Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная

– Помогать запрещено, понял, малец, я из-за тебя под ток не лягу.

Он начинает отбиваться, молча, сжав губы, чтобы не захлебнуться, и его отпускают со словами:

– Краснорожий, а понятливый. Вали, малец.

Он перебегает под соседний пустой рожок, отфыркивается и отплёвывается от воды, мочалку он отобрал, а мыло? Вон на полу чей-то обмылок, и нырком, между ног старших, уворачиваясь от пинков, он хватает его и бежит к выходу. За дверью его осматривает надзиратель. Если заметит где пену или непромытые волосы, то вобьёт обратно, или если мочалки или мыла нет, тоже погонит за ними в душевую. Но у него всё благополучно, и его подзатыльником отправляют на сушку…

…Эркин со вздохом перекатывает по подушке голову. Всё это было, было давно, очень давно. А он помнит…

…Розовое тело в чуть зеленоватой воде. Беляшка немолода, это жена надзирателя, и он должен её вымыть. Вообще-то он уже знает, как надо это делать, но вот никогда не знаешь, что беляшке в голову взбредёт, так что работаем осторожно. Пока она, вроде, довольна. Он наливает немного душистого мыла на губку, мнёт её в руках, чтобы вспухла пена, и осторожно водит губкой по телу женщины, лаская не руками, а губкой.

– Жалко, если тебя сделают джи, – смеётся беляшка. – У тебя хорошие руки, краснорожий.

– Спасибо, миледи.

Она насмешливо смотрит на него.

– А почему ты не улыбаешься?

Он испуганно растягивает губы в улыбке, и она звучно щёлкает его по лбу.

– То-то! Это нельзя делать серьёзно. Понял, краснорожий?

– Да, миледи, – весело отвечает он.

– Тогда благодари.

Она поднимает к его лицу руку, и он целует её, ощущая горький вкус мыла. Странно, пахнет хорошо, а на вкус – гадость…

…Эркин, не открывая глаз, облизал губы. Было и это. Ему было всё равно, кем его сделают, элом или джи. Он ничего не мог изменить в решениях беляков, не пытался угадать и потому не подлаживался. Не нарывался, конечно, он не дурак и не хотел умереть, но… нет, нафиг, нет. Он рывком сел и потряс головой. Чёрт, вот лезет эта пакость в голову и всё и тут. Жени ещё нет, а время уже за полночь перевалило. Проверяя себя, Эркин взял с тумбочки часы и посмотрел на светящиеся стрелки. Да, полвторого. Надо спать, а то будет на уроках носом клевать всем на потеху, а ему и за себя, и за Андрея слушать.

Эркин лёг уже набок, подсунул угол одеяла под щёку, как это делают Женя и Алиса. Когда вот так, то уже никакая гадость сниться не будет. Надо спать. Всё в порядке, прошлого нет, он в безопасности…

Поезд-экспресс Петрополь – Царьград

…Выпив чаю, Андрей решил укладываться спать. Уже догадываясь, что убирать посуду – дело проводника, а не его, Андрей взял полотенце и пошёл в уборную.

Туалет в мягком вагоне оказался таким же, как и в плацкартном, разве только мыло лежит хорошее, туалетная бумага получше и бумажные полотенца есть тоже в рулоне.

Умывшись, Андрей посмотрел на себя в зеркало и провёл ладонью по щеке. Щетина ощутима, но не видна, и бритьё можно отложить до утра.

Как он и предполагал, стакан из-под чая уже убрали. Всё, закрыть дверь и завалиться. До семи – проверяя себя он посмотрел на лежащий на столе листок расписания – правильно, Демировск в семь ноль три, стоянка три минуты, можно спать спокойно. Андрей достал и сунул – на всякий случай – под подушку кошелёк, снял и повесил рубашку и джинсы, оставшись в трусах и майке, откинул одеяло и лёг. А, чёрт, свет забыл! Щёлкнул выключателем и прислушался.

Перестук колёс под полом, неясный шум за окном. Диван мягко пружинит, приятно покачивая, а не тряся. Ну что, Колобок, не лежится тебе на подоконнике? А не к лисе ли на нос ты катишься? Да нет, к лису, матёрому да хитрому, что не таких, как ты, на один зуб брал. Без десяти восемь вечера приедем, приём до девяти, адрес известен, взять такси, чтобы не плутать лишнего? Посмотрим по обстоятельствам. Доберёшься, войдёшь в кабинет и… я от лагеря ушёл, я от Найфа ушёл, я от Империи ушёл, а от тебя… да нет, сам к тебе качусь, вот тут Колобка ам – и съели. Эх, Колобок, румяный бок, выжить ты выжил, а ума не нажил. Ладно, дело сделано, раз шагнул – так и иди, боишься – не делай, делаешь – не бойся, не делаешь – сам в гроб ложись и крышкой прикройся. Спи, Андрей Фёдорович, больше тебе пока делать нечего.

Он лежал, улыбаясь, но улыбка была злой и напряжённой.

Поезд шёл ровно, без остановок, и редкие гудки не будили пассажиров мягкого вагона. Постепенно расслабился и Андрей, лицо его стало мягким и по-детски безмятежным.

И так он разоспался, что проснулся только когда из-за двери донеслось звонкое:

– Бутерброды, молоко, кефир, яички варёные…

Андрей зевнул, потянулся и замер, не услышав, а ощутив рядом чьё-то дыхание. И уже осторожно открыл глаза и повернулся набок. На соседнем диване сладко спали, повернувшись лицом к стене. Из-под одеяла виднелись тёмные с сильной проседью коротко стриженые волосы. Значит, в Демировске подсели, а он и не чухнулся. Хреново. Но поправимо. Андрей под одеялом бесшумно перебрался в конец дивана и сдёрнул с вешалки свою рубашку. Ноги у него меньше пострадали. Надев рубашку, он уже спокойно откинул одеяло и натянул джинсы, нашарил ступнями шлёпанцы и встал. Достал из-под подушки и сунул в карман джинсов кошелёк. Всё, кажется, не разбудил.

Андрей неслышно откатил дверь и выглянул в коридор. Полная женщина в белых халате и шапочке катила перед собой двухъярусный столик на колёсиках, певуче приговаривая:

– А вот булочки, бутерброды, молоко, кефирчик кому.

Увидев Андрея, она улыбнулась:

– С добрым утром, чего на завтрак желаете? А то и заказать можно.

Андрей взял молока, бутерброд с колбасой и булочку с изюмом. Всё ж таки деньгами особо сорить не стоит, кто знает, что и как там в Царьграде будет. Молоко было в высоком картонном стакане, запечатанном бумажной крышкой, а булочка и бутерброд на тоже картонных тарелочках с гофрированными краями. И за всё полтинник. Терпимо. Андрей поставил покупки на столик со своей стороны, расправил аккуратно одеяло и, захватив полотенце и бритвенный набор, вышел из купе.

По дороге в туалет разминулся с проводником.

– Доброе утро.

– Доброе утро, – ответно улыбнулся Андрей.

– Спать больше не будете? Постель можно убрать?

– Пожалуйста, – согласился Андрей.

И когда он, уже умытый, выбритый, в заправленной в джинсы рубашке, вернулся в купе, его диван был уже убран, а постель… куда-то же её спрятали или проводник к себе унёс? Но… ладно. Андрей повесил полотенце, положил бритвенный прибор в закрытый шкафчик – вчера проводник показал – и сел к столу. Отодвинул со своей стороны шторку. За окном стремительно летел назад золотой белоствольный лес. Солнца нет, но светло. Андрей посмотрел на часы. Почти восемь. Что ж, неплохого храпака даванул. Он сорвал со стакана бумажную крышечку, отпил. Молоко в меру холодное, сладковатое. Вот и отлично.

Из-за двери донеслось:

– Газеты, журналы…

Андрей встал и выглянул в коридор.

– Газетку не желаете? – весело обратился к нему молодой, едва ли старше него, вихрастый парень в форменной куртке.

– А свежие?

– Только со станка, горяченькие ещё.

Андрей охотно рассмеялся и купил «Столичный досуг». Теперь он завтракал со всеми удобствами.

Завозился, вздыхая и ворочаясь, сосед. Андрей вежливо продолжал читать газету и опустил её, только услышав:

– Ну, доброго утра всем.

– И вам доброго утра, – улыбнулся Андрей и снова укрылся за газетой, давая попутчику возможность спокойно одеться и привести себя в порядок.

Но попутчик ещё покряхтел и, заявив, что утро доброе, но раннее, снова заснул.

Андрей, не спеша, со вкусом позавтракал, сбросил стаканчик и тарелки в ящик под столиком и спокойно дочитал газету.

В отличие от плацкартного вагона мягкий вставать не спешил. Андрей снова взял расписание. Следующая остановка – Лугино, в двенадцать тринадцать и двадцать минут стоим, как раз выйти ноги размять, а пока… смотри в окно, любуйся на Россию. Книга в сумке, да неохота за ней лезть, к тому же… не стоит при чужом человеке, как бы тот крепко ни спал, вещи ворошить и показывать где у тебя что лежит. Сам себя береги – не забывай, ты смотри себе в окно, смотри. Тогда он ехал весной, а сейчас осень. У них, в Загорье, уже листопад вовсю, а здесь смотри-ка – листва жёлтая, а держится. Золотая осень? Похоже, она самая.

Иногда лес расступался, открывая равнину, усеянную маленькими городками, пологими холмами, с извивами рек и дорог. И лес уже похоже не сплошняком, а полосой вдоль дороги, ну да, Ижорский Пояс они уже давно покинули, пошла центральная, срединная Россия, Исконная Русь. Со свистом пролетел мимо какой-то городок, может, и побольше Загорья, а они сквозь него… здоровско всё-таки вот так сидеть и смотреть, мимо глаз пропускать.

Снова закряхтел сосед. Андрей посмотрел на висящую на плечиках тёмно-синюю, похоже, морскую форму и подумал, что не стоит сидеть вот так. Мало ли чего человек смущается. Может – он мысленно усмехнулся – ему протез пристегнуть надо. Ну, решил – делай. Он взял сигареты и вышел в коридор, хотя на столе была пепельница. Другого-то предлога у него нет.

В коридоре он с трудом разминулся с весьма осанистой дамой в фиолетовом халате с жёлтыми драконами и пунцовыми цветами. Дама окатила его испытывающе заинтересованным взглядом. Андрей вежливо улыбнулся ей, про себя охарактеризовав слышанным от Эркина. Было у них как-то на перегоне… У костров шныряли девки-дешёвки, цветных они игнорировали, да и те от них предусмотрительно шарахались. А к их костру одна подкатилась, Эркин как раз у стада был. Фредди шлюху шуганул, а тут и Эркин подошёл, и та сразу умоталась. А у них зашёл разговор о шлюхах, стервах и дурах. Это по Фредди. У Эркина классификация оказалась куда побогаче и поинтереснее. Они животики надорвали, Фредди чуть шляпу в костёр не уронил.

В тамбуре ощутимо тянуло холодом по ногам, будто он опять… босиком на снегу. Андрей быстро выкурил сигарету, выкинул окурок в щель под колёса и вернулся в вагон. Да, похоже, все проснулись. Дамы в халатах, мужчины в… да, правильно, пижамах, и все такие сытые да холёные, точно говорят, что кому война – это тётка зла, а таким война – так и мать родна. Бегал проводник, разнося чай и убирая постели. Андрей прошёл к своему купе, на секунду запнулся: стучать или нет, и вошёл, не постучав.

Сосед, в синем мундире без погон и с орденскими колодками на полгруди, сидел за столом, аппетитно прихлёбывая чай и читая газету. Увидев входящего Андрея, поинтересовался:

– Не возражаешь?

– Пожалуйста, – пожал плечами Андрей, проходя и садясь на своё место.

За окном всё та же равнина, каждое мгновение другая, но неизменная.

– И далеко едешь?

Андрей вздрогнул и оторвался от окна.

– До Царьграда.

Сосед удовлетворённо кивнул.

– По делу или так, прошвырнуться?

Уверенность, с которой его расспрашивали, не понравилась Андрею, но он позволил себе только чуть прищуриться и отвечал спокойно и простодушно.

– Столицу посмотреть охота.

– Ну, и погулять заодно? – сосед подмигнул ему, по-свойски щёлкнув себя по кадыку.

– А где и гульнуть, как не в столице, – подыграл Андрей.

Сосед – Андрей про себя назвал его Моряком – не представился, и Андрей предпочёл остаться безымянным. Моряк пустился в рассказы о чудесах и развесёлых местах Царьграда. Андрей охотно ахал, восторгался и расспрашивал. Он чувствовал, что трёп не простой, а его ведут. Интересно, куда, а главное – зачем. Ну, когда дойдём до конца, будем знать больше, чем в начале. На правой руке Моряка между большим и указательным пальцами татуировка – якорь. Как у Кольки… нет, другой якорь. И что-то когда-то он об этих якорях слышал. Становится совсем интересно.

Дверь Андрей, когда входил, не задвинул до конца, и были видны проходившие по коридору люди. Замелькали костюмы и платья. Значит, утро закончилось – сообразил Андрей. Ну-ну, так что дальше? А разговор уже добрался до казино и игорных домов.

– Бывал когда-нибудь?

– Откуда? – хмыкнул Андрей.

Весёлая злость, желание разыграть этого каталу, что посчитал его за лоха-малолетку, студента-желторотика, подталкивала, и он в открытую полез в западню.

– Играть-то играл, конечно. А вот так, в казино, ни разу.

Он ждал предложения сыграть, но, видимо, его сочли ещё недостаточно разогретым, и Моряк стал рассказывать о казино и его порядках.

Мимо купе прошёл вертлявый худой парень в кожаной куртке, шаря по сторонам ищущим взглядом. Андрей заметил, что Моряк и Вертлявый перемигнулись, и понял: значит, не один, бригада. Поездные каталы, ему ещё в спецприёмнике об этом рассказывали, втроём работают, да, значит, здесь бригада и будут полную игру собирать, три на три, чтобы не так заметно, и чтоб времени до Царьграда хватило. Ну, ладно, у него школа покруче, а играть – только в «очко». «Двадцать одно» им по вкусу будет: и азартно, и передёрнуть не проблема, а со своей колодой и вовсе no problem, ухватятся. Так, расклады… Моряк его держит, пока вся кодла не соберётся. В себе и своём мастерстве Андрей был уверен. Пока что это только забавляло его. Игралось в охотку, легко. И чем в окно пялиться, да перебирать варианты будущего разговора с профессором, лучше уж так… позабавимся, повеселимся, ох, и обломаю я вас, мне – на веселье, вам – на память.

Загорье

Женя пришла утром, когда Эркин и Алиса уже встали, привели себя и комнаты в порядок, позавтракали и собирались на занятия. Услышав, как поворачивается ключ в замке, Алиса пулей вылетела в прихожую.

– Мама! Эрик, мама пришла!

Пытаясь помочь открыть дверь, она едва не спустила «собачку», хорошо Эркин вовремя подошёл, и Женя, войдя в квартиру, сразу попала в их объятия.

– Ну, как вы тут без меня? – целовала их Женя.

– Хорошо! – выпалила Алиса и тут же добавила: – А с тобой лучше!

– Женя, ты как?

– Всё хорошо, Эркин. Вы поели?

– Да, Женя…

Но Женя уже захлопотала, раздеваясь, проверяя, как они собрались, всё ли взяли, переплетая Алисе косичку, поправляя Эркину воротник рубашки, и среди этого…

– А Андрей? Уже ушёл? Или у себя?

Эркин сглотнул вдруг вставший поперёк горла комок.

– Он… он уехал. Погулять, – и заторопился, поясняя: – Он сказал, что вернётся, Женя, в понедельник, ты не беспокойся.

Женя остановилась, положив руки на его плечи и внимательно глядя ему в глаза. И уже не он, а она успокаивала.

– Конечно, он вернётся. Он… куда он поехал, Эркин?

Эркин виновато отвёл глаза. Но Женя догадалась.

– В Царьград, да? – и поцеловала Эркина в щёку. – Но ведь это хорошо, Эркин. И конечно же, он вернётся.

Она ещё раз поцеловала его.

– Ну же, Эркин, улыбнись. Всё будет хорошо.

Сопротивляться Жене Эркин не мог. Он улыбнулся, взял свой портфель и сумку с вещами Алисы.

– Да, Женя. Нам пора идти. Алиса, идём.

– Ага-ага, – уцепилась за его другую руку Алиса. – Мама, мы пошли. Ты без нас не скучай.

– Не буду, – рассмеялась Женя. – Идите, идите.

– Женя, ты ляг, отдохни.

– Спасибо, милый. Идите, а то опоздаете.

И когда за ними захлопнулась дверь, перевела дыхание. Значит, Андрей всё-таки поехал. Помирится с отцом и… и вернётся. Конечно, Андрей вернётся, Эркин зря беспокоится.

И решив так, уже больше не думала об этом. Эркин оставил в спальне кровать застеленной, но без покрывала и угол одеяла с её стороны откинут, а шторы на окне задёрнуты. Так что, часок она отдохнёт, а потом займётся обедом.

И, вытягиваясь под приятно прохладным пухлым одеялом, Женя ещё раз сказала самой себе: «Всё будет хорошо. Просто иначе быть не может», – и успокоенно заснула.

Поезд-экспресс Петрополь – Царьград

В конце концов всё утряслось, но несколько неожиданным для Андрея образом. «Катал» было, как он и высчитал, трое. Моряк, Вертлявый и Очкарик, благообразный, в костюме-тройке при галстуке, этакая крыска канцелярская, а лохами – он сам, бородатый купец из какой-то глухомани, сам сказал: «наше дело торговое», ну, как из учебника по истории выскочил, и… Степан Медардович – Барин. И расположились всей компанией в купе-люкс у него. Купе одноместное, но просторное, места всем хватило.

Андрей озирался с таким непосредственным интересом, что вызвал у Степана Медардовича даже не снисходительную, а покровительственную улыбку, а «катал» откровенно насмешил. И его смущённое:

– Я только в «двадцать одно» умею, – не оттолкнуло партнёров.

Степан Медардович вызвал проводника и попросил принести карты.

– И всё остальное там, Арсений, что нужно.

– Сделаем, Степан Медардович, не извольте беспокоиться.

Ну, колоду, понятно, чтобы всё по-честному, а остальное? Что это? И как это «каталы» на чужую колоду согласны?

Но всё быстро разъяснилось. Остальным оказался сервировочный столик с выпивкой и закуской, а колода… краплёной. И «каталы» проводника знают. И крап на колоде – тоже. Ну, рвань, портяночники, с крапом работают, да таких в лагере бы, да что там, уже в спецприюте сделали бы в момент. И это пренебрежение, наглая уверенность в своём превосходстве разозлили его уже всерьёз. Он этих гадов сделает, провезёт фейсом по тейблу, нет, по шиту их, мордами навтыкает, ну… и сам себя остановил: не спеши. До Царьграда времени навалом. Да и Купца с Барином посмотреть надо. Человек себя в игре до донышка раскрывает. И ты не забудь, что без стрёмщика, с голой спиной сидишь. А вот выпить и закусить можно.

Начал игру Моряк. Стасовал, дал Вертлявому срезать. Всё, как положено. Андрей выложил десятку, как и остальные, но Купец шлёпнул полусотенную. Круто берёт. Ну, посмотрим, на сколько его хватит.

Степан Медардович играть любил. Знал себя, что в азарте теряет контроль, и ничего не мог с собой поделать. В их роду игра – наследственная страсть, а спорить с врождённым – глупо, и единственное, что он себе позволяет, так это небольшие меры предосторожности. Например, получив гонорар за публикацию, консультацию или экспертизу, половину сразу отправить переводом Лизаньке. А сколько он привезёт домой из своей половины, ну, так на то воля Божья. Компания, как обычно в поезде, подобралась разношёрстная, но интересная. И игра под стать. «Двадцать одно» – игра, можно сказать, простонародная, но достаточно азартная, чтобы приятно отдохнуть. Выигрыш, проигрыш – это всё пустяки, главное – сама игра, дрожь не в руках, а в сердце, когда берёшь карты и медлишь сдвинуть, посмотреть, что легло. Метать жребий, испытывать судьбу – Бога гневить. Так что это не игра, а поединок, его поединок с Богом. Вот его противник, а люди, сидящие рядом и напротив, только люди. Смешной мальчик из небогатой приличной семьи, трогательный своей провинциальной наивностью. Основательный, тяжеловесный тугодум, воистину бессмертна кондовая Русь, неистребим русский купчина, безудержный и в скупости, и в разгуле. Морской офицер, фронтовик, груб, никакого лоска, забубённая голова, играет, как под обстрелом на палубе стоит, офицер пулям не кланяется, и ставку повышает, не поглядев в карты, а в этом самый смак, самая сладость игры. Молодец! И удача наградой за молодечество. Суетливый паренёк, весь какой-то неопределённый, смесь угодливости и хамства, задирается и тут же сам пугается своего задора, вертится, гримасничает, пытаясь улыбаться, а улыбка злая, завистливая. Бледный невзрачный чиновник, нервничает, поправляет очки, каждую купюру тщательно расправляет и медленно нерешительно кладёт на стол. Видно, что хочет остановиться и не может. Ну, пусть и ему – коллеге по азарту – повезёт…

Что от Купца толку не будет, Андрей понял быстро. Ни хрена, кроме жадности и азарта, нет. Поманили его грошовым выигрышем, и всё, наобум пошёл. Какая там стратегия, тактика рядом не пробегала. Думать то ли не умеет, то ли ленится, ни разу, видно, жизнь на кону не держал. Разденут его… ну и хрен с ним, дураков учить надо. А Барин-то чего? Не дурак ведь, и карты видит, хорошо просчитывает, по-честному с ним и не справиться, неужели не видит, что троица свою игру ведёт? В наглую ведь. Неужто Барин купился, поверил, что незнакомы, просто попутчики. Жаль, вдвоём бы, конечно, легче, а так одному придётся. Ну, что ж, каждый сам за себя, только бог за всех, а его-то и нетути.

Очкарик сгрёб банк и стал тасовать колоду. Вертлявый вздохнул и выложил рублёвую замызганную бумажку.

– Это ещё что?! – рявкнул Купец.

– Нету, – развёл руками Вертлявый. – Одолжи, а? Отыграюсь, отдам. Ну, под крест, а? – и потащил из-за ворота серебряный крестик.

– И не проси, – мотнул бородой Купец.

– Парень, а? – Вертлявый теперь смотрел на Андрея. – Ну, подо что хочешь, а?

У Андрея на языке вертелось: «Петухом спой, тогда дам», – но сдержал себя: ещё не время, и кинул на стол две десятки.

– И за него.

– Пожалуйста-пожалуйста, – суетливо кивал Очкарик.

Под выпивку и закуску и разговоры про Царьград и войну, про женщин и лошадей – Купец ещё и на бегах играет – время летело незаметно. Остановки в Лугино никто и не заметил. Что заглянувший в купе проводник потом привёл официанта обновить выпивку и закуски – тоже.

Работала тройка в наглую, но достаточно умело, давая понемногу выиграть и лохам. Чтоб не остыли – понял Андрей. И чтоб раньше времени из игры не выпали, а то собирай тогда новую компанию. Его самого всерьёз не принимали и на большую ставку не подкручивали, он не для добычи, а для массы и маскировки взят. Тридцать ему, сорок от него, двадцать ему, пятьдесят от него. Качели, на качелях катают. Ну, ладно, к-каталы…

– Следующая остановка Воложин, – объявил заглянувший проводник. – Прибываем в шестнадцать пятьдесят.

– Спасибо, Арсений, – рассеянно кивнул Степан Медардович, разглядывая свои карты.

– Эх! – Купец кинул на стол сотенную. – Хоть час, да мой! Ну, кто на меня?

«Каталы» чуть ли не в открытую переглянулись.

– Куда спешить? – взял карты Моряк.

– Дело у меня в Воложине, – Купец жадно, как воду в жару, плеснул себе в рот водки. – Давай, не тяни кота, фронтовик, сколько успеем.

– Успеем, – пообещал Моряк, сдавая карты.

Значит, до Воложина будут раздевать Купца, а у него передышка. Отлично. Андрей незаметно скосил глаза на руку Вертлявого. Ногти грязные, а часы золотые. На свои смотреть не хотел: вдруг ненароком кто номер заметит. Так, до Воложина ещё почти два часа. После Воложина… Скопин, восемнадцать двадцать семь. А там уже Царьград. Купец свалит, останутся вчетвером, к Скопину их надо сделать, чтобы в Царьград чистым приехать. Замётано.

– Берёшь карту, парень?

– А чего ж нет? – весело ответил Андрей. – Гулять так гулять.

– Ну-ну, – хмыкнул Моряк.

А Вертлявый пропел:

– Цвет зелёный, майский цвет, полюбил я с ранних лет.

Андрей охотно рассмеялся вместе со всеми. Он хоть и не малолетка, но самый молодой в компании. Лопух зелёный. Ладно, его это устраивает. Ну, поехали. Хорошо, он деньги на десятки поменял и раньше времени из игры не вылетит. Да и подкормят его сейчас. И Барина тоже. Им Купца сделать надо, а сразу всех троих раздевать не хотят. Выигрыш по кругу пускают, чтоб не так в глаза кидался. «Ну, каталы, давайте. Полколоды я уже просчитал и запомнил. Сейчас на Купце остальное вычислю».

Купец разошёлся по-настоящему. Сопя и сверкая глазами, рыча и беспрерывно вливая в себя вперемешку водку и коньяк, он, не считая, кидал деньги. Андрей играл сосредоточенно и внимательно. Его уже определили в «лопухи» и не следят. Сколько у него в запасе? Успевает. Так, стоп… это… правильно, десятка пик, дальше должен быть туз, Очкарику скинули, Вертлявому… там очков пятнадцать, не больше, Барину сейчас… перебор? Нет, Купцу перебор делают. Есть! Вся колода на глазах. Подождём, спешить некуда.

Загорье

В субботу на уроки приходят все, независимо от рабочей смены. Не было ещё такого, чтобы кто-то субботние уроки пропустил. И когда Эркин вошёл в класс и сел на своё место рядом с Артёмом, все ждали, что следом войдёт Андрей. А того нет и нет.

– Мороз, а Андрюха где? – не выдержал Трофимов.

– Загулял, – кратко ответил Эркин, выкладывая на стол учебники.

– Фью-ю-ю! – присвистнул Аржанов. – Нашёл время.

В самом деле, не святки или масленица, и первая неделя, а зарплата у всех во вторую и четвёртую. Но лицо Эркина исключало любые вопросы, а что Морозы брат за брата стоят, тоже знали, и это удержало от замечаний. Да и звонок зазвенел.

Работал Эркин сосредоточенно и более напряжённо, чем обычно. Ведь если он что напутает или упустит, то Андрею узнать будет не у кого. Химия давалась туго. Что с чем смешать и что получится – это он запоминал быстро, а вот почему именно так получается, а не по-другому? Непонятно. И это не те беляцкие штуки, которые он всегда запоминал, даже не пытаясь понять, нет, здесь он сам пришёл, пришёл учиться.

С химии не один Эркин, а все выходили в прилипших к спинам рубашках. С английским было проще. Хоть все слова понятны. И училка симпатичная. То-то за ней этот индей и ухлёстывает.

– Окрутит она его как делать нечего.

– А тебя завидки, что ль, берут?

– Это чтоб и дома учили?! – притворно ужаснулся Андреев.

И все дружно заржали. Засмеялся и Эркин, хотя думал совсем о другом. Что ему до Джинни и кутойса, там всё и без него или кого другого уладится. А тут… он ничем не может помочь Андрею. Ни посоветовать, ни прикрыть, ничего… он примет любое решение брата, но Андрей обещал вернуться. А если Бурлаков запретит? Пойдёт ли Андрей против… против отца? Пойдёт. А вот справится ли?

Снова звонок, и Эркин тряхнул головой, отбрасывая всё ненужное, мешающее се5йчас. Он на уроке и должен думать только об этом.

Тим в своём углу даже не обратил внимания на отсутствие Андрея. Он мучительно хотел спать. Уже две недели он работал на такси. Конечно, заработок выше, и ещё чаевые, и возможность в любой удобный момент завернуть домой, но и уставал он больше. Полная смена за рулём, а потом привести машину в порядок и готовность… конечно, ему бы помогли, и дело не в деньгах, а просто он должен доверять машине, а для этого нужно самому руки приложить. А дома… дома дети. Дим, Катя и Машенька. Зине сейчас не до старших, малышкой занимается. Он никогда не догадывался, даже не задумывался, сколько может быть хлопот из-за младенца. Зина целыми днями то кормит, то стирает, то гладит, то… ещё что-нибудь. Вчера он как раз домой приехал, а Машеньку купали. Он сунулся помочь, но Зина сказала, что не нужно, и он просто стоял и смотрел, а потом, когда Машеньку уже вытерли и запеленали, ему дали её подержать. И Машенька – он чем угодно поклянётся – смотрела на него и улыбалась ему.

– Она меня знает, – сказал он вслух.

– А как же не знать, – сразу откликнулась Зина. – Она у нас умница. Сестра тут приходила, патронажная наша, Варенька, так всё глазки у Машеньки хвалила, что умненькие. А в кого ей глупенькой быть. У нас дураков в семье не было, чтоб на двойки учились. Папка наш вон на одни пятёрки учится, не ловит ворон на уроках.

Он посмотрел на покрасневшего набычившегося Дима.

– Что случилось?

Дим молчал, и тут зачастила Катя.

– Он нечаянно, он в окошко посмотрел, машина ехала, он исправит всё, и пять получит, и одни пятёрки будут…

– Заступница! – рассмеялась Зина, беря у него Машеньку. – А теперь мы спатушки ляжем…

…Тим с силой потёр лицо ладонями и стал заново читать текст. Но всё равно в ушах вдруг зазвучал голос Чолли: «Ребёнок на руках – это прочувствовать надо». Он думал, что знает, ведь сколько он Дима той зимой на руках таскал, а Машеньку подержал и понял, нет, именно почувствовал. У хозяев, где до Грина был, рабыни рожали редко, и не касался он этого никогда, а уж хозяйские дети и вовсе… домашним он был мало, а дворовому работяге ни до чего, пожрать бы, поспать лишнего, а уж если удастся курева где стянуть, то большего счастья и не бывает, хотя нет, самое большое счастье – выпивка, но это уж вовсе недостижимо. Тьфу, чёрт, опять эта гадость в голове. О чём думал? А, ребёнок на руках, да, его ребёнок, говорят: «Плоть и кровь, кровиночка», – да, его кровь, он любит и Дима, и Катю, всё для них сделает, но их держал – сердце так не рвалось, а его кровь… Так что, правы беляки, когда про голос крови треплют?

– Тим, пожалуйста, внимательнее, – ворвался голос Джинни.

Тим почувствовал, как к щекам горячо прилила кровь.

– Прошу прощения, мэм, – выдохнул он и тут же поправился: – Мисс Джинни, что я должен делать?

Как ни занят был своим Эркин, но он невольно обернулся посмотреть, что это с Тимом. Никогда же такого не было, чтоб Тим на уроках зевал. И тут же сам получил:

– Мороз, не отвлекайся.

По имени его звали только Женя и Андрей, а остальные – Морозом, да ещё детвора из их дома дядей Эриком, у Алисы переняли. Эркин уже понял, что остальные считают его фамилию простым переводом на русский с индейского, потому не обижался и, разумеется, никого не поправлял. Раз им так удобнее, то пускай. Ничего обидного в его фамилии нет. Но у Джинни иногда вместо Мороз проскакивало похожее на давнишнее morose, и тогда по спине тянуло неприятным холодком.

Джинни старалась и видела, что её ученики тоже стараются изо всех сил, но подровнять класс никак не могла. Уровень Тима настолько выше, что ему только отдельные задания, Мороз и Артём ближе всех к нему, но тоже разрыв очень большой, а остальные… и тексты, и упражнения всем разные. Пожалуй, наравне с Тимом, ну, почти наравне только Андрей может работать, но его сегодня нет. Она ещё раз оглядела класс. Что-то сегодня и Мороз, и Тим какие-то рассеянные. Надо будет на втором уроке их расшевелить. Дать сочинение… нет, устроить дискуссию, а дома они пусть напишут на эту тему сочинение. Только вот какую тему подобрать? Чтобы и интересно, и чтобы не задеть. Просто удивительно, насколько эти взрослые люди обидчивы.

Поезд-экспресс Петрополь – Царьград

В Воложине Купец, проигравшись вчистую, сошёл, и они остались впятером. Поезд, казалось, даже не останавливался, а только дрогнул. Андрей не спеша собрал лежавшие на столе карты в стопку, подровнял ладонью. «Каталы» переглянулись.

– Никак сдавать собрался? – удивился Очкарик.

– Больно зелен ты банк держать, – заржал Вертлявый. – Ты ж лопух, до лоха не дорос.

– Не груби незнакомому, – ласково посоветовал ему Андрей.

Степан Медардович покачал головой, но промолчал. Что мальчик, говоря по-современному «завёлся» и хочет взять игру на себя, понятно и по-человечески извинительно, но… в самом деле держать банк в «двадцать одно» требует силы и выдержки, которые даются только опытом, а откуда у мальчика опыт?

Андрей, успев за предыдущие коны незаметно для остальных размять пальцы и кисти, развернул колоду веером, сложил, тягучей лентой перебросил с ладони на ладонь, проверяя руки и крап, и стал тасовать.

Степан Медардович смотрел на руки Андрея, большие костистые кисти, ставшие вдруг такими ловкими, потом поднял глаза на его лицо и не узнал. Хищный, по-волчьи жестокий оскал вместо улыбки, повзрослевшее на добрый десяток лет лицо, и даже светлые волосы вдруг блеснули сединой.