Перевод с испанского

К тому же, старика Маньяру считали не от мира сего, а некоторые даже полагали, что он просто сумасшедший. Хотя моя мама утверждала, что это «сплетни злых языков», жалела его, иногда садилась с ним рядом на скамейку, и они о чем-то неспешно беседовали. Многие не понимали, что побуждало ее делать это. Может то, что мама еще помнила его детей, разбежавшихся кто куда, а может просто из уважения к старости и сочувствия к одиночеству… Теперь я понимаю, что она просто была мудрой женщиной. В любом случае, некоторое сострадание и уважение передавалось тогда и мне.

Лето сменяла осень, весна отбирала свои права у обессиленной зимы. Солнце каждый день пряталось за горизонт и каждый день лениво выползало на свое место. Ветер кружил в странном танце вырвавшиеся из плена окон занавески и развешенное на веревках сохнувшее белье. Мы целыми днями бегали по пыльным улицам, играя в какие-то незамысловатые игры. А старик Маньяра все так же неподвижно сидел перед своим домом, подставив острое высохшее лицо солнцу и пыльному ветру, и, казалось, совсем не менялся.

Я рос, превращаясь из ребенка в подростка. Этот процесс стремителен и в то же время неуловим, в том смысле что люди, ежедневно общающиеся с тобой, не замечают никаких изменений, но стоит лишь кому-либо уехать хотя бы на месяц, как, вернувшись, они удивляются тем переменам, которые произошли с тобой за такой, казалось бы, небольшой срок.

Мне уже пятнадцать, и я начал подрабатывать, распространяя газеты на единственной в нашем городке площади, площади Независимости. Мне купили велосипед, и теперь ранним утром, выходя из дома, я садился на него и ехал забирать тяжелые пачки газет, еще источающие дурманящий запах свежей типографской краски.

Тем весенним утром я привычно сел на свой велосипед и поехал забирать предназначавшиеся мне газеты. Путь мой лежал мимо дома старика Маньяры, который обычно в это время уже сидел на улице, неподвижный, как памятник. Этот день не был исключением, и краем глаза я увидел старика на лавке перед домом. И лишь когда я посмотрел в его сторону повторно, стало понятно, что что-то не так. Лавка по-прежнему стояла на своем месте, дом уныло смотрел печальными глазами окон на только начинавшую просыпаться улицу. Даже старик был, как обычно, на лавке. Но он лежал неуклюже на ней, как кем-то нечаянно оброненная и забытая игрушка. Сначала я подумал, что он просто уснул сидя и во сне, не просыпаясь, упал на бок. Однако я остановился, подошел и тронул его за плечо. Глаза старика были привычно закрыты, и лицо, как обычно, излучало спокойствие. Он не шелохнулся. Я снова потрепал его за плечо. В этот момент я подумал, что это был первый раз, когда я подошел к нему, именно к нему, а не просто пробежал или проехал мимо его дома и лавки. А ведь старик жил здесь, сколько я себя помнил, а я ни разу даже не поздоровался с ним. И это было абсолютно обыденно, как я никогда не останавливался, чтобы поздороваться с памятником на площади Независимости, хотя я также ежедневно прохожу мимо изваяния и оно, как и старик, безмолвно встречает меня на том же привычном месте. Но в этот день я остановился и подошел именно к нему.