Байкал. Книга 4

Глава 6. Растерянность, ссоры и отчаяние

Я не мог понять, с чего Эрик так уж взъелся, в конце концов, не произошло ничего странного, ничего даже особенного, ничего, чего для него не было раньше. Но, похоже, и он воспринимал Аяю как-то по-новому. Но сейчас мне вовсе не хотелось думать об Эрике и его разочаровании или злости, уж не знаю, что именно он чувствовал, но, похоже, целый ураган. Я просто был рад. Потому что даже, если днесь Аяя беременна от Кратона, это значило только одно, она избавилась от необъяснимого бесплодия, во власти которого находилась. Пусть даже она носит дитя Кратона, возможно, я никогда не узнаю, кто именно заронил семя, проросшее в ней, но ребёнок… ребёнок – это жизнь. Поэтому я с необычайным воодушевлением пошёл в сад, где и нашёл Аяю за устроенным для неё столом.

Аяя, действительно не подозревала ни о чём, она чувствовала в себе странности, но не придавала никакого значения. Интересно, она вообще понимает, откуда берутся дети? Это был вопрос. И второй вопрос – это как сказать ей, что скоро она станет матерью? Вот тут я растерялся. Нормально, когда женщина сообщает о своём положении мужчине, а не наоборот. Ничего не придумав, я решил молчать, надеясь, что для этого мне представится возможность или зайдёт случайный разговор…

А сегодня мы занялись обычными делами, однако, я всё время отвлекался, всё время вглядывался в неё, надеясь заметить, разглядеть перемены.

– Ты чего, Арюшка, я тебе в который раз повторяю, а ты всё глядишь и молчишь. Думаешь о чём?

– О чём?.. да… ни о чём… – растерялся я.

Аяя улыбнулась и сказала, поднимаясь:

– Тогда, раз ты такой задумчивый, я тебе покажу кое-что.

И поманила меня в дом. Я замер, что она хочет показать? Может быть, какие-то перемены в своём теле? Или… два дня назад я ничего такого не заметил. Но разве я разглядывал, Боги? Я наслаждался, я только наслаждался, всякую минуту… Минуту… да-да, надо рассказать ей о том, что я открыл о времени… Сейчас, вникнет в вычисления получше, тогда и объясню своё открытие… Она уже готова и теперь, просто я… я сегодня слишком занят своими мыслями, чтобы толково все рассказать.

Мы вошли в дом, и Аяя, тронув меня за руку, подвела в угол, где за лавкой обнаружилась большая корзина с кошачьим семейством. Маленькая серая кошка с рыжими полосатыми ушками и белым носом, лежала пушистой подковкой, обнимая свой выводок из четырёх разномастных котят.

– Смотри, – тихо сказала Аяя, сама как зачарованная глядя на эту пушистую семейку. – Здорово, а?

Мы присели вместе возле корзинки, кошка повернула голову, навостряя уши, приподняла голову, но увидела Аяю и сразу успокоилась мурча.

– Вечор окатилась, Зигалит утопить хотела, а я… Может и неправильно, она хозяйка тут, конечно, но… посмотри, как бы мы эту матушку оставили с разбитым сердцем? – сказала Аяя, с нежностью глядя на кошку и её котят. – И потом, кошки, как они могут быть лишними?

Она посмотрела на меня. Вот и момент сам собой получился…

– Яй, а ты… хотела бы тоже…

– Тоже? – она не поняла, о чём я спрашиваю.

– Хотела бы, ну… как эта кошка… детей?

Аяя пожала плечами, подумала и ещё раз пожала, поднимаясь.

– Не знаю, Арюша… Это же… это же… это замуж надо выйти. Не знаю.

Дела… Она не знает. Но… как пахнет славно, сладко, дурманно, как серединка розового шипка… и как волосы сегодня сбегают вдоль стана, перевязала только шнурком накрест… Что я сделал? Поговорил с ней? Объяснил, что с ней происходят важные перемены, что всё изменится в скором будущем, но её это не должно пугать, потому что это счастье и я буду рядом?.. Ничего похожего, я ничего не сказал, я потянул за этот шнурок, распуская ей волосы, и проник ладонью под них к её горячей, немного влажной от пота шее. Мы здесь всё время все мокры от пота, но её пот пахнет как нектар и на вкус такой же…

– Арюшка… – выдохнула она, зрачки расширились от моих прикосновений, поцелуев, от моей близости, ноздри дрогнули, она повернула голову и посмотрела из-под ресниц, губы порозовели. Она теперь всегда так, вся розовеет, размякает и в то же время натягивается звонкой струной, обнимает горячими руками, становясь гибкой и жаркой, горячий живот, груди, губы, шея, и свет меж ресниц, столько тепла… и я пью его полными глотками, пьянея и отрываясь от земли…

Ребёнок Кратона, ну и что, главное, что она со мной и что она вот так смотрит, обнимает, желает. Желает меня… А если мой? Если мой ребёнок?! Я давно уже не думал о таком, даже забыл, когда в последний раз в мою голову забредала эта мысль – о детях. Когда-то я хотел этого, неотступно с почти болезненным упорством хотел, чтобы Аяя родила мне, но тогда ничего не получалось. Много времени пошло с тех пор… И вот… такое случилось с нами, с нами, не с ней, потому что я не отделяю теперь себя от неё, это счастье её и моё вместе. Я боялся даже подумать, что возможно такое счастье. Но разве я… Разве всёрьёз мне важно, мой ребёнок будет ли нет? Мне нужна она, она со мной, а дети… Этот ребёнок Аяин, значит, он мой.

Мы лежали рядом, капли пота ручейками стекали с наших тел, увлажняя простыню. Я смотрел на её тело, пытаясь понять, вижу ли я какие-то перемены в нём. Я тронул её живот пальцами, он задрожал, и я приложил ладонь к нему под пупком. А если Эрик ошибается? Вот если ошибается? А если… ничего нет, и я напрасно так разволновался и размечтался до того, что не могу и слова ей сказать о моих мыслях, а она чувствует и спрашивает всё время…

– Ты что? – спросила Аяя, улыбаясь, и накрыла ладонью мою руку.

– Я люблю тебя, – сказал я, не в силах сказать то, что готовлю весь день.

Она засмеялась счастливо, щуря ресницы. Скажу, чуть позже… позже… Понять хочу вначале, верно ли то, что думает Эрик. А завтра расскажу о часах и минутах…

Мы пробыли вместе опять до утра, на рассвете я улетел ненадолго в Кемет. Там Арит и Рыба, получившие от Повелительницы Тьмы крылья как мои, отлично справлялись со своими обязанностями. Дамэ ещё не выполнил моего поручения, не нашёл нам достойного жилища, и мы оставались в доме у Вералги. Но, надо сказать он старался, рыскал по всему Кемету. Много чего я начал, а теперь все мои начинания должны были продолжать мои помощницы, они старательны, надо отдать им должное, и неутомимы. Но когда без меня не обойтись, например, для создания нового верования, как было с Гором, ради культа которого я сделал то, чего никто бы не смог, и теперь светлый Бог становился одним из любимейших в Кемете, тем более что его поддерживал Кратон. Но моя Повелительница должна была стать главной, и мне для этого придётся много ещё потрудиться. Очень потрудиться. Поэтому, кроме строительства храмов, кроме армии бальзамировщиков, которых учил я и мои помощницы теперь, а их мне пришлось тоже для этого обучить, старались и учили новых последователей.

Но этого, конечно, мало. Надо являться к людям в чудесном виде крылатого Анпу. И я стал делать это, выбирая смерти тех, что происходили при людях, чтобы явится в сиянии величественной красоты и увести почившего с собой. О, получалось великолепно! Учитывая, что я могу зажигать огонь рукой, и двигать предметы, как мне заблагорассудится, я сумел произвести неизгладимое впечатление во многих домах, и слава об Анпу, Боге Смерти, потекла по Кемету, ширясь и набирая силу, как река, в которую сливаются ручьи. Прошло совсем мало времени, а я уже многое успел. Столько сделать никто бы не мог. В действительности, если бы теперь же я всё оставил, больше ничего не было бы нужно, чтобы величайший и красивейший культ Смерти процветал в веках в этой стране. А может быть, распространился бы и дальше, потому что он уже был силён и таинственно прекрасен, а людей притягивает всё загадочное и прекрасное…

… – Дамэ, ты видел то же, что и я? – тихонечко спросила Рыба, подойдя со спины ко мне.

С порога террасы я, как зачарованный смотрел на Ария, который в двадцати шагах вперёд по дорожке разговаривал с бабочкой. Именно так, он держал её на кончиках пальцев, и по его лицу было очевидно, что они переговариваются – Арий и эта маленькая красивая бабочка с коричневыми крылышками и синеватыми глазками на них.

– Ш-ш-ш… – тихо зашипел я, подняв руку, боясь обнаружить наше присутствие.

– Он что… как Аяя, может говорить с… – прошептала Рыба.

Я посмотрел на неё и покачал головой, после чего поманил Рыбу отсюда, мы вышли с Рыбой с другой стороны дома.

– Не думаю, что он это может. Не думаю, что… Я думаю, совсем иное происходит, Рыбочка, – сказал я, выразительно глядя в её глаза.

Я не ошибся в моей давней подруге, почти что сестре: Рыба поняла, что я имел в виду. Она радостно просияла и зажала рот ладонью:

– Думаешь… Ты думаешь… Что он, что это… что она, Аяя, прислала ему привет?!..

– Тихо!.. Никто не должен знать! Узнают другие, узнают все, узнает Она, Повелительница Тьмы и… Словом, молчать следует, Рыба. Даже намёком, смотри, не выдай тайны этой, сама знаешь, Кого это разозлит и что тогда может быть, твоя Повелительница не шутит.

Рыба закивала, улыбаясь и, не удержавшись, всё же сказала, сжав мой локоть большой ладонью:

– Но это… Это хорошо-то, а, Дамэшек?! А я так горевала, что Гор, вдруг сделавшийся Богом, взял на Небеса нашу касаточку. Так надеялась, что объявится, вот и объявилась! И хорошо-то, Дамэшка, что с ним, Арий он…

– Всё, Рыбочка, молчи! В своё время Арий сам скажет обо всём, знает, как мы скучаем. И как…

За нашими спинами что-то зашуршало, мы обернулись, но нет, никого не было, показалось, всего боимся, любой тени, переехать надо в отдельный дом.

– Ты спросил бы его как-ньть? А? Тебе скажет… Хоть узнать, иде она?

– Он сам скажет, – убеждённо ответил я, уверенный, что расспрашивать Ария не след.

Прошло несколько седмиц, в течение которых я всё сомневался, быть может, Эрик ошибся, когда так уверенно говорил об Аяиной беременности. В самом деле, мы расставались с ней ненадолго, мы проводили вместе целые дни и ночи, я улетал на день-другой и вновь возвращался, чтобы быть вместе. Мы занимались, учить её было легко, потому что она всё знала, лишь вспоминала теперь со мной, все созвездия на небе она вспомнила за одну лишь только ночь, все их мне показала, а на другой день зарисовала на листе папируса, писала на память песни и сказы, мы вспомнили с ней всё, что она знала с детства и узнала теперь в Кемете от Викола, историю Байкала я лишь не спешил пока рассказывать, она сама и её горести были неотъемлемой частью этой истории, а я не хотел, чтобы она вспомнила хоть что-то из того времени, чтобы хоть капля яда из прошлого омрачила её теперешнюю, свободную от горя душу. Она была счастлива каждым новым днём, и незачем возвращать в её душу боль, которая мешала ей, прежней. Я не хотел, чтобы она и Марея вспомнила, не без этого. Кажется, я давно забыл о ревности, но, выходит – нет. Странно, конечно, ревновать к человеку, третий век мёртвому, но в её-то сердце он мог ожить, и я этого боялся. Я хотел, чтобы она оставалась такой, как теперь – свободной и светлой, совсем прозрачной, говорящей: «люблю тебя целое море!»…

А потому мы упирали больше на цифирь, решала теперь любые задачки, и легко считала в уме, кстати, этого раньше я не помню, похоже ум её стал ещё легче и быстрее теперь или мне казалось так, потому что она двести шестьдесят лет упражнялась без меня, а я теперь только напоминал ей всё. И вскоре я рассказал ей о том, что я теперь знал о времени, о том, как я измерил и разделил его на часы и минуты. Она выслушала внимательно, как всегда, не перебивая и спрашивая то, что хотела уточнить, и в завершении начертила на глиняном черепке что-то, сказав:

– Щас, погоди, я покажу… а ты скажешь, правильно ли?

Знаете, что я увидел? Те самые цветочки, что некогда нашёл на её вышивках в доме Эрика под Каюмом, она всё та же, и знания в ней, и чувства, но лишь прикрыты плитой, сквозь которую всё равно светит она, её ум, её душа.

– Верно, – сказал я, счастливо улыбаясь.

– Как ты дошёл до этого? Ты такой умный… – вдохновенно произнесла она, качая головой.

Этого я не мог снести.

– Нет, Яй. Это ты. Ты придумала, – сказал я. – Ты придумала это очень давно и такие вот цветочки вышила на рубашке. А я увидел и всё окончательно разложил в моей голове, и названия этим частям суток дал. Часы и минуты.

Она засмеялась, отмахнувшись, не веря мне.

– Только вот до сих пор не пойму, как ты до шестидесяти-то дошла?

– Я дошла? Ну ты… придумаешь. Хотя, как… Что тут такого… сердце так стучит, вот что. Как раз шестьдесят раз в твою минуту… – сказала она, словно, доставая откуда-то с дальней полки эту мысль.

Точно! Ведь именно так и есть! Шестьдесят ударов в минуту, понятно, что в среднем и понятно, что примерно, но… Однако Аяя неожиданно словно напряглась или задумалась, погружаясь куда-то в себя.

– Знаешь что, Арюшка… Знаешь, еще, что… Я хотела тебя спросить… Ты ведь как лекарь разумеешь… – задумчиво сказала она и посмотрела на меня встревожено. – У меня теперь как-то… всё не так. Не так как было. Теперь сердце у меня бьётся быстрее. Я заметила. И в шее иногда стучит… и ещё мушки перед глазами цветные мелькают, как наклонюсь или разогнусь неожиданно. Я… не больна? Ты ведь понимаешь и в этом? Вот, посчитай, – она взяла мою ладонь и приложила себе между грудей.

И верно, сердце её стучало немного часто. Она напряжённо смотрела на меня, и не успел я что-либо сказать, хотя не очень знал, что именно мне сказать ей, как она сама сказала:

– Я знаешь, что думаю… Нет, лучше покажу… хотя чудно это, но…

И отошла от меня, поманив за собой в дом.

– Сейчас покажу кое-что, и ты… скажи тогда…

Она подошла к ложу и легла на спину, разровняв платье на животе, показала мне на бугор вроде большого яблока возвышающийся над лоном.

– Вот, – она смотрела на меня. – Это у меня… это у меня… ребёнок там, да? Я видела женщин с большими животами, но вначале должны быть маленькие, не сразу ведь большие… Это ребёнок, да?

Я подсел к ней и тоже погладил плотный бугор на её тёплом животе, моя ладонь накрыла его весь. Ребёнок, теперь сомнений быть не могло, как раз к трём месяцам срок…

– Ребёнок, верно догадалась.

Аяя села тогда и испуганно посмотрела на меня.

