Воспоминания мертвого пилота

Глава 3

Повинуясь рукоятке поворота переднего колеса мой Ту-16-й вырулил из капонира «Поста номер 4» и, оставив за хвостом здание аэровокзала с неоновой надписью «Петропавловск-камчатский», медленно покатил между стоянками отдельной транспортной эскадрильи и бетонными укрытиями полка противовоздушной обороны. Несколько ПВОшников, на пути к своим Су-15ТМ, приветливо помахали мне рукой. Я воспринял их дружественные жесты как пожелание счастливого полёта и козырнул им левой рукой. Это было не по уставу, но сидя в командирском кресле я был повёрнут к ним левым боком и мою правую руку увидеть они бы не смогли.

В тот день мы взлетели первыми. После набора высоты маршрутного полёта я развернул самолёт и взял курс на Командорские острова. Оставив далеко внизу последний участок суши, принадлежащий Советскому Союзу, мы направились к американской границе. В моё полётное задание входила проверка противовоздушной обороны вероятного противника авиабазы Эриксон. Это был сложный комплекс упражнений, который я должен был отработать. По прямой до острова Шемаи было всего лишь тысяча километров. Но мы должны были выполнить упражнение в условиях максимально приближенных к боевым. Поэтому, вместо полёта на восток я взял курс на север и планировал подойти к американцам незамеченным по большой дуге, со стороны Аляски. На финальном отрезке полёта мне предписывалось войти в зону досягаемости крылатой ракеты К-10. Произвести её учебный пуск по американской станции радиоэлектронной разведки и раннего предупреждения о воздушной угрозе, затем дождаться когда наш самолёт будет перехвачен истребителями противника, пролететь с ними вдоль островов и вернуться на родной аэродром. На удалении триста километров от цели, я перевёл самолёт на пикирование. Снизившись до пятидесяти метров и разогнав свой ракетоносец до девятисот километров в час, мы устремились на вражеский остров. Через три минуты после снижения второй пилот запустил ракету по авиабазе. Трёхтонный миниатюрный самолёт, сорвался с подкрыльевого пилона моего самолёта, взлетел на высоту двадцать километров и оттуда, почти вертикально обрушился на американцев, уничтожив мощный радар и разбросав плиты их взлётно-посадочной полосы на сотню метров вокруг …

Конечно же у нас не было с собой никакой ракеты. Ни учебной, ни боевой. Все они лежали на нашей базе в бетонном укрытии глубоко под землёй, и были очень похожи на уменьшенную копию истребителя МиГ-15, успешно воевавшего в Корее двадцать с лишним лет назад.

Пролетев полсотни километров над водой я увидел пару истребителей-перехватчиков, стремительно приближавшихся к нам. Маленькая военная игра закончилась. Наш самолёт был обнаружен и, теоретически, сбит. Штурман отметил на полётной карте место где мы увидели американцев, а я вывел обороты двигателей на максимальный режим, перевёл самолёт в набор высоты и включил автопилот.

Самолёты-истребители пронеслись мимо нас, круто развернулись, и зависли над левым и правым крылом нашего ракетоносца.

– Штурман, записывай, – сказал я по внутренней связи навигатору. – Через четыре минуты после учебного пуска ракеты мы были перехвачены парой Углов Пятьсот двадцать пятой истребительной эскадрильи. Бортовые номера самолётов: Ноль-ноль- восемь и…

Я вопросительно посмотрел на правого лётчика.

– Ноль-ноль-девять, – добавил мой помощник разглядывая истребитель зависший над правым крылом.

– Принадлежность эскадрильи определена по эмблеме нанесённой на переднюю часть фюзеляжа под кабиной пилота.

– Что там нарисовано? – услышал я голос второго штурмана.

Бедняга сидел в своей кабине как в железном мешке и не мог видеть ничего вокруг, за исключением своих приборов.

