Время надежды, или Игра в жизнь

– Надя! Дочка! – торжественно провозгласил Николай Васильевич. – У нас с мамой для тебя сюрприз! Иди сюда, в залу!

Надежда вышла в проходную комнату хрущёвской «двушки», которая служила и гостиной, и спальней родителей: раскладывающийся диван-кровать под ковровым покрывалом, два кресла с такими же накидками, полированный журнальный столик между ними, добытая в боях чешская стенка с праздничным хрусталём…

В углу у окна вместо старого чёрно-белого телевизора на тумбе громоздился новый – цветной. На полу стояла большая коробка от него, которая заняла полкомнаты.

– Теперь для тебя жизнь, Надюшка, окрасится в разные цвета! – весело сказала мама. – И больше никаких нервных срывов! Але-оп!

Николай Васильевич с видом фокусника включил телевизор, Вера Ивановна захлопала в ладоши:

– Надя! Смотри! Наш первый цветной телевизор! Наконец-то! Теперь и мы фигурное катание будем смотреть в цвете, а не бегать к соседям!

– И футбол! – добавил Николай Васильевич, довольно потирая руки.

– И фильмы! Наденька! Ну, ура же?! Ура?! – заглядывала Вера Ивановна дочери в глаза.

– Ура… – флегматично ответила Надежда.

– Надь… Да порадуйся же ты! – даже обиделась мама. – Мы так долго мечтали об этом – и вот очередь подошла! Полгода отмечались! А скоро и на новый холодильник очередь подойдёт! Посмотри, как мы хорошо живём! А ты хандришь… Ну, хватит уже, а?

– Что вы, я очень рада! – неожиданно для себя Надежда выпалила это довольно язвительным тоном. – Видеть всё в цвете – это так здорово! И всего-то полгода каждый день отмечались! А на холодильник мы сколько в очереди стоим? Год, два? Ну, так очередь же быстро идёт! Замечательно мы живём! Удивительно! Прекрасно! У нас что ни колхоз, то миллионер, а в стране жрать нечего! Всего больше всех в мире производим на душу населения, а в магазинах пусто! В области балета мы вообще впереди планеты всей! Только артисты с гастролей не возвращаются… Кстати, балет мы тоже теперь будем в цвете смотреть! Если кто-нибудь из руководства страны опять помрёт ненароком… Вот теперь действительно ура!

Николай Васильевич нахмурился.

– Ну-ка, дочка… – сказал он строго. – Ты где этого нахваталась? Что за разговоры? Чтобы я у себя в доме подобного больше не слышал! Не посмотрю, что ты после больницы! Такой нервный срыв ремнём устрою…

Вера Ивановна выразительно посмотрела на мужа и дёрнула его за рукав. Надежда пожала плечами и, мысленно коря себя за несдержанность, удалилась в свою комнату. Родители растеряно смотрели дочери вслед – Вера Ивановна еле сдерживала слезы, и Николай Васильевич обнял жену:

– Ничего, Верочка… Всё нормально. Справимся…

А Надежда у себя в комнате, прижавшись спиной к двери, прошептала:

– Бедный папа… Скоро ты ещё и не такое услышишь! А ремень я у тебя всё равно конфисковала…

По новому цветному телевизору в это время шли новости – 28 мая 1983 года страна, руководимая Юрием Андроповым, жила своей обычной доперестроечной жизнью. Выходили новые фильмы, запускались спутники, готовился космический телемост между СССР и США по проблемам мирного сотрудничества, и уже два дня подряд строгие дикторы рассказывали о землетрясении и цунами на японском острове Хонсю…

***

Утром в понедельник, 30 мая, Надежда вышла из дома в том самом цветастом балахоне, перехваченным в узкой талии отцовским ремнём, и маминых выходных чёрных туфлях на высоких каблуках; в руках – почти новая чёрная дерматиновая сумка. Надежда и забыла, что такая когда-то у неё была. Конечно, сюда бы больше подошла сумка из красной кожи – Надежда любила контрастные вещи, но о таком счастье в 1983 году она не могла и мечтать.

