Таргитай

– А почему у обоих синяки на лице? – спросил Кодлан сурово. – Да и тут стены тряслись, а они, оказывается, пьянку устроили!

– Это по древнему артанскому обычаю, – пояснил Мирозар, виновато разведя руками. – Кто не верит, тому, мол, в морду, в морду. Старый артанский обычай. Дикий народ! Что с них взять.

– Хвала богам, таких обычаев нет у нас, – пробормотал Кодлан. – Меня бы тогда ещё в младенчестве закопали – я ж с детства никому не верю.

За спиной у воеводы затопали, в спину ударила волна перегара.

Он обернулся, рядом с ним вздрогнул конюх и поспешно ретировался.

Богатыри прошли мимо Кодлана, который изо всех сил старается держать лицо равнодушным, окаменевшим. Альгарон хлопнул его по плечу, едва не вогнав седовласого воеводу по колено в землю. Тот поморщился от резкой боли.

Таргитай тут же дружески хлопнул его по другому плечу, и воеводу тряхнуло опять. Он едва не завыл – оба плеча еще не отошли от недавнего ранения в схватке с куявами, когда он защищал рубежи.

У выхода из конюшни Таргитай с Альгароном остановились, слегка покачиваясь от выпитого, пристально посмотрели друг другу в глаза.

– Запомни, – прогудел Альгарон, но голос предательски дрогнул, – ежели обидишь князя или Ладомиру… то вернёмся и продолжим. И пусть она сама выберет себе мужа! Достойного, лучшего, сильнейшего! Того, кто сможет больше всех выпить и сожрать! Это женщинам важнее всего! Я – именно такой, и от меня получатся сильные, здоровые дети! Уразумел?

– И ты запомни, – кивнул Таргитай, – Ладомира – краше всех на всём белом свете! Ежели выберет тебя, не смей обижать! Иначе приеду и расскажу такого, во что ты ни в жизнь не поверишь! Я знаешь, сколько всего повидал в странствиях! У тебя морды не хватит, чтобы бить в неё по твоим артанским обычаям.

Выйдя из конюшни, они нетвёрдой походкой направились в разные стороны. Солнце уже перебежало на другой конец неба, палит так, что по затылку и вискам сползают крупные, как жуки, капли пота.

Кодлан смотрел, как варвар топает в сторону детинца. У Таргитая из-под ног с воплями выскакивают перепуганные куры, а мужики и бабы из челяди, что снуют туда-сюда по широкому двору, спешно дают дорогу. Воевода осуждающе покрутил головой, затем со злостью плюнул ему вслед.

Глава 7

Зайдя в княжеский терем, дудошник понял, что не может вспомнить дороги в свои покои. На его везенье, мимо проходила молодая служанка. Сарафан подчёркивает стройную фигуру, по спине струится толстая черная коса. В озорных очах горят огоньки.

– Эй, ты, – простецки позвал Таргитай, останавливая. – Идём ко мне в покои.

Девка тут же зарделась, на щеках образовались ямочки. Она смерила взглядом могучую фигуру богатыря, его сильные мужские руки. Взгляд девичьих глаз скользнул по рубахе до узкой, как её рука, талии и непроизвольно спустился ниже. По лицу разлилось мечтательное выражение.

– Богатырь желает, чтобы я взбила постель? – спросила она. – Так я завсегда готова!

– Просто проводи меня в покои, – вздохнул певец. – Я … я дорогу забыл.

Девка прыснула, но с улыбкой двинулась вперёд, маня певца вслед за собой.

– Как тебя звать? – спросил Тарх, пока девушка вела его по бесконечным коридорам. У каменных стен горят светильники, даром, что ещё день и в сводчатые окна бьют яркие солнечные лучи.

От светильников исходит аромат диких трав, масел, которых Таргитай никогда раньше не чуял. Да и мужчина не должен разбираться во всяких там маслах да притирках, его дело защищать и добывать, а запахи – удел женщин. Правда от этих ароматов кровь стала быстрее бежать по жилам, а лёгкую усталость посиделок с Альгароном как рукой сняло.

– Меня звать Миланою, – проговорила девушка. Из ее улыбки исчезла робость, взгляд служанки не отрывается от невра. На лице такое выражение, будто не по коридору с ним идёт, а он мнёт её на сеновале у конюшни.

