По следам мечты

А я продолжал стоять. Какой интересный получился вечер. Я не помню, в какой момент ноги сами понесли меня обратно. Так бывает, когда погружен в свои мысли и совсем не знаешь, как добрался из точки «А» в точку «В». Так и я, опомнился только у двери квартиры Сокола. И тут же вспомнил, как он вздохнул, называя ее имя. Мда, тут надо бы кое-что прояснить.

У Сокола была самая обычная деревянная дверь, резные канавки в ней давно уже выцвели, а номер квартиры – три позолоченные буквы, видимо, были изначально криво прикреплены. Я стоял у двери и не решался постучать. Как начать разговор? Кто он ей, а мне. Ой, как все запутанно. Еще несколько часов назад «их» вообще никого не было. Я постучал.

– Проводил? – сразу спросил открывший дверь Сокол.

– Угу, – ответил я.

– Заходи, – Сокол впустил меня в квартиру. – Ребята уже разошлись, так что нормально пообщаемся.

– Ага. – Я был немногословен.

– Как тебе Саша? – Сокол впился в меня взглядом и при этом очень напрягся.

– Ну…

– Наверняка тоже понравилась. Она всем нравится. Мне кажется, что и пацаны ко мне приходят, только чтобы в ее компании побыть. Пиво будешь?

– Да.

Сокол прошел на кухню, и я вместе с ним. Кухня была самой обычной, даже немного слишком. Судя по залу, завешанному картинами, кухня должна была представлять из себя более убогое зрелище. Ну, не убогое – богемное. Сокол достал из холодильника «Туборг» (тоже, блин, напиток для творца) и вручил мне. Тут же на кухне мы и расположились.

– Как тебе мое логово? – спросил Сокол.

– Необычное. – Я пытался подобрать слова. – Судя по картинам – ты рисуешь.

– Картины пишут, – поправил меня Сокол. – Но да, я пишу. Правда, большинство картин, которые ты видел в комнате, – это отцовская работа.

– Ты с отцом живешь?

– Да. – Сокол как-то вяло кивнул. – С отцом и сводным братом. Они сейчас в Небуг укатили, это село под Туапсе. Там у отца домик есть, они на все лето туда сваливают.

Судя по паузам и подбору слов «у отца», а не «у нас», я понял, что отношения с родителем у Сокола не очень клеятся. А тут еще сводный брат.

– Хочешь, покажу свою работу? – вдруг решил прервать паузу Сокол. – Правда, я ее еще не закончил.

– Конечно, – согласился я.

Работа оказался той самой закрытой тканью картиной, на которую я обратил внимание сразу, как спустился с крыши. Сокол, немного рисуясь, сдернул ткань, и на мой суд предстал пейзаж у моря.

– Красиво, – сказал я, но, как ни пытался, так и не смог понять, в каком месте она не закончена. – Это ты тот самый поселок в Туапсе нарисовал?

– Да, – почему-то погрустнел Сокол и накрыл картину снова. – А ты чем занимаешься?

– Я пишу.

– Что пишешь?

– Пока еще не решил. Прозу, наверно.

– Покажешь?

– Покажу. Только надо дописать.

– Давно пишешь?

– Только начал.

– Ясно.

А незаданный вопрос так и висел в воздухе.

– Саша твоя девушка? – решился я.

– Нет, – как-то даже расслабился Сокол, он словно тоже хотел этот разговор начать. – На самом деле у нее есть жених, крутой.

– «Крутой», это как – бандит?

– Да кто знает, может, и бандит. Может, просто мажор, а может, в бизнесе хорошо разбирается.

– Богатый то есть.

– Судя по новой «Ауди» – да.

– Понятно.

– Самое обидное, что мы почти начали встречаться, как вдруг этот кекс на своей иномарке нарисовался. Родители ее, что ли, познакомили. Неважно. Короче, наша Саша, конечно же, сразу на всю эту роскошь повелась.

– Зря ты так. – Мне очень не понравились его слова, но, возможно, в нем говорила обида отвергнутого парня. – Мне она такой не показалась.

– Да все они «не такие». – Сокол надолго приложился к бутылке и оторвал от губ, только осушив. – Еще будешь?

– Я это еще не допил.

– Пойду себе принесу.

Пока Сокол рылся в холодильнике, я решил более внимательно изучить другие картины. Там было на что посмотреть. Тут были не только пейзажи, но и портреты. Очень хорошие, живые портреты. Наверно, то были картины отца Сокола. И как-то у них это получается в судьбе? Я имею в виду творческих людей. Всегда какие-то проблемы с отцами. Чью биографию не почитай, у всех одна и та же история – папа бил, папа пил, папа застрелился, повесился, пропал. И после этого у них начинался творческий подъем. То же, кстати, у супергероев – папу грохнули, надо за папу мстить. Почему-то кажется, что и комиксы пишут такие же недолюбленные отцами дети. А может, в этом и есть секрет творческого прорыва и последующего успеха? В таком случае мне тут ловить нечего. С моим папкой мне в надрывные создатели не прорваться, только в клерки. Впрочем, может, так и выйдет, если я буду распивать пиво на чужих диванах, вместо того чтобы писать.

Я допил свой «Туборг» и спешно попрощался с Соколом. Тот так и застрял на кухне, видимо, увлекшись поиском пива в холодильнике, и не особо протестовал моему уходу. Где-то, похоже, я неправильно себя повел, а может, наступил на какую-нибудь больную мозоль. Разве так сразу поймешь. У нового знакомого порой мозоли находятся в таких неожиданных местах, что наступить на них по незнанию – легче легкого.

Я выбрался на крышу и с облегчением закурил. Странный вечер. Как раз то, что надо, чтобы продолжить писать.

Глава 4

«Андрей не был самым сильным в своем классе. Это как-то исторически сложилось, путем тщательной проверки на прочность. В его классе было тринадцать пацанов, и «по силе», а значит, по авторитету и значимости, он был седьмым. Не чмошником, которого каждый мог пнуть, но и не на вершине. Справедливости ради надо сказать, что Андрей и не стремился на эту самую вершину. Место вожака было очень шатким и уязвимым. Не было года, чтобы это самое место не проверялось на прочность. Последние три года, а это шестой, седьмой и восьмой классы, было прочно занято Сизым (Колей Сизовым), и казалось, останется за ним до конца школы. На самом деле Сизый был не худшим вожаком, может, еще и поэтому на его место особо не претендовали, а порой и даже защищали. А драться за второе или третье место было глупо. Иерархия, сложившаяся путем естественного отбора с пятого класса, была устойчива и понятна. Пока вдруг в начале первой четверти девятого класса не появился новенький. Новенького звали Вадимом, но он просил называть его Шмелем, мол, такая кличка прикрепилась к нему в прошлой школе. Почему прикрепилась, не было понятно, фамилия у него была Игнатов. Но мы особенно не углублялись – Шмель и Шмель, тоже смешно. Вопрос стоял в том, на какое место в иерархии он метит. Но оказалось, что, так же как и выбор клички в новой школе, с этой проблемой Шмель тоже решил разобраться самостоятельно. Он ненавязчиво выяснил, кто самый сильный в нашем классе, и на той же неделе, при очередной уборке листьев в школьном дворе, как бы случайно задел граблями Сизого. Тот, конечно, возмутился и сам не заметил, как оказался втянут в драку. Хотя дракой это было сложно назвать. Сизый по своему обыкновению начал с захвата отворота соперника – так он пытался деморализовать врага, который был вынужден вырываться. Но со Шмелем этот номер не прошел. Как только руки Сизого оказались на отвороте пиджака, он, не мешкая, ударил в подбородок нашего лидера. Руки Сизого от неожиданности разжались, а Шмель, не давая ему опомниться, нанес еще несколько сильных ударов по лицу. Так кончилась власть Сизого, и снова начались разброд и шатания. Правда, Шмель до третьей четверти в нашем классе больше ни с кем не дрался, посчитав, что, победив самого сильного, он и так уже все доказал. Теперь он взялся за другие вершины. Он решил стать самым сильным среди девятых классов. И до конца полугодия вся школа наблюдала гладиаторские бои на старом крыльце за спортзалом. Правда, у такого развития событий появился и другой нюанс: побежденный Сизый решил, что второе место может быть тоже почетным, и главное, надо бы всем объяснить – то, что его побили, во внутренней расстановке сил ничего не значит. Правда, некоторые ребята из класса с этим не согласились, и то, что было незыблемо на протяжении трех лет, вдруг тоже стало подвергаться сомнению. Школа превратилась в боевой лагерь, где все девятые дрались со всеми. Как назло, в это время в школе решили возобновить старую традицию – игру в «Зарницу». Школа делилась на два лагеря (синие и зеленые), все надевали соответствующего цвета погоны, и после основных уроков начинались состязания. Особенно удались состязания на местности, которые проводились в лесу. Вот уж где все старые счеты и обиды проявились в виде нечеловеческих баталий. Скорая не успевала увозить окровавленных мальчишек со сломанными носами, выбитыми зубами и сотрясениями мозга. Перед Новым годом должна была состояться финальная часть соревнований, как раз в лесу. Причем эта часть состязаний обещала быть самой злой: чтобы заработать очки, надо было не просто найти флаг другой команды, но и сорвать погоны, которые носились на протяжении полугода, с противника.