Свои пышные светлые волосы, как могла, выпрямила под обогревателем «Ветерок» – фена дома не оказалось, а спрашивать о нём у мамы Надежда побоялась (а вдруг фенов для домашнего пользования вообще ещё не было в то время?!). Причёска получилась неожиданно стильная – особенно на фоне повального увлечения в те годы «химией». По дороге Надежде то и дело попадались девушки и женщины самого разного возраста с одинаковыми пуделячьими кудельками на головах – и все они провожали её удивлёнными взглядами. А мужчины и вовсе «делали стойку», сворачивая себе шеи, – Надежда и правда невольно привлекала к себе внимание. Что-то в ней было странное и притягательное одновременно: то ли «взрослый» взгляд, который никак не вязался с юной цветущей внешностью, то ли манера держаться, то ли общий – будто бы даже заграничный – облик, благодаря которому она выделялась из толпы.

Надежда шла по смутно знакомой улице и чувствовала себя инопланетянкой. Всё вокруг ей было интересно. Вот змеящаяся очередь в «Промтовары» и крики: «Вы тут не стояли! Где список?! У кого ковёрный список на 30 мая?!»; молодые мамы с неуклюжими колясками образца 1983 года; на зданиях и крышах – плакаты: «Мир! Труд! Май!», «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи», «Каждый день – ударный!», «Миру – мир!», «Работай по-коммунистически!»…

– Господи… Как мы жили… – прошептала Надежда, увидев сквозь замызганную стеклянную витрину продуктового магазина почти пустые прилавки.

На остановке народ штурмом брал старенький автобус, чтобы уехать в центр. Надежда некоторое время нерешительно смотрела на давку, даже попыталась протиснуться, но её грубо оттолкнули.

– Ну и ладно…

Она отошла чуть подальше и взмахнула рукой. Поток машин был совсем невелик по сравнению с 2010 годом, но рядом тут же остановился оранжевый «Жигулёнок».

– Куда вам, девушка?

Водитель – лысоватый, потасканного вида мужичок лет сорока пяти, перегнувшись через пассажирское сидение, распахнул дверь и с интересом уставился на Надежду.

– В пединститут. Довезёте?

– Садитесь! Мне как раз по пути!

Захлопнув дверь рядом с водителем, девушка села на заднее сидение. Мужичок хмыкнул, но ничего не сказал. Обернувшись, она увидела, как от остановки медленно отошёл переполненный автобус, – поместились все жаждущие уехать, но внутри образовалась страшная давка: казалось, люди вынесут своими телами не только двери, но и окна.

Надежда вздохнула – в своей прошлой жизни она уже давно не пользовалась общественным транспортом, и начинать это делать снова не очень-то хотелось. Но она понимала, что ездить каждый день на такси или на «частниках» не сможет – во-первых, у неё на это просто нет денег, а во-вторых, как говорила героиня любимой актрисы Нонны Мордюковой в бессмертной комедии «Бриллиантовая рука»: «Наши люди в булочную на такси не ездят!»…

Девушка вертела головой по сторонам, узнавая и не узнавая родной город. Как же, оказывается, изменился за эти годы Воронеж! Ещё целы были трамвайные пути, разобранные в середине нулевых годов, – к 2009 году трамвайное движение в городе полностью ликвидировали, ничего не предоставив взамен («лёгкое метро» так и осталось в планах); ещё не было многих ставших давно привычными зданий и строений. Зато каким красивым станет город через три десятилетия! Надежда это знала точно…

Её размышления о прошлом и будущем прервал водитель – полуобернувшись и следя вполглаза за дорогой, он игриво спросил:

– А деньги-то у тебя есть, красавица?

– Не знаю… я не посмотрела… – растеряно пробормотала девушка, доставая из сумки кошелек. – А сколько надо?

– Вообще-то таксисты рубль берут отсюда до института. Но для такой девушки можно и скидку сделать…

Надежда достала из кошелька деньги – рубль там как раз был. Высыпала в ладонь мелочь.

– Скидка с рубля? Оригинально. А я и забыла, какие забавные были деньги… Маленькие…

Водитель, не расслышав, снова обернулся:

– Что, деньги дома забыла? Ладно, бесплатно довезу! Меня, кстати, Вова зовут. А вечером ты что сегодня делаешь, красавица?

