Следы Эроса

МИМОХОДОМ, ИЛИ ПОХОДЯ

1

Случилось так, что когда они уже лежали на просторной разобранной тахте у неё дома, и он ласкал языком её манящие холмики грудей, попеременно втягивая ртом в себя их розовые сосочки, он обратился к ней доверительно и по-свойски: – Слушай, Нелка…– и не успел договорить до конца фразу, как она резко оборвала его: – Ни «Нелка», а Нелли или Нинель – капризно поправила она, – так называла меня моя мама, и мне это нравится. Учти на будущее, господин коллектор, кажется, так тебя зовут там, у вас в отряде?» – Ну что ж, Нелли, так Нелли, или Нинель, – машинально согласился коллектор, и вдруг почувствовал, как возник между ними пока только маленький водораздел – едва заметная отчуждённость и прохладность в отношениях с девушкой, которую он «подцепил» после киносеанса в местном клубе. – Нелли, так Нелли, – покорно повторил он. – Принимаю твой каприз, моя пассия, – он всё еще серьёзно намеревался говорить ей более нежные и тёплые слова, типа «милая радость моя», «желанная и любимая», «сладкая и неповторимая» и прочий набор любезных словосочетаний, постепенно высвобождая из сорочки её манящее тело. Ещё сейчас, целуя её, он осязал руками её гладкую спину и нижние овалы бёдер, не упуская при этом и нежные чувственные места её ног выше колен. Но, произнося слова «Нелличка», или «нежная моя Нинель», вдруг почувствовал, как бёдра её становятся неожиданно непомерно крупными, утрачивая соразмерность и, только что влекущую, изящность. Почувствовал и то, как прежде ласковые слова, теперь обретают неуклюжесть и фальшь. «И всё это из-за её капризной прихоти называться «Нелли или Нинель», – подумал он. На ум пришли строчки из стихов: «Не говори со мной, не надо, очарованья словом не вспугни…» – Вот, оказывается, при каких обстоятельствах появляются основы стихов», – подумал он. И ощутил вдруг, что уже не упивается любовной страстью, а просто медленно томит её и себя объятьями, скрывая искренность интимного общения. Почти интуитивно, или подсознательно, возникла идея спустить на тормозах эту скоропалительную связь, сознательно выдавая теперь уже умеренную сдержанность чувств за порядочность, которая содержит в себе якобы серьёзность дальнейших намерений, а не простую вспышку страсти. Он по-прежнему ласкал её недавно казавшиеся ему холмики молочных полушарий, которые теперь почему-то превратились в расплывчатые телесные скопления, соски которых заметно смягчились и слились, как бы растворившись в рыхлых образованиях. И уже не губы втягивали холмики в рот, а кисти рук их мяли, пытаясь пробудить живительную страсть и упругость в теле. А чувственные места её ног выше колен, ведущие к сокровенному месту интимного гнёздышка, превратились просто в часть тела нижних конечностей. Рушился ореол влюблённости. И коллектор понял это враз. Ночь теперь завершалась без романтических погружений в атмосферу любви. Он обнимал и целовал её, уже лишь сознательно разыгрывая страсть. Наступил, наконец, рассвет. И, когда коллектор удалялся от её дома, то успокоительно оправдывал себя, думая, что так это и должно происходить, когда человек имеет серьёзные намерения. И девушка это непременно оценит. К тому же, он был уверен, что она была порядком утомлена, и поэтому решил позволить ей отдохнуть – и не пошёл в этот вечер на свидание. А когда через сутки оказался у её дома, то не застал её там, зато увидел, выходящей после киносеанса, под руку с буровым рабочим Виктором. Нинель сразу заметила коллектора, и резко, указывая на него пальцем, злобно зашептала спутнику: «Видишь, того парня, который, не отрываясь, пялится на нас, ведь он вчера домогался меня, но не тут-то было, не на ту напал – не обломилось ему ничего. Он, кажется, тоже работает у вас на буровой?». « Так он что, тебя домогался?! – удивился Виктор. – Это же наш коллектор, он документирует скважины и наблюдает за бурением». – Так вот, Витёк, не обломилось вашему коллектору от меня ничего. Потому и пялится на нас глазами затравленного ревнивца, – заключила диалог Нинель, прижавшись теснее к плечу Виктора…