– А… откуда? Я ведь не замужем…

– Яй… – я едва сдержался, чтобы не захохотать. Во-первых: я был счастлив, а во-вторых: это было невообразимо смешно, что человек, изучивший все звёзды на небе и их движение, способный складывать и умножать в уме трёхзначные числа, не знает, откуда берутся дети. – Аяй… ребёнок… ребёнок от меня.

– Не понимаю.

Понять и, правда, нелегко, если ты беременна раньше, чем тебе исполнился год… н-да, никто не дал ей повзрослеть. Не дал и я…

– Дети получаются оттого, что мы любимся с тобой, – сказал я, чувствуя, как горячо зарделось моё лицо и даже шея.

– Батюшки… Да ты что?! Что у всех так? – она распахнула глаза. – Что для этого любятся? А я думала, женятся, оттого и дети. Вот это да…

Она села на кровати, растерянно, одёргивая юбку.

– Это… Но… я не пойму всё же, как…

– Для этого и придуманы мужчина и женщина, для того всё в мире, притяжение и любовь, чтобы возрождалась и продолжалась жизнь.

– Жизнь… все живые существа так? Как мы.

– Ну… почти – уклончиво сказал я, совсем не хотелось углубляться в подробности размножения земных тварей, на деле одно, а на словах… я не мог говорить с ней об этом. – Но у людей от любви, не по обязанности, как у животных.

Аяя посмотрела на меня, вставая, и сказала через плечо:

– Напрасно ты думаешь, что у зверей всё не по любви. И они очень даже любят друг друга. Не все, конечно и просто так некоторые, потому что время весеннее, но… Так мы теперь… Мы… мы…. Как считать, Арюшка, мы теперь… ты мой муж? А свадьбы ведь не было у нас…

Она подошла к столику, на котором лежали всевозможные гребни и ленты рулончиками, и стала перебирать это всё. Вопрос… Жениться на ней – это самое моё большое желание уже столько лет, что я и не помню, когда я не хотел этого, но как теперь сделать это? Как сделать так, чтобы мы были женаты, перед всем миром, Богами, предвечными, перед людьми, но так, чтобы Вечная не узнала о том? Как я смогу сделать это?

Я растерялся. Всё что я мог, это подойти к ней, и обнять её плечи, выдыхая на её волосы, чуть-чуть растрепавшиеся на затылке. Но Аяя по-своему, конечно, поняла моё замешательство. Она повела плечами, уклоняясь от моих рук, и голову склонила от губ и дыхания моего. Она обернулась ко мне, отодвигая мои руки.

– Погоди, Арюшка, ты… Ты не отвечаешь… Ты не хочешь жениться на мне?.. Я… Ты не хочешь, потому что… ты думаешь, я… нечестная? Из-за Кратона? Потому что… потому что я не… не девственница с тобой… была… потому что Кратон…

Вот это тоже стало откровением, девственница? Выходит, с Той стороны она вышла девственной во всех отношениях?.. Боги… Так Кратон… Теперь мне захотелось его убить. Я не думал, я даже помыслить не мог… Хотя, что я удивляюсь? Прежняя Аяя умерла, на теле возвращённой Аяи не было даже следа от громадной раны, что убила её, как ни от чего не было следов, ни одного шрама, а нельзя сказать, что у неё их было мало когда-то… Потому и забеременела она… Дар и испытание от повелительницы Царства Мёртвых, она ослабила ее, как могла, выпустив в мир прежней, но чистой, беззащитной. И вот она беременна и, скорее всего, от меня, а я не могу жениться на ней! Чудовищно…

– Яй… жениться на тебе – это… Ты даже вообразить сейчас не можешь, как я этого хочу… Но…

– Не бывает никакого «но», если ты меня хочешь в жёны! Значит, не хочешь! Значит, не гожусь! – вдруг заплакала она и, оттолкнув меня, выбежала из дома. Я поспешил за ней, но не увидел ни в саду, ни во дворе. Эрик, зато вышел из своего дома и смотрел на меня, хмурясь.

– Чего ты мечешься-от, паршивец? Лица на тебе нет, случилось чего? – спросил он, подойдя ближе.

