Читать книгу: «Разводные створки души»

ВСТУПЛЕНИЕ

**Бывает горе, которое не плачет. Оно немеет.**

Оно выжигает изнутри, оставляя после себя беззвучный, звенящий вакуум. Мир теряет краски, вкусы, запахи. Становится серой, безвкусной декорацией, сквозь которую ты двигаешься, как призрак собственной жизни.

Юля знает это горе. Оно пришло к ней на разводном мосту Петербурга.

Эта история – о падении. О пути сквозь кромешную тьму утраты, где даже слезы высыхают, не принося облегчения. О встрече с тем, что забирает, и с тем, что, возможно, может дать… что-то невообразимое. О цене, которую требуют древние правила за их нарушение. И о силе, которая может родиться на грани жизни и небытия – силе, имя которой еще предстоит узнать.

Это история о Юле. О мосте над черной водой. И о том, что иногда смерть – это не конец, а лишь начало самого невероятного и страшного путешествия.

Глава 1: Тени за стеклом

Вечерний Ленинградский проспект за окном тонул в рыжем свете фонарей. Юля нервно сминала в руках обертку от шоколадки, ее русые волосы, собранные в небрежный хвост, выбивались прядями на лоб. Коробки с книгами и посудой, хаотично заполнявшие центр комнаты, казались ей сегодня особенно угрожающими – немыми свидетелями ее нарастающей паники. И виной всему – **тени**. Они возвращались.

*Переезд.* Само слово звучало как обещание новой жизни, чистого листа. С Андреем. Высокий, темноволосый Андрей, чья твердая рука сейчас аккуратно складывала его коллекцию винила в специальный ящик. Он ловил ее взгляд и улыбался – спокойной, уверенной улыбкой, которая обычно растворяла все ее тревоги. Но не после того, что она видела **в подъезде неделю назад**.

«Юль, ты уверена, что хочешь брать эту вазу?» – спросил он, держа в руках хрупкий богемский хрусталь.

Его голос донесся будто сквозь вату. Юля снова смотрела в окно. Туда, где за спиной Андрея, на тротуаре напротив подъезда, они были неделю назад

*Тени.*

Не люди. Не совсем. Фигуры в длинных, струящихся, неестественно черных плащах, капюшоны скрывали лица – если они вообще были. Они не шли. Они *парили* в нескольких сантиметрах над асфальтом, медленно, плавно, беззвучно. Двое. Один чуть ближе к подъезду, его "взгляд" (она чувствовала его как ледяной луч) был направлен прямо на Андрея, видимого в окне третьего этажа. Второй – чуть вдали, будто наблюдал за периметром. Вокруг них воздух мерцал, как над раскаленным асфальтом, только холодом. Ледяным, пронизывающим холодом, который она чувствовала кожей даже сквозь стекло. **Тот самый холод, что сковал ее на крыльце дачи, когда она увидела их в первый раз – одну такую фигуру, парящую над огородом, будто черный страж у границы их участка.**

«Юля?» Голос Андрея стал ближе. Он подошел, оставив вазу. Его теплая ладонь легла ей на плечо. Она вздрогнула, оторвавшись от окна. «Опять?»

Она кивнула, не в силах вымолвить слово. Глоток воздуха застрял в горле колючим комом. Видеть то, чего не видят другие… Это был ее крест с детства. Призраки на старых дачах, тени в школьных коридорах, шепот в пустых комнатах. Психиатры говорили о тревожном расстройстве, повышенной чувствительности, воображении. Родители беспокоились. И только Андрей… Андрей не смеялся. Он просто *был* рядом. **Но даже его терпение, казалось, дало трещину .**

«Смотри,» – прошептала она, с трудом поворачивая голову обратно к окну. – «Там… Они же были там. Плащи. Они… левитировали. Смотрели на тебя*. **Совсем как тогда… на огороде.**»

Андрей внимательно, без тени насмешки, но с легкой усталостью во взгляде, посмотрел в указанном направлении. Его темные, почти черные глаза скользнули по знакомому пейзажу: припаркованные «Жигули», фонарный столб, кусты сирени, редкие прохожие, спешащие по своим делам. Ничего необычного.