Коллектор тогда, оценив обстановку и разгадав уязвлённый нрав обиженной девушки, побрёл угрюмо в сторону общаги. И тут пришла на память другая его подруга из студенческого прошлого с не менее экзотическим именем, чем Нинель. Её звали Аделаида. После поступления в институт, как всегда, студентов направили на сельхозработы в отдалённую сибирскую деревню, где разместили в колхозном клубе. Ночью девушки и парни спали на соломенных матрасах, расположенных рядами на деревянных нарах, временно сооружённых в освобождённом от кресел клубном зале. Матрасы Игоря и Аделаиды оказались рядом на нарах у самого края. Выждав момент, когда все студенты утихомирились и погрузились в сон, Аделаида прижалась к Игорю и, не позволяя себе и ему, освободиться от трико, водружила его на себя, и они, плотно вжимаясь друг в друга, стали энергично двигаться до тех пор, пока чудодейственная истома не окунула их в нирвану. После чего, успокоившись, они, как и все, погрузились в сон. Так происходило не однажды. А потом через три месяца после колхоза, Аделаида встретила Игоря в коридоре института, так как учились они в разных группах, и говорит: – Слушай, Овдин (она звала его только по фамилии), а я замуж вышла – поздравь меня с таким событием. – Ну, хорошо, поздравляю тебя, и что? – Дело в том, Овдин, что муж мой на седьмом небе от счастья,– рад, что я ему девственницей досталась. А как свекровь-то меня уважает, ты бы знал. Оказывается, после брачной ночи, она сама убирала нашу постель, и обнаружила на простыне следы моей девственности. Овдин, я безумно счастлива! – Ну, ты даёшь, Аделаида, – изумился Игорь. А потом подумал и сказал: – А разве у тебя могло быть иначе? Поздравляю тебя дважды с таким уникальным успехом.

… А Виктор, новый ухажёр Нинель, после встречи у клуба, будучи в большей степени ревнивцем, чем коллектор, в эту ночь даже не пошёл ночевать в общагу, где проживал с коллектором и другими буровиками, а остался у неё, воспалённый страстью, охватившей от встречи с соперником и гневными словами Нинель. А на утро, находясь уже на буровой, заявил коллектору: «Ты видел вчера девушку, с которой я выходил из клуба? – Это моя женщина, на которой я решил жениться. – И смачно добавил: – Нинель – классная подруга, и я подаю заявление на увольнение с буровой, всё равно скоро буровики переедут на другую точку. Я же останусь здесь, с ней, и работать буду у них на стройке». На что коллектор выдохнул без внутреннего сожаления слова: – Что ж, Виктор, желаю тебе удачи и счастья в семейной жизни. Он знал Виктора-москвича, который попал к ним в отряд после заключения, отсидев год в лагерях за пистолет, на владение которым не имел специального разрешения. После «ходки» он не поехал к родителям в Москву, осел в геологической экспедиции, и стал трудиться в буровом отряде среди таких же бывших зеков, потому что здесь можно было находиться до лучших времён без постоянной прописки и на относительно полном материальном обеспечении – жильё, спецодежда и питание здесь были гарантированы. «А теперь, кстати, ещё и респектабельная Нинель с жилплощадью,– успокоительно подумал он,– уж точно скрасит мою беспокойную жизнь в качестве законной супруги».

2

Коллектор шёл с буровой, и уже приближался к посёлку, когда с противоположной стороны дороги его окликнул прохожий: – Эй, коллектор, это ты, что ли? Идёшь с буровой?

–Да, иду с буровой, а ты кто такой? – И тут вдруг признал мужика, с которым ехал когда-то в посёлок в автобусе, возвращаясь из города. – Ну и как тебе, коллектор, теперь живётся, после того, как я расстался со своей Катькой, – не подходя близко, выкрикнул прохожий. – Если бы тебя не было тогда в доме у девок, она вернулась бы ко мне. – Мужик теперь стоял рядом, и, жестикулируя руками, нервно негодовал: – А Катька сделала аборт и уехала на Север подальше от меня. Мне всё рассказала Томка, она всё слышала и видела, как вы с Катькой кувыркались, прикинулась, что спит. Не знаю, какой тебе был смысл собирать «ошлёпки» в моём семейном гнезде, залез в чужую постель, а теперь ухмыляешься. – И тут коллектор уж точно вспомнил того мужика и детали в автобусе. Тогда тот был навеселе в распахнутой куртке и с длинным шарфом на шее, он размахивал начатой бутылкой портвейна, часто прикладываясь к горлышку, и громко извещал всех о том, что у него жена не только молодая, но и красивая. «Её зовут Катерина», и он «очень счастлив с ней». Автобус был небольшой – поселковый, и люди в основном знали друг друга. Кроме местного населения, в посёлке, куда они ехали, проживали научные работники, которым предстояло создать центр селекционных исследований по животноводству. Учёные пока ещё находились в столице, но уже активно обустраивались здесь, чтобы капитально осесть на земле. В посёлке, по их заказу, строились щитовидные домики и бурились скважины, вскрывая артезианские воды отличного качества.

– Оказывается, я тебя тоже знаю, – ответил коллектор, – когда-то мы ехали с тобой в местном автобусе, возвращаясь из города. Ты – строитель, приветствую тебя. – А я тебя, коллектор с буровой, не только признал, – ответил мужик, – но и совсем недавно, буквально на днях, хотел убить. И сейчас бы прихлопнул, но теперь уже смысла нет: во-первых, мой пыл пропал, а во-вторых, моя красавица Катерина, которую ты «охмурил», уехала от меня на далёкий Север, после того, как сделала аборт, лишив меня дочери. Именно ты её тогда побудил к этому. Не встреть она тебя в тот вечер, вернулась бы она ко мне, как и всегда было раньше. Но в тот вечер ты оказался рядом в доме и переспал с ней, тем самым побудив сделать аборт. Так что, коллектор, ты мой враг, и счастье твоё, что не попался тогда мне под горячую руку. Не открыла мне дверь мерзкая Тамарка, и наврала, что Катька уехала к матери в Каскелен.

– Так это был ты, что ли? Стучал в дверь и грозился «порешить» Катерину, ты и есть тот «бешеный Петро»? – так они тебя звали между собой, – искренне удивился коллектор. – Да, да, – ответил тот, это был я – Пётр, а Тамарка не открыла мне дверь, потому что ты был рядом с моей женой, пытаясь совратить её: она «долго ломалась», но «под утро всё-таки отдалась тебе», врагу моему. Всё это мне рассказала Тамарка, уже потом, после исчезновения Катьки…

– Убьёшь ты меня, или нет, Пётр, только узнал я лишь сейчас от тебя лично, что та молодая и красивая женщина, которой ты когда-то гордился и хвастался в автобусе, жадно поглощая вино «из горла» бутылки, была твоей женой. И что утром того рокового дня она уехала в больницу на аборт, а потом и совсем ускользнула от тебя на Север. Невероятно это. Но что же делать, Пётр? Я едва с тобой знаком, и никогда не был твоим другом, и ничего не обещал тебе, и, конечно же, не знал, что она твоя жена. Это просто роковая ошибка, и очень жаль, что ты не смог по достоинству оценить и удержать свою жену. Я сочувствую тебе, но все люди делают ошибки, такова жизнь…

– Да пошёл ты… расфилософствовался тут, – прервал его негодующий Пётр. – Говорю тебе, счастье твоё, коллектор, что не попался ты мне тогда под горячую руку, точно убил бы тебя…

– Убьёшь ты меня, Пётр, или позволишь умереть своей смертью, – повторил коллектор, – это вопрос действительно философский, тем более, сейчас, когда Катерины здесь нет, да и у тебя уже почти пропало желания совершить преступление. – Молчи, молчи, коллектор! – прокричал обиженный строитель, поспешно удаляясь прочь. И на ходу, еле сдерживая себя, всё ещё твердил: -Убил бы… убил бы… видит Бог, совершил бы преступление…

…А было всё вот так. В тот воскресный день прораб строительной бригады и коллектор бурового отряда сидели в холостяцком доме у прораба, и не спеша за бутылкой «андроповской» водки коротали время. – Слушай, коллектор,– словно спохватившись, молвил прораб, – скука невыносимая, пойдём-ка мы с тобой к моим девкам – малярам и штукатурам, и развеемся, хватит киснуть. В отличие от своего собутыльника-коллектора он был лет на пятнадцать старше, и уже прошёл стадии семейных перипетий, будучи хотя и неоднократно женат, но в данный момент разведён. – Есть у меня здесь подруга, – сказал он, – да и тебе найдутся девушки, помладше моей, которые находятся рядом. Короче, на месте определишься сам. – Я не против,– тотчас откликнулся коллектор. И они пошли на новую улицу, где стояли домики, предназначенные для научных работников, но пока не сданные под ключ, и временно заселённые строителями. А когда зашли в дом, коллектор уже с первого взгляда не мог оторваться от голубоглазой блондинки, которая, лёжа на кровати, смотрела удивлённо на него из-под пледа, укрывающего её до самого подбородка. – Знакомься, коллектор, это Катерина. А в следующей комнате, моя незабвенная Оксана. – Здравствуйте, милые девушки, – наконец поздоровался прораб. – Здесь должна находиться еще одна ваша подружка, но её кровать свободна, из чего я полагаю, что она временно отсутствует. – Да, Борис Иванович, Тамара ушла в магазин и скоро вернётся, – прояснила Катерина, и неожиданно заявила, глядя на коллектора: – А я тебя знаю, видела тебя в клубе среди буровиков, я тогда удивилась, почему они все тебя зовут не по имени, а «коллектором». – Да, я и есть коллектор, уважаемая Катерина, так уж повелось, это моя должность. А само слово «коллектор», – пояснил он, – означает «собиратель»… И не договорил. Тут напомнил ещё раз о себе прораб: – Я вижу, быстро вы нашли точку соприкосновения, пойду я, пожалуй, к своей дорогой и желанной Оксаночке, и иронично заметил: – не буду, вмешиваться в ваш зажигательный «интим». – Оксана! Я с тобой, – открывая в её комнату дверь, известил он.

– Так вот, Катюша, – продолжил беседу коллектор, – действительно, буровики бурят скважину, а я «собираю» о ней сведения и записываю их в геологический журнал, так сказать, документирую. А вообще родители меня назвали Игорем. Ты уж извини, но у вас в доме нет стульев, и я, как говорится, «с вашего позволения, присяду на краешек твоей кроватки», чтобы быть ближе к тебе. И скажу сразу, как на духу, что ты мне нравишься, а твои выразительные глаза очень впечатляют, зачаровывают голубизной и притягивают, располагая к близости и нежности, совсем не хочется от них отрываться, сразу же приходят на ум стихи:

Ты в глаза мне смотреть не стыдись,

Я и сам с тобой страшно уступчивый:

Обоюдная пылкая влюбчивость

Разве может не скрашивать жизнь?

Нет, не может не скрашивать жизнь!

Ты явилась нежданно, как миг,

И склонилась застенчиво нежная…

Отзвук милого юного прежнего,

Я к коленям твоим приник,

Я счастливый к коленям приник!

И хотя я ещё не «приник к твоим коленям», как звучит в стихотворении, но очень хочется: -

И шепнул я мгновенью: «Замри,

Пусть не будет успехов и зрелости

В ежедневно-обыденной серости,

Только этот восторг пусть горит,

Вечно пусть мой восторг горит!»

– Я, Катенька, хоть и геолог, но обожаю литературу и хочу поступать на филологический факультет в университет. Признаюсь, люблю стихи и буду тебя сегодня ими очаровывать.

– Игорь, а я тебя буду звать, как и все, «коллектором», не возражаешь? Мне кажется, это упрощает отношения, и даже сближает, – сообщила Катерина. – Пожалуйста, – согласился Игорь, – а я тебя буду звать Катенька, прошу тебя, пусть это будет без возражений, мне так приятней и удобней. И знаешь, глядя на тебя, мне сейчас приходит на память ещё более значимый поток стихов, касающихся тебя:

Неведомое, кроткое создание,

Загадка моего воображения:

И радость ты, и нежность, и страдание -

Беда моя, тоска и упоение.

Мечта моя, земная и желанная,

Томление моё неодолимое.

Нежданная, негаданная, странная

И беспредельно мною ты любимая.

…Вернулась из магазина Тамара, когда завечерело, и закрыла входную дверь сразу же на внутренний замок. – Не удивляйтесь,– сказала она, – дверь закрываю от непрошеных гостей. Суженый твой, Катя, «бешеный Петро», слоняется с алкашами возле магазина, уже хорошо поддатый, а завидев меня, спрашивал, не знаю ли я, где ты? Я ответила, что ты уехала к матери, «чтобы только не видеть тебя, горемычного».

Свет в доме не зажигали. Прораб, удалившись к Оксане, и увлечённый своей пассией, едва ли заметил появления Тамары. Коллектор тоже не придал особого значения сообщениям о каком-то Петре, в пьяном виде блуждающем вокруг магазина. Просто, увлечённый чарами Катерины и стихами, всплывшими в памяти под её воздействием, всё ещё подвергнутый тайным томлением, он плотнее придвинулся к ней и вполголоса душевно произносил рифмованные слова: «Как хорошо безудержно пылать, забыв самоконтроль и пульс сердцебиения: смеяться, петь, печалиться, рыдать в святом наплыве откровения», а потом, приблизив вплотную лицо к лицу Кати, утвердительно заключил: « с любимой только можно так пылать!». И Катя неожиданно прониклась к нему, тотчас отошли в прошлое от неё постоянные перепалки и ссоры с пьяным мужем, которые давно стали привычно-повседневными, но сейчас они просто улетучились, стали далёкими и не реальными. Коллектор тоже смотрел на неё, как на чудо, и продолжал очаровывать её красивыми и нежными стихами: – «А я ласкать тебя и целовать хочу, лелеять, обожать, любить и нежить. Ты мой мечтанный форт, тоска и безмятежность, И вздох моей души – об этом и кричу!» И Катерина почувствовала, что оказалась совсем в другом мире и даже вздрогнула, когда неожиданно раздался стук в дверь, и громкие возгласы её нетерпеливого пьяного мужа: – Открывайте, я пришёл за Катериной. – Катя, если ты здесь, выходи, пойдём домой, нечего тебе шататься по чужим углам, у тебя есть дом и я – твой муж. Тут во время вмешалась спасительница Тамара: – Я же тебе русским языком сообщила возле магазина, что нет здесь Кати, и нечего ломиться в дверь, беспокоить нас и всех соседей.

В это время прораб достал, на всякий случай, из под кровати, на которой они нежились с Оксаной, деревянный дрын, в виде увесистой палки, и приготовился им встречать нарушителя спокойствия. – Отворяйте по-хорошему, – не унимался Петро. – А я тебе сказала и сейчас повторяю: нет здесь Катерины, она уехала к матери, и не ломись к нам бес толку, – резко ответила Тамара, которая собиралась, было, отойти ко сну. – Ну, Томка, если врёшь, рассчитаюсь с тобой при встрече, узнаешь меня. – Шагай, шагай отсюда, не беспокой нас и соседей понапрасну.

Все в доме насторожились, особенно Катерина и коллектор, для которого всё казалось невероятным, а когда Пётр, ругаясь, удалился, они, сидели, прижавшись друг к другу, по-прежнему, ещё не веря, что тревога прошла. Наконец всё утихло. Коллектор, попав в непривычную передрягу, серьёзно задумался. Но, когда Катя прижала его к себе и страстно поцеловала в губы, он пришёл в себя. И чувствуя её желание быть рядом с ним, заметно воспрял духом и, перефразируя стихи прекрасной поэтессы Вероники Тушновой, заговорил:

Биенье сердца твоего,

Тепло доверчивого тела,

Как мало взял я из того,

Что ты отдать мне не посмела.

И далее, уже стихи от себя, коллектор выдохнул:

А я хочу купать тебя в любви,

В море волн и в ливени рассветов,

Только ты решись, и позови -

Я явлюсь к тебе, любимая,

Хоть где ты…

Теперь они нежились… Коллектор ласкал Катю и чувствовал её тягу к нему. Руки его обнимали её и гладили, осязая обнажённое тело. Когда он целовал её губы, щёки, шею и, наконец, груди, то шептал: «Катенька, я полюбил тебя с первого взгляда, сладкая моя и желанная». Катя ответно отзывалась на его ласки. А далеко за полночь, когда они обвились руками, и плотно прижались, Катерина прошептала: «Войди в меня, Игорёша, я хочу тебя, мой милый. Как хорошо мне с тобой!» И он растворился в её внутренней неге сладострастия. Они слились, и были счастливы. И не хотели отрываться друг от друга, и на какое-то время забылись в сладостной дрёме. А потом забрезжил ранний рассвет. Катерина, улыбаясь, притянула к себе Игоря и их уста вновь соединились в нежном поцелуе…

Ранним утром они вышли из дома, и пошли на автостанцию. Игорь посадил Катерину на первый автобус, отходящий в райцентр. Распрощавшись, они расстались. Это были последние их совместные минуты. После этого, они теперь уже каждый в отдельности мысленно уходили в нежные воспоминания прошедшей памятной ночи, ночи любви. Это была их единственная и последняя встреча. Больше никогда им не довелось в жизни свидеться.