый и даже угрюмый парень Миша, который приехал из глухой сибирской деревни и посещал подготовительные курсы в университет. Время от времени он обращался к Вене с какими-то задачками. Большую же часть дня он спал, а ночами напролёт читал подряд все книжки и подшивки старых журналов, которые попадались ему на глаза. Видать, в деревне с книгами было совсем плохо. Миша тщательно сторонился людей и даже ел в своей комнате, развернув какие-то узелки и кулёчки, привезённые от родителей. В кухню выходил только за кипятком. Сделав предположение, что он стесняется своей бедности, остальные жильцы неоднократно приглашали его за накрытый стол, но он упорно отнекивался. Только однажды он слегка оттаял, когда его напоили за новогодним столом.

Веранду сдавали только летом и также случайным людям, а в самой маленькой комнатке предстояло жить Вене с женой Валей. Комнатка имела узенькое окно, выходящее на огород. Большую её часть занимала хозяйская кровать с панцирной сеткой, круглый столик у самого окна и стул. Между кроватью и стеной оставался узкий проход, в котором двоим разойтись было невозможно. Веня подобрал у магазина ящик из под хозяйственного мыла и сложил в него свои книжки. Ящик одновременно служил и табуреткой. Чемоданчик свой он запихнул под койку. Вешалка для одежды находилась в коридоре. Больше в комнате ничего не помещалось. Платить за нее назначили двадцать пять рублей, в то время как большие комнаты сдавались за тридцать. Веня был студентом, да ещё почти семейным, и нужно было научиться экономить на всём.

К приезду невесты следовало купить всё, что понадобится для семейной жизни. Впервые в жизни он испытывал эти необычные и приятные ощущения, что теперь должен заботиться о другом человеке. До сих пор лишь другие заботились обо нём: в детстве – мама, а позже – государство, которое выдавало ему форму, паёк и наряды вне очереди. Вначале Веня купил тюфяк, подушки, одеяло, простыни, наволочки. Затем обошел посудо-хозяйственные магазины с целью приобретения тарелок, вилок, ложек. Таким образом, он знакомился с городом Новосибирском. Любопытство завело его и в соседний город Бердск, где в одном из магазинов он купил набор кастрюль и сковородку. Когда он нёс это побрякивающее на ходу хозяйство в сетке, на выходе из магазина попалась рано состарившаяся от беспробудного пьянства женщина. Выглядела она совершенной старухой, одета была в какое-то вонючее рванье, а на руках бугрились почти чёрные трубочки вен. Женщина сказала потухшим голосом:

– Заботливый какой мужик. Наверное, любишь жену-то свою. Я вот тоже раньше…, – и она махнула рукой в сторону какого-то далеко оставленного прошлого.

4

Наконец пришла телеграмма: «Встречай…». Веня побрился, смочил одеколоном платочек и помчался в Толмачёво. К приезду невесты, как и к его появлению в Новосибирске, природа подарила такой же солнечный и безоблачный день, хотя в это время наступила уже ранняя осень. Одета Валечка была в лёгкое летнее платье и казалась ослепительно красивой. Имущество новой семьи разом увеличилось на один чемодан, правда он был габаритами вдвое больше вениного. Они взял такси и понеслись с ветерком к своему прекрасному и вполне реальному теперь будущему. Когда уже в академгородке Веня объяснил таксисту, что нужно проехать еще несколько остановок до Нового поселка, тот наотрез отказался ехать за черту города и высадил их на остановке «Центральный пляж». Они остались одни в этом безлюдном в это время месте, и лишь чемодан был свидетелем того, каким бесконечно долгим поцелуем возмещали те сотни часов и те тысячи километров, что разделяли их прежде, когда всё валилось из рук и они порой не слышали обращавшихся к ним людей, потому что в это время души их витали в совсем ином эфире, пытаясь уловить там очень слабые, но распознаваемые только ими обоими сигналы.

К их приезду соседи приготовили праздничный стол. Невеста всем понравилась. Допоздна звучали тосты за семейное счастье, здоровье будущих детей и будущие успехи на научной стезе. Ночи были слишком коротки для них, а утром ждала огромная прорва срочных дел. Пока Валя занималась обустройством нового крохотного гнёздышка и приготовлением пищи земной, Веня колол дрова, возил воду на ручной тележке из ближайшей колонки, шуровал печку. Затем они почистили перышки, надели парадные костюмы и поехали в ЗАГС, где предъявили справку из аналогичного владивостокского заведения. Вообще-то они представляли эту процедуру несколько иначе, чем она оказалась в действительности. Пожилая усталая женщина внимательно просмотрела их документы, молча выписала свидетельство о браке и, лишь когда поздравляла, немного оживилась. Наверное она прикидывала профессиональным глазом, долго ли проживут эти бедолаги в тех самых любви и согласии, что она им пожелала. И решила, что недолго. Не дольше, чем большинство других, которых она уже успела развести за свою продолжительную работу в этом учреждении.

Потом новобрачные заказали столик в ресторане Торгового центра, который в народе называют «поганкой» из-за его круглой грибовидной крыши. Танцевали, пили шампанское, закусывая шоколадом и прощались с прежней независимой и беззаботной жизнью, потому что впереди их ждали положенные всем студенческим семьям тяготы и лишения, о которых в этот день хотелось забыть.

5

В ближайшую субботу пришел Валера со своей женой Галей и каким-то здоровяком Николаем, которого он представил своим однокурсником. Николай оказался штангистом. В свете подготовки к предстоящей зиме, Валера предложил съездить в Морозово, где студенты-первокурсники собирают картошку. План был таков: едем в Бердск, берём напрокат велосипеды, затем дуем в Морозово, набираем на халяву с поля по паре мешков отборной картошки и, не торопясь, возвращаемся с победой. А потом можно будет сделать ещё рейс-другой, если возникнет желание. Валера был опытным студентом, а Веня – покладистым. Вот только с мешками возникла проблема. Он взял у хозяйки рюкзак и один маленький мешок. По дороге в Бердск и затем уже, крутя педалями, размышлял о том, как трудно создавать хозяйство с нуля: ребята привезут домой каждый по два полноценных мешка с картошкой, а что привезёт он сам?

День был солнечным, а дорога оказалась неблизкой. Все вспотели и несколько раз останавливались отдохнуть. По дороге часто попадались чьи-то огороды, и кто-нибудь из компаньонов предлагал: может натырим тут поблизости, чем из такой дали переть. Но они всё же имели какие-то остатки честности, которые изредка встречаются и у бедных студентов. Частника было жаль, он работал после основной работы. Государство – совсем иное дело: «Все вокруг колхозное, все вокруг – мое». Наконец доехали. Убранная картошка на полях высилась терриконами. Торопливо набили мешки, пока не увидел какой-нибудь совхозный бригадир. Время уже было где-то в районе ужина, а путь представлялся теперь не таким коротким, каким он виделся из Нового поселка.

Уже когда ребята крепили мешки: один под рамой, другой сверху – на раме, все начинали понимать, что впереди самая трудная часть пути. Когда же прошли первый десяток метров, то с каждым следующим шагом явно чувствовали, как прежняя решимость неуклонно убывает, растворяется, исчезает. Через сто пятьдесят метров ребята решили отсыпать немного из верхнего мешка, который слишком раскачивал велосипед. Отсыпали по половине. Веня терпеливо ждал, отсыпать ему было нечего. Стала немного полегче, но ненадолго. Еще через двести метров поступило предложение спрятать велосипеды в лопухах и сходить поужинать со студентами-первокурсниками. В столовке было шумно и весело. Нужно было лишь взять относительно чистую алюминиевую миску и получить на раздаче черпак дымящегося варева и обжигающую кружку с чаем. После сытной еды разомлели, захотелось полежать. Идти никуда не хотелось, тем более, что уже явно начинало темнеть. Ребята решили заночевать здесь и устроились на соломенных тюфяках, накрывшись чьими-то куртками. Веня чувствовал себя неуютно, ибо знал, что Валюша будет беспокоиться, искать. Наконец, поворочавшись, заснули.

Наутро вскочили, наскоро попив чаю, вернулись к своим велосипедам и с огорчением обнаружили, что за ночь их никто не спер. Молча, угрюмо двинулись вперед, раздвигая тугой, сырой воздух плечами. Однако уже через полчаса солнышко жарило немилосердно. Птички беззаботно зачирикали, откуда-то появились стрекозы, и густые ароматы трав призывно манили отдохнуть в высокой траве. Добытчики шли упрямо, проклиная всё на свете, а особенно тот миг, когда решили стать хозяйственными мужиками и кормильцами семей. Дорога петляла, и каждый поворот до безумия походил на предыдущий. Перелески, поля, огороды слились в один непрерывный кошмар. Казалось, дороге этой никогда не будет конца, они обречены, как Сизиф и Каин на бесконечное дурное однообразие тягостных мыслей, движений и ощущений.

Уже после первого километра ребята решили, что больше одного мешка им не довезти. Веня взял у одного из них полноценный мешок, заменив им свой карликовый. Из рюкзака картошку высыпать не было резона, поскольку он весьма кстати уравновешивал тяжесть мешка, оежащего на раме велосипеда. Теперь он был на равных с другими и даже немножко в выигрыше. Как ни странно, первым начал сдавать штангист Коля. Он страшно потел, скрипел зубами то ли от напряжения, то ли от злости, и через каждые пятьсот метров останавливался отдохнуть. Веня знал по опыту, что наиболее экономичным режимом является именно неторопливое и непрерывное движение. Это помогало экономить силы. Валера оставался отдохнуть со штангистом, а Веня далеко уходил вперед. Когда он устраивал малый привал, то до подхода товарищей успевал хорошо отдохнуть. Они же подходили, едва волоча ноги. В какой-то момент Коля отшвырнул велосипед, упал бревном в траву и завопил надрывным голосом:

– К чёрту эту картошку! Я не смогу её есть, даже если довезу. Но я и так знаю, что не довезу. Лучше пристрелите меня здесь и сейчас.

Видимо, в рывке эти спортсмены, действительно, значительно превосходят других людей, а в монотонной работе – слабаки. Валера предложил Вене:

– Иди вперед без нас. Ты дойдешь. Потом вернёшься с подмогой.

Тут бы самое время посмеяться. Всё, как во фронтовом фильме, хотя дело идет всего лишь о картошке. Да и то лишь об одном мешке. И не на горбу, а на добром велосипеде. Уж не загибает ли он? В начале экспедиции всем так казалось. Тем более, что Веня никогда не бывал в Морозове, полагаясь на опыт старших товарищей. Раз уж он оказался таким дураком, мешок следовало, конечно, довезти, но за следующим он бы пошел только за очень серьёзные деньги, на которые можно было бы купить мешков десять картошки.

Он не помнил, как дошёл. На окраине поселка его встретили перепуганные Галя и Валентина. Увидя живым и с добычей, ругать не стали. Веня свалил мешок с велосипеда, снял рюкзак с затёкшей спины. Несмотря на уговоры передохнуть, двинул вместе с женщинами назад. Вести пустой велосипед было не просто отдыхом – райским наслаждением. А вы говорите: «Баунти». Двух остальных героев они встретили шагающими так же налегке, без картошки. Слегка пристыдив, их завернули назал, нашли брошенные мешки, перегруппировали картошку на три велосипеда и почти с песнями въехали в посёлок. Валера сказал потом: «Ну ты и жилист!». А что? Веня спортом не занимался. На судне баловался со штангой только для удовольствия.

6

Валя устроилась работать в СМУ-2 изолировщицей. Сначала Веня даже не знал, что это такое. Когда узнал, пришел в ужас. Это очень тяжелая работа. Бригада женская. Лишь один мужик работает на растворном узле. Женщины накладывают на трубы теплоизолирующие покрытия из прессованной асбетовой крошки и стекловаты, прикручивают их к трубам проволокой, затягивая концы пассатижами, затем заделывают швы цементным раствором, который они носят полными ведрами в руках. Побывав в первый раз у них на работе и потаскав эти ведра, Веня приказал Валюше немедленно увольняться. Она засмеялась:

– Я крепкая, выдюжу. Здесь квартиру обещают в течение года дать. Тебе еще пять лет учиться. А ты знаешь, что в институтах квартиры дают через восемь-десять лет?.

Веня сдался. По ночам целовал её натруженные руки, смазывал шершавую кожу кремом. Надо было жить, стиснув зубы. Сам он обычно подрабатывал грузчиком, летом ездил на строительные «шабашки», но об этом – отдельный разговор.

Тем временем из сахалинского пароходства Вене пришёл расчёт за отработанную перед поступлением путину. Денежки были по местным масштабам немалые, на них можно было держаться долго. Однако Валя решила сделать на них мужу подарок в честь поступления в университет и остановила свой выбор на аккордеоне. В сильные морозы они объездили весь Новосибирск в поисках подходящего инструмента. А нашли его прямо в Торговом центре академгородка, зайдя туда как-то случайно. Это был совершенно фантастический аппарат немецкой фирмы «Wetlmeister», сверкающий темно-красным перламутром, пятиголосый, с двенадцатью регистрами тембров для правой руки и пятью регистрами для левой. До этого Веняя играл лишь на вконец раздрызганных и обшарпанных профкомовских аккордеонах, меха которых сипели, пропуская воздух через дырки, образовавшиеся из-за отлетевших металлических уголков. Цена аппарата была тоже фантастической – пятьсот шесть рублей. Пианино марки «Красный октябрь» стоило лишь на пятнадцать рублей дороже. Вене было очень жалко отдавать такие деньги, но это лишь поздадорило жену, которая увидела в его глазах возможность исполнения самой заветной мечты.

Наука начинается с учёбы

В университете начались занятия. Это был такой высокий класс, что только сейчас Веня начал понимать, как много было им пропущено из-за того, что он не окончил стандартной десятилетки. За годы работы на море были также забыты сами навыки обучения. Кроме того, стандартный студент живет в пяти минутах хода до учебного корпуса. Ему не нужно пилить и колоть дрова, заготавливать на зиму уголь, возить ежедневно воду и делать многое другое, что отнимает так много времени. Но у него было главное – ему это нравилось безумно. Он был счастлив, что нашёл, наконец, своё дело. Там на море Веня зарабатывал в путине пятьсот в месяц плюс бесплатное питание и каюта. Такого на берегу не имели даже шахтеры. После университета он не достиг этой отметки, даже защитив докторскую через много лет. И все же он потом никогда не был так счастлив, как в эти годы, получая тридцать пять рублей стипендии.

Хозяйка дома организовала среди жильцов «дежурства по кухне» с понедельным графиком. В это понятие входили заготовка дров, мытьё кухни и коридора, подвоз запаса воды из колонки и множество других мелочей. Жильцы начали шутить насчет армии и Устава, когда она завела книгу с графиком дежурств, где все должны были расписываться в приёме-сдаче дежурства. Сама она, понятно, не участвовала в этом расписании, осуществляя общее руководство. Когда же она потребовала включить приборку сортира на улице в список обязанностей дежурного, Веня устроил бунт. Зная, что она любит подслушивать разговоры жильцов, стоя под дверями комнат, он совершенно распоясался и начал орать:

– Эти кровопийцы дерут со студента двадцать пять рублей за комнату площадью 2,7 квадратных метра, когда моя стипендия всего тридцать пять рублей, а мы еще сортиры должны ей мыть. Да я её утоплю в том сортире!

Жена, подыгрывая ему, успокаивала:

– Не кипятись. Сортир, это, конечно, перебор, но надо сказать об этом хозяйке спокойно и прямо.

Вечером хозяйка отвела её в сторонку:

– Вы люди разумные. Учитывая ваше скромное финансовое положение, я решила брать с нас за комнату не двадцать пять а двадцать рублей.

Вопрос о сортире больше не возникал.

Зима в 1968 году выдалась неимоверно лютой. Нередко морозы достигали температуры минус сорок восемь градусов. Двигатели автомашин плохо заводились, транспорт ходил кое-как. Из Нового поселка утром люди добирались, голосуя любой попутке. Набивались в кузовы грузовиков. Несколько раз из-за морозов отменяли занятия, а у Вали на работе «актировали» дни, потому что работа у них, большей частью, на открытом воздухе. Интересно, что Веня за эту зиму ни разу даже не чихнул. Утром он выбегал на двор в трусах, бросался в сугроб, растирался снегом, махал гантельками. Потом надраивал тело полотенцем и шёл одеваться. Это был запас здоровья еще с моря.

Дом, который они снимали, шлаколитой, значит – холодный. Отопительная система была собственной конструкции хозяйки. Она представляла собой две тонкие трубы сантиметров пять диаметром, опоясывающие дом по периметру. Хозяйка на зиму уезжала, организовав сменное дежурство жильцов. Печку топили углём круглые сутки. Ночью вставали два-три раза шуровать кочергой, иначе проснуться могли не все. Окна комнатушки Вени и Вали покрывались толстым слоем льда. Головы примерзали к подушкам, ибо в комнате по ночам температура была восемь-десять градусов, днем около двенадцати. Спасение было в том, что они были молоды. В семь часов вставали и одевали всё теплое, что у них было. Пока Валя умывалась, Веня шуровал печку. Затем ели, стоя вокруг печки, поставив эмалированные миски и кружки прямо на плиту. Сесть на табуретку – значило потерять часть тепла. Ели плотно, потому что на холоде тратится много энергии. Затем бежали к дороге останавливать попутные машины, ибо автобусы ходили редко.

После занятий в университете возвращаться домой было неохота. В комнатах жильцы сидели в шубах, шапках, валенках и рукавицах. Тепло было только в кухне около печки, но все разом там не помещались. Поэтому, налив кружку горячего чая, возвращались в комнаты. Читать книгу было непросто, ибо чтобы перевернуть очередную страницу, нужно было вынимать руку из меховой рукавицы.

Однажды, проходя мимо доски объявлений в университете, Веня увидел белый листок с картинкой, привлекшей его внимание. Там был изображен могучий мужчина с фантастическими буграми мышц, а ниже шел текст, приглашающий записаться в клуб культуристов «Гармония». Это ему понравилось, ибо после занятий на судне здесь он скучал по штанге и хорошей нагрузке. На отборочный конкурс пришли человек двадцать. Разделись, построились. Хорошо накачанные ребята из правления клуба прошлись вдоль строя, как рабовладельцы на Нью-Орлеанском рынке, только что в зубы не заглядывали. Вакансий было всего восемь. Четверых отобрали за перспективные фигуры. На Вене взгляд не задержался, так как весу в нём было 64 килограмма и было слишком очевидно, что нарастить приличную мышечную массу на эти килограммы вряд ли возможно. Остальным предложили отжать штангу, чтобы отобрать еще четверых по лучшим результатам. Техники Веня, конечно, никакой не знал, оставалось надеяться только на жилы. Справа от него стоял крепыш явно штангистского телосложения. Оба были самыми легковесными, и после попыток других ребят осталось одно место, на которое должны были взять лишь одного из оставшихся. Ребята заказали вес семьдесят килограммов. Штанга шла тяжело, но в конце концов оба взяли вес. Можно было накидывать по килограмму, как это делают профессионалы, но какой-то маленький чёртик толкнул Веню под левое ребро и он заказал семьдесят пять. Поскольку на судне занимался не для спорта, а из удовольствия, такого веса раньше не брал, и было это чистейшим авантюризмом. Отдохнув, он принял штангу на грудь, помянул про себя тройным морским загибом Германа, впервые поставившего его на судне к штанге, задержал дыхание и плавно повёл вес вверх, выжимая не только остатки сил, но, видимо, ещё какие-то резервы энергии, которые можно извлечь только отчаянием. Очнулся только, когда вокруг закричали:

– Парень, да бросай ты её! До вечера что ли держать будешь?

Соперник Вени этого веса не взял, хотя оказался пареньком настырным и позже всё равно появился в клубе.

Занятия культуризмом здорово помогали снять умственное напряжение от изучения мудрёных наук, а главное – сокращали время пребывания дома в холодной комнате, ибо в университете топили хорошо. Через полгода Веня имел явный прогресс в контрольных упражнениях, которые выполняются на соревнованиях: жал девяносто, приседал со стодвадцитакилограммовой штангой на плечах, подтягивался на перекладине тридцать раз, и даже научился подтягиваться на одной руке. Правда, на этих соревнованиях самыми главными были демонстрации мускулатуры для публики. Молодые гераклы перед выступлением втирали в кожу какою-то смесь, в которую входил раствор марганцовки для придания коричневого оттенка, а сверху натирали растительным маслом. Таким образом, имитировали шоколадный южный загар. Затем они выходили на помост и вставали в красивые позы, поочередно напрягая различные группы мышц на руках, груди, спине и ногах. Наверное, девушкам это должно было нравиться. Вене на демонстрациях, естественно, делать было нечего со своей худобой. Для его честолюбия достаточно было, что на контрольных упражнениях он выглядел неплохо. Самое же приятное было в том, что ощущаешь себя просто здоровым человеком.

К сожалению, штатные преподаватели кафедры физвоспитания смотрели на культуристов косо, называя всё то, чем они занимались «тлетворным влиянием Запада». На самом деле, это была обыкновенная ревность, ибо в культуристы шли перспективные ребята, которые при отсутствии клуба, возможно, пришли бы к ним в секцию тяжёлой атлетики учить три основных упражнения: жим, рывок, толчок, – и зарабатывать очки для университета на соревнованиях штангистов. С ребятами этими культуристы пересекались иногда в зале. Это были большей частью обыкновенные «шкафы», хранилища необработанного мяса, неповоротливые и неразговорчивые.

Просто так закрыть клуб кафедра, конечно, не могла, ибо университеты во всем мире являются как бы островками демократии. Члены клуба сдавали взносы, на которые был приобретен весь инвентарь: штанги, наборные гантели, тренажёры, скамейки. От университета нужно было только помещение для занятий и душевые. Располагалось это хозяйство в правом крыле Вычислительного центра на первом этаже, где сейчас размещается библиотека. Прихлопнули клуб классически. Через год был сдан новый корпус спорткомплекса с сауной. И тут оказалось, что все дневные часы расписаны между «правильными» секциями, одобренными партией и благословлёнными кафедрой физвоспитания. Клубу предложили время с 11 часов вечера два раза в неделю. Кто занимался, понимает, что после занятий штангой часа два ты ещё заснуть всё равно не сможешь. То есть, если к часу ночи ты закончил и принял душ, то заснёшь часа в три. А с девяти утра уже начинаются лекции. Так что в клубе осталась лишь пятёрка фанатов. Это были студенты старших курсов и аспиранты, у которых расписание было посвободнее, чем у первокурсников.

С целью дальнейшего сокращения времени пребывания в холодной комнате, Веня решил записаться и в другие секции. Прежде всего, он посетил секцию йогов. Йоги были также под запретом, потому что в то время, когда вся страна напрягается для перевыполнения планов пятилеток, они концентрируются только на себе. Во избежание возможных репрессий, йоги не проводили коллективных занятий, по крайней мере открыто. Единственная польза от секции была в том, что она имела свой книжный фонд, а литературы по этой тематике в магазинах и вовсе не было. В основном, по рукам ходили перепечатанные или перефотографированные книжки каких-то псевдоиндийцев. Счастливчики, прочитавшие что-либо новенькое, делились своими впечатлениями с остальными. Требовались также хорошо знающие английский язык для перевода статей из западных журналов. Очередь на литературу была огромной, и Веня покинул этот клуб, так и не дождавшись первой книжки.

Следующим заинтересовавшим его клубом были эсперантисты. Изучить шестнадцать правил грамматики этого языка и четыреста пятьдесят корнеоснов для того, чтобы можно было общаться на любую тему, было совсем несложно. Студенты пели песни на эсперанто и совершенствовали навыки речевого общения. Веня никак не мог понять, почему в нашей стране внедрение этого языка не получает широкой государственной поддержки, а книг и словарей не найти «днём с огнем». Ему пояснили, что за рубежом и в нашей стране молодежь постоянно организовывает эсперантистские слёты, на которые приезжают из разных стран. Живут в палатках, поют песни под гитары и обмениваются впечатлениями и молодёжными проблемами. Из-за всех этих вольностей государству всё трудней поддерживать «железный занавес» и «границу на замке». Поэтому эсперантистов всё время стараются прищучить то по линии «разврата», то по линии наркотиков или пьяных оргий.

Преподаватель эсперанто Сибирцев дал студентам адресок одного старичка в городе, у которого можно раздобыть словари и другую литературу, предупредив, что старичок прижимист по части денег. Веня поехал к тому старичку с приятелем. Это был реликт прошлой эпохи. Старичок прекрасно сохранился, был бодр и весьма разговорчив. Его профессией когда-то была фотография. Ныне он на пенсии, но и сейчас нередко его высокохудожественные работы берут на союзные и зарубежные выставки. Видно было, что ему скучно целыми днями сидеть одному дома, и он нуждается в слушателях. А порассказать ему было что. Приятели плюнули на все лекции, остались беседовать, и старичок начал поить их чаем. Он сохранил бережные воспоминания о дореволюционных временах, когда у него была своя фотография, мальчики-фотографы и барышня на кассе. Именно тогда он и увлёкся эсперанто, а сейчас поторговывает литературой, чтобы как-то свести концы с концами. Взял он со студентов за словари вдвое больше цены, обозначенной на обложке, но, будучи человеком дореволюционных понятий честности, бесплатно дал им кучу каких-то журналов и брошюрок на эсперанто, а также невиданных марок с эсперантистской тематикой. Все расстались довольными.