Записки генерала Жихарева. Роман ужасов

Глава 5

Наступила середина августа. К этому времени Жихарева приняли в большевистскую партию. Пашку вызвали в политотдел. Там он застал давнего знакомца – Климентия Ефремовича Ворошилова.

– Слежу, Паша, за твоими успехами. Молодец! Хороший из тебя кадр вырастет! – пожал он Жихареву руку. – Такие люди нам очень нужны в Царицыне. Там сейчас решается судьба республики. С руководством я договорился. Тебя отправят вместе со мной в командировку. Будешь охранять, а больше выполнять деликатные поручения одного члена ЦК. Не беспокойся – эти поручения тебе знакомы по твоей теперешней работе!

– Тебе сейчас лучше уехать из Москвы! – вступил в разговор начальник политотдела. – По нашим данным, за тобой начали охотиться классовые враги. Работы сейчас немного. Передашь дела Тихону Гавриловичу и Васе Фомину.

– Справлюсь ли, Климентий Ефремович? Я шашкой не владею, да и на дальнее расстояние стрелять не обучен.

– Зови меня просто – товарищ Клим! А что военному делу не обучен – не беспокойся! Бывать на передовой тебе не придется. Если захочешь чему-то научиться – есть у меня один бывший лейб-гусар, чемпион по фехтованию. Он за десять дней из тебя лихого рубаку сделает, – успокоил Пашку Ворошилов.

Недолго собирался Жихарев. Маузер – в вещевой мешок, наган – на пояс, браунинг – в карман галифе.

Короткой была отвальная с Васей Фоминым, Тихоном Гавриловичем и Танькой Воробьевой.

– Эх, Паша! – обнял Жихарева за плечи пьяненький Вася Фомин. – Был я стукачом, а стал палачом…

– Не боись, Вася! Быть тебе, если не нашим красным генералом, то полковником – наверняка! А ты, Танька, не балуй! Я к тебе с серьезными намерениями, – Пашка приметил, что Тихон Гаврилович и у Воробьевой попросил «по-стариковски».

По заинтересованному танькиному взгляду Жихарев понял, что вполне может спутаться с напарником.

Через десять дней пути на бронепоезде Пашка прибыл в Царицын. Там Ворошилов представил его невысокому рябому грузину.

– Вот, товарищ Сталин, привез паренька, который вам нужен. Аттестация великолепная, послужной список отменный, – изложил Ворошилов основные пашкины дела.

– Пасмотрым, пасмотрым. Сейчас пусть отдохнет, потом изучит город, особенно – улицы, прилегающие к штабу, – распорядился Сталин.

– Как дела, Коба? Что нового? – осведомился Климентий Ефремович.

– Положение на фронте стабилизировалось, однако, этот м… – Снесарев постоянно отменяет мои указания. Генерал в прошлом, стрелять его надо…

– Для этого я паренька и привез, – кивнул Ворошилов на Пашку.

– Ты, Клим, молодец! Оттого всегда мы понимали друг друга, – медленно сказал Сталин, раскуривая трубку.

Пашка из разговора понял, что с этим человеком шутки плохи, и только беспрекословное подчинение его воли поможет удержаться на плаву находящимся рядом с ним.

Жихареву отвели небольшую комнатку рядом с комнатой, занимаемой Сталиным в неказистом домишке на тихой зеленой улочке. Пашка быстро привык к акценту Сталина, научился понимать его с полуслова, постиг смысл употребляемых им жестов. Жихарев понял, что этот человек безмерно любит лесть, возвеличивание его ума, работоспособности и прочих достоинств. Правда, раз и он дал маху.

– Что-то все начальники, товарищ Сталин, особняки позанимали дворянские, да купеческие. Живут, как при старом режиме! А вы, в силу вашей скромности, живете в этой конуре! – попытался подольститься Пашка.

– Дураки! Думаешь, эти особняки только у тебя на примете? Случись в городе мятеж, их в этих дворцах как баранов перережут! – усмехнулся Сталин.

Жихарев еще раз удивился смекалке этого человека. Подходы к дому простреливались из пулеметов с чердаков двух соседних домов. В доме, где жил Сталин, на чердаке тоже стоял пулемет, у которого постоянно дежурила пара чекистов. Подвал дома имел подземный ход в тенистый сад. Калитка из него вела в поросшую ивняком балку. Выскочишь туда – никто не найдет.

Жихарев понял, что у Сталина крайне напряженно складывались отношения с командующим группой войск, оборонявших Царицын, – бывшим царским генералом Снесаревым. Однажды он стал свидетелем их спора на заседании военного совета.

– Вы опять отменили мое указание, Снесарев? – спросил Сталин, недобро глядя на командующего.

– Ваше указание безграмотно в военном отношении, – парировал тот.

– Это – политическое указание, а комиссар здесь —я!

– Это указание безграмотно и в политическом отношении, товарищ Джугашвили!

– Я вам не товарищ! Я для вас – гражданин! А ваших товарищей – белых генералов – мы скоро перетопим в Волге!

– Долго будете топить, сидя в кабинете, и ни разу не побывав на передовой, гражданин Джугашвили! – сделав издевательскую интонацию на слове «гражданин», ответил Снесарев.

После совета Ворошилов ужинал у Сталина. Пашку, который прислуживал за столом, уже не стеснялись.

– Стрелять эту падлу надо! – сказал Ворошилов, опрокинув стакан водки.

– Сначала на передовую съездим. Ты, Клим, послезавтра сними со своего участка бронепоезд. Будем поднимать боевой дух наших славных бойцов!

Через день Сталин, прихватив Пашку, выехал на бронепоезде в расположение полка красных казаков, которыми командовал Тимошенко. По приказу Ворошилова полк поднялся в атаку и провел бой с полком кубанских белоказаков. С восхищением все наблюдали за Тимошенко. Громадного роста, на громадном белом коне, громадным японским мечом рассекал он надвое противников. «Береги его, Клим! Такие люди не только на войне, но и после войны потребуются!» – кивнул на командира полка Сталин. Поплевав на позиции белых снарядами, пострекотав пулеметами вслед отступавшим кубанцам, бронепоезд вернулся в Царицын. В штабе уже ждал взбешенный Снесарев.

– Знаете, во что обошлась ваша показуха с выездом на передовую? – спросил он Сталина. – Вы лишили пехоту поддержки бронепоезда. В результате два батальона пехоты изрублены донцами Мамонтова. Неприятель овладел хутором Горячий. Им взяты высоты 286 и 287, установлен контроль над Кривой балкой. Я вынужден телеграфировать в Москву о выражении вам политического недоверия и об отзыве вас из действующей армии.

– В таком случае, вы арестованы как изменник революции и дезорганизатор фронта! – кивнул Сталин Пашке.

– Руки вверх, лицом к стене! – направил Жихарев наган на командующего.

Ворошилов снял с него портупею с револьвером и шашкой с золотым эфесом и надписью «За храбрость». Пригласив в кабинет, разоружили и адъютанта командующего. Сталин вызвал по телефону сотрудников губчека.

– Товарищи! – обратился к ним Ворошилов. – Заберите этих гадов – изменников революции и дезорганизаторов фронта. Задержали их при попытке перейти к белым.

– Пойдем, ваш бродь! – устало сказал смуглолицый пожилой чекист.

– Клим! Срочно телеграмму в Реввоенсовет Республики! Командующий, – бывший генерал Снесарев дезорганизовал фронт. Готовил заговор с целью сдачи Царицына белым. Задержан при попытке перехода к белым. Требуем объявления вне закона со всеми вытекающими последствиями. Сталин, Ворошилов.

– Будет исполнено, Коба! – вылетел в телеграфную Климентий Ефремович.

Телеграмма за подписью Троцкого об объявлении Снесарева вне закона и предании его революционному трибуналу пришла неожиданно скоро – во втором часу ночи. Троцкий давно хотел свести счеты со строптивым командующим, ни в грош не ставившим партийных вождей. В третьем часу ночи собрался революционный трибунал. Возглавлял его тот же смуглолицый чекист, который арестовал командующего. Снесарева, его адъютанта и начальника штаба, арестованного часом позже, ввели в подвальное помещение.

– Гражданин Снесарев! – начал заседание смуглолицый. – Вам предъявлено обвинение в дезорганизации армии, подготовке белого заговора, попытке перейти на сторону контрреволюции. Что вы можете сказать в свое оправдание?

– Товарищи! – начал Снесарев. – Сталин – политический авантюрист. Для достижения своекорыстных целей он готов идти по трупам. Ему безразлично: сколько будет трупов: тысячи, сотни тысяч, миллионы, десятки миллионов. Ему важно по их костях дойти до вершины политической власти. Сей новоявленный Бонапарт, прибыв на фронт, кидался от одной авантюры к другой. Его безмерная жажда славы и безграмотные решения неоднократно ставили под угрозу всю оборону города. Только своевременное вмешательство командования группы войск и его полевого штаба позволили отстоять город, не дать войскам Деникина и Колчака соединиться в приволжских степях. Не благодаря Сталину, а вопреки ему героическая оборона города стала успешной. Как командующий войсками я был вынужден выразить Сталину политическое недоверие и потребовать его отзыва из Царицына. В ответ против меня сфабрикованы обвинения, которые я отвергаю как клеветнические!

– Ты, паскуда, товарища Сталина не марай! – строго сказал Ворошилов. – Товарищ Сталин пользуется безграничными уважением и любовью всех бойцов Красной Армии и в-первую очередь кавалеристов. Мы за товарища Сталина весь Царицын перевернем! Да что Царицын? Все Поволжье! Что вы этого изменника слушаете?! У него на роже написано – контра!

– Какие мнения будут у членов трибунала? – спросил смуглолицый.

– Товарищи, разрешите последнее слово! – не сдавался Снесарев.

– Последнее слово – пережиток буржуазного суда, наследие проклятого царизма! – оборвал его молодой человек в желтой кожаной куртке.

В это время принесли шифровку от Троцкого, предписывавшего под охраной отправить Снесарева в Москву. Сталина вполне устроило такое решение.

– Мы еще встретимся с ним! – произнес он.

В пять часов утра Пашка со смуглолицым отвезли на катере на середину Волги начальника штаба и адъютанта Снесарева. Застопорили машину. На корме зажгли фонарь. Из трюма вывели приговоренных, раздетых до исподнего, со связанными руками и колосниками на шеях.

– Дайте папиросу! – попросил адъютант.

– Некогда тебя ждать! Сам сознательность должен проявить! А то я и арестовывай, и суди, и приговор в исполнение приводи. Становись! – приказал смуглолицый и шепнул Пашке. – Ты, парень, приехал и уехал, а мне тут работать. Поэтому стреляй штабного, а я – адъютанта.

Одновременно щелкнули выстрелы. Одновременно у начальника штаба и адъютанта на левой стороне груди выступили кровавые пятна. Одновременно упали они в воду… Той же ночью были арестованы все сторонники Снесарева. Их зарубили в двух верстах от города. Оборона Царицына была лишена мозга.

Золотые часы, портсигары и кольца, обмундирование казненных Пашка обменял на две бутылки водки, половину осетра и хлеб.

– Твое дело – молодое, Жихарев. Иди – гуляй! – отпустил Пашку Сталин.

Жихарев направился в городской сад.

– Солдатик, побаловаться не желаешь? – окликнула его волжанка лет двадцати – широкоскулая, курносая, белоголовая, коротконогая и вислозадая.

– В рот берешь? – спросил Пашка, когда они спустились на берег Волги.

– Что ты, солдатик! Мы этому не обучены. – Старорежимных пронституток еще по весне в Волге перетопили. А мы – фабричные от голодухи этим промышляем. Где уж нам до столичных выкрутас?! – отвечала волжанка, ложась на спину.

С чавканьем ела она хлеб во время полового акта. Когда все съела – стала торопить:

– Кончай скорей! Комендантский час приближается!

Она быстро освободилась из-под Пашки, когда тот кончил. Оправляя юбку спросила:

– Хочешь еще? Давай хлеба!

– Иди уж, шкура! – развернул Пашка волжанку и дал ей пинка.

Глава 6

Уничтожив штаб армии, а также всех штабистов «из бывших» в корпусах, дивизиях, полках, Сталин положил начало конца обороны Царицына. Поставленные во главе обороны города чудом уцелевшие бывшие полковники царской армии Егоров и Клюев мало что стоили с новым составом штабных работников – унтерами и вахмистрами в прошлом. Утраченная тактическая инициатива обрекла города на падение. Сталина к тому времени отозвали в Москву. Уже в дороге стало ему известно о падении Царицына ранении Егорова и начальника Конного корпуса Думенко.

– Теперь все скажут, – рассуждал вслух Хозяин. – «Был Сталин – стоял Царицын. Уехал Сталин – пал Царицын!» Оборона Царицына войдет в историю гражданской войны, будет вписана в нее золотыми буквами!

Он оказался прав. Немало аналогичных сражений развернулось на полях войны. Но там не было Сталина. Оборона же Царицына, действительно, вошла во все учебники. Хотя именно с падением этого города армии Деникина, наступавшего с юга, и Колчака, наступавшего с востока, получили возможность объединиться и нанести решительный удар по Советам. Лишь желание каждого из этих руководителей белого движения войти в Москву первым спасло революцию от поражения.

Наступила осень 1919 года. Пашка находился при Сталине. Какое-то время тот был не у дел. Наконец, было получено назначение в Питер. На бывшую столицу вел активное наступление генерал Юденич. Считалось, что Сталин имеет большой опыт руководства оборонительными операциями. Кроме того, надлежало морально поддержать питерское руководство, в-первую очередь Зиновьева, которое не контролировало ситуацию.

– Прибыл ли бронированный вагон? – встретил вопросом Зиновьев Сталина.

– Зачем тебе бронированный вагон? Можно и на крыше товарного уехать! – усмехнулся Сталин.

– Ты не знаешь ситуацию, Коба! Город падет со дня на день! Я просил и у Ленина, и у Троцкого! Я им телеграфировал… Враг сжимает город кольцом! Внутри города враги! Я каждую минуту жду выстрела в спину или удара кинжалом!

– Успокойся, товарищ Григорий! Питер мы не отдадим! Поэтому никаких вагонов не будет. Что касается врагов внутри города, вот, привез тебе очень способного молодого человека по части их уничтожения, – кивнул на Пашку Сталин.

Через полчаса в кабинете начальника петроградской чека Глеба Бокия был разработан план предстоявшей операции. Бокий оказался деловым человеком. Все находившиеся в Питере генералы и офицеры были взяты на учет. Тоже сделали с бывшими жандармами, царедворцами, титулованными особами, крупными капиталистами. Три ночи подряд по спискам забирали этих лиц и сажали в тюрьму. Три дня подряд красноармейцы из саперного батальона рыли ров в районе Пулковских высот. Затем три ночи подряд этом рву расстреливались потенциальные противники советской власти. Стреляли из пулеметов. Затем в ров спускались чекисты, добивали раненых. Трупы заваливали слоем песка. На этот слой падали новые тела. И так до тех пор, пока ров не заполнялся. К этому времени был подготовлен следующий ров, и все начиналось сначала.

Сам Пашка в эту поездку расстрелял только одного человека – попа Флориана Богоявленского, который не дал внести тело его отца в церковь. Может быть, сам Пашка и не вспомнил бы этого, но напомнила мать.

– Контра – он! – сказала маманя. – Все время служит молебны за упокой убиенного раба божьего Николая. На седьмое ноября – на день революции – заупокойную литургии закатил! Ты, вот, начальником стал, а за отца рассчитаться не можешь! Да и тебя он частенько за уши драл на уроках Закона Божьего!

– А разве его не шлепнули летом восемнадцатого, вместе с другим попами?

– Дурак ты! – фыркнула мать. Тогда только иереев – высших чинов – расстреляли. Теперь и кладбище, где их кокнули, зовут «у пятидесяти мучеников».

Пришло время выезжать на расстрелы. За Жихаревым заехала машина, и он направился к Богоявленсокму.

– Собираться с вещами? Обыск делать будете? – осведомился отец Флориан.

– Вещей не надо. Мы едем не надолго. Нужно отсоборовать умирающего в тюрьме, – соврал Пашка.

Когда приехали в Пулково, Жихарев указал на небольшую толпу приговоренных.

– Вон сколько, тебе отсоборовать надо!

– Отпустите грехи, святой отец! – потянулись к священнику люди.

Всем отпустил грехи отец Флориан и долго еще стоял на краю рва, подбадривая привезенных на казнь. Забрезжил рассвет.

– А теперь я тебя отсоборую! – вытащил браунинг Жихарев.

– Искариот ты, Пашка! Иудой был, Иудой и умрешь! И власть ваша – антихристова, на погибель России, на погибель людям!

Жихарев выстрели в рот отцу Флориану. Брызнули в разные стороны зубы. Кровь начала заливать рот, течь по бороде. Совсем белыми стали глаза, и только зрачки как две черные точки смотрели куда-то вдаль. Зашатался отец Флолриан, захлюпал и свалился в ров. Был он стар и вдов, поэтому никто его не хватился.

Глава 7

Летом 1920 года началась война с Польшей. Сталин получил назначение членом Военного совета Юго-Западного фронта. Жихарев, к которому он проникся доверием, хотя полностью не верил никому, Хозяин взял с собой.

Переброшенная с юга России Первая Конная Армия под командованием Буденного нанесла полякам ряд сокрушительных поражений и в начале августа вступила на территорию Польши. Здесь, в городишке Броды, произошел с Семеном Михайловичем конфуз. Встретила его хлебом-солью делегация местных евреев. Посмотрел он на лапсердаки, ермолки, очки, бороды и велел пустить всех делегатов в расход. Именно в этот момент в Бродах оказался и Жихарев, направленный с пакетом к Буденному. Поняв, что к чему, Пашка предложил Семену Михайловичу свои услуги.

– Слишком большая честь, чтобы на них патроны тратили! Сейчас хлопцы их в шашки возьмут! – ответил командарм и махнул рукой голубоглазому парнишке с льняным чубом.

Со свистом рассекла воздух шашка, и голова старого еврея, хлопая глазами, со стуком покатилась по мостовой. Несколько секунд стояло тело, обдавая окружающих струями крови, а затем рухнуло под копыта парнишкиного коня. Снова засвистела шашка, и рыжий раввин, схватившись за голову, со стоном осел на мостовую.

– Товарищи! – закричал сорокалетний еврей, подняв натруженную руку. – Мы – делегация трудящихся евреев! Мы за Советы!

Длинная пика вонзилась ему в горло. Хлынул фонтан крови, и, закатив глаза, еврей свалился на трупы. Побежали двое еврейчиков, поскакали за ними двое конников. Свист шашек – и уже не двое, а четверо еврейчиков лежат в пыли. Упав на колени, умолял о пощаде шестой делегат.

– Кто таков? – спросил Семен Михайлович проходившего мимо украинца.

– Тай, жидовський учитель! – скорчил тот презрительную гримасу.

Свисая с коня, чтобы достать клинком, поскакал кавказец в коричневой черкеске, и еще одна голова упала на мостовую. Парнишка с льняным чубом нацепил на нее свалившиеся очки и вставил в рот окурок.

– Ты, Семен, больше так не делай! – строго сказал Сталин при встрече с Буденным. – Дело не в этих жиденышах! Всех их к ногтю надо! Но сейчас такими действиями ты подрываешь доверие к нам трудящихся панской Польши. Присоединим Польшу – тогда все они краковяк запляшут. А пока нельзя! И грабежи прекрати!

Основной работы пока у Пашки не было. Активно шло наступление. Пленных поляков после допросов расстреливали или рубили шашками. Лишь несколько высоких чинов – майоров и полковников держали на случай обмена пленными. Да и пленных поляков было немного. Они держались до последнего патрона, а потом бросались в рукопашную. Развязка в таких случаях наступала мгновенно. Пашке пришлось расстрелять нескольких военспецов «из бывших», несогласных с решениями Сталина. Их быстро обвиняли в измене, быстро собирали трибунал, быстро выносили приговор, который Жихарев быстро приводил в исполнение. Хоронить казненных не требовалось – их гибель всегда можно было списать на поляков. Большую часть времени Пашка исполнял роль адъютанта. Он разъезжал по частям с поручениями, сопровождал Сталина в поездках, прислуживал за столом. Частенько бывали у Сталина в гостях Семен Михайлович с Климентием Ефремовичем. В таких случаях загодя приезжал ординарец Буденного. Привозил вина и коньяки из подвалов польских шляхтичей, немудреную закуску и гармонь-трехрядку. Пашка шел в обоз, тоже брал коньяк – российский, «шустовский» – пару бутылок «смирновской» водки, поскольку Ворошилов пил только ее. Вечером троица сходилась, обсуждала военные проблемы, выпивала. Потом Семен Михайлович брал гармонь, и долго пел с Ворошиловым русские, донские и украинские песни. Случалось, заходил командующий фронтом Егоров. Но тот выпивал рюмку-другую и откланивался.

– Полковник, что с него взять! – усмехалась вслед троица.

Постепенно чисто мужское общество наскучил приятелям. Пашке велели поставлять к столу к столу девчат из политотдела фронта. Те за время войны истосковались по любви. Кроме того, девушкам льстило, что любят их не писари с ординарцами, а высшие руководители Красной Армии. Перепадало и Пашке. Правда, чего-то необычного он не испытывал. После Таньки Воробьевой секс казался ему пресным. Однако памятуя случай в Царицыне, обращаться к девушкам с предложениями чего-то нетрадиционного он не решался.