Я со вздохом сказал:

– Случилось… Аяя поняла, что тяжела. И… думает, что я не хочу на ней жениться.

Эрик даже замахнулся, белея лицом.

– Убил бы тебя! Ч-щёрт… что невтерпеж было?.. Господь велик…. – он закатил глаза. – Что теперь делать-то? От Кратона забрал, чтобы самому… Он хоть как честный жениться мог, ты же теперь… тьфу! – он действительно сплюнул на гладкие плиты в их ладном дворе.

Мне казалось, слюна его зашипит на этих плитах, так он был зол. Однако в следующую минуту смягчился и сказал:

– Ладно, давай отсюда на сегодня, вали! Я успокою её, уговорю, придумаю что-нибудь про тебя, дурака.

Ничего не оставалось, как подчиниться. Я отправился восвояси, доверяя брату самое дороге, что у меня было и есть, с твёрдым намерением вернуться через сутки.

А в Кемете меня ждала новость – было объявлено о свадьбе Кратона и Уверсут. Ей рожать было вот-вот, и свекор решил всё же узаконить права своего внука таким образом. Я не мог осуждать его, но не мог и сочувствовать, потому что я теперь ненавидел его куда больше, узнав, что он… Не хочу даже про себя произносить это!

Я вошёл под своды дома Вералги со стороны сада и застал Викола, как бывало уже не раз и не два. Они с Вералгой встречались едва ли не чаще чем мы с Аяей теперь. Я считал её своей бабкой, да и Викол был сед, но глаза у него и у неё теперь посверкивали молодыми огоньками и, очевидно, между ними всё было хорошо. Похоже, куда лучше, чем между нами с Аяей. Во всяком случае, жениться Викол мог сколько угодно, ежли бы им вздумалось…

– О, Анпу! Не видались давно! – воскликнул Викол, радостно.

– Чего ж давно, пять дён, как виделись, – хмыкнул я, чувствуя досаду оттого, что они, счастливые влюблённые, а я на сегодня – несчастный.

– Что-то хмур ноне, Арик? Не ладится чего?

– Да нет… Стесняем мы тебя, Вералга… Ты уж прости, никак не…

Но тут неожиданное появление Дамэ остановило меня на полуслове.

– Отыскал я дом для нас, Анпу! – радостно воскликнул он с порога.

– Далёко ли?

– На западном берегу Нила, недалеко. Хозяева померли в мор какой-то, давно пустой стоит, но ухоженный, можно хоть завтра перебираться, – радостно сказал он.

– Поглядеть бы, – сказала Вералга.

Но я возразил:

– Ежли Дамэ считает, что можно перебираться, немедля собираться начнём. Где Рыба и Арит?

– Дак-ить, иде…. – в подражание байкальской манере Рыбы, ответил Дамэ. – Кто знает? Они в разные стороны днесь глядят, не слишком ладят после как… Ну словом, вместе не бывают теперь.

Словом, не дожидаясь наших женщин, мы приказали собирать вещи с намерением поутру и перебраться на новое место.

Вералга, однако, вошла ко мне, проводив Викола и притворив за собой дверь, спросила вполголоса:

– Ты уверен в нём? Как ты… можешь ему верить? он же…

Я обернулся к ней, сбирать свои книги я не мог доверить никому, потому сам их увязывал широкими лентами и складывал в лари, запоминая порядок.

– Аяя всецело доверяла ему две с половиной сотни лет, будь он дурной человек…

– Он вовсе не человек, тебе ли не знать о том!? – совсем зашептала Вералга, оглядываясь на дверь. – И… кто знает, что он при Аяе делал вообще.

Я положил в ларь очередную кипу свитков и, разогнувшись, сказал Вералге полным голосом:

– Ты напрасно шепчешь, Вералга, – с удовольствием сказал я, – Чёрт слышит сквозь стены. И ещё… Аяино имя пачкать не смей словами и подозрениями гадкими.

Вералга отшатнулась, бледнея.

– Гляди, Арий, доиграешься.

– Голому нечего терять, – сказал я.

Вералга помолчала, и отошла уже, было, к дверям, но обернулась:

– Где всё же Эрбин? – спросила она уже другим тоном, но, продолжая сверлить меня холодными голубыми глазами.

– Кто знает? В Вавилоне у него семья осталась, дети должны были народиться, быть может, туда и унесло его.

– «Быть может»! – досадуя, повторила Вералга – будто, в самом деле, не знаешь этого. Вы в колыбелях разных спать не могли, не разлучались, не то что…

Махнув рукой на меня, она вышла, поняв, что ничего от меня не добьётся. Я продолжил своё занятие, думая о её словах, надо же, мы с Эриком, не только взрослыми, но и младенцами были зависимы друг от друга. Я только теперь подумал о том, что Вералга единственная из всех людей на земле, кто знает нас с Эриком с малолетства, даже с рождения. Это так удивительно теперь…

Я женился на Уверсут. Это решение я принял не размышляя, просто в один из дней, вставая с постели, которую для меня согрели сразу три красивые наложницы, я понял, что не чувствую ровно ничего, ни тепла, на которое рассчитывал, ни даже похоти. Всё было плоско и мертво во мне, куда мертвее, чем камни, из которых Арий, или как его теперь всё называли, Анпу, строит свои храмы по всему Кеми. Неужели я старик отныне? Так недавно я чувствовал себя полным сил, налитым жизненными соками до самых краёв. Теперь осталось одно, к чему я привык с малолетства – забота о Кеми. Больше я не чувствовал и не мог думать ни о чём. Потому я приказал Уверсут явиться к себе. Она повиновалась беспрекословно и очень быстро, побледнев от страха, торопела она меня или была напугана некими собственными мыслями, но смотрела на меня во все глаза в те мгновения, когда я отводил взгляд, и снова опускала глаза долу, когда я смотрел на неё.

– Я решил признать права твоего ребёнка на престол, Уверсут, если то будет сын, он станет моим наследником, потому что я женюсь на тебе. Объявляю тебе моё решение, потому что хочу, чтобы твоему отцу ты сама сказала о том. Не волнуйся, принуждать тебя к выполнению нежеланных обязанностей я не стану, ты получишь всё только за то, что некогда стала женой моего сына и скоро станешь матерью моего внука. Или внучки… Теперь ступай.

Сам не знаю почему, но чудесная смуглая красота Уверсут, нисколько не поблекшая от бремени, ибо она сохраняла стройность, несмотря на живот и даже лёгкость и грацию, днесь раздражала меня, и её тёмно-красные губы, такие большие и полные поцелуев, и маслянистые глаза, и потоки блестящих гладких кос, и всё её бесспорное совершенство почему-то сейчас не радовало и не волновало меня. Отпустив её, я задумался, не совершил ли я ошибку. И мучась, что, возможно бесповоротно навредил себе, и пуще – Кеми, отправился к Мировасору. Вернее к Виколу, но рассчитывая на встречу с Мировасором.

Я застал его одного. Викол отсутствовал.

– О, он теперь совсем забросил и науку и богослужения, смерды, приходящие в храм давно не видали верховного жреца Осириса. Бог не должен забывать своих обязанностей. Вон Анпу чудо за чудом творит на землях Кемета, скоро не будет сильнее культа, чем его. Хотя времени пошло всего ничего.

– Да, Анпу на редкость велик на чудеса, я слышал, – сказал я, угощаясь предложенными сластями – сваренными в меду финиками, чудовищная сладость, но сейчас и она не казалась мне сладкой, я почти не чувствовал вкуса. Я расслабил спину, впервые за много дней позволив себе развалиться на широких лежанках, с мягкими подушками. – Что же Осирис не призовёт своего жреца к порядку?

Я спросил даже не из любопытства, а лишь поддержать разговор, я почти не слушал, что Мировасор говорил. А он продолжил, словно ждал меня, чтобы поговорить, вероятно, Викол, действительно всё время отсутствовал, что Мировасор стал так разговорчив.

– Боги видят то, что хотят видеть… А может быть самому Осирису угодно, чтобы Викол ныне… стал влюблённым героем.

– Викол влюблён? Вот так новости. Я думал он на такие вещи вовсе не способен.

– Все мы на всё способны, как выясняется, – усмехнулся Мировасор и приказал приготовить нам ужин.

– Нет, что ты, Мир, я сытно поел нынче… – взялся было отказываться я, но во мне недостало на это сил. Что ж, и ночь, придётся провести со старым другом и тестем. Стану ли я так ватажиться с Фарсианом? Мой сын мог, смогу ли я?..

Я сказал Мировасору, что намереваюсь жениться на Уверсут. Он удивлённо посмотрел на меня.

– Что ж, Кратон, ты… Я слышу отголоски отчаяния в твоём голосе.

Я ничего не ответил, не обсуждать же мне всерьёз то, что я не в отчаянии, я вообще ни в чём, я просто стал прежним, что был до того, как из моря ко мне вышла рождённая белой кипрской пеной, Богиня… Будто не было ничего, будто не было благоухания природы, веяния ветра, брызг морских волн, ароматов цветов, утреннего воздуха, вечернего сада, и губ любимой, блеска её глаз, оживлявшего всё для меня… А теперь, без этого магического ключа, я снова стал прежней закрытой дверью, за которой навеки теперь схоронены несметные сокровища чувств… Нет, ничего этого я не сказал Мировасору.

– Ты не одобряешь этот союз? – спросил я.

– Отчего же. Думаю, ты поступаешь верно. Уж коли вы с Гором некогда выбрали этот сброд себе в союзники, правильным будет поддерживать этот союз, и, уж коли приблизили так, что они в спальнях у вас, то сохранить, думаю, будет вернее всего. В конце концов, они, действительно, поддержали Гора в войне против Кесра, возможно я неправ на их счёт.

И то хорошо, я думал, станет теперь же своробничать и говорить, что я должен был выгнать Фарсиана и его людей прочь из Фив.

– Опять же, Уверсут – красавица, каких поискать, возможно, она развлечёт тебя, развеет твою грусть и мысли о старости и смерти. У тебя впереди ещё много счастливых дней и славных дел.

– Возможно, – только и мог произнести я. – Ты сказал, Викол теперь влюблённый мудрец, кто же она, его избранница?

– Мудрецы влюблёнными не бывают, любовь не для мудрых, а для благословенных… – почему-то грустно сказал Мировасор. Мне показалось или он немного завидует Виколу теперь, с которым они оба были одинокие скряги на чувства, и вот Викол их общие устремления предал и отдался некоей прелестнице…

– Старая любовь, Кратон, говорят, не уходит…

– Никакая любовь не уходит, только если она любовь – ответил я.

– Ты веришь в это?

– Абсолютно. Странно, что мы говорим с тобой об этом.

– Странно… Мне так же странно было увидеть тебя влюблённым как мальчик, как теперь Викола. Но ты разочарован и обманут, то же ждёт и Викола, все эти любовные приключения кончаются только этим.

– Я не знаю, что ждёт Викола, – сказал я, поднимаясь, – но я не считаю, что я обманут и предан. Я всего лишь оказался слабее своего соперника и не смог отстоять мою любовь, а она кричала мне с солнечного диска: Атон!.. Навсегда этот крик запечатан в моём сердце. Так что никто не обманул меня. Я всего лишь человек, что я против Богов? И муж ли я для Богини? Она была со мной миг, и этого достанет, чтобы озарить тьму в беспросветной душе… Прощай Мировасор, поеду домой.

Мировасор тоже встал.

– Не уезжай, я танцовщиц позвал, не одному же ими любоваться – совсем уж скука, как наливаться в одиночку… Прости, что зужу и сомневаюсь, от одиночества и не тем ещё становишься…

Я посмотрел на него, все ныне одиноки, похоже…