Атлас любви. Пространства осознанной любви

Страсть

Страсть (passion), или непреодолимое желание сблизиться с объектом любви, имеет две составляющие: сексуальную и романтическую.

В психологии сексуальность связывают с эротическим возбуждением, невольным влечением и инстинктивным поведением по отношению к людям противоположного пола. Эти физиологические и поведенческие реакции достаточно хорошо изучены, а центром их притяжения выступает так называемый цикл сексуальной реакции (human sexual response cycle).

Характерными этапами цикла сексуального наслаждения являются фаза возбуждения на те или иные эротические стимулы, фаза плато, оргазм и облегчение. Средние характеристики протяженности цикла составляют от 3 до 7 минут. Ознакомившись с этими медицинскими подробностями полового акта, любой, испытавший любовь, ощутит, что упущено что-то самое важное, быть может, потому, что это трудно выразить словами, а тем более измерить. Но что уж точно вызывает подозрение, так это адекватность шкалы психологических секундомеров. Дело в том, что эротические ласки и фаза плато в половом акте могут ощущаться как бесконечное наслаждение, а физиологические циклы способны безмерно растягиваться во времени либо незамедлительно возобновляться. Влюбленные непроизвольно могут погружаться в состояние тонких вибраций, аналог которого целенаправленно достигается в тантрических практиках.

Мы еще вернемся к обсуждению этих и других особенностей сексуального элемента страсти, добравшись в нашем путешествии до области, называемой «Сексуальная близость», а сейчас обратим внимание на гораздо более интересную, но находящуюся в тени своего эротического собрата романтическую составляющую страсти.

Романтический ингредиент страстного влечения связан с повышенной интенсивностью эмоциональных реакций и бурной активизацией воображения окрыленных любовью.

Содержание фантазий, охватывающих влюбленных, наполнено идеализацией всего, что их окружает, героическими образами, приключенческими сюжетами, а порой и мистическими озарениями. Неслучайно влюбленные так восприимчивы к гаданиям, приметам и другим таинственным ритуалам. Глубинную основу этих процессов можно описать в терминах концепции архетипов основателя аналитической психологии К. Г. Юнга.

Перед вдохновленным «Я» влюбленного распахиваются скрытые пласты нашей психики, которые образованы коллективным бессознательным. Эти переживания отражаются в сознании теми или иными архетипическими образами и символами (искателя, воина, мага, мудреца, шута, творца, правителя, донжуана и др.), которые раздвигают его привычные границы и стимулируют расширение личности влюбленного. Отсюда следует разнообразная романтическая одержимость влюбленных: творческое вдохновение, пылкая привязанность, готовность устранить любого соперника или обидчика, действия, сопряженные с неоправданным риском, странствия и прочие необычные состояния и поступки.

Бурные психические процессы в состоянии романтического влечения в недавнем прошлом принимали за манию, безумие, психическое расстройство. Эта терминология, правда в несколько облегченном значении, и в наши дни используется для описания влюбленности как в художественной, так и в научной литературе.

Сделаем небольшое отступление, чтобы посмотреть на предлагаемые наукой подходы к описанию интересующего нас страстного влечения.

В психологии романтика влюбленности (being in love), говоря научным языком, «склонность людей устанавливать сильные нежные привязанности с выделенными людьми», рассматривается в теории привязанности (attachment theory), опирающейся на паттерны отношений матери и ребенка, по линии получения защищенности, поддержки, успокоения и подбадривания.

В 1979 году американский психолог Дороти Теннов расширила теорию привязанности концепцией лимеренции (limerence) для характеристики особого романтического состояния, которое внезапно заполняет сознание влюбленных. Она определила типичные признаки такого состояния, но ей не удалось выявить ни одной закономерности (причинно-следственной связи) возникновения романтических чувств.