– Морда грустного бульдога с зелёными глазами и пластырем, крестом наклеенным на лоб. Два клыка торчат изо рта. Левый золотой. На шее ошейник с металлическими шипами.

– Командир, неужели ты помнишь наизусть номера эскадрилий и определяешь принадлежность самолётов по их эмблемам? – в голосе второго штурмана легко были уловимы нотки недоверия и восхищения одновременно.

– Я бы хотел обладать такой памятью, – честно ответил я. – Но всё гораздо проще. Под мордой бульдога синей краской жирно написано: 525 ти эйч ФАЙТЕР СКю. Что в переводе и означает то, что я перед этим сказал.

Сопровождаемые американскими перехватчиками мы набрали высоту маршрутного полёта. Пилот ведущего истребителя поприветствовал меня отданием воинской чести и знаком попросил открыть наш бомболюк. Я уменьшил скорость полёта и передал по внутренней связи его просьбу штурману. Когда загорелась зелёная лампочка «Бомболюк открыт», я показал американцу поднятый вверх большой палец левой ладони сжатой в кулак. Этот международный жест он понял правильно. Соскользнул под фюзеляж нашего самолёта и, убедившись, что в бомболюке у нас как всегда пусто, занял свое место над левым крылом.

Примерно полчаса мы пролетели вместе. На рубеже сто километров на запад от острова Атту я помахал американцам рукой и взял курс в сторону Камчатки. Пара Ф-15-х ускорилась, обогнала нас и с разворотом ушла вниз.

«Всё, – с облегчением подумал я. – Первое боевое задание выполнил успешно».

Летим домой. Нервное напряжение спало. Я окунулся в воспоминания о только что проведённом отпуске.

Два месяца назад, получив отпускные билеты из рук начальника штаба, мы всем экипажем в тот же день вылетели во Владивосток. Дальше наши дороги разошлись. Ребята разъехались по родственникам, а я поселился в самом центре города на улице Ленинской, в гостинице с героическим названием «Челюскин». Объектом моего пристального внимания стала дискотека местного медицинского института. После двух недель пьянок со студентками, переспав почти со всем женским полом лечебного факультета, я неожиданно натолкнулся на абсолютно твёрдый отказ одной будущей врачихи провести очаровательную ночь любви где-нибудь в удобном месте. Это настолько обескуражило меня, что я больше не мог думать ни о ком другом, кроме как об отказчице.

«Как это так, – рассуждал я бредя ночью по Партизанскому проспекту в направлении центра города. – Мне, боевому морскому лётчику, говорят: «Нет.» Я этого слова от женщин ещё не слышал и, самое главное, слышать не хочу.»

Но красавица оказалась упрямее и умнее меня, в результате чего к середине моего отпуска мы официально поженились. Было ещё одно обстоятельство, повлиявшее на моё поспешное решение. Ее отец был начальником береговой обороны Тихоокеанского флота и, хоть к авиации он не имел никакого отношения, носил гордое звание контр-адмирала, а их на флоте было не так уж и много.

До сознания дошёл голос штурмана:

– Командир, рубеж снижения.

Коротко ответил ему:

– Понял. Приступаем к снижению.

Отклонил штурвал от себя. Опуская нос самолёта, одновременно уменьшил обороты двигателей до положения «Малый газ». В кабине сразу стало намного тише. Взглянул на второго пилота. Тот как смотрел на океанские льдины в боковую форточку, так и остался безучастным к полёту.

«Тоже о чем-то вспоминает или уснул упёршись лбом в стекло», – подумал я и мысленно вернулся во Владивосток.

Вторая половина отпуска совпала с нашим медовым месяцем. Ехать в свадебное путешествие мы не собирались. Приближающаяся зимняя сессия не давала моей молодой жене даже недели свободного времени. Тесть и тёща переехали в свой загородный дом, предоставив нам полную свободу. Почти всё время мы проводили в постели, чередуя чтение Олиных лекций с практическими занятиями по более глубокому и всестороннему изучению человеческого организма. Особое внимание мы уделили разнице строения тел мужчины и женщины. И хоть великих открытий сделать нам не удалось, удовольствие от процесса учёбы было получено обеими сторонами.

От приятных воспоминаний я невольно заулыбался.

– Командир, у меня экран бортового локатора погас.

Услышал я голос штурмана.

«Удивительно, но звук проник через кожу шлемофона, а не через наушники самолётного переговорного устройства».

Я посмотрел на приборную доску. На ней было около тридцать приборов, но сейчас меня интересовали только два из них, расположенные на центральной её части. Это приборы показывающие частоту вращения роторов левой и правой силовых установок. Стрелки обоих подрагивали на отметке оборотов авторотации.

«Значит оба двигателя не работают», – сделал я вывод.

Проверил показания мгновенного расхода топлива. Так и есть, движки стоят.

– Отключить все потребители электроэнергии! – закричал я двум штурманам и второму пилоту.

Затем посмотрел на рычаги управления двигателями и сразу всё понял.

Восемь минут назад, перед снижением с десяти тысяч метров, переводя двигатели из положения «Крейсерский режим» на «Малый газ», я затянул их немного дальше, в положение «Стоп». Не проконтролировав показания приборов, снизился до трёх тысяч метров. За это время, работающее авиационное оборудование, и прежде всего мощный излучатель бортового локатора, полностью разрядили аккумуляторные батареи.

Попробовал запустить двигатели от кнопки «Запуск двигателей в воздухе». Никакого эффекта.

На старых моделях Ту-16-х не был установлен «Замок полётного малого газа», предотвращающий беспрепятственный перевод рычагов управления двигателями во всем их диапазоне и я, погружённый в свои приятные воспоминания, по ошибке сам выключил оба двигателя.

Проектируя этот тип самолёта в начале пятидесятых годов, сталинские авиаконструкторы не предполагали, что через сорок лет лётчики в полёте будут думать не об оборотах ротора двигателя в секунду, а об оборотах женского таза в минуту.

Меня убить было мало. Вода приближалась всё быстрее и быстрее, а я даже сигнал бедствия подать не мог. Радиостанция не работала. Прыгать с парашютами уже поздно. Да и бесполезно. Потому что, выбравшись из ледяной воды в индивидуальную резиновую лодку, при температуре воздуха минус четыре градуса, прожить удалось бы не больше двух часов. Внутри меня все похолодело.

«Чёрт, это же конец. Я ведь на воду никогда не садился. Что будет, если перед приземлением я неправильно оценю расстояние от самолёта до поверхности моря? Глупый вопрос. Что будет? Что будет? Любой лётчик тебе скажет, что будет. Мы взмоем без тяги двигателей на восемь-десять метров над водой, а затем, потеряв скорость, рухнем на воду. При всей своей кажущейся мягкости и текучести она окажется для нас жёстче бетона. Фюзеляж треснет вдоль заклёпочных швов, плоскости и хвостовое оперение сразу отлетят в стороны, позвоночники членов экипажа, не выдержав вертикальной перегрузки, противно хрустнут, разрывая спинной мозг в нескольких местах. И мы быстренько пойдём ко дну, в ясном сознании и с парализованными конечностями».

Картина вырисовывалась не завидная. Сердце сдавил страх. Плечи самопроизвольно передёрнулись и к горлу подкатила тошнота. Я посмотрел на правого лётчика. Лейтенант вцепился в штурвал так, что пальцы под ногтями стали белые как мел. Его бледное лицо покрывали крупные капли пота.

«Во, парадокс. Ни кровиночки на лице, а он мокрый как из парной вышел. Интересно, я также выгляжу или ещё хуже?»

Это мысль вытеснила из моей головы собственные переживания.

Я взялся за штурвал, слегка качнул его влево-вправо и в полной тишине спокойным голосом сказал своему помощнику:

Отпусти.

Он убрал руки на колени и закрыл глаза.

«С жизнью прощается», – успел подумать я, стараясь выбрать место для посадки более-менее чистое от льдин.

Перед самой водой потянул штурвал на себя. Самолёт уменьшил скорость снижения, фюзеляжем коснулся воды и, топя отдельно плавающие льдины стеклянным носом штурманской кабины, заскользил по поверхности Тихого океана.

Приводнение прошло удачно. Теперь главное было как можно быстрее покинуть самолёт.

Пока я занимался посадкой, два штурмана, покинув свои рабочие места, встали между мной и правым лётчиком в ожидании открытия аварийных люков. Люки находились за нашими спинами на потолке кабины. Как только самолёт остановился, мы со вторым пилотом отъехали в своих креслах назад и почти одновременно сбросили люки. Я выбрался из кабины первый и не дожидаясь пока правый лётчик поможет штурманам взобраться на фюзеляж побежал к хвосту самолёта.

Автоматическая система выброса надувного плота сработала исправно. От баллона сжатого воздуха, входившего в комплект коллективного спасательного средства, оранжевый домик надулся и плавал рядом с самолётом. Я достал из комбинезона нож, отрезал шёлковую верёвку, удерживающую его от свободного плавания, намотал её себе на руку и, подтягивая плот за собой, пошёл к носу самолёта.

Три члена экипажа стояли у кабины и готовились спускаться с фюзеляжа на крыло. Лёгкие волны изредка перекатывались через его поверхность. На переохлаждённом металле образовалась тонкая ледяная корка. Только я подумал о том, какую серьёзную опасность представляет гладкий и скользкий алюминий, как на крыло спрыгнул правый лётчик. На покатой плоскости его ноги выскользнули из-под тела. Он упал на спину. Покатился по крылу вниз. Взмахнул несколько раз руками, пытаясь хоть за что-то зацепиться и с криком отчаяния ушёл под воду. Зимняя меховая куртка, тёплый комбинезон и высокие кожаные сапоги на собачьем меху не оставили ему ни одного шанса хотя бы на несколько секунд удержаться на поверхности.

Поражённые увиденным, мы неподвижно стояли у открытого верхнего люка кабины до тех пор, пока стук металла по стеклу не вывел нас из оцепенения. Это стрелок и радист рукоятками своих пистолетов пытались разбить боковое стекло задней гермокабины. Входной люк хвостового отсека, где находились два прапорщика, открывался вниз. Сейчас он был как минимум на метр под водой. Открыть его не было никакой возможности ни нам снаружи, ни им изнутри. В аварийной обстановке они должны были выпрыгнуть с парашютами, но без моей команды делать этого было нельзя, а после отказа внутренней радиосвязи я такой приказ отдать уже не мог.

Перепуганные гибелью правого лётчика два оставшихся в живых штурмана и я, помогая друг другу, осторожно спустились на крыло. Затем мы подтянули плот как можно ближе к самолёту и я приказал штурману-оператору первым прыгать в него. Лейтенант, прибывший всего лишь месяц назад служить в мой экипаж, обречено посмотрел на меня и без разбега прыгнул.

Хорошо оттолкнуться от скользкого крыла было невозможно. Штурман-оператор не долетел до намеченной точки приземления всего несколько сантиметров, ударился ногой об упругий резиновый борт и упал в воду. Погружаясь в волну, ему всё же удалось поймать руками тонкий трос, опоясывающий плот. Через пару секунд, когда он снова появился на поверхности, штурман-навигатор упал на колени и схватил своего молодого коллегу за воротник лётной куртки. Он не дал лейтенанту опять уйти под воду. Я подтянул за верёвку наше спасательное средство вплотную к задней кромке крыла и мы помогли бедняге сначала сесть на закрылок, а затем перевалиться в плот.

Пока мы боролись за жизнь оператора бортового оружия, самолёт медленно погружался в океан. Волны больше не перекатывались через крыло, ледяная вода омывала наши сапоги чуть ниже колен. Забравшись вслед за мокрым штурманом в надувной домик, мы с навигатором принялись интенсивно грести короткими алюминиевыми вёслами, стараясь уплыть от самолёта как можно дальше.

Когда плот проплывал мимо хвостовой кабины, я увидел, как стрелок и радист, надеясь разбить стекло, стреляют в него из пистолетов. Оглушённые грохотом выстрелов, звучавшими в крохотной кабине как артиллерийская канонада, оба прапорщика имели совершенно озверевший вид и казалось, что они стреляют в нас. Мне стало страшно. Я отвёл взгляд от их лиц и, продолжая грести, сказал штурманам:

– Они же знают, что остекление их кабины не пробиваемо для двадцатимиллиметровой автоматической пушки. Оставили бы лучше патроны, чтоб застрелиться. А то ведь умрут мучительной смертью от удушья.

– Их смерть, как и смерть правого лётчика, будет на твоей совести, командир, – ответил мне навигатор.

– Ты греби сильнее. Самолёт с минуты на минуту уйдёт под воду, и наш плот может быть легко увлечён за ним в воронку. Мы должны отплыть от этого места как можно дальше. А о совести говорить будем потом, – сказал я и, подумав добавил. – Если выживем.

Второй штурман в наш разговор не вмешивался, он лежал, обхватив ноги руками, и мелко дрожал. Мы были уже метрах в тридцати от места приводнения, когда покинутый нами воздушный корабль стал поднимать нос всё выше и выше и, встав почти вертикально, резко ушёл под воду. Огромные пузыри воздуха, лопаясь, породили высокую волну. Я вовремя застегнул резиновую дверь плота. Нас подняло вверх, затем опрокинуло вниз, и море, приняв в жертву трёх членов экипажа из шести, опять успокоилось.

Теперь мы должны были экономить силы и ждать.

Наша судьба была в руках оператора радиолокационной станции дальнего обнаружения. Я был уверен, что он следил за нами и незамедлительно доложил об исчезновении отметки нашего самолёта с экрана радара. Я представил себе, как после его доклада все силы флота будут искать нас и обязательно найдут. Я сказал об этом штурманам. Мокрый штурман-оператор мрачно ответил на это:

– Хрен они нас найдут.

А его старший коллега, с горечью в голосе, мягко возразил ему:

Найти-то нас найдут, но когда?

Глава 4

Мы не знали тогда, что оператор радиолокационной станции младший сержант Константин Елизаров был занят совсем другими делами. Двадцатилетний деревенский парень плевать хотел на самолёты, корабли и воинскую службу в целом. Он отправил своего напарника на обед в матросскую столовую.

– Обед для меня принесёшь сюда. Смотри чтобы он не остыл, а то опять на камбуз пойдёшь. Понял салага? – строго спросил он матроса первогодку.

– Понял, – нехотя ответил тот.

– Не «понял», а «так точно, товарища младший сержант». Повтори.

– Так точно, товарищ младший сержант, – нехотя промямлил матрос.

– И ещё вот что, – смягчив тон сказал Костя своему подчинённому, – Ты назад не сильно торопись.

Оставшись в одиночестве на своем боевом посту он тут же позвонил в гарнизонную телефонную станцию своей знакомой телефонистке.

Света, – сказал Елизаров, – быстро беги ко мне, я минут сорок буду один.

Три года назад Светлана Мухина служила во Владивостоке. Её отец был командиром батальона связи, который обслуживал штаб Тихоокеанского флота на Корабельной набережной. После окончания средней школы девушка категорически отказалась продолжать учиться, и как родители не уговаривали её попробовать поступить в один из Владивостокских институтов, она осталась верна своему решению. Отцу Светланы не составило большого труда устроить бойкую дочь на телефонный узел связи служить под своим присмотром.

Примерно через год после этого на очередном утреннем построении батальона на крохотном плацу между высоткой штаба и Домом офицеров Флота командир представил всему личному составу двадцатидвухлетнего лейтенанта Виктора Фёдорова, прибывшего в воинскую часть 35768 для дальнейшего прохождения воинской службы.

Виктор вырос в семье строителя. В юношеские годы отец часто брал его с собой по воскресеньям строить дачи в пригороде Иркутска и молодой человек очень быстро оброс мужской мускулатурой. Особенно сильными у него были кисти рук. Здоровавшимся с ним людям иногда казалось, что Федоров может раздавить кирпич своей ладонью. Эта сила придавала ему внутреннюю уверенность зачастую граничащую с наглостью. Холостой офицер был назначен командиром узла связи.

В дополнение к своим внешним данным, новенький лейтенант обладал живостью ума, был хорошим рассказчиком и знал неимоверное количество анекдотов. Очень скоро почти все девушки-телефонистки, служившие под его командованием, были влюблены в него. Не была исключением и Светлана. Не прошло и месяца, как Виктор стал постоянным гостем семьи подполковника Мухина. Взаимоотношения молодых возлюбленных развивались стремительно. Самолюбию лейтенанта льстило, что командирская дочь каждый обеденный перерыв проводит в его служебном кабинете, лёжа с ним на кожаном диване или сидя на его коленях. Света уже мечтала о свадьбе и дальнейшей счастливой семейной жизни. Ничего, казалось, не могло помешать их счастью. Но её планы рухнули всего за одну минуту.

На очередном семейном ужине за столом сидели Света, её младшая сестра Оксана, их родители и Виктор. Красавец лейтенант, подняв бокал вина, предложил выйти за него замуж.

Но не Свете, как она этого ожидала, а её младшей сестре. Оксана радостно захлопала в ладоши, обняла жениха за шею и, поцеловав его в щёку, ответила согласием.

Слёзы заблестели в глазах Светланы.

– Ты чего? – спросил, улыбаясь, отец.

– Это от радости за сестру, – смахивая пальцами солёные капли, ответила она.

Опешившие родители молча посмотрели друг на друга. Они не знали, что связь Виктора и Светланы зашла далеко, но предполагали, что лейтенант приходит к ним в гости для встреч с их старшей дочерью.

Лейтенант был не только умён, но и расчехлив. Когда начальник штаба батальона связи впервые представил Федорову его подчинённых, он ничем особенным не выделил Светлану среди других девушек. Однако, когда он узнал, что полненькая, весёлая телефонистка – дочь его непосредственного начальника, его отношение к ней резко изменилось. Вскоре Виктор стал жалеть о своей поспешности. Как выяснилось Светлана имела неуравновешенный характер и почти не поддавалась управлению. Её желания были всегда выше, чем необходимость. Иногда доходило даже до того, что лейтенант опаздывал на построения личного состава части только потому, что по мнению Мухиной, он мало её сегодня целовал. Вскоре такое поведение девушки надоело лейтенанту. Но разорвать свою связь со Светланой он не мог. Ведь в случае прекращения свиданий с командирской дочкой о продвижении по службе можно было забыть. Ему стало казаться, что он попал в тупик. Он лихорадочно искал выход из затруднительного положения и нашёл его тогда, когда впервые пришёл в гости к Мухиным домой. В тот день, в узком семейном кругу, отмечалось восемнадцатилетние Оксаны. Виктор танцевал с именинницей весь вечер, но родители сидящие за празднично накрытым столом не придали этому значения.

С того дня, младшая сестра каждый вечер под предлогом походов в кино и на танцы с подругами, встречалась с ним. Федоров просил её сохранить их встречи в секрете, объясняя это нежеланием быть объектом сплетен своих сослуживцев. На самом деле он боялся, что Света узнает о его встречах раньше, чем Оксана будет готова выйти за него замуж.