Именно во время подготовки к этому страшному побоищу произошли сразу несколько событий. Во-первых, Шмель таки получил отпор, правда, аж от одиннадцатиклассника. То есть, пройдя девятый и десятый, он решил не останавливаться. И вот, получив отпор, он снова вернулся в свою вотчину, в свой девятый «А» класс, где уже кипели нешуточные страсти. Оказывается, все-таки были ребята, которые хотели сместить Сизого, и тому приходилось драться почти каждый день, чтобы остаться хотя бы на втором месте. Но то ли его сломила драка со Шмелем, то ли навык он с шестого класса потерял – сместили бывшего вождя аж до шестого места. Ниже по иерархии был Андрей, который сразу дал понять, что его не интересует дальнейшее падение рейтинга Сизого, да и вообще весь этот рейтинг не очень интересует. У Андрея были заботы поважнее, родители насели на него с требованием хорошо закончить девятый класс, чтобы потом перевести в какой-то блатной лицей с перспективой в дальнейшем пойти учиться в школу милиции. И меньше всего ему нужны были проблемы дисциплинарного характера и плохие отметки. Он сделал попытку отказаться от участия в «Зарнице», но директор школы даже слышать не хотел о таком отлынивании. Директору вообще почему-то очень нравилась вся эта идея, даже после того, как на организованных стрельбищах, вполне себе боевыми патронами, был сильно ранен один из восьмиклассников. Но, видимо, «престиж» школы, которая первая в городе возобновила патриотические игры, был важнее. Андрей не мог не участвовать, но делал это без особого фанатизма, ровно настолько, чтобы не привлекать внимание. А в самом начале игр он вообще записался оформлять стенгазеты, так что большая часть идиотизма его не коснулась. К его сожалению, на финальной части этих игрищ должны были присутствовать все, в том числе и те, кто занимался важным стенгазетным трудом. И тут-то, на жуткой заснеженной поляне, он столкнулся с действительностью – Шмель, понимая, что, оказывается, победил не самого сильного, а лишь шестого в рейтинге, решил вернуть статус-кво, победив всех по очереди. И вроде бы Андрею нечего было бояться, так как он находился лишь на седьмом месте и ни на что не претендовал, но выяснилось, что одноклассники, да и ребята из других классов, на беду Андрея, оценивали его выше. Видимо, все помнили, что Андрей хоть и не проявлял инициативы в драке, не особенно позволял себя бить. И вот когда начался финал «Зарницы» и все ребята разбрелись по позициям, перед Андреем появился Шмель и прямо, без обиняков объяснил, что бой необходим и состоится в любом случае. Андрей знал, что перед финалом Шмель уже прошелся по всей великолепной шестерке их класса, оставив на каждом довольно ощутимые отметины. Он попытался вразумить агрессора, что ни на что не претендует и готов публично признать его превосходство. Но Шмелю почему-то этого было мало. Ему не нравилось, что к Андрею относятся как к равному в классе, хотя тот не прилагает никаких усилий для этого. Шмелю казалось это несправедливо, к тому же ему было интересно узнать, на что способен Андрей. Он скинул куртку и встал в боевую стойку. Андрею ничего не оставалось, как только повторить его действие. Как по волшебству, рядом с ребятами собралась толпа одноклассников, в которой, правда, мелькали лица ребят постарше.