В процессе формирования привязанности, отмечала Теннов, «непроизвольно возникают эмоции любования и восхищения, сопровождаемые незваными навязчивыми мыслями, чувствами, действиями в диапазоне от эйфории до отчаянья, зависящими от восприятия чувства взаимности». Состояние лимеренции пульсирует на балансе неопределенности и надежды, а затем сходит на нет после момента сексуальной близости или обручения. Такое состояние может быть и довольно длительным (от 18 до 36 месяцев), но оно неустойчиво и переходит в заботливо нежные отношения или безвозвратно и печально угасает.

Влюбленность продолжает оставаться трудной проблемой науки, также как и проблема сознания.

Чтобы убедиться в этом и тем не менее обнаружить кое-какие повадки этой своевольной энергии любви, проследуем по следам ее литературных образов.

Случай взлета и угасания нежной привязанности примерно два столетия назад был ярко описан Н. М. Карамзиным в «Бедной Лизе»: «Свидания их продолжались; но как все переменилось! Эраст не мог уже доволен быть одними невинными ласками своей Лизы – одними ее любви исполненными взорами – одним прикосновением руки, одним поцелуем, одними чистыми объятиями. Он желал больше, больше и, наконец, ничего желать не мог, – а кто знает сердце свое, кто размышлял о свойстве нежнейших его удовольствий, тот, конечно, согласится со мною, что исполнение всех желаний есть самое опасное искушение любви. Лиза не была уже для Эраста сим ангелом непорочности, который прежде воспалял его воображение и восхищал душу».

Эта любовная история также знаменательна тем, что Эрасту открывались иные горизонты и он замышлял благородную трансформацию своего «Я»: «Все блестящие забавы большого света представлялись ему ничтожными в сравнении с теми удовольствиями, которыми страстная дружба невинной души питала сердце его. С отвращением помышлял он о презрительном сладострастии, которым прежде упивались его чувства. „Я буду жить с Лизою, как брат с сестрою, – думал он, – не употреблю во зло любви ее и буду всегда счастлив!“»

Пожалуй, случай Эраста можно объявить нарицательным для всех тех многочисленных случаев, когда порывы влюбленной души благородны, но разум и воля любви для трансформации личности слишком слабы. Наблюдая казус Эраста, можно лишь вслед за Н. М. Карамзиным сокрушаться: «Безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты свое сердце? Всегда ли можешь отвечать за свои движения? Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих?»

В состоянии влюбленности вопросы о понимании себя, о способности к обузданию порывов страсти стоят как никогда остро, и здесь либо делается решительный шаг навстречу древним призывам «Познай самого себя» и «Ничего сверх меры», либо наше «Я» еще больше фрагментируется и оседает в темных углах сознания.

Незадолго до Карамзина вопросом о том, «что такое сердце человеческое», задавался Иоганн Вольфганг Гёте в своем знаменитом романе «Страдания юного Вертера».

Гете рисует проникновенную картину чистой, как выразился Наполеон, «великой страсти», которая почти целиком произрастает только из романтических фантазий героя, но от этого не становится менее самоубийственной. Неслучайно Вертер чувствует родственную душу в детях и умиляется их «простодушному упорству желаний». Прекрасно осознавая дьявольскую силу фантазий, что «…люди страдали бы гораздо меньше, если бы не развивали в себе так усердно силу воображения», он тем не менее становится жертвой собственной непреодолимой страсти. Вертер вынужден признать: «та крупица разума, которой он (человек), быть может, владеет, почти или вовсе не имеет значения, когда свирепствует страсть и ему становится тесно в рамках человеческой природы».

В чем же может состоять причина столь исключительной губительной страсти? Если предположить, как это делает возлюбленная Вертера, что причиной тому сам факт ее недоступности, то тогда все дело в маниакальной навязчивости желания. Однако неизлечимые страдания Вертера в другом. Он оказывается в двойной ловушке: страсть лишает его разума и тем самым человеческой природы, но и умаление страсти будет означать утрату собственного уникального человеческого облика. Для него очевидно, что сердце выше разума: оно – «единственная моя гордость, оно одно источник всего, всей силы, всех радостей и страданий». При этом чувствительному сердцу Вертера известно, что высокая страсть полностью подчиняет душу, поскольку «блуждание в блаженных грезах дарует наивысшее счастье». Но когда «природа не может найти выход из запутанного лабиринта противоречивых сил», – «человек умирает». Иными словами, в любви душа обретает наивысшее счастье, но рассудок, правила, обстоятельства принуждают душу отказаться от него, найти замену и утешиться, а это равносильно гибели души.

Ингредиенты страсти

_{1. Воображение, фантазии, архетипические образы. 2. Эротическое возбуждение, непреодолимое желание, цикл сексуальной реакции.}

Другим крайним проявлением страсти выступает ее подавляющая поглощенность сексуальным возбуждением. Однако каким бы захватывающим ни был сексуальный опыт, что-то подсказывает влюбленным, что сексуальная составляющая страсти в меньшей степени связана с единственным объектом любви, чем романтическая. Возможно, об этом догадывались в своих стихах Константин Бальмонт и Александр Блок:

 
…Тот, кто слышал напев первозданной волны,
Вечно полон мечтаний безбрежных.
Мы – с глубокого дна, и у той глубины
Много дев, много раковин нежных.
 

***

 
…Я рабства не люблю. Свободным взором
Красивой женщине смотрю в глаза
И говорю: «Сегодня ночь. Но завтра —
Сияющий и новый день. Приди.
Бери меня, торжественная страсть.
А завтра я уйду – и запою». Моя душа проста…
 

Обобщая наши рассуждения о страсти как мотивационной энергии влюбленности, отметим взаимное влияние двух ее составляющих – сексуального желания и романтического влечения. Причем сексуальный драйв в значительной степени определяется и преобразуется нашим воображением, которое, в свою очередь, обильно питается романтическими фантазиями. Но эта трансформация половой страсти есть лишь возможность, реализация которой зависит от индивидуальных драматических импровизаций. В обыденной жизни все гораздо прозаичнее. И как будто пытается предостеречь людей от плоского заурядного упоения страстью в своих стихах Давид Самойлов:

 
Страсть – вовсе не прообраз адюльтера.
В ней слепота соседствует с прозреньем,
С безмерностью – изысканная мера:
Слиянье Бога со своим твореньем.
В ней вожделенья нет. И плотью в ней не пахнет.
Есть страсть духовная. Все остальное – ложь.
 

Перейдем теперь к рассмотрению второго чудесного источника энергий любви – интимности.

Интимность

В состоянии влюбленности чудесным образом растворяются скорлупки индивидуальной самодостаточности и складываются интимные отношения.

Влюбленные начинают испытывать такие эмоциональные переживания, как близость, соединенность, связанность (closeness, connectedness, bondedness). Можно говорить, что эти чувства объединяются ощущением общего внутреннего пространства. В этой новой сфере переживаний зарождаются и изливаются на любимых чувства, пронизанные теплотой.

В узком смысле интимность (intimacy) сводится к откровенным отношениям и пониманию друг друга. Если же учитывать негласно подразумеваемые условия интимности, то к ней следует отнести принятие, доверие, уважение, честность, поддержку и заботу.

В трансформации личности влюбленных интимные отношения играют важную роль. Они задают один из главных векторов, направляющих преображение «Я». Им выступает процесс углубления открытости друг другу.

Партнеры делятся друг с другом своими самыми сокровенными мыслями, чувствами и переживаниями. Открываются также такие черты и качества личности, которые еще не устоялись, находятся как бы в проекте. Обнажение сокровенного имеет две стороны: оно позволяет приобрести решимость и уверенность в воплощении своих устремлений по принципу «назвался груздем – полезай в кузов», но также ставит влюбленных в уязвимое положение – разрыв между словом и делом может сильно обесценить ваш образ в глазах партнера, а непонимание или безразличие с его стороны могут подрезать крылья вашим воздушным замкам.

Интимность в определенной степени пересекается с эмпатией – глубоким сопереживанием, которое может возникать по отношению к другому человеку. В состоянии влюбленности способность к эмпатии, иными словами чувствительность к внутреннему миру друг друга, непроизвольно активируется и становится важным, хотя и хрупким по своей природе инструментом углубления интимности. Переживая эмпатию, влюбленный понимает, что чувствует его партнер, он начинает зеркально отражать и ощущать аналогичные чувства и предугадывает, каковы могут быть действия партнера в том или ином эмоциональном состоянии.

Несложно сообразить, что интимность подпитывает страсть. В крайних случаях для людей, живущих порывами сердца, как гетевский Вертер, осознание своей высокой чуткости к запросам сердца своей возлюбленной и способности на них «всем сердцем откликнуться» решительно убеждает их в том, что только они понимают ее, а значит только они способны составить ее счастье. Отсюда всего один шаг до желания полного слияния и безраздельного обладания партнером, что лишь разжигает и без того «свирепствующую» страсть.

В наслаждении интимной близостью важно отдавать себе отчет в том, что эта энергия любви имеет свои пределы.

Невзирая на яркие чувства и отражающие их заманчивые эпитеты о единстве как одном целом, о растворенности друг в друге, следует помнить, как бы печально это ни казалось, о неизбежности определенной дистанции между влюбленными. Более того, именно эта дистанция позволяет сохранять и поддерживать чувство влечения и романтические фантазии, то есть то, что понимается под страстью. Содержание этого переживания со знанием дела представлено в блистательном стихотворении Анны Ахматовой:

 
Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти, —
Пусть в жуткой тишине сливаются уста,
И сердце рвется от любви на части.
 
 
И дружба здесь бессильна, и года
Высокого и огненного счастья,
Когда душа свободна и чужда
Медлительной истоме сладострастья.
 
 
Стремящиеся к ней безумны, а ее
Достигшие – поражены тоскою…
Теперь ты понял, отчего мое
Не бьется сердце под твоей рукою.
 

Подведем промежуточный итог нашего исследования глубинных основ любви. Мы определили внутренние процессы преображения «Я» в направлении новой точки сборки личности как главное содержание любви. Основными силовыми источниками трансформации «Я» выступают два полюса энергии страсти: сексуальное влечение и романтическое воображение, а также эмоциональные волны интимности, зарождающиеся в общем внутреннем пространстве влюбленных.

Теперь, составив себе представление о содержании любви и ее основных компонентах, мы можем вместе со Стендалем присмотреться к закономерностям динамики любви – ее проблескам, зарождению, формированию и торжеству любви.

Для того чтобы новые мысли у вас улеглись и не прерывалось движение к цели, которую, надеюсь, вы для себя определили, присоединившись к путешествию по пространствам осознанной любви, в свободное время подумайте над следующими утверждениями и примерьте их на себя:

– Однажды испытав «настоящую любовь», я уже никогда не смогу испытать ее снова, в той же степени, с другим человеком.

– Я верю, что, если мы с другим человеком любим друг друга, мы сможем преодолеть любые разногласия и проблемы, которые могут возникнуть.

– Я ожидаю, что в моих отношениях романтическая любовь сохранится, она не угаснет со временем.

Формула интимности

_{Общее внутреннее пространство = [открытость + понимание] × [доверие + уважение + честность + поддержка + забота]}

Периоды любви

Начнем с размышлений над вопросом, который где-то двести лет назад в гостиных Милана начал мучать Стендаля, переполненного впечатлениями от салонных обсуждений все новых безумных историй любви (тридцатисемилетнего ветерана русской кампании Наполеона, начинающего писателя):

 
Существует ли какой-нибудь общий закон,
устанавливающий различные стадии любви? —
задумывался Стендаль.
 

Стендаля постоянно записывают в ряды классификаторов различных видов любви. На самом деле его главным открытием является выделение в динамике любви семи закономерных стадий. Относительно четырех видов любви Стендаля (любовь-страсть, любовь-влечение, любовь-вожделение, любовь-тщеславие) он сам говорит, что «вполне возможно допустить восемь или десять разновидностей ее. <…> Но различия в номенклатуре ничего не меняют в дальнейших рассуждениях».

Тем не менее следует отметить, что в этой нестройной классификации присутствуют две яркие противоположности: любовь-страсть как проявление жертвенной стихийной любви нежных и страстных душ (например, Элоиза и Абеляр) и любовь-влечение как выражение любви формальной, обставленной правилами и приноравливающейся к интересам (например, Каренин и Анна).

Стендаль, считая любовь-страсть настоящей любовью, приступает к целенаправленному поиску «какого-нибудь общего закона для установления различных стадий любви», несмотря на ее внезапность, сумасбродность и загадочность. К своему удивлению, в разнообразии наблюдаемых им любовных историй он обнаруживает цепочку этапов созревания нежных чувств, определяемых одними и теми же законами.

Остальные же виды любви не скрывают в себе ничего глубокого и таинственного. Так, когда имеет место любовь-влечение, форматы любовной связи заданы сложившимися в определенном социальном слое нормами и правилами, а ее неизбежный антураж заранее известен обоим участникам отношений. В ней нет ничего непредвиденного для «человека хорошего происхождения». Хотя любовь-влечение может быть «изящнее настоящей любви», у нее есть один фатальный недостаток – это «бедная любовь».

Одним из практических следствий предпринятого им «подробного и тщательного описания всех чувств, входящих в состав страсти, именуемой любовью», Стендаль считал возможность исцеляться от любви. По-видимому, и все исследование было предпринято для самоисцеления от безнадежной великой любви (grand amour) к итальянке – ожившей красоте с полотен Леонардо да Винчи.

Рассмотрим детальнее семь периодов настоящей любви по Стендалю.

1. Восхищение.

Происходит фиксация внимания. Оно фокусируется на привлекательном объекте, и это не просто привлекательный объект, а совершенный образ. Ощущается притягивающая возможность сблизиться с объектом восхищения.

2. Фантазии.

Человек думает: «Какое наслаждение целовать ее, получать от нее поцелуй!» и т. д. Расцветают фантазии сближения. Воображение рисует красочные картины нового страстно желаемого состояния – близости с предметом любви.

3. Надежда.

Фантазии зажигают эмоции и пронизывают тело. Признаки страсти уже невозможно скрыть. Обнаженные – они беззащитны, и тем не менее нет смысла их подавлять или скрывать, а стоит только надеяться, что их заметят и ответят взаимностью.

На этой стадии возникает одна из роковых развилок любви. Стендаль убежден: «…чтобы получить возможно большее физическое наслаждение, женщине следовало бы отдаваться именно в этот момент». Но обратная сторона этой медали заключается в том, что если женщина отдается слишком быстро, то длительная любовь маловероятна, поскольку не наступает «вторая кристаллизация». Эта закономерность Стендаля совпадает с народной мудростью, рекомендующей девушке не прыгать слишком быстро в кровать, а подождать, пока в мужчине созреет любовь. В свою очередь, спустя две сотни лет нейробиологи также нашли, к собственному удивлению, подтверждение этой максимы в результате исследований концентрации гормонов привязанности, вырабатываемых в мозгу влюбленного мужчины.

4. Любовь зародилась.

Если надежда не была напрасной и встретила ответное чувство, то она становится любовью. Ее нельзя ни с чем спутать – это неутолимое наслаждение от близости любимого, ощущаемое всеми органами чувств.

5. Начинается первая кристаллизация.

Кристаллизация – это выбранный Стендалем термин-метафора для обозначения «особой деятельности ума», связывающей все испытываемые влюбленными наслаждения, а также красоты и совершенства мира с достоинствами объекта любви (независимо от того, являются ли они реальными или воображаемыми). Как говорит Стендаль, «все прекрасное и высокое в мире привходит в красоту любимого существа».

На кристаллизацию работает сама природа наслаждения. Если задаться вопросом, каким образом можно продолжительно испытывать и удерживать наслаждение от уже доступного объекта любви, то вслед за Стендалем нужно предположить, что необходимо открывать в нем все новые и новые достоинства или связывать c ним новые «красоты мира». А здесь на выручку приходят фантазии и любовные мечтания, которые, по сути, безграничны.

Следует отметить, что главный смысл метафоры кристаллизации не в уплотнении и отвердевании неких аморфных сущностей, а в преображении вещей до такой степени, что их «невозможно узнать». Более того, это может быть превращение вполне невзрачных вещей в прекрасные: «В соляных копях Зальцбурга в заброшенные глубины этих копей кидают ветку дерева, оголившуюся за зиму; два или три месяца спустя ее извлекают оттуда, покрытую блестящими кристаллами; даже самые маленькие веточки, не больше лапки синицы, украшены бесчисленным множеством подвижных и ослепительных алмазов; прежнюю ветку невозможно узнать». Подобным образом в воображении влюбленного и заурядная женщина превращается в исключительное существо.

6. Рождается сомнение.

Счастье, испытываемое в любви, настолько невероятно, что в сознание проникает червь сомнения: подлинно ли ответное чувство, насколько прочны основания этого счастья, и возникает боязнь его потерять.

7. Вторая кристаллизация.

Поиски и последующие убедительные для самого себя разрешения сомнений, среди которых главным является вопрос «Но любит ли она меня?», составляют вторую кристаллизацию.

Вторая кристаллизация отличается высоким накалом чувств и мысли, а ставки запредельно высоки: на кону порой сама жизнь. Здесь необходимо отбросить, а точнее, мучительно пережить сомнения в том, что любовь взаимна, поскольку все естество кричит, что объект любви незаменим, что «только она одна во всем мире» даст так необходимое влюбленному «наслаждение» (за этим гедоническим словом, конечно, теснятся более глубокие смыслы).

На этом разум влюбленного не сразу успокаивается. Он продолжает придирчиво инспектировать вновь обретенные убеждения («величайшие доказательства»), сложившиеся в результате обнаружения совершенств возлюбленной, признаков ответного чувства и оснований взаимной любви. И горе тому, кто обнаружит ошибку или «неверное умозаключение», – грозди кристаллов разрушаются, любовь подвергается сомнению.

Мысли Стендаля о любви, выявление ее закономерностей можно, без сомнения, отнести к великим открытиям XIX века, опередившим свое время. Однако и до, и после Стендаля любовь воспринимали и будут воспринимать главным образом по ее внешним признакам лишь как одержимость, манию, помрачение рассудка, сопровождаемое большим или меньшим «щекотанием чувств». Сравните, например, эти разделенные двумя с половиной тысячами лет стихи о любви:

 
По́том жарким я обливаюсь, дрожью
Члены все охвачены, зеленее
Становлюсь травы, и вот-вот как будто
С жизнью прощусь я.
 

Сафо (полвека до н. э.)

 
Душа полна стыда и страха,
Влачится в прахе и крови.
Очисти душу мне от праха,
Избавь, о, Боже, от любви!
 

Д. Мережковский (начало XX в.)

Стендаль разглядел в любви сложное взаимодействие восторга страсти, смятения чувств и терзаний разума, а также выявил закономерности их кристаллизации в любовь. Он был убежден в том, что «всякая любовь, которую случается наблюдать на земле, рождается, живет и умирает или возвышается до бессмертия, следуя одним и тем же законам».

Насколько размышления над законами любви Стендаля, как он на это рассчитывал, могут помочь в исцелении душевных страданий, вы теперь можете при случае убедиться сами.

Мы же из прогулки по периодам любви со Стендалем в дальнейший путь возьмем для обдумывания загадку необходимости второй кристаллизации. При этом вопрос о, казалось бы, избыточных этапах зарождения любви не следует упрощать, чтобы не попасть в ловушку провокационной казуистики Мефистофеля. Помните?

 
К чему так сразу – взять и насладиться?
Утеха, право, тут не велика.
Не лучше ли пойти путем интрижки;
Увлечь ее, водить и так и сяк,
Как учат нас иные книжки?
 

И, не осознав, что за паузой интрижки может скрываться подготовка души к любви, как Фауст, не брякнуть: «Мой аппетит хорош и так».

Сомнения и потребность во второй кристаллизации (периоды 6 и 7) могут внезапно возникать из небытия неоднократно на протяжении жизни влюбленных.

В самый день свадьбы на Левина «нашло странное чувство. На него нашел страх и сомнение, сомнение во всем». Он мчится к невесте, чтобы из первых уст получить ответ на свои ужасные сомнения: «Я думаю, что ты не можешь любить меня. За что ты можешь любить меня?» Левина нельзя считать наивным человеком, но, получив ответ Кити, что «она любит его за то, что она понимает его всего, за то, что она знает, что он должен любить, и что все, что он любит, все хорошо», он успокаивается – «и это показалось ему вполне ясно».

Вполне также ясно и то, что, когда Левин, идя по жизни, будет открывать новые горизонты и обретать новые смыслы, у него снова могут возникнуть вопросы: любят ли его теперь и за что? Задаст ли он опять вопросы своей жене или сам прочтет ответы в ее глазах и жестах? Сможет ли Кити уже в других обстоятельствах дать ему явные или неявные уверения в том, что «она понимает его всего», или же эта счастливая семья станет «несчастлива по-своему», как проницательно определил такую возможность Лев Толстой в романе «Анна Каренина»?

Завершая рассмотрение открытий Стендаля, нужно отметить, что, хотя у него отсутствует прямое описание процессов трансформации самого влюбленного, можно предположить, что они в той или иной форме подразумеваются при переходе любви из одной стадии в другую. Вряд ли процесс кристаллизации, совершающийся между ним и возлюбленной, может осуществляться в сознании неизменного «Я» влюбленного, пребывающего в своей скорлупе и до, и после встречи с объектом любви.

Первые пять периодов любви по Стендалю можно легко угадать в изящном стихотворении Валерия Брюсова:

 
Мы встретились с нею случайно,
И робко мечтал я об ней,
Но долго заветная тайна
Таилась в печали моей.
 
 
Но раз в золотое мгновенье
Я высказал тайну свою;
Я видел румянец смущенья,
Услышал в ответ я «люблю».
 
 
И вспыхнули трепетно взоры,
И губы слилися в одно.
Вот старая сказка, которой
Быть юной всегда суждено.
 

Можно также заметить, как точно молодой двадцатисемилетний Иван Тургенев указал на развилку, стоящую перед любовью на стадии второй кристаллизации, в следующем стихе из поэмы «Андрей»:

 
Любовь рождается в одно мгновенье —
И долго развивается потом.
С ней борется лукавое сомненье;
Она растет и крепнет, но с трудом…
И лишь тогда последнее значенье
Ее вполне мы, наконец, поймем,
Когда в себе безжалостно погубим
Упрямый эгоизм… или разлюбим.
 

Метафора кристаллизации как утверждения настоящей любви позволяет близко к сердцу представить все сложности и риски, которые ожидают эту красивую, но хрупкую вещицу в ее непростом жизненном пути.

Теперь самое время посмотреть на то, что же угрожает только что родившейся любви.

Стадии зарождения и кристаллизации любви по Стендалю