Тайно встречаться с Оксаной становилось для Виктора всё опасней и опасней. Сослуживцы могли случайно увидеть их в городском парке или одном из уютных кафе города, а ещё хуже этого – его юная возлюбленная в любой день могла похвастаться своей сестре о том, какой у неё замечательный любовник. И тогда скандала избежать вряд ли бы удалось. Виктор считал дни. Он знал, что со дня на день девушка прибежит к нему на свидание перепуганная новостью, услышанной от доктора. Её беременность будет его козырной картой.

И вот вчера бледная от переживаний Оксана, опасающаяся негативной реакции своего кавалера, сообщила давно ожидаемую им новость. Виктору даже не пришлось разыгрывать радость. Он сделал ей предложение заключить с ним законный брак и сказал, что повторит его завтра при её родителях.

И вот помолвка состоялась.

Утром следующего дня в кабинете начальника узла связи разразилась буря.

– Как ты мог? – кричала на Федорова Светлана. – Ты предатель. Ты уверял меня в любви. Днём ты говорил слова нежности лёжа со мной на этом диване, а по вечерам таскался с Оксаной.

Рыдания прервали её речь. Она трясущимися руками закрыла лицо и не скрывая эмоций расплакалась. Рыхлое тело молодой женщины вздрагивало, а пухлые губы шептали проклятия в адрес Виктора в вперемежку со словами жалости к самой себе. Всхлипнув несколько раз Света неожиданно подняла голову и сквозь слёзы огляделась вокруг. Между диваном, на котором она сидела, и сейфом с документацией приютилась простенькая армейская тумбочка. На ней лежала полная окурков металлическая пепельница и стояла настольная лампа с грибообразным сиреневым абажуром. Ловко схватив пепельницу правой рукой брошенная любовница бросила её в голову Виктора. Сидевший за своим рабочим столом лейтенант увернулся, пепельница пролетела мимо его виска и ударилась в стеклянную дверцу книжного шкафа. Тёмно-синий китель офицера покрылся серым сигаретным пеплом, а осколки разбитого стекла запорошили давно никем не читаные тома вождя мирового пролетариата, стоявшие на всех полках шкафа.

– Подлец, – прорычала женщина, разочарованная тем, что промахнулась.

Она хотела бросить в Виктора настольную лампу и рванула её двумя руками на себя, но электрический шнур оказался слишком коротким и прочным. Штыри штепсельной вилки погнулись, но гнездо розетки не покинули. Не справившись со старенькой лампой Света в сердцах бросила её на пол.

Виктор понял, что отмолчаться ему не удастся и пассивная оборона вряд ли приведёт его к миру со свояченицей. Он стряхнул с кителя пепел и несколько окурков, поднялся со своего кресла и подошёл к девушке. Не дожидаясь, когда Виктор приблизится к ней вплотную, Светлана сделала несколько шагов ему навстречу и забарабанила по его груди своими кулаками. Федоров поймал одной ладонью кисти её рук, она дёрнулась два или три раза, пытаясь освободиться от железных тисков, но только сделала себе больно.

– Дурёха, не горячись так, – тихо произнёс Виктор. – Мой брак с Оксаной никак не повлияет на наши с тобой отношения. И даже наоборот. Мы будем продолжать встречаться на службе и ловить каждый удобный момент у тебя дома.

Пока Светлана обдумывала слова Федорова, хлюпая носом при каждом вздохе, лейтенант отпустил ее руки, обнял девушку за талию, нежно поцеловал в губы и повалил на стоящий за её спиной кожаный диван.

Стоящие за дверью кабинета подруги-телефонистки старались не упустить ни одного слова в подслушиваемом ими разговоре. Услышав скрип старого служебного дивана, они, неодобрительно покачав головами, разошлись по рабочим местам. Общее мнение всех девушек выразила Светланина лучшая подруга Вика: