Хотите быть герцогиней?

Глава 5

Кошка Эммы оказалась самым мерзким, грязным и отвратительным созданием, которое когда-либо видел Эш в своей жизни, за исключением тех редких случаев, когда смотрел в зеркало. Куча костей, заключенная в неопределенного цвета шкуру, несомненно, кишащую блохами.

Его невеста держала эту тварь обеими руками и прижимала к груди так, точно это был свадебный букет.

Эш скривился, глядя на зверя. Кошка зашипела в ответ. Похоже, их отвращение было взаимным.

– У нее есть кличка?

Она посмотрела так, будто его вопрос ее напугал.

– Что?

– Кличка. Эту кошку как-то зовут?

– А. Да. Штанина. Ее зовут Штанина.

– Штанина?

– Разве я не ясно сказала? – Не похоже, чтобы Эмма собиралась выпустить животное из рук. Вместо этого она осмотрела холл. – Где мы будем произносить брачные клятвы? В библиотеке?

– Неужели вы так и собираетесь держать эту гадость в руках до конца церемонии?

– Боюсь, если я ее отпущу, она убежит. Кроме того, она желает стать свидетелем. Не правда ли, Штанина? – Эмма повернула кошку мордой к себе и сделала умильное лицо. – Это герцог Эшбери. Разве ты не рада с ним познакомиться? – Она взяла кошачью лапу и помахала ею в сторону Эша, изображая знак приветствия. – Он очень любезный.

Кошачьи когти зловеще хватанули воздух возле его лица.

Вот, значит, как. Понятно.

Эш протянул руку, выдернул животное из объятий Эммы и опустил на пол. Серая тварь тут же пустилась наутек точно стрела.

– Дом такой огромный! – воскликнула Эмма. – Она может потеряться здесь на несколько дней.

– На это я и надеюсь.

Одернув на себе жилет, Эш обернулся, чтобы как следует рассмотреть свою невесту. Гадкое животное, помимо прочих напастей, помешало ему оценить внешний вид Эммы. До сего дня он видел ее в двух видах: в платье, сшитом из обезумевших сосулек, и в скромном платье девушки-работницы.

Утреннее платье, которое она выбрала сегодня, отличалось простотой и вместе с тем давало желанную передышку его изголодавшимся по красоте глазам. Сшитое из шерсти элегантного синего оттенка, оно отличалось совершенством кроя. И неудивительно – надо полагать, Эмма сшила его сама. Платье выгодно подчеркивало соблазнительные достоинства фигуры хозяйки. Длинные рукава на запястьях были украшены полоской тонкого кружева. Легчайший намек на кокетство, точно налет сахарной пудры.

Эмма выглядела очаровательно.

Нет-нет. Очаровательно? Неужели он только что использовал это слово? Он вовсе не был очарован. Он никогда не испытывал очарования. Вот так.

Он просто сходил с ума. Жаждал поскорее положить конец периоду воздержания, который казался бесконечным. Платье восхитило его лишь по одной причине: будет отрадно видеть, как оно полетит на пол! Жаль, что таковой возможности ему не представится. Сегодня ночью, когда он придет в ее спальню, будет уже темно.

Ее губы, так напоминающие лепестки розы, шевельнулись. Черт, кажется, он уставился на них совершенно неприлично и поэтому пропустил мимо ушей то, что она говорила.

– Викарий в гостиной, – сообщил Эш.

Эмма явно колебалась. И он приготовился услышать нечто вроде: «Я решительно не могу это сделать!» – или: «О чем только я думала?» – или: «Я скорее предпочту умереть от голода и холода, благодарю покорно!».

– И как же мне пройти в гостиную?

Он с облегчением перевел дух, обернулся к ней и подал руку.

– Пойдемте.

Нельзя сказать, чтобы она бросилась вперед летящей походкой. И он не мог ее в этом винить. Наверняка девушка хотела выйти замуж по любви, а он собирался вырвать эту мечту из ее тонких, покрасневших от работы пальчиков – заменить красивого жениха ее мечты на сварливое чудовище.

Чувство вины пронзило Эша, точно кинжал, воткнутый под ребра.

Но ему не следует поддаваться. Война научила герцога двум вещам: жизнь скоротечна, но долг остается. Если он умрет без наследника, этот негодяй, его кузен, разорит его земли, принимая решения исключительно для личной выгоды и обогащения. И это приведет к краху тысячи людей, которые теперь зависят от него, герцога Эшбери.

Эта перспектива была для него горше горького. Ведь не оправдав надежд своих работников, он не сможет называться сыном своего отца. Вот в чем ирония, думал Эшбери, переступая порог гостиной.

Выходило, что он-то как раз женится по любви.

Но не к ней.

Не совсем такую свадьбу видела Эмма в мечтах своей юности. Она представляла себя на церковном венчании, естественно, в окружении родных, друзей и соседей. Она мечтала, что на ней будут розовые ленты, а на голове – венок из цветов. Но, в конце концов, она уже много лет как распрощалась с девическими фантазиями.

В гостиной не было ни гостей, ни цветов – только священник, дворецкий, экономка и устрашающая кипа бумаг, ожидающих ее подписи. Смущенная, Эмма быстро пролистала документы и решила: если уж читать, то с самого начала, – но едва она успела дойти до середины второй страницы, у герцога лопнуло терпение.

– Что вы делаете? – спросил он. – Неужели читаете?

– Разумеется, я никогда ничего не подписываю, сперва не прочитав. А вы?

– Я – другое дело. Мне, может быть, есть что терять.

А Эмме терять было нечего. Слова герцога можно было понимать именно так. Честно говоря, вряд ли можно было с этим поспорить. Она уже простилась с мастерской, бросила свою каморку под крышей и почти все пожитки.

Герцог оставил Эмму за чтением, а сам начал расхаживать кругами в другом конце гостиной. И ее посетило странное подозрение: он нервничает не меньше ее. Но этого не может быть! Куда вероятнее, что страдальцу просто не терпится со всем этим покончить.

– Вам помочь, мисс Гладстон? – услышала она тихий голос над своим ухом. – Я знаю, что такая кипа бумаг может быть очень тяжелой.

Она подняла голову и увидела, что рядом стоит дворецкий. С ним она уже встречалась – в тот самый первый день. Как же его зовут? Кажется, вспомнила – мистер Хан.

Он тогда ей сразу понравился. Бронзовая кожа и типичное для индийца понижение тона в конце фразы. Серебряные волосы с прямым пробором, столь безукоризненно прямой была также и его осанка. Он был к ней очень добр, даже вопреки тому, что она явилась в дом герцога без визитной карточки и без приглашения. Хан, казалось, был даже рад ее видеть.

– Герцог не всегда такой, – доверительно сообщил ей дворецкий, подавая Эмме следующий документ.

– Нет? – В душе Эммы забрезжила робкая надежда.

– Обычно он гораздо хуже. – Быстро оглянувшись через плечо, дворецкий взял из ее рук документ, чтобы вложить новый. – Герцог жил один и не собирается отступать от своего обычая. Он никому не доверяет, но уважает тех, кто может бросить ему вызов. Думаю, поэтому вы здесь. Он испытывает злость, обиду, скуку, и его боль куда сильнее, чем он выказывает. И знаете, одно из двух: или вы с ним поладите, или он разобьет вашу жизнь.

Эмма постаралась справиться с волнением.

– Если вам это хоть как-то поможет, – продолжал дворецкий, – знайте, что вся прислуга надеется на первое.

– Это обнадеживает… кажется.

Что бы ни потребовалось для того, чтобы, по словам Хана, «поладить», Эмма не сомневалась, что лишена подобных качеств. Однако, если Хан намеревается встать на ее сторону, она не возражает. Ей нужен хотя бы один друг в этом доме, и этим другом вряд ли станет ее супруг.

И не кошка, куда бы она ни подевалась.

– Чем вы там занимаетесь? – спросил тот, о ком они только что говорили.

– Ничем, – поспешно ответила она. – То есть я почти закончила читать. – Вы могли бы дать мне совет? – шепнула она дворецкому.

– Полагаю, уже поздно спасаться бегством.

– А кроме этого?

– Разве что напиться допьяна? Кое-кому в этом доме следовало бы, но я не могу.

– Хан, хватит стоять столбом, сделай что-нибудь полезное. Принеси фамильную Библию.

Дворецкий вытянулся в струнку.

– Да, ваша светлость.

Уходя, он едва заметно подмигнул Эмме – сочувственно и вместе с тем заговорщицки. «Отныне мы вместе» – вот что он, кажется, хотел сказать.

Эмма взяла перо.

Как только была подписана последняя страница контракта, священник деликатно кашлянул:

– Вы готовы начать, ваша светлость?

– О господи, да! Давайте поскорее покончим с этим.

Эмма и герцог заняли свои места, стоя бок о бок, и Эмма, не сдержавшись, взглянула на него. К ней был обращен его здоровый профиль – мужественный, решительный. Ни малейшей тени сомнения не было на его лице.

Но он вдруг повернулся к ней, и она увидела шрамы. Смутившись от того, что он заметил, что она его разглядывает, Эмма поспешно отвернулась, и инстинкт болезненно подсказал ей: отвернувшись, она допустила ошибку.

«Отлично, Эмма. Так держать!. Как раз вот этим ты его не оскорбишь».

Они произнесли положенные клятвы, и новоиспеченный супруг схватил ее руку, чтобы надеть на палец простое золотое колечко. В том, как герцог стиснул ее руку, не было ничего сентиментального – он как будто утверждал свое право на Эмму. Двое слуг поставили свои подписи как свидетели, после чего викарий удалился.

И они остались втроем – Эмма с герцогом да еще тяжелое, неловкое молчание.

Герцог хлопнул в ладоши.

– Ну, с этим покончено.

– Полагаю, это так.

– Я велю горничной принести чего-нибудь подкрепляющего в ваши покои. Вам наверняка захочется отдохнуть.

И он повернулся к ней спиной, собираясь уйти, но Эмма дотронулась до его плеча, чтобы остановить.

Он обернулся.

– Что еще?

Это был не вопрос, а скорее выговор. Эмма собралась с духом.

– Я хочу отобедать.

– Разумеется, вы пообедаете. Или вы думаете, что я стану морить вас голодом? Это вряд ли отвечает моим планам зачать здорового ребенка.

– Я имела в виду не просто утолить голод. Я хочу, чтобы мы с вами пообедали вместе. И не только сегодня, а каждый вечер. Настоящий обед, со множеством блюд. И чтобы мы с вами разговаривали.

У герцога сделалось такое лицо, будто она предложила ежевечернее вскрытие брюшной полости, исполненное посредством штопальной иглы и ложки.

– Зачем вам это?

– Нельзя, чтобы нас связывала только постель. Мы должны узнать друг друга, хотя бы немного. Иначе я буду чувствовать себя…

– Племенной кобылой? Да, я помню. – Герцог отвел взгляд и вздохнул, потом снова взглянул на Эмму. – Очень хорошо. Мы будем обедать вместе. Однако я хотел бы прояснить некоторые вещи прямо сейчас. Наш брак – это брак по расчету.

– Да, так мы и договорились.

– Между нами не будет любви или привязанности. Напротив, будут приняты все меры, чтобы их не допустить.

– Странно, что вы полагаете, будто нам понадобятся меры предосторожности. Я удивлена.

– Просто делайте то, что от вас требуется. Вы должны разрешить мне ложиться с вами в постель. Я отлично сознаю свое внешнее уродство. Вам не нужно остерегаться проявления с моей стороны грубости или распутства. Все наши встречи будут в рамках благопристойности, насколько это возможно. При погашенных свечах… И никаких поцелуев! Разумеется, как только вы понесете моего наследника, наши отношения закончатся.

Эмма была ошеломлена. Никаких поцелуев? При погашенных свечах? Из-за его шрамов?

В словах герцога она уловила такую боль, что внутренне содрогнулась. Должно быть, предательство Аннабел Уортинг было для него жестоким ударом. Даже если он вбил себе в голову, будто его шрамы так отвратительны, что никто не сможет их терпеть… Эмма теперь его законная супруга. Она отказывалась это принимать. Уж она-то знала, каково быть отверженным.

Герцог повернулся, чтобы уйти, но она снова остановила его.

– Еще одно. Я хочу, чтобы вы меня поцеловали.

Эмма выпалила это и замерла, ужасаясь собственным словам. Но дело было сделано – теперь ей нельзя отступать. Если она дрогнет перед ним, ей никогда не отбить назад тот маленький плацдарм, который она захватила.

– Вы разве не слышали? Я только что поставил условие: поцелуев не будет.

– Вы говорили про поцелуи в постели, – возразила она. – А я не про постель. Я прошу только об одном-единственном поцелуе.

Он провел ладонью по лицу.

– Обед. Поцелуй. Вот что я получил, женившись на дочери сельского священника. Романтические бредни.

– Поверьте, быть дочерью сельского священника отнюдь не означает, что моя голова набита романтическими бреднями.

«Распутница. Шлюха. Иезавель». Эти жестокие слова зашипели на нее из темных уголков памяти. Она заставила их отползти назад, как привыкла делать все эти годы. Может быть, когда-нибудь она сумеет прогнать их навсегда.

– Я могу обойтись без кольца с драгоценными камнями, без гостей, без красивого платья, – сказала она. – Я прошу только об одной маленькой любезности, чтобы почувствовать… немного тепла. Чтобы сегодняшний вечер был больше похож на настоящую свадьбу.

– Свадьба была самая настоящая. Мы принесли клятвы, которые нас связали по закону. Поцелуи на свадьбе необязательны.

– Мне кажется, на моей свадьбе поцелуй просто необходим. – Ее голос набрал силу. – Вы удостоили меня церемонии, пусть формальной и второпях, но меня бы порадовал этот маленький жест, который дал бы мне почувствовать, что я для вас нечто большее, нежели движимое имущество.

Она пристально наблюдала – как он отреагирует? Но его реакцией был полный отказ от какой бы то ни было реакции. Его лицо ничего не выражало – обе его половины: здоровая и та, где шрамы. Или он не был уверен в себе? Кроме того, нельзя исключать, что она ему неинтересна. Эти мысли заставили ее сердце сжаться.

– Если хотите, я могла бы сама вас поцеловать, – предложила Эмма. – Необязательно, чтобы поцелуй был долгим. Вам только и нужно, что стоять смирно.

Она привстала на цыпочки.

Но он положил руки ей на плечи, вынуждая опуститься на пятки.

– Жена не может целовать герцога.

О господи! Ничего унизительнее уже быть не может.

– Герцог, – продолжил он, – сам целует жену. Это совершенно разные вещи.

– Вот как?

– Да. Закройте глаза.

Эмма повиновалась. Сердце стучало в груди все громче, а ожидание все затягивалось.

Ничего…

Она выставила себя дурой, а он над ней посмеялся. Он передумал. Насчет поцелуя. Насчет нее. Насчет всего. Она была готова открыть глаза, бежать из этой комнаты, соорудить баррикаду из подушек, книг и кошек, чтобы спрятаться за ней до конца своих дней, когда…

Его ладони обхватили ее лицо – шершавые, властные. И в тот миг, когда она думала, что вспыхнет пламенем от жестоких подозрений, его губы коснулись ее губ.

И что-то сдвинулось в ее душе. Потайной карман желаний, который она накрепко зашила много лет назад, – его поцелуй разорвал швы. Хлынул поток чувств, готовый поглотить ее без остатка. Волна страсти, желания и…

И еще нечто такое, чего она не хотела признавать, не то чтобы дать название! Позже она, без сомнения, поразмыслит над этим. Ее цепкий ум ничего не оставит без внимания. Но пока его губы соприкасались с ее губами, она могла гнать от себя это страшное признание.

Если бы этот поцелуй мог длиться вечно!

Глава 6

Надо с этим покончить, твердил себе Эш. Коснуться губами ее губ да сосчитать до трех – нет, до двух, – и хватит глупостей. Наверное, глупо идти у нее на поводу, но он решил, что формальный поцелуй скорейшим образом положит конец неприятному разговору.

Однако в результате этого поцелуя он только потерял над собой контроль.

Ее губы были мягкими, теплыми, сладкими. Свежими, как фруктовый пирог. Он чувствовал, как силы покидают его, хотя в иных местах он, напротив, становился твердым. Эмма играла на струнах самых разных его чувств, но он не мог определить, каких именно. Поцелуй запустил в его мозг тонкие щупальца безумия, лишающего его возможности думать и контролировать ситуацию.

Считать.

Как долго их губы соприкасались? Возможно, не дольше двух ударов сердца. Или трех? Или тысячи? Теперь ему было безразлично.

Ее щеки пылали под его ладонями, и он принял этот жар как признак смущения или раздражения. Но она не отпрянула. Напротив, придвинулась ближе и положила руку ему на плечо. Под сюртуком она словно гладила его шрамы, а заодно гнала прочь ту боль и горечь, что скрывались под израненной плотью. В его теле разворачивалась спираль ощущений, как ураган в безводной пустыне, который подхватывает сухой песок и швыряет его в небесную высь.

Все было неправильно. И все было так, как должно. Теперь все было возможно!

Он оторвался от ее губ, но не мог отвести взгляд от ее лица. Прошли долгие секунды, пока Эмма не открыла глаза, будто упиваясь потрясающими ощущениями, впечатывая их в память, наслаждаясь ими.

Проклятый дурак, зачем он уступил и поцеловал ее? Он не подумал, что после первого поцелуя мужчина обычно жаждет второго.

И следующего. А потом еще. И с каждым поцелуем его страсть только разгорается.

Он получит ее позже, в постели, и будет делать это часто. Но так, как сейчас, – это не повторится. Больше не ощутит он этой робкой сладости там, где его губы соприкоснулись с ее губами. Вкус ожидания и надежды на большее.

Он отпустил ее и сделал шаг назад. Она покачнулась, обретая равновесие.

– Благодарю вас.

«Это было моим наслаждением, – подумал он. – Только моим. И я никогда ей этого не прощу».

– Обед в восемь, – сказал он.

Когда Эмма вышла из гостиной, она увидела, что в холле ее ожидает вся прислуга Эшбери-Хауса. Хан представил ей и назвал по имени каждого из собравшихся, хотя Эмма была уверена, что никого не запомнит. Слуг было слишком много: экономка, кухарка, горничные первого этажа, горничные верхних этажей, девушки-посудомойки, лакеи, кучер, конюхи.

– Мэри будет прислуживать вам в качестве личной горничной. – Хан указал на улыбающуюся молодую женщину в накрахмаленном черном форменном платье. – Мэри, проводите герцогиню в ее покои.

– Да, мистер Хан. – Энергия так и била из девушки ключом. – Прошу сюда, ваша светлость. – Когда остальные уже не могли их услышать, Мэри принялась трещать без умолку: – Я так рада, что вы появились в доме! Мы все так рады.

– Спасибо, – сказала весьма озадаченная Эмма.

Конечно же, опытная горничная сочла бы себя оскорбленной, если бы узнала, что ее приставили служить герцогине, которая всего четверть часа назад была простой портнихой.

– Не сомневайтесь, зовите нас, если что. Мы здесь, чтобы служить вам всеми силами.

– Вы очень любезны.

– Любезность? – удивилась Мэри. – Вовсе нет, ваша светлость! Ясно как день, что вы куда лучше этой жуткой мисс Уортинг. Как только герцог в вас влюбится, все в доме пойдет на лад.

– Погодите. – Эмма остановилась посреди коридора. – Говорите, как только герцог в меня влюбится?

– Ну да, разумеется. – Мэри прижала обе руки к груди. – Как было бы замечательно, если бы это случилось всего через несколько дней! Но, может быть, хватит и одной ночи. Хотя, полагаю, более вероятный срок – несколько месяцев. Нельзя слишком опережать события.

– Боюсь, вы все не так поняли, – сказала Эмма. – У нас не любовный союз и, могу вас уверить, никогда таковым не станет, ни через несколько дней, ни через несколько месяцев. Этому никогда не бывать.

– Ваша светлость, никогда так не говорите. Это непременно должно произойти. – Мэри оглянулась по сторонам, прежде чем продолжить: – Вы не представляете, как мы тут мучаемся. С тех пор как герцог вернулся домой израненным, он страдает. И от этого стала невыносимой и наша жизнь. Он никогда не покидает дом, никогда не принимает гостей. Просит кухарку готовить только самые простые блюда. Слугам кажется, что о них позабыли, им тоскливо, как тоскливо и одиноко самому герцогу. Но главное – мы все находимся в услужении у человека, чье настроение меняется от темно-серого до черного. Мы, все мы, рассчитываем на вас. – Она взяла руки Эммы и горячо стиснула. – Вы – наша единственная надежда. И, осмелюсь сказать, единственная надежда нашего герцога.

О святые угодники! Это как-то… неожиданно. Эмма даже не знала, что ответить. Она-то пыталась сохранить хоть каплю оптимизма ради собственного будущего (добавьте сюда и лучик надежды для мисс Палмер), а оказалось, что у нее десятка два слуг, которые тоже ждут, что она станет их спасением.

– Я так в вас верю, ваша светлость! – Просияв улыбкой, Мэри распахнула дверь в роскошно обставленную комнату. – Теперь это ваша личная гостиная. Через ту дверь вы попадете в ванную. За дверью напротив ваша спальня, а за ней – гардеробная. Наверное, мне лучше оставить вас ненадолго, чтобы вы могли осмотреться? Вам стоит только позвонить, и я приду помочь вам одеться к обеду. Я могу предложить столько разных способов уложить вам волосы! – И горничная исчезла, взмахнув рукой и быстро присев в реверансе.

Эмма отнюдь не жаждала остаться в одиночестве. Каморка под крышей, в которой она жила последние три года, целиком бы уместилась в ее новой гостиной. Должно быть, требуется гора угля, чтобы ее протопить. Не чувствуй она себя так глупо, могла бы приставить ладони ко рту и прокричать собственное имя – просто для того, чтобы проверить, не раздастся ли эхо.

Эмма бродила по комнатам, рассеянно рассматривая один роскошный предмет обстановки за другим. Она даже опасалась, что не осмелится ими пользоваться.

В спальне все было готово, все разложено по местам – те немногие вещи, что она привезла с собой, и множество предметов роскоши, которых у нее никогда не было. Свежие цветы, несомненно, из оранжереи. На туалетном столике она нашла щетку для волос в серебряной оправе и ручное зеркало. Постель была заправлена свежим, как следует выглаженным бельем.

О господи, постель…

Но сейчас она не могла об этом думать.

Ее единственное платье, хоть как-то подходящее для официального обеда, тоже было выглажено и ожидало хозяйку. Хоть бы никто не заметил, что это просто кусок довольно старого шелка, который она использовала, чтобы упражняться в новых фасонах. Линия талии несколько раз то поднималась, то опускалась. Подол отделывался оборками, которые потом снова отпарывались. Отделка лентами менялась на кружева. Едва ли это платье можно было назвать нарядным, однако ничего другого у Эммы не было.

В ногах постели лежало аккуратно свернутое лоскутное одеяло. Эмма накинула его себе на плечи, села на ковер перед камином, подтянув колени к груди, и свернулась под своим одеялом, точно гусеница.

Она больше не модистка. Она теперь жена, да еще и герцогиня в придачу.

И ей очень страшно.

В восемь часов Эмма сидела за столом, протянувшимся, кажется, на целую милю. Она едва могла рассмотреть его противоположный конец. Белая льняная скатерть. Хрусталь и серебряные приборы сверкали, как далекие звезды.

Вошел герцог, кивнул ей и не спеша направился в дальний конец столовой. На это у него ушла добрая минута. Потом надо было дождаться, чтобы лакей придвинул ему стул. И лишь тогда он наконец сел.

Эмма хлопала ресницами – на таком расстоянии все казалось ей смешением разноцветных пятен. Здесь необходима подзорная труба или рупор, а лучше и то и другое. Без них разговаривать невозможно.

Слуга проворно развернул льняную салфетку и, встряхнув, разложил на коленях у Эммы. Налил в бокал вино. Появился второй слуга, с супницей, налил суп в неглубокую чашку, которую поставил перед Эммой. «Спаржа», – подумала она.

– Суп пахнет божественно, – сказала Эмма.

Она увидела, как где-то вдалеке герцог сделал знак лакею.

– Вы же слышали. Налейте ее светлости еще вина.

Эмма уронила ложку в суп. Это просто смехотворно!

Она вскочила, толкнув стул назад, одной рукой схватила чашку с супом, второй рукой – бокал с вином. Слуги в панике переглянулись. А она тем временем обежала длинный обеденный стол и остановилась у другого его конца. Села на углу, выбрав место так, чтобы видеть здоровую половину лица герцога, – будет не так неловко. Похоже, ее выходка его рассердила, но ей было все равно.

Он заговорил первым:

– Вот как?

– Да, именно так. Мы заключили договор. Я пускаю вас в свою постель, вы приходите к обеду, и мы ведем беседу.

Он сделал большой глоток вина.

– Ну, если вы настаиваете. Полагаю, мы можем беседовать как обычные англичане. Поговорим о погоде или о последних скачках, еще о погоде или о ценах на чай… Мы ведь побеседовали о погоде?

– Не поговорить ли нам о загородной жизни?

– Годится. Представители высшего света говорят о деревне, когда живут в Лондоне, и о Лондоне, когда живут за городом.

– Вы обещали, что у меня будет собственный домик.

– Да, и это место называется «Суонли». Находится в Оксфордшире. Дом небольшой, но достаточно удобный. В нескольких милях от деревни. Там много лет никто не жил, но я велю приготовить его для вас.

– Звучит заманчиво. Мне бы хотелось его посмотреть. Он будет готов к Рождеству?

Рождество было бы наилучшим вариантом. До праздника оставалось всего девять недель. К тому времени срок беременности мисс Палмер составит шесть месяцев, но даже тогда при определенной удаче и благодаря портновскому искусству девушка сможет скрывать свое положение. Если Эмма до Нового года сумеет поселить ее в Оксфордшире, дело может разрешиться вполне благополучно.

– Дом будет готов к Рождеству, – сказал герцог. – Однако я сомневаюсь, что вы будете готовы к Рождеству.

– Что вы имеете в виду?

Он сделал знак лакеям унести суп.

– Вы никуда не поедете, пока не будет известно наверняка, что вы беременны.

Что? Она чуть не поперхнулась вином.

Лакеи внесли рыбное блюдо, и Эмме пришлось прикусить язычок, но как только выдалась минутка, когда их никто не слышал, она наклонилась вперед.

– Вы хотите сказать, что будете держать меня в этом доме пленницей?

– Нет. Я хочу сказать, что должен обеспечить соблюдение вами нашего договора. Учитывая, что целью этого брака является рождение наследника, я не могу позволить вам жить вдали от меня, пока цель не будет достигнута или, по крайней мере, близка.

Эмма пыталась придумать разумный довод.

– Но я так мечтала отпраздновать Рождество в деревне! Жареные каштаны, катание на санях и рождественские гимны! – В целом Эмма не кривила душой. Праздник Рождества в каморке, продуваемой всеми ветрами, – это действительно было печально. – Не вижу причины, почему мне не отлучиться на неделю.

Герцог наколол на вилку кусок рыбы.

– Все эти штучки мне известны. Неделя превращается в две, а две растягиваются на месяц. Не успею я оглянуться, как вы сбежите в какую-нибудь приморскую деревушку и спрячетесь на год-другой.

– Вы плохо меня знаете, если предполагаете, что я способна на такое.

Он бросил на нее косой взгляд.

– Вы совсем меня не знаете, если полагаете, что у вас не возникнет такого соблазна.

Эмма уставилась в свою тарелку. Такого осложнения она не предвидела. Одной из причин, почему она согласилась на этот брак, было желание помочь мисс Палмер. Не единственной причиной, разумеется, но очень важной. По крайней мере, Эмме нужно отвезти девушку в деревню и убедиться, что она устроена, даже если герцог будет настаивать, чтобы она сразу же вернулась в Лондон. Теперь оказывается, что ей вообще нельзя будет выезжать – нужно сначала забеременеть.

Она предположила, что к Рождеству вполне может обеспечить герцогу наследника, если сумеет поскорее зачать. Как можно скорее. А если не забеременеет, что ж, решила Эмма, ей придется заставить супруга передумать. Как только она заслужит его доверие, он не сможет отказать ей в коротком отпуске.

«Он не верит никому», – сказал Хан.

Прекрасно.

– Ваша све… – Она осеклась в недоумении. – Как мне к вам обращаться? Наверняка не «ваша светлость».

– «Эшбери». Или «герцог», если желаете поменьше церемоний.

Боже правый. Обращение «герцог» считается у него нецеремонным?

– Я ваша жена. Это означает, что я заслужила привилегию обращаться к вам более непринужденно. Как вас звали, когда вы были моложе, до того как унаследовали титул? Тогда вы еще не были Эшбери.

– Ко мне обращались согласно титулу учтивости.

– И что это был за титул?

– Маркиз Ричмондский. Этот титул перейдет к моему наследнику. Очень скоро, если повезет. Вы можете приберечь его для моего сына.

Эмма подумала, что герцог прав.

– А ваша фамилия?

– Пембрук. Никогда ею не пользовался.

Эмма тоже не испытывала желания пользоваться такой фамилией. Слишком напыщенно, не сразу и выговоришь.

– Тогда ваше имя?

– Джордж. Так звали моего отца, а до того – моего деда. Кажется, так зовут каждого третьего джентльмена в Англии.

– И моего отца звали Джордж. – Эмма поежилась. – Так что опять мимо. Нам придется найти что-то другое.

– Ничего другого не будет: «Эшбери» или «герцог». Выбирайте.

Эмма задумалась на минуту.

– Нет, дорогой супруг, я не буду выбирать.

Он уронил вилку и уставился на нее. Эмма улыбнулась.

«Он никому не верит, – сказал Хан, – но он уважает тех, кто бросает ему вызов».

Если герцогу нечего предложить, кроме уважения, тогда она должна его заслужить. Эмма умела бросать вызов. Она надеялась, что ее вызов будет герцогу по плечу. Она протянула руку к ближайшему соуснику.

– Не желаете ли еще соуса, мой милый?

Его пальцы стиснули хрупкую ножку винного бокала.

– Если вы не прекратите болтать чушь, – сказал герцог, – то очень пожалеете.

– Неужели, дорогой?

Он с силой опустил руку на стол и повернулся к ней. Пронзительный взгляд синих глаз и жуткие шрамы.

– Да.

Она твердо намеревалась бросить ему вызов и выстоять, но вдруг, к своему стыду, поняла, что трусит. Наверное, ей все-таки следовало завести разговор о погоде.

Тем не менее Эмма была избавлена от необходимости затевать обсуждение осенних холодов. Клубок серебристого меха вылетел из угла столовой. Штанина впрыгнула на стол, вонзила зубы в отварную форель и унесла добычу прочь, прежде чем Эмма и герцог успели сказать хотя бы слово.

– Хватит. – Герцог бросил салфетку на тарелку. – Обед закончен.