– Как тебе тут живётся, Милана? – полюбопытствовал Таргитай. – Кологор не обижает?

Девушка улыбнулась, продемонстрировав ровные белые зубы, и повела вверх по широкой лестнице.

– Да как же может при таком-то князе плохо житься? – ответствовала она. – За ним, как за каменной стеной. Мы все, да и княжество, в его надёжных дланях.

Милана оглянулась по сторонам, но на лестнице ни вверху, ни внизу больше никого. Лишь с соседнего поверха доносится шум – голоса стражников. Остановившись, девушка повернулась к Таргитаю, который тоже встал, как могучий дуб посреди поля, загородив собой проход от стены до стены, и теперь ни пройти, ни проехать.

– Князь-то наш, говорят, заговорённый, – прошептала Милана, доверительно подавшись вперёд. – Простое оружие не может ему навредить.

Она заметила, что стоит слишком близко к золотоволосому богатырю, заглядывает в его бездонные голубые глаза и вздрогнула от странного чувства, что будто вдруг очутилась в вирии, а вовсе не возле сильного и надёжного мужчины, который и приласкает, и защитит. Чтоб заглянуть ему в глаза, приходится запрокидывать голову. Таргитай нависает над ней, как скала.

Милана чуть отстранилась, но по телу всё равно прокатилась жаркая волна, мелькнула мысль, что вот как бы остаться с этим богатырём наедине, позволить ему то, что силой берут лишь пьяные гридни на сеновале.

– Как это – заговорённый? – переспросил певец удивлённо. – Байки это всё!

Милана от обиды надула губки.

– Ничего и не байки! – зашептала она. – Я сама слышала разговор приезжих гостей, что наш маг Радомир сотворил над ним магический ритуал. И теперь князя не убьёт ни меч, ни секира, ни копьё. Вот он какой, наш светлый князь!

Губы служанки раздвинулись в гордой улыбке, она подбоченилась, мол, это такая честь служить такому правителю.

Девка вдруг спохватилась, что стоит слишком близко к этому могучему витязю и прямо посреди кремля, как бы кто не увидел, и быстро пошла дальше.

Таргитай двинулся за ней широкими шагами, и снова вокруг потянулись залы, лестничные переходы, коридоры, где иногда встречались чванливые бояре или княжеские гридни, отроки, спешащие по неотложным делам.

Наконец, показалась знакомая дверь. Милана остановилась возле неё, закинула за спину косу, что выбилась вперёд, на её крепкую грудь.

– Может, доблестный Таргитай желает, чтобы я взбила постель? – сказала она, зардевшись и опустив глаза. – Ты – гость князя, я обязана исполнять любые твои прихоти…

– Да, – радостно кивнул Таргитай. – Ты в самом деле можешь… удовлетворить одно моё желание… гм… мужскую потребность.

Глаза девушки томно заблестели, сочные губы приоткрылись.

– Тебе стоит только приказать… богатырь…

– Принеси жареного поросёнка с кухни. И ещё чего-нибудь поесть. Тащи всё, что найдёшь. У меня сегодня был долгий разговор с вашим Альгароном. Кулаки у него крепкие, и в морду даёт неслабо. Нормальный парень, могли бы дружить! Только вот после этих посиделок так жрать хочется, что аж переночевать негде.

В животе у певца громко квакнуло. Он виновато улыбнулся, развёл руками.

– Вот видишь, Милана. Так что принеси еды. И побольше!

Девушка дёрнулась, как от пощёчины, лицо приняло холодное выражение. Глаза мечут молнии.

– Как прикажете, господин, – молвила она, и дудошнику показалось, что сладкий голос сменился змеиным шипением. – Я всё принесу.

Она развернулась и ушла, демонстративно виляя широкими бёдрами – пусть этот дурак, этот бесчувственный стоеросовый дурень с башкой, набитой соломой, видит, чего лишился!

***

Едва переступил порог комнаты, как вздрогнул от неожиданности – навстречу с лавки поднялась… княжеская дочь. У невра широко распахнулись глаза, он непроизвольно застыл на месте.

– Ладомира, – пробормотал Таргитай неловко, но почувствовал, как губы расползаются в счастливой улыбке.

Княжна улыбнулась, сияя лучистыми карими глазами. Певцу показалось, что в каждом из них светит солнце. Богатое платье из красной ткани ей впору. На груди, подчёркивая красоту девушки, ожерелье с серебряными фигурками лошадей, украшенными самоцветами. В ушах блестят золотом серьги.

– Доблестный Таргитай, – проговорила княжна негромко. – Сегодня мой отец прилюдно нас обручил. Это великая честь для тебя и радость дня меня. Быть замужем за таким отважным и сильным воином, который еще и божественно играет, пусть и на простой пастушьей дудочке…

– Я… это … гм… – замялся дудошник и от неловкости принялся ковыряться в носу. При этом накрыло сладостное чувство, он принялся ковырять усерднее, взрыхляя целые пласты, но вдруг дёрнулся, поймав на себе взгляд княжны.

Ладомира вновь улыбнулась – её это, скорее, позабавило. Она приблизилась, шелестя подолом платья по ковру, и мягким движением убрала его руку от носа. Таргитай быстро вытер перст. Спохватившись, понял, что вытер о платье княжны.

– Скоро ты станешь моим мужем и повелителем, правой рукой моего отца, – сказала она мягко, но властно. – Ты должен вести себя подобающе, Таргитай. Твои долгие странствия, в которых можно быть простолюдином, окончились. Ты будущий правитель этого княжества!

Певец слушает вполуха, не отводит взгляда от её прекрасного лица в обрамлении чёрных волос, не может налюбоваться бездонными глазами.

– Я… да… – промямлил он. – Я.. это… так… как бы … гм…

– Ничего не говори, – прошептала Ладомира, кладя указательный палец ему на губы. – Прошу, поиграй для меня. Твои песни говорят лучше всего! В них дуновение ветра, шум реки, пение соловья по утру! Слушая их тогда на пиру, я видела дивные картины, которых не зрела никогда прежде. Яркие подвиги, могучие боги, диковинные звери… Другие певцы кажутся рядом с тобой скоморохами. Их глупые песни годятся лишь для толпы. А ты… ты один смог коснуться моего сердца, вознести душу к небесам. Прошу тебя, сыграй! Сыграй для меня, Таргитай!

Руки Тарха уже отыскали за пазухой дудочку. Едва поднёс сопилку к губам, как комнату заполнили чарующие нежные звуки. Пальцы принялись зажимать дырочки, направляя звуки в нужную сторону, сплетая дивную песнь.

Перед княжной одна за другой начали разворачиваться картины… Вот семь белоснежных лебедей в далёкой стране опускаются на пустынный берег озера. Ударившись о землю, они превращаются в прекрасных девушек-сестёр. Девушки сбрасывают белые одежды, оставляют на песке крылья. Нагие и прекрасные, заходят в сияющую расплавленным золотом солнца воду.

Из зарослей осоки наблюдает могучий юный воин. Глядя на самую младшую из них, сгорает от любви и желания. Он дожидается, пока все сёстры не выйдут из воды, кроме той Единственной, которой теперь принадлежит его сердце. Девушки одеваются и, вновь обернувшись белоснежными лебедями, улетают. Младшая всё ещё плещется в тёплой, как парное молоко, воде.

Пока она не зрит, юноша крадёт одежду. Когда юная дева выходит из озера, то тщетно ищет своё платье из тончайшей ткани и лебединые крылья. Могучий богатырь появляется перед ней, признаваясь в любви, и просит стать его женой. Ведь только в этом случае он вернёт ей одежды и крылья, позволит прикрыть наготу.

– Таргитай… – голос княжны внезапно ворвался в рисуемую музыкой картину, заставив её разлететься на отдельные звуки и исчезнуть. Тарх вздрогнул и отнял сопилку от губ.

Он посмотрел на стоящую перед ним княжну, что протягивает к нему руки. Сердце принялось стучать быстрее, а дыхание перехватило.

– Таргитай! Столько магии в твоём имени… Столько волшебства в твоих песнях!

Ладомира подарила ему улыбку, в которой сплелись покорность, страсть и загадка. Её взгляд прикован к невру, глаза блестят, словно две яркие звёздочки.

– Иди же ко мне, богатырь. Поделись своим волшебством…

***

Солнце, огромное, тяжёлое, будто налитое кровью, медленно опускается за горизонт. В небе плещется багровый океан. Облака похожи на стадо раненых зверей, от которых тянется кровавый след – от одного края неба до другого.

Тут же полыхает красно-оранжевое, похожее на отблески огромного незримого костра, что горит в незримых обителях вирия.

Таргитай поцеловал княжну в набухшие, похожие на спелые вишни губы и сел на ложе. В раскрытое окно врываются багровые лучи солнца, падая на его волосы и делая их похожими на червонное золото, что струится по обнажённым плечам.

Ладомира лежит рядом, наполовину укрытая простыней. Край ткани расположился чуть ниже раазбухшего от поцелуев соска на груди. Во взгляде девушки чувствуется властность, самодовольство. Карие глаза со снисхождением смотрят в широкую мускулистую спину невра. Солнце высвечивает на ней каждый шрамик, выделяет красивые выпуклости мышц.

– Теперь перед богами мы муж и жена… Таргитай, я рожу тебе наследника, он вырастет таким же, как ты – мужественным, смелым, полным сил… Таким же красивым и бесстрашным.

Она улыбнулась.

– Теперь ты останешься со мной, а твоя голова – на плечах. Отец погорячился, когда пригрозил тебя казнить. Зато он добрый и заботливый, всё делает ради княжества и своей семьи.

Невр повернулся к княжне. На его лице счастье и облегчение, каких он давно не испытывал. То боги хотят уничтожить мир, разбив Яйцо, то мёртвые восстают из подземного мира, а потом Род даже не приглашает людей в Долину Битвы Волхвов, где собирается отдать Перо Власти – тут не до личного счастья.

Но теперь всё позади, можно расслабиться. А боговство, что ему навязали, пусть идёт к лешему. Он в боги не вызывался, хоромы в вирии не просил. Ему лишь бы дудочка, любимая женщина и бескрайнее небо над головой.

– Ладомира, – проговорил невр, глядя на прекрасную, обнажённую до пояса княжну. – Я теперь с тобой до конца жизни…

Таргитай вытащил дуду, лицо приняло умиротворённое и мечтательное выражение. Он принялся играть простую, незатейливую мелодию. Княжна заслушалась, прикрыла глаза и сладко вздрогнула. Девушка протянула руку, маня невра к себе, а другой рукой отбрасывая простынь со стройных ног.

Таргитай отложил дудочку и уже склонился над Ладомирой, как вдруг за окном раздался отдалённый шум, докатился смех. Тишину разорвали крики боли, ворвались в подёрнутые сладкой негой уши невра. Дивный и уютный мирок вокруг него с глухим звоном рассыпался на осколки.

Он вздрогнул. Оставив застывшую в томном ожидании княжну, дударь подошёл к окну с ясным чувством недоброго.

Широкий двор перед детинцем заполнен народом, ворота распахнуты, видно, что люд толпится и там: женщины, мужчины, старики. Детей взяли на плечи, чтобы лучше видели происходящее.

В центре на деревянном помосте восседает Кологор. У него за спиной знатный боярин. Рядом, держась за спиной, стоит могучий статный воин – певец узнал Альгарона по прозвищу Дикий Бер. У артанца на лице и на лбу темнеют кровоподтёки – последствия их с Таргитаем посиделок в конюшне.

Внизу помоста собрались княжеские гридни. Лица злые, смотрят по сторонам, так и хочется кого-нибудь зарубить, дать отпор, если кто посмеет броситься на князя.

В десятке шагов перед Кологором на широком столе распластался голый по пояс человек. Руки и ноги растянуты в разные стороны ремнями. Лицо заливает смертельная бледность.

Другой несчастный натянут на кол, что врыт в землю рядом с помостом. Пытаемый висит без сил, издает тихие, мучительные стоны.

Щуплый длинноволосый боярин держит развёрнутый пергамент. Откашлявшись, он посмотрел по сторонам и стал читать.

– Вор и разбойник по кличке Росомаха! Виновен в подстрекании к бунту с целью свержения нашего светлого князя! Называл князя Кологора собакой и гадиной! Да понесёт заслуженное наказание!

По небрежному знаку Кологора к привязанному на столе человеку приблизился здоровенный детина. Голову скрывает мешок с прорезями для глаз. В руке блеснул нож, здоровяк начал методично вспарывать приговорённому живот.

Привязанный истошно закричал, крик прокатился по заполненному народом двору во внезапно наступившей тишине. В толпе потрясённо ахнули.

Таргитай с жалостью смотрел, как из широкого разреза едва не вылезают внутренности. Палач методично наматывает на лезвие ножа кишку бедолаги. Тот заходится в страшном крике, силится разорвать путы, но ремни слишком крепки, удерживают надёжно. Глаза от боли и ужаса вот-вот выскочат из орбит.

У дударя передёрнулись плечи. Он отвернулся от окна и посмотрел на княжну. Девушка, сидя на ложе с царственным видом, спокойно встретила его взгляд.

– Почему твой отец так жесток? – спросил он убито. – Весь мир погряз в жестокости, каждый так и норовит причинить боль соседу! Неужели нельзя править так, чтобы князя или царя любили, без ненависти, без страха?

– Отец просто так на плаху не отправляет, – произнесла Ладомира с холодком, который прозвучал одновременно в голосе и блеснул в глазах. – Он казнит воров, предателей и изменников. А ты… ты теперь его подданный и мой будущий муж. Мы пойдём по жизни рука об руку, и тебе лучше привыкнуть к казням.

Княжна встала, пальцы ног погрузились в мягкий ворсистый ковер, и она принялась одеваться, вновь скрывая гибкое стройное тело ослепительной красоты под платьем.

Когда закончила, чёрные волосы водопадом хлынули на спину, она принялась их методично подвязывать лентой.

За окном на миг привязанный к столу пленник закричал так, что у Таргитая по спине побежали мурашки. Невр, даже не глядя, ярко представил муки несчастного и нож, который входит в худое, жилистое тело.

– Таргитай! – молвила вдруг княжна. – Ты должен сложить о моём отце песню! О том, какой он мудрый и победоносный правитель! Как защищает своё княжество, расширяет его пределы! Твои песни цепляют душу, проникают в самое сердце! Сочини – и её будет петь весь народ! Переймут странствующие сказители! Они будут восхвалять моего отца, и его имя запомнится на века!

Она подошла ближе, нежно взяла за руку. Заглянула невру в глаза, которые заволокла горечь. Тонкие пальцы коснулись щеки Таргитая, и он вздрогнул от ледяного прикосновения.

– Сделай это для меня, – попросила княжна. – Как подарок на свадьбу.

Дударь промолчал. Отвернувшись, вновь стал смотреть на собравшуюся внизу толпу. В руках палача сверкнуло лезвие огромного топора. Раздался стук топора о колоду, и голова Росомахи покатилась по деревянному полу.

– Дальше! – крикнул щуплый боярин с пергаментом. – Давайте следующего!

Кологор на помосте небрежно махнул рукой. Лицо приобрело хищное выражение. Зубы обнажились в оскале, словно у зверя, что почуял раненого лося в лесу.

Внезапно среди разношерстной толпы у я помоста невр увидел нечто знакомое. Он вздрогнул, весь сжался в ледяной комок.

Среди тех, кого вот-вот казнят, стоит приземистая фигура Степана. Бородатое лицо испещрено кровоподтёками. Невр вспомнил, что не видел друга со вчерашнего пира.

Таргитай повернулся к княжне, лицо исказила печаль, в глазах мольба.

– Твой отец должен освободить Степана! Ладомира, прошу тебя, сходи к князю! Он же дал слово!

Губы дудошника трясутся, он стиснул челюсти, но уже от закипающего в груди гнева – снова кому-то душу на распашку, а его обманули, обвели вокруг пальца, плюнули, да ещё и щедро вытерли ноги, да так, что полетели ошмётки грязи.

Княжна глянула высокомерно, с ледяным выражением лица.

– Человек, которого ты называешь другом, – вор и разбойник! – заявила Ладомира. – Он бунтовал против отца, а потом устроил побег! Если бы ты не вмешался, его бы казнили ещё вчера!

Таргитай отшатнулся, будто от затрещины. Глаза на миг широко распахнулись, но взгляд мгновенно сделался твёрдым и решительным.

– Если не желаешь помочь, сделаю сам!

Он повернулся, накинул на плечи жилетку из волчьей шкуры. Подхватил из-под подушки завёрнутое в ткань Перо и сунул за пояс рядом с дудочкой. Широким шагом направился к двери.

– Остановись! – крикнула девушка.

Её скулы словно намазали свёклой, щёки пылают, а глаза, в которых ещё минуту назад была любовь и нежность, теперь мечут молнии.

– Опомнись! Ты обязан чтить моего отца, признавать его мудрость! Он – князь! А ты – лишь бродячий певец!

Невр молча толкнул дверь. Раздался глухой удар, она с грохотом вылетела, обрушилась на каменный пол, слетев с петель.

Навстречу бросились два дежуривших в коридоре гридня. Таргитай налетел на них, как слон на собачью будку. От толчка в грудь обоих, как котят, отшвырнуло к стене.

Они рванулись к богатырю снова. Один рухнул, сбитый с ног мощным ударом. Второй получил кулаком в нос. Хрустнуло, и дружинник упал, как подкошенный.

Певец наклонился над поверженным, глянул в залитое кровью лицо. Схватив за ворот вязаной рубахи, что торчит из-под панциря, рывком воздел на ноги, как набитый соломой мешок.

– Где покои князя?

– Иди к Ящеру, – прохрипел воин.

Таргитай обиженно сдвинул брови, швырнул его о стену. Бедолага сполз на пол, кровь теперь обильно течет изо рта. Невр поднял на ноги второго гридня.

– Где покои князя? – спросил снова, глядя на парня с бледным, как мел, лицом. – Или твоими соплями выкрасить эту стену?

Гридень что-то промямлил, отчаянно замотал головой. Про невров старики рассказывают всякое, страшнее этих полузверей нет на всём белом свете. Они могут перекидываться волками, вырвать твою печень, пока ты ещё жив, и съесть у тебя на глазах!

– Скажешь? – спросил Таргитай с надеждой. – Или придётся упрашивать?

Молодой парень, ещё даже безусый, торопливо закивал.

– Кня… князь…на пятом поверхе. Позолоченная дверь. Только там же стражи…

– Спаси тебя боги, – сказал невр с облегчением.

Он отпустил несчастного, но гридень поскользнулся в крови товарища, упал. От столкновения с держателем для светильника на стене его череп хрустнул, будто яичная скорлупа.

Ноги понесли дударя к лестнице. В груди поднимается волна жара, бьёт в голову.

Возникшего на пути гридня Таргитай смёл, как миску со стола. За спиной раздался глухой удар тела о стену.

Стены, где в окна бьют кровавые лучи заката, мелькают, бросая на невра мимолетные отблески. Навстречу попадается челядь, но тут же бросается в стороны, прижимаясь к стенам и давая дорогу, либо несутся прочь и в испуге торопливо сворачивают за углы.

Дударь бросился вверх по лестнице. Добежав до пятого поверха, Таргитай рванул направо, по дороге сбив с ног молодую пышущую здоровьем служанку. Та уже обрадованно заулыбалась. Оглядев могучую фигуру парня, радостно закричала: «Насилуют!» Однако дударя уже след простыл, она проводила его разочарованным взглядом.

Золочёная дверь блестит в свете укреплённых на стенах факелов. Угрюмые стражники застыли у двери, уперев в пол массивные копья.

Невр заметил их бритые головы без шлемов, торчащие на лысинах чубы. Ярость в груди вскипела – эти двое загораживают проход к Мечу Гардея, который поможет всё исправить…

Стражники лихо бросились навстречу. На лицах радостные оскалы, это же артанцы, которые не могут и дня без драки, им бой – всё равно что гулянка, видать, личная охрана князя, остальные были послабже.

Таргитай словно налетел на каменную стену. Поднялся на ноги, изумлённо воззрился на воинов. Он не Мрак, изо рта вместо рычания вырвался негодующий вопль. Артанцы захохотали, обнажив ровные белые зубы.

Дударь бесстрашно шагнул к ним, чувствуя, как кулаки сами несутся впереди, находят цель, тыкаются в твёрдое. Челюсть и скулы несколько раз обожгло ударами, он тем яростнее бил в ответ, забываясь и лупя так, словно его к стене прижал громадный бер. Сквозь кровавую пелену видел лишь смутные очертания стен и лиц, кулаков, что мелькают в воздухе.

Наконец, Таргитай, тяжело дыша, осознал, что драться уже не с кем. Стены коридора перестали качаться. Оглядевшись, узрел, что стоит один, поверженные артане распластались на полу. На них нет живого места, лица обезображены, будто по ним молотили цепями, а потом ещё кузнечным молотом.

Сердце напоминает о себе Тарху гулкими толчками в груди, громким, тяжёлым стуком в ушах.

За окнами по-прежнему казнь, там, срываясь на хрип, кричит очередной терзаемый.

«Только бы не Степан!» – мелькнуло у Таргитая.

Смахнув с бровей едкий пот, он распахнул золочёные двери. Княжеские покои обставлены добротно сделанной мебелью. Дальний угол заняла широкая кровать. В воздухе витает аромат благовоний, на стенах мерно горят светильники.

Приторный запах ворвался в лёгкие, едва не заставил закашляться. Таргитаю даже захотелось от души испортить воздух.

Увидев на стене Гардеев Меч, он тут же забыл обо всём. Широкий клинок висит в окружении скалящихся звериных голов, взирает победно и величественно.

Лезвие переливается синим и золотистым, неуловимо меняет оттенки, то и дело возвращаясь к естественному, стальному.

Невр уже собрался подойти и забрать, как за спиной вдруг раздался голос:

– Значит, снова встретились, Таргитай.

Дударь торопливо обернулся.

Альгарон возвышается в дверном проёме, как осадная башня. Плечи раздаются вширь, как створки раскрытых городских ворот. В руке поблёскивает узкое лезвие топора. Артанец смотрит исподлобья, словно прикидывает, какого размера домовину заказывать противнику. В ухе поблёскивает похожая на маленькую рыбку серьга.

Таргитай сделал шаг вперёд. Артанец криво усмехнулся.

– Я предупреждал тебя не лезть к Ладомире. Думал, мы с тобой братья.

Его губы сжались в прямую линию, глаза стали, как скрытые за узкими щёлками льдинки. Хрустнули, сжимаясь, кулаки, будто в ладонях дробится ореховая скорлупа.

– Ты обесчестил Ладомиру, – прорычал Альгарон, впиваясь в невра взглядом, в котором бушует ярость. Его гудящий, гортанный голос напомнил рычание рассерженного бера в лесу.

Таргитай развёл руками.

– Она сама пришла! Я её любил.

Альгарон медленно покачал головой.

– Живым ты отсюда не выйдешь.

Он бросился на Таргитая, занеся для удара топор.

Дударь отпрянул, успел сорвать со стены Меч. Рукоять дала о себе знать приветственным теплом.

Меч прыгнул вверх, отражая удар падающего, как ястреб, топора. С лязгом брызнули голубые искры.

Артанец принялся бешено вращать перед собой топором. Под загорелой кожей рук вздулись мускулы, похожие на толстые канаты.

Невр без труда отбивает хитроумные удары, за которыми чувствуется неимоверная сила. Альгарон наступает, по-звериному скалит зубы, глаза неотрывно следят за противником. Бритая голова блестит, отражая свет укреплённых на стенах светильников.

Тарх под напором артанца принялся отступать. Изловчившись, двинул кулаком ему в лицо. Альгарон дёрнулся, но ярость в глазах вспыхнула лишь сильнее, усилил натиск.

Таргитаю казалось, что перед ним лесной дух во плоти – крутится, прыгает, рубит, а оскал на лице блестит подобно молнии.

Наконец, Альгарон отступил, тяжело дыша. Дудошник тоже смахнул с лица крупные капли пота.

– Этого не может быть! – прорычал артанец. – Мой топор принадлежал ещё деду, а тот – получил его от прадеда! Он сработан из священного металла, что однажды упал в наши степи с небес! Волхвы закалили его в воде из Подземного мира! Ты первый, кто ещё жив даже после короткой встречи с моим топором! Как… как ты сумел?!

Глаза округлились, смотрит неверяще. С подозрением обшаривает взглядом плечи невра, напоминающие покатые морские валуны, жилетку из волчьей шкуры, что распахнулась, открыв широкую грудь в толстых пластинах мышц.

Взгляд снова остановился на Мече. Лезвие неуловимо меняет цвет, становясь то золотистым, то голубым, как глаза Таргитая, то вновь приобретая свой изначальный металлический цвет.

– Княжна сама ко мне пришла, чтоб ты знал, – сказал Тарх, оправдываясь.

Лицо Альгарона исказила гримаса, в которой смешались боль и разочарование.

– Стало быть, тризну справят по вам обоим!

С яростным криком он перешёл в наступление. Топор в его умелых руках, казалось, жаждет крови не меньше хозяина. Лишь теперь певец рассмотрел на лезвии руны, что едва заметно светятся голубым.

Меч ударил по деревянной рукояти с такой силой, что топор выбило из руки.

Артанец оторопело остановился. Грудь тяжело вздымается, он дышит тяжко, с надрывами. От Альгарона пышет жаром, словно внутри пылает кузнечный горн.

Невр опустил Меч.

– Хватит драться! – воскликнул он с чувством. – Иди и живи своей жизнью. Бери в жёны Ладомиру!

От такого предложения Альгарон побагровел, затем лицо приняло землистый оттенок.

– Засунь свои подачки под портки с той стороны, – посоветовал он. Губы разошлись в загадочной, злой улыбке.

Альгарон поднял руки и… с тихим звоном стянул через голову кольчугу. Она с тяжелым звоном рухнула на пол. Таргитай удивлённо вытаращил глаза. На всякий случай отступил на шаг.

– Знаешь, почему меня зовут Диким Бером? – спросил артанец. – Моя мать была лесной ведуньей. Когда я родился, она как могла старалась оградить от опасностей, защитить, ибо однажды увидела в волшебном зеркале мою судьбу великого воина.

Полуголый, сверкая словно натёртой маслом кожей с выпуклыми шарами и пластинами мышц, он угрожающе двинулся на Таргитая. Дударь начал отступать, но потом опомнился, из глаз исчезло глупое удивлённое выражение. Он вскинул руку с Мечом.

Остриё упёрлось артанцу в грудь, натягивая кожу так, что вот-вот прорвёт.

Альгарон рассмеялся, запрокинув голову, но затем вновь вперил взгляд в Таргитая.

– Мать поняла, что не сможет дать мне бессмертие. Ни вымолить, ни даже купить своей жизнью. Но она совершила древний ритуал и накормила меня медвежьей печенью, перемешанной с кровью волка…

Последние слова потонули в оглушительном рёве. На глазах невра руки и ноги артанца стали меняться, кожа принялась стремительно покрываться шерстью. Пальцы уплотнились, сделались толстыми, чёрными, мохнатыми. Из них с лязгом выдвинулись длинные когти.

Таргитай вздрогнул – перед ним на четвереньках стоит громадный бер. Таких огромных никогда в жизни не зрел. Медведь с глухим рычанием поднялся на задние лапы, взревел так, что зазвенели стёкла в окнах.

Дударь, словно вдруг что-то вспомнив, мотнул головой. Взгляд исполнился презрения.

– Мрак тоже может в здоровенного волка. Супротив него ты просто мелкий дворовый пёс.

Зверь обиженно взревел. Прыгнув вперёд, он быстрым движением выбил у Таргитая оружие. Меч отлетел в угол, со стуком запрыгав по полу.

Дикий Бер двинулся на Таргитая. Проходя мимо кровати, со злобным рычанием полоснул по перине, и во все стороны взвилась туча перьев. В комнате словно началась снежная буря: крупные перья летают по воздуху, лезут в глаза и нос, щекочут.

Отступая, Таргитай споткнулся, упал. Громадный бер навалился сверху. Оглушительно рычит, в раскрытой пасти алый, как раскалённый прут, язык болтается между рядами огромных зубов. Из пасти свисают нити слюны.

Невр с трудом перехватил толстые мохнатые лапы. От звериного рёва заложило уши. Медведь норовит полоснуть когтями по открытой, незащищённой груди, выдрать глаза, разодрать в кровь лицо…

Громадная, полная страшных зубов пасть нависла прямо над Таргитаем. Оттуда идёт сухой жар, воняет, будто там двое суток гадили кошки.

От едкой вони начали слезиться глаза. Певец вдруг нащупал на поясе дудочку, машинально выхватил, но краем глаза увидел, что сопилка обломана – должно быть, повредил, пока дрался!