 

Шмель не стал тянуть, он сразу направил кулак в челюсть Андрея, но тот сделал шаг назад, и кулак прошел мимо лица. Андрей успел заметить в предыдущих драках, что Шмель всегда начинает одинаково – он бьет правой рукой прямой удар, а потом добивает хуками. Именно это знание помогло Андрею увернуться от первого удара. В глазах Шмеля прочиталось «я знал», и теперь он решил сменить тактику, он чуть опустил руки и стал подкрадываться к Андрею, готовый ударить в любой момент, но в то же время и отразить удар. Андрей видел, что делает Шмель, и ему было очень страшно. Он понимал, что следующий удар будет более выверенным и, возможно, более сильным. Теперь Шмель захочет не просто подтвердить свое положение, он захочет наказать Андрея. На этот раз Шмель ударил ногой по внешней стороне бедра Андрея. Это было очень больно. Андрей слышал, как кто-то прокомментировал: «Смотри, отбил тягу». Он понимал, что надо что-то делать. Само ничего не разрешится. Пусть лучше он получит в драке, чем его, испуганного, при всех побьют. Когда Шмель выкинул вперед ногу, чтобы ударить противника в лицо, Андрей пригнулся и что было сил ударил кулаком в солнечное сплетение. Его рука знакомым движением пролетела вперед, такое движение он делал каждое утро, двигая воздухом маленький фантик. Кулак Андрея с гулким звуком врезался в тело. Шмель от неожиданности охнул, потом согнулся и упал на колени. Казалось, он не мог вздохнуть, его крючило и прижимало к земле, правая рука была прижата к груди, а левая упиралась в снег. Вдруг Шмеля начало тошнить. Андрей, перепуганный своей смелостью, а потом и последствиями своего удара, бросился к Шмелю, постоянно спрашивая, что с ним. Но организм агрессора не давал ему даже вздохнуть нормально, не то что ответить. Шмель не мог остановиться, и даже когда тошнить стало нечем, он еще долго сидел на земле и пытался что-то из себя выдавить. Это было жуткое зрелище. В какой-то момент к дерущимся подбежал обэжешник, который отвечал за безопасность мероприятия. Он отругал всех, потом выдернул двух ребят покрепче из толпы и приказал, чтобы те взяли под руки Шмеля и оттащили в импровизированный медицинский пункт, который был развернут здесь же, в лесу.

Как только Шмеля увели в сторону, в Андрея полетели поздравления. Все-таки новенький успел порядком всех достать, и успех в драке «своего», можно сказать, «коренного» участника баталий многие восприняли как личную победу. Андрей смущенно отмахивался от поздравлений, однако же ему было приятно. Он вдруг почувствовал, что сделал что-то действительно стоящее, что-то по-настоящему сильное и крутое. Он понимал, что Шмель так это дело не оставит, но сегодня Андрей был герой. Вместе с остальными ребятами он отправился на поляну, где должна была состояться финальная битва с отрыванием погон.

Побоище было знатным. Конечно, одним отрыванием погон здесь не ограничилось. Во-первых, многие отнеслись слишком серьезно к этой игре и пришили погоны к одежде так сильно, что оторвать их можно было только с помощью ножа. Поэтому ножи тоже были. Временами это выглядело очень жутко, мальчишки, вооруженные корягами, кастетами и ножами, бросались друг на друга, отрывая порой вместе с погонами и куски одежды. Почему-то возле Андрея сплотилось несколько человек, причем двое были из десятого класса. Получился такой отряд – «Андрей и его команда», в котором оказалось человек пятнадцать. Так уж вышло, что именно таким маленьким взводом воевать было легче всего. Ребята выхватывали из толпы одного-двух врагов, тут же валили на землю и срывали погоны, сами при этом оставаясь неуязвимыми, так как были защищены со всех сторон. Скоро этот летучий взвод стали обходить стороной, дело пошло быстрее. Андрей с ребятами почти уже не защищались, только нападали. Когда битва была закончена, именно их маленький взвод принес самое большое количество оторванных погон в общий котел.

Домой Андрей возвращался с настроением победителя, пока не увидел возле своего подъезда знакомую фигуру Шмеля».

Глава 5

Я уже начинал привыкать реагировать на стук в квартиру поднятием головы. Нет, ну правда, в дверь в этом городе мне некому было стучать, а вот в люк на потолке – было. Так получилось, что Сокол стал заходить часто. Не то чтобы я сильно раздражался из-за этого, но такое «редкое» желание общаться со мной немного настораживало. К чести моего нового друга, надо сказать, что навязчивым он не был. Он мог просто позвать покурить вместе на крыше или пригласить на чай, легко принимал отказы и, вообще, вел себя исключительно тактично. Про Сашу мы не разговаривали, хотя тема как бы висела в воздухе. Друзей Сокола я больше не видел, впрочем, как и мою новую знакомую. Видимо, мы посещали квартиру-мастерскую в разное время. Не думаю, что Сокол прятал от меня Александру, просто не пересекались. Хотя пересечься хотелось. Чем-то эта девушка зацепила. И даже то, что, по словам моего «крышного» брата, у нее есть парень, меня не очень смущало. Да и не могло. Вся эта история вообще была невесомой, пару часов прогулки, и я уже весь в мечтах о девушке, которую совсем не знаю. И уж тем более совсем каким-то эфемерным казался ее парень. Где тот-то парень, а есть ли он вообще? А девушка была. И за руку меня держала, мило очень. Часто меня будили мысли о ней.

Правда, в это утро меня разбудил Сокол. Он настойчиво тарабанил в люк, чем заслужил «чего тебе?» вместо «доброе утро». А Соколу надо было узнать, пойду ли я на «сейшен». Это, я потом понял, он все увеселительные события так называл. Иногда, чтобы событию стать «сейшеном», достаточно было появиться паре бутылок пива. Но тусовка, на которую меня звал Сокол утром, как позже прояснилось, воскресного дня, обещала быть действительно грандиозной. Местные рокеры решили организовать свой маленький «грушинский фестиваль» на просторной поляне бывшего военного полигона. Само собой, с девчонками, выпивкой и гитарами. Заманчивое предложение было. Однако после я узнал, что Сокол меня так настойчиво звал не из вежливости и сильного желания приобщить к разгульной жизни. Ему просто нужен был помощник и финансовый донор. Но я тогда этого не знал и очень обрадовался. Скоренько собравшись, и нарядившись в лучший casual (все-таки обещаны были дамы), я был готов с самого утра постигать принципы свободы, любви и рок-н-ролла. И тут же выяснилось, что Соколу была поручена очень важная миссия – привести как можно больше новых девчонок (старые, видимо, совсем поистрепались) и минимум «цистерну бухла». И если про «бухло» я все понимал, то как добыть на сомнительную тусовку «новых» девчонок, для меня было загадкой. Однако же, оказалось, сложности возникли именно с выпивкой. Но по порядку.

Первым делом Сокол решил «добыть» девчонок, чем вызвал у меня дикий ужас. Я и так-то не очень в знакомствах, а вот так, без подготовки, сразу чтоб много, да еще и до полудня, мне казалось, что это за гранью. Но это я так думал. Просто недооценил внешность и обаяние своего нового друга, которому, казалось, и делать-то ничего не надо, просто подходи и забирай. То, что происходило с десяти сорока утра до начала первого, очень мне напоминало один эпизод из детства.

Летом я часто бывал в деревне, где мы с дедом ходили на рыбалку. Дед не признавал удочки или сети и ловил рыбу преимущественно руками, приличия ради таская с собой большой рыболовный «экран». Рыбалка проходила так: мы шли по мелкой речушке вдоль берега, я с «экраном», дед с внутренним радаром и чутьем рыбака. Возле камышей или коряг мы останавливались, я натягивал сетку «экрана» пальцами, чтобы чувствовать, когда рыба ударится о стены ловушки. Дед в это время водил руками под водой в районе тех самых кустов или коряг. Часто он успевал схватить рыбу руками быстрее, чем она попадала в подготовленную мною «корзину». И вот однажды мы наткнулись на одну корягу, я выставил «экран», дед полез руками под воду. И вдруг он вытаскивает хорошую плотвичку. Я поднес сумку, в которую мы складывали рыбу, чтобы дед бросил туда свой улов. Затем я решил вернуться на свое место, но дед меня остановил и снова полез руками под корягу. И тут он меня удивил, вытащив не одну, а сразу две хорошие плотвички – по одной в каждой руке. Я послушно распахнул сумку и принял новый улов. А дед снова полез под корягу и достал уже три рыбины: две плотвы и одного карасика с ладонь. Если бы кто-то рассказал мне эту историю рыбалки, я бы не поверил. Но как не верить, когда сам участвовал в этом шоу. Дед виртуозил, он доставал уже по четыре рыбехи, а мне оставалось только держать открытой все тяжелеющую сумку. В тот день мы набили пятнадцать килограммов рыбы на одном месте. И почти таким же образом Сокол «наловил» двадцать новых девушек. Мы просто прошлись по центральной улице города. Моей задачей, как и в тот день на рыбалке, было просто подносить свое тело к очередной добыче и распахивать улыбку. Сокол все делал сам. Этот плечистый блондин просто не давал девушкам опомниться. Он подходил, широко улыбался, делал довольно примитивные комплименты, представлялся настоящим (не соколиным) именем и затем, после того как девушка (или девушки) таяла и называла свое имя, как-то легко и «само собой» приглашал на «пикник с известными музыкантами». В то утро я все понял про свою жизнь. Есть люди, которым дано, а есть – вроде меня. Я никогда не видел столько радостных улыбок и счастливых согласий. Ни одна из тех, к кому мы подходили, не отказалась, хотя одна недвусмысленно дала понять, что замужем. Но, по-моему, ни Сокола, ни ее это не смутило. Короче, с девушками мы справились довольно быстро. Даже успели слопать не очень противную шаурму в процессе и подогреться коньяком из походной фляжки Сокола. В общем, начало дня было многообещающим. И тут выяснилось, что со второй частью задания моему другу справиться будет сложнее. Особенно учитывая, что денег на то самое «бухло» распорядители дать забыли, а значит, обеспечение алкоголем должно было произойти за средства Сокола и, видимо, мои. Я не горел желание тратить свои стремительно истощавшиеся средства, мой друг, похоже, тоже. Но Сокол меня успокоил, сказав, что публика на тусовке соберется хоть и солидная, но не слишком притязательная в отношении спиртного. Это сразу открывало простор для экономии.

Я сразу потащил моего друга «во дворы». В общем-то, «дворы» начинались сразу за красивыми домами центральной улицы, так что идти было недалеко. По опыту бедной студенческой жизни я знал, что самый вкусный виски можно купить именно во дворах, там же граппу, коньяк и мартини. Надо было только чуть-чуть напрячь фантазию, закрыть глаза и ноздри, когда принимаешь на грудь. Сокола моя идея впечатлила. Бедный мальчик знал, что где-то на свете существует самогон, и даже (по его словам) пробовал, но вот шанс поучаствовать в практически бутлегерской сделке ему выпал впервые. Я уверенным шагом направился к ближайшей беседке, где заседали лучшие (судя по разговорам) умы человечества, буквально «белая кость», «золотая сотня». Вид «сотни», правда, был не очень презентабельным, да и запах, надо сказать, фраппировал, однако же, право слово, богатым духом не престало обращать на такое внимание. Ну и мы не стали. Мужики подсказали нам «Зойку», которая жила в пятом подъезде и, судя по отзывам, готовила лучший в мире напиток, по сравнению с которым достопочтимый «Далмор» просто ослиная моча. Реклама – великая вещь! Мы сглотнули слюнки и побежали за божественным напитком. В подъезд мы попали сразу, благо код был нацарапан прямо рядом с металлической дверью огромными цифрами. А вот подняться на второй этаж, где промышляла самогонщица, нам удалось не сразу. Первый этаж дома, видимо, раньше был отдан под магазин и жилых помещений не имел, поэтому первый этаж подъезда получался как бы цокольным – проходным. Но эту особенность, похоже, заприметили и местные шпанята, которые развернули на трех квадратным метрах казино, бар и, кажется, дом свиданий. Сразу было видно, что чужаков зверьки не привечали, что было понятно по вопросительно-суровым взглядам и брошенному одним из игроков в карты нам под ноги окурку.

– Кто такие? – растягивая слова, спросил один из песиков.

– Бродяги, – ответил я, уже зная правильные ответы, спасибо моему дворовому детству.

– К Зойке, что ль? – Диалог с нами вел все тот же юноша, и складывалось ощущение, что он здесь главный.

– Ага, – ответил я.

– Ладно, проходите, – вальяжно, чуть отодвинув ногу, разрешил нам местный дон.

Я знал, что в таких случаях мешкать не стоит, и, легонько пнув в бок вросшего в подъездный пол Сокола, поспешил пройти на лестницу.

– Фух, пронесло, – сказал я, когда мы оказались у искомой двери.

Но Сокол моей радости не разделял. Он покрылся мелкой испариной, его трясло, а лицо стало белее мела.

– Как мы обратно пойдем? – шепотом спросил мой друг.

– Так же, – пожав плечами, ответил я. – Не ссы, если бы они хотели нас отоварить, ждать бы не стали. Когда обратно пойдем, держись спокойно, не трясись – они это чувствуют. И… это. В глаза, на всякий случай, лучше никому не смотри.

Сам не понял, как получилось, но нагнал жути еще больше.

Наконец мы собрались духом и позвонили в дверь. Нам открыла сильно сдавшая женщина, в засаленном халате, с бегающими глазками и жуткой косынке.

– Здрасьте, – поприветствовал я, – нам бы пол-литру.

– Полтинник, – с усиленным ударением на втором слоге произнесла Зойка, явно показывая, что ее товар не дешевка какая-то, а потому стоит соответствующе.

– Идет, – кивнул я и протянул заранее заготовленную купюру.

Зойка придирчиво оглядела бумажку, словно кому-то в мире может прийти в голову подделывать пятьдесят рублей. Но я не возражал, хотя вид хозяйки квартиры уже не вызывал желания покупать хоть что-то, что можно употребить внутрь. Проверив бумажку, бутлегерша удалилась, закрыв предварительно перед нами дверь.

– А чего ты так мало попросил? – ожил Сокол. – Нам же литров двадцать надо.

– Сначала попробуем, – ответил я. – Выкинуть пятьдесят рублей не так жалко, как две штуки.

– И что, – снова задрожал Сокол, – нам придется сюда снова возвращаться?

– Ну, можем здесь продегустировать, – пожал я плечами. – Только придется из горла пить. Ты как?

– Да хоть с пола, лишь бы через этих не ходить.

Появилась Зойка с пластиковой бутылкой, в которой плескалась мутная жидкость.

– Вот, – протянула она бутылку.

– Послушайте, – сказал я, не торопясь забирать купленное, – мы с другом идем на праздник и нам нужно больше алкоголя. Литров двадцать сможете нам налить?

– Двадцать. – Глаза Зойки округлились от жадности. – Это две тыщи.

– Деньги есть, – уверенно сказал я и достал две зелененькие бумажки. – Но мы же не можем вслепую покупать, надо сперва попробовать.

– Поняла, – засуетилась Зойка и снова захлопнула дверь.

– Ты чего? – удивился Сокол.

– Сейчас увидишь, – успокоил я его.

И правда, бутлегерша появилась с нашей бутылкой самогона, но в этот раз она в придачу передала нам маленький пакет.

– Только не шумите, – попросила она и захлопнула дверь.

Мы спустились на цокольный этаж и устроились на подоконнике. Щедрая Зойка положила нам в пакет четвертушку черного хлеба, четыре стрелки зеленого лука и маленький кусочек сала, а на самом дне – о чудо! – нас радостно приветствовали два пластиковых стаканчика.

– Живем, – радостно сказал я и разлил по первой.

Ну что сказать, «Далмором» и не пахло. Пахло тухлыми овощами и чем-то неуловимо убийственным с химическим оттенком.

– Господи, какая гадость, – прохрипел Сокол и стал отчаянно заедать проглоченное.

– Ну вот, а ты говорил двадцать литров, – ухмыльнулся я и закурил. Послевкусие было еще хуже, чем привкус.

– Что будем делать? – спросил меня приятель, тоже закуривая.

– Надо думать. С одной стороны – сивуха, не уверен, что все после такого доживут до утра. С другой стороны, если тебе эти люди не очень близки, а мне, например, именно так, я бы не парился. Ведь за две тысячи мы сможем купить максимум три литра водки. Охота тратиться?

– Нет, – покачал головой Сокол. – Я так не могу. Там и друзья мои будут, и девушки. Да и все сразу почувствуют эту вонь.

– Смотри сам, – пожал я плечами. – У меня две с половиной, за остальным надо домой идти. А как-то не хочется.

– У меня пятера, но мне еще жить на нее, – пожаловался Сокол.

– Зачем же ты соглашался на себя спиртное брать?

– Да это, в общем, я предложил всем собраться.

– Ясно. Ладно, пойдем отсюда. Есть еще один план, правда, не знаю, насколько он удастся.

– Какой? – обрадовался Сокол. Но ответить я не успел.

На лестничную площадку цокольного этажа нетвердой походкой поднялось совсем юное, сильно потрепанное и неприятно пьяное создание. Создание, видимо, имело лишь поверхностное представление о красоте и совсем не разбиралось в одежде. Про мейкап лучше вообще промолчу. Если бы она просто упала в ведро с краской – было бы краше. Но создание не понимало всей чудовищности своего появления и стало приставать к Соколу.

– Мальчик, – ужасно писклявым, да к тому же наигранно жеманным голосом обратилось создание к моему приятелю, – я тебя хочу.

Бедный Сокол. В нем боролось столько разных эмоций. С одной стороны, галантность из человека выбить сложно, если она природная, даже если приходится ее проявлять к столь отталкивающему существу. С другой – создание явно «мутило» с кем-то из тех зверьков, что поджидали нас всего несколькими ступеньками ниже, а получить (надо сказать, совсем не заслуженно) за то, что положил глаз на чью-то «телку», Соколу совсем не хотелось. Поэтому, собрав все свое мужество и чувство достоинства в кулак, мой друг заявил:

– Извините, девушка, но это ваши проблемы.

– Что! – возмутилось создание. – Ты меня не хочешь?

– Абсолютно определенно – нет.

Столько искренности было в словах Сокола, что создание сразу обиделось и, нервно подергивая ручкой, поплелось «к своим». Мы с тревогой смотрели, как нетвердым шагом это чудо преодолевает лестничный пролет. Можно бесконечно смотреть на три вещи: как течет вода, как горит огонь и как Бэмби учится ходить. Но как только наш олененок добрался до стада, началось что-то непонятное. Она пискляво завопила, и на лестничную площадку тут же выскочил вожак, ну, тот, который нас благородно пропустил. Мы уже раскрыли рты, чтобы начать оправдываться, ведь жестокосердная гусеница на нетвердых лапках наверняка сочинила своему бойфренду, что мы к ней приставали. Но то, с чем пришел песик, заставило нас сильно призадуматься.