«Никого нет, милая,» – сказал он мягко, но твердо. Его руки опустились с ее плеч на талию, повернули ее к себе, от окна. Он был таким *реальным*, таким *теплым* и *твердым* на фоне леденящего ужаса за стеклом. «Видишь? Там обычный вечер. Машины, люди, кусты. Никаких плащей. Никакой левитации. **Ты же сама говорила – на даче это мог быть туман или тень от высокой сосны. Или усталость, Юль. Мы тогда целый день забор красили, помнишь?**»

**Его слова вернули ее на мгновение в тот вечер: прохлада, запах хвои и краски, ее собственный испуганный шепот: "Андрей, смотри! Там! Над морковкой! Черное… плывет!" И его спокойный ответ, рука на ее руке: "Где? Не вижу, Юлек. Тень от сосны, наверное. Или туман с болотца поднимается. Или мы с краской слишком много надышали!" Она тогда так хотела ему поверить. Как хотела сейчас.**

Юля прижалась лбом к его груди, вдыхая знакомый запах его одежды – свежесть, легкий табак, *безопасность*. Его сердце билось ровно и сильно под ухом. «Но я же *вижу* их, Андрей… Такие ясные… Такие *холодные*. Они следят за тобой. Я чувствую… **Я чувствую тот же холод, что и на даче!**» – голос ее дрожал, в нем звучала мольба – *поверь мне, на этот раз поверь!*

«Твои чувства – реальны, Юль,» – он гладил ее по спине, большая рука успокаивающе двигалась кругами. «Твоя тревога, твой страх перед переездом – это нормально. Новое место, стресс… Мозг ищет выход, рисует знакомые кошмары. Твои старые «друзья» из детства. **И да, краска на даче была едкая, могло привидеться.**» Он аккуратно отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза. Его взгляд был открытым, любящим, *убедительным*, но где-то в самой глубине – **тень беспокойства, которое он тщательно скрывал.** «Это не *там*. Это – *здесь*.» Он легонько ткнул пальцем ей в висок, потом прижал ее ладонь к своей груди. «И *здесь*. Мы – реальны. Они – нет. Ты в безопасности. *Я* с тобой.»

Логика его слов, тепло его рук, абсолютная уверенность в его голосе – все это медленно растапливало лед внутри. Пульсация страха стихала. Она снова украдкой глянула в окно. Тротуар был пуст. Ни теней, ни мерцания. Только колеблющийся свет фонаря на ветру.

«Наверное… Наверное, ты прав,» – выдохнула она, чувствуя, как стыд смешивается с облегчением. «Это… все эти коробки, суета… Голова кругом. **И воспоминания о даче.** Прости.»

«Не извиняйся,» – он притянул ее снова, крепко обнял. Она утонула в этом объятии, всем телом доверяя его силе, его рациональности, *ему*. Он был ее якорем в мире, где земля иногда уходила из-под ног. «Все будет хорошо. Я обещаю. Новая квартира, новый старт. Только мы. Никаких призраков. **

Юля закрыла глаза, прижимаясь к нему. Его уверенность была щитом. Она *хотела* верить. Очень хотела. В его реальность. В его мир без левитирующих теней в черных плащах. **Но где-то в подсознании, как заноза, сидело воспоминание о том леденящем холоде на даче – холоде, который не имел ничего общего с запахом краски.**

За окном, в глубокой тени между фонарем и кустами сирени, воздух едва заметно *дрогнул*. Как будто что-то невидимое, холодное, затаившееся, лишь на мгновение нарушило привычный ход вещей. И замерло. Ожидая. **Словно наблюдало за тем, как ее якорь медленно превращается в ее слепоту.**

Глава 2: Перед Отплытием

Завтра. Завтра она переедет. Эта мысль висела над Юлей тяжелым, хоть и ожидаемым колоколом, пока она сидела на краешке дивана в уютной, пропахшей ванилью квартире Марины. Коробка с открытками, последняя ниточка, связывающая ее со старой жизнью в этой комнате, стояла у порога – немой свидетель грядущей перемены. Солнечные зайцы прыгали по фиалкам на подоконнике, но до сердца Юли это тепло не доходило. Внутри все еще сжимал ледяной комок тревоги, оставшийся от теней у подъезда.

«Ну вот, почти все готово,» – Марина, маленькая, светловолосая, в своем вечном фартуке с кроликами, поставила перед Юлей кружку душистого чая. Печенье на тарелочке дымилось теплом. «Завтра утром ты уедешь, погрузите последнее – и вперед, к новому счастью.» Она села рядом, обняв сестру за плечи. Ее прикосновение было легким, но невероятно прочным, как спасательный круг. **Таким же, каким оно было всегда – с тех самых пор, как родители уехали из Питера, оставив Юлю-подростка на попечение ненамного старшей сестры. Они выросли, став друг для друга и семьей, и домом.**

«Марин…» – Юля запустила пальцы в теплую глину кружки, ища в ней опору. Голос предательски дрогнул. «У меня… на душе кошки скребут. Сильно. С этим… завтра.»

Марина не удивилась. Она лишь притянула Юлю ближе, позволив ей притулиться к своему плечу, **точно так же, как делала это в детстве, когда Юля боялась грозы или контрольной.** Ее голос, когда она заговорила, был тихим, убаюкивающим, **тем самым – из их общего прошлого, полного сестричных секретов и взаимных утешений:**

«Юленька, – прошептала она, гладя сестру по спине знакомыми кругами. – Конечно, скребут. Это же как… как в первый класс идти. Или на первое свидание. Все новое, все неизвестное. Страшно? Еще как! Но это *хороший* страх. От ожидания счастья.» Она аккуратно отодвинулась, чтобы посмотреть Юле в глаза. **В ее голубых глазах светилась та же безоговорочная поддержка, что и десять, и пятнадцать лет назад. Они с детства заботились друг о друге – сначала Марина о Юле, потом все больше и Юля о Марине. Это был их негласный закон: быть опорой.** «Помнишь, как ты тряслась перед выпускным? Казалось, мир рухнет? А вечер стал одним из самых ярких. Или когда я уезжала к Леше? Ты тогда ревела три дня, думала, я пропаду без тебя.» Марина улыбнулась, и в уголках ее глаз собрались лучики морщинок. «А я – вот он я. Живая, здоровая, и чай тебе варю. И ты будешь живая, здоровая, и будешь мне по воскресеньям звонить и рассказывать, как там у вас в новом гнездышке.»

Юля попыталась улыбнуться в ответ, но улыбка получилась хрупкой. **Слова Марины были бальзамом, знакомым и дорогим. Они звучали как эхо их общего детства и юности, где любая беда отступала перед сестриной верой в лучшее.** «Это… не просто страх нового, Марин,» – выдохнула Юля, снова пряча лицо в свитере сестры. Голос звучал приглушенно, исповедально. **С кем еще так говорить, если не с сестрой? Родители далеко, их забота – это звонки и посылки. А Марина – здесь.** «Я *чувствую*… Как будто что-то… не так. Неправильно. Тревога – она не про квартиру. Она… про Андрея? Или… я не знаю. Темная какая-то. Холодная.»

Марина на мгновение замерла, затем крепче обняла сестру. **Ее пальцы легонько вплелись в русые волосы Юли, как делали это всегда, когда та особенно нуждалась в успокоении.**

«Юлечка, – сказала она мягко, но настойчиво. – Ты мой человек-первопроходец. Ты всегда все чувствуешь острее всех. И тревожишься глубже. Помнишь, как в детстве на даче бабы Зины? Тебе мерещилось что-то в шкафу, а оказалось – сова в трубе завелась, дудела.» Она тихонько рассмеялась, и смех ее был теплым, как печенье. «Андрей – твоя гавань. Твой человек. Он тебя любит, заботится. Он будет рядом. И я буду рядом – всего звонок или поездка на метро. **Мы всегда рядом, помнишь? Как клялись, когда родители уехали?** Никто тебя не бросит. Никакая темнота тебя не настигнет.» Она поцеловала Юлю в макушку. **Этот жест был ритуалом, знакомым с детства: "Все будет хорошо, я с тобой".** «Это твоя чуткая душа бьет тревогу перед бурей перемен. Но буря-то – хорошая! Свадьба на носу, новая жизнь… Нормально бояться. Но не давай страхам рисовать монстров. Дыши. Пей чай. Завтра утром все будет выглядеть совсем иначе.»

Юля сделала глубокий вдох, впитывая запах чая, корицы и *Марины* – запах детства, безопасности, безусловной любви. **Тепло от кружки и от сестры медленно растекалось по телу, оттесняя ледяной комок тревоги куда-то глубоко, на периферию сознания.** Она так хотела верить этим словам, этой простой, ясной логике сестры. **Верить, как верила в детстве, что Марина может прогнать любых монстров из-под кровати.**

«Да… Наверное, ты права,» – прошептала она, чувствуя, как дрожь в руках понемногу стихает. **Стыд за свои страхи смешивался с облегчением и огромной благодарностью.** «Просто… завтра. Оно такое большое.»

«Оно – твое,» – твердо сказала Марина, вставая. «А теперь доедай печенье. И давай я тебе шарфик твой достану, завтра утром свежо будет. Нельзя, чтобы моя невеста на новую квартиру с насморком приехала!» Она засуетилась, напевая что-то бодрое.

Юля закрыла глаза, прислушиваясь к привычным звукам квартиры сестры: звон посуды, шум воды, шаги. **На мгновение мир казался прочным и безопасным.** Тревога, загнанная в дальний угол теплом и заботой, притихла. **Но не исчезла.** Она была как тень за окном вчерашнего вечера – невидимая, но ощутимая. Холодок где-то под ребрами напоминал: *Ты одна это чувствуешь. Никто не видит.* **Но сейчас, в лучах Марининой веры, это напоминание казалось слабым, почти призрачным.** Она отломила кусочек печенья. **Завтра. Оно будет хорошим. Оно *должно* быть хорошим. Потому что Марина верит. И потому что они с детства заботились друг о друге – и не подведут сейчас.**

За окном, в уютном дворике, солнце клонилось к закату, окрашивая все в теплые, медовые тона. **Но на самой границе тени от высокого дома, там, где свет уже не доставал, воздух едва заметно, почти неуловимо, *колыхнулся*.** Будто что-то огромное и незримое сделало медленный, терпеливый вдох. Ожидая утра.

Глава 3: Ночные Тени Старой Квартиры

Тишина старой квартиры казалась густой, почти осязаемой. За окном давно погасли последние огни Ленинградского проспекта, уступив место глубокой синеве ночи. Андрей спал крепко, ровно дыша, его теплое тело было надежным островом посреди прохладных простынь. Юля лежала рядом, широко открытые глаза вглядывались в потолок, где плясали тени от фар проезжающих вдали машин.

**Завтра переезд.** Слово висело в воздухе, тяжелое и неотвратимое. Успокоение, подаренное Мариной, ее теплом и печеньем, растаяло, как дым. На смену пришло **навязчивое, леденящее воспоминание.** Не тени у подъезда. Более раннее. **С дачи.**

Оно всплыло внезапно и с такой силой, что Юля едва сдержала стон. Она сжала веки, но картина стала только ярче, детальнее, как проклятый фильм, запущенный в ее сознании:

*Они с Андреем возвращались с речки. Запах сосен, влажной земли, их мокрые волосы. Андрей шел впереди, насвистывая, нес ведра с уловом. Юля плелась следом, уставшая и счастливая. И тогда она их увидела.*

***Двое.***

*Стояли у кромки леса, за спиной у Андрея, метрах в двадцати. Высокие, неестественно худые фигуры в струящихся, абсолютно черных плащах, сливавшихся с лесной мглой. Капюшоны скрывали лица. Они не стояли на земле. Они **парили**, едва касаясь кончиками плащей пожухлой травы. Беззвучно. Неподвижно. Как черные маятники, застывшие в мертвой точке. Следя.*

*Юля замерла, ледяной волной накрыло с головой. "Андрей…" – хрипло выдохнула она, но ветер унес ее шепот. Он шел дальше, не подозревая.*

*И тогда… **один из них обернулся.***

*Не всем телом. Только "головой" под капюшоном. В сторону Юли. Там, где должно было быть лицо, зияла лишь **глубокая, бездонная пустота.** Холодный, неживой, **абсолютно осознанный взгляд** ударил ее, пронзил насквозь. Он не видел глазами. Он *ощущал*. Чувствовал ее страх, ее ужас, ее попытку предупредить Андрея. В этой пустоте не было злобы. Не было ненависти. Там был **ледяной, безразличный интерес.** Как ученый смотрит на дрожащую под микроскопом амебу. И в этой пустоте, в этом взгляде, было нечто такое… **чужеродное.** Не от мира сего. Нечеловеческое.*

*Юля не могла пошевелиться. Воздух превратился в ледяную крошку в легких. Она стояла, парализованная этим взглядом из Ничто, пока Андрей, наконец, обернулся и не окликнул ее: "Юль, ты чего?"*

*И в тот же миг… Тени растворились. Будто их и не было. Только холодный след на коже и эта жуткая пустота в памяти, куда устремился взгляд.*

Воспоминание схлынуло, оставив после себя **физическую дрожь.** Юля лежала, стиснув зубы, чтобы они не стучали. Тело было ледяным, хотя под одеялом и от Андрея было тепло. **Тот самый холод.** Тот самый **остаточный ужас** от встречи с абсолютно Иным.

Она повернулась к Андрею, осторожно, боясь разбудить. Он спал глубоко, лицо расслабленное, безмятежное в лунном свете, пробивавшемся сквозь щель в шторах. **Его мир был цельным, понятным. В нем не было места левитирующим теням с безликой пустотой под капюшоном.**

**Юля прижалась к нему сильнее.** Впитывая его тепло, его запах – запах *ее* Андрея, землистый от шампуня, родной. Она обвила его руку своими, прижалась лбом к его плечу, **будто пытаясь физически защититься от навязчивого видения, от того леденящего взгляда Пустоты.** Она так хотела раствориться в его реальности. В его простом мире, где есть работа, переезд, любовь, и нет никаких чудовищ из тьмы.

**Но тело помнило.** Мышцы были напряжены, как струны. Под ложечкой снова сжался знакомый холодный комок тревоги, **теперь наполненный конкретным, жутким образом.** Она чувствовала **неладное** не абстрактно. Она *знала*. Знала, что эти Тени были реальны. Знала, что они связаны с Андреем. Знала, что их интерес – не случаен. И знала, что **завтра они поедут в новую квартиру, и эта неизвестность, эта скрытая угроза, поедет с ними.**

Андрей во сне что-то пробормотал, обнял ее чуть крепче. Его дыхание было ровным и спокойным. **В этом спокойствии была ее опора и ее пытка.** Как ему сказать? Как заставить поверить в то, что кажется безумием? После слов Марины, после его собственных рациональных объяснений… **Она оставалась одна на один со своей правдой.**

Юля закрыла глаза, прижимаясь к его теплой спине. **Она чувствовала приближение чего-то огромного и темного.** Как шторм перед ударом первой волны. Переезд завтра был не началом новой счастливой жизни. Он был **погружением в неизвестность, где ее единственным компасом были ее страхи и это леденящее воспоминание о взгляде из Бездны.**

За окном, в глубокой синеве ночи, где-то очень высоко, **проплыла огромная, бесшумная тень,** на миг перекрыв слабый свет далекой звезды. Но Юля ее не видела. Она лишь инстинктивно прижалась к Андрею еще сильнее, **ища спасения в его сне, в его неведении, в тепле его тела – последнем островке безопасности перед грядущим плаванием в океане теней.**