Надежда подняла глаза и посмотрела на плюгавого водителя – он показался ей омерзительным со своей потной лысиной с налипшими на неё редкими волосками, близко посаженными маленькими глазками и слюнявой улыбкой, обнажающей сильно порченные зубы.

– А мы разве на «ты»? – холодно спросила она. – Что-то я не припомню, чтобы пила с вами на брудершафт… Вова…

Водитель чуть не поперхнулся слюной, которую распустил, глядя на эффектную пассажирку.

– Чего-о? – протянул он обиженно. – Подумаешь! Фифа какая! Рубль тогда с тебя! То есть с вас…

– Я в состоянии оплатить проезд, – буркнула Надежда и отвернулась к окну.

Водитель недовольно засопел, с опаской поглядывая в зеркальце заднего вида на странную студентку. Обычно девчонки попадались более сговорчивые. Правда, дело в основном ограничивалось хихоньками-хаханьками, а если вечером кто-то из девчонок и приходил на свидание, прихватив с собой для храбрости подружку, то, как правило, дальше кафе-мороженого дело не шло – всё-таки Владимира ждали дома жена и шестиклассник сын-оболтус. Да и машина была не его – служебная, а левачил Вова исключительно в рабочее время, когда шеф отпускал его заправиться, так что лишняя огласка была ему ни к чему. «Такая принципиальная ведь и начальству стукануть может, – подумал Владимир, покрывшись холодным потом. – Ну её совсем… Попроще кого найдём…».

Надежда с внутренним трепетом подошла к зданию педагогического института – даже без новомодных ремонтов он выглядел солидно и внушительно. Ноги сами понесли её на второй этаж – именно там «филологи» сдавали почти все зачёты и экзамены. Только когда попала внутрь, удивилась – и в помине нет строгой охраны на входе, мимо которой и мышь не проскочит, как у Антошки в университете… У Антошки… Стоп. Не думать об этом.

Лены Савельевой ещё не было – пунктуальностью подруга в юности не отличалась. Надя медленно приближалась к аудитории, возле которой толпились её бывшие однокурсницы. Хотя почему же бывшие? Это её нынешние однокурсницы образца 1983 года – молодые, весёлые, острые на язык. Она и сама когда-то была такой же – одной из них. А сейчас даже не могла вспомнить многих имён…

На двери аудитории висела прикрепленная кнопкой бумажка: «Филологический факультет. 1 курс. 30 мая – зачёт по основам марксизма-ленинизма». Надежда подошла к одинаково одетым девушкам – все, как на подбор, в кроссовках, джинсах и футболках с плохо сделанными расплывающимися надписями: «Мальборо», «Винстон», «Вранглер»…

У многих в руках были «фирменные» пакеты с аналогичными «брендами» или пластмассовые «дипломаты». Надежда вспомнила, что и у неё был такой же дипломат – предмет особой гордости, а за подобный пакет она в 1981 году отдала фарцовщику в подворотне пять рублей, и долго потом с ним ходила, вложив для прочности внутрь пластмассовую сетку.

Интересно, где тот пакет? Наверное, лежит сейчас где-то дома, почти истёршийся за два года… Когда она однажды пришла с ним в институт, преподаватель по марксизму-ленинизму сделал ей строгое внушение на предмет того, что на картинке «Мальборо» изображен двуглавый орёл: «Вы что, Никольская, не понимаете, что это символ царизма? Забыли, сколько горя самодержавие принесло людям? Сколько их погибло во имя того, чтобы этот двуглавый орёл навсегда исчез из народной памяти? Чтобы вы сейчас жили в прекрасной стране, бесплатно получали образование, лечились… Не стыдно?!»

Надежде было не стыдно – ей очень нравился её «фирменный» пакет, и она гордилась тем, что приобщилась к сомну «избранных», владеющих самыми модными вещами…

Тогда, в 1983 году, она тоже предпочитала джинсы, футболки и кроссовки, как и все её однокурсницы, но сейчас – в платье, с необычной прической и дамской сумочкой в руках – на фоне словно выпущенных из инкубатора девушек – смотрелась странно. Те, не сговариваясь, прекратили оживленный разговор и изумлённо уставились на однокашницу.

– Привет… – выдохнула Надежда, подойдя поближе. – Ну вот… Это я.

Больше она не нашла, что сказать. Надежда понятия не имела, как вести себя с однокурсницами. В институте они с Леной – две отличницы – всегда держались немного особняком. Многие в группе их откровенно недолюбливали за усердие в учёбе и активное участие в жизни института, но подругам было интересно учиться и вести общественную работу, поэтому на злопыхательниц они попросту не обращали внимания. И вот сейчас Надежда оказалась с ними один на один…

– Привет, Надюх… – ответила одна из студенток, дебелая грудастая девица. – Выздоровела?

– Нет, лежу в больнице под капельницей… – улыбнулась Надя.

– Да? – искренне удивилась деваха, не оценив шутку. – А чего тогда припёрлась?

«Как же её зовут? – мучительно вспоминала Надежда. – Вика? Нина? А! Марина! Точно! Марина Нахлебникова – мы ещё потом с Ленкой ухохатывались, когда певица Марина Хлебникова на сцене появилась! Кажется, наша Марина стала директором школы в каком-то селе Воронежской области, откуда сама родом…».

Студентки с опаской косились на Надежду, которая со странным выражением лица рассматривала старосту их группы Маринку Нахлебникову. Несколько девушек отошли к окну и, кидая взгляды на однокурсницу, принялись шушукаться между собой.

– Посмотрите на Никольскую – вырядилась! Точно с головой проблемы!

– А что с ней?

– Говорят, в психушке лежала.

– Горе от ума… Перенапряглась всё на «отлично» сдавать.

– Умереть и не встать! Чего это она вдруг платье нацепила? Никогда ж не носила!

– А мне нравится. С зачёта можно сразу на дискотеку…

– В таком виде?! Разве что на первый бал Наташи Ростовой!

– Нет, в этом что-то есть… Посмотрите на Надьку – она же как с журнала! Только не нашего, а заграничного…

– Не понимаю, как за две недели можно так измениться… Была до больницы обычным человеком!

– Ну не скажи – Никольская никогда не была обычным человеком! И, между прочим, она самая красивая и самая умная в нашей группе… Была. А сейчас… какая-то странная. Как и не она.

– Видать, серьёзно переболела…

В конце коридора показалась запыхавшаяся Лена. Студентки оживились.

– О, Савельева несётся. После них с Никольской на зачёт можно не идти – на их фоне мы все тупыми кажемся…

Одна из девушек громко объявила:

– Никольская и Савельева, вы – последние сегодня! А то мы после вас не сдадим!

Лена подбежала к подруге и чмокнула её в щёку.

– Не дрейфь, Никодимова, мы сами ничего не знаем! – отозвалась Лена и потащила Надю к другому окну. – Женька из Москвы сегодня приезжает – его начальник отпустил на неделю, договорились встретиться, в кино пойдём! Давай с нами?

– Женька?! – обрадовалась Надя. – Вот здорово! Господи, как же я хочу его увидеть! Живого!

– Надежда! – строго сказала Лена, пристально глядя на подругу. – Ты опять?!

– Всё, молчу… В кино, говоришь? Без проблем! А что за фильм?

Лена засмеялась.

– Опять что-то новенькое у тебя в лексиконе – «без проблем»! Надо запомнить! А какой фильм – мне без разницы. Главное Женьку увидеть!

Лена заключила Надежду в объятья и закружила по коридору. Та смеялась, отбиваясь от подруги, а однокурсницы, поджав губы, бросали в их сторону недоброжелательные взгляды – хорошо этим отличницам веселиться, а тут не знаешь, с какой стороны к этому марксизму-ленинизму подкатить…

***

В аудитории начался зачёт. Студентки по одной расположились за столами в разных концах просторного помещения. Лена и Надя сели поближе к «президиуму», где восседали трое: преподаватель – маленький остроносый мужчина в очках, чем-то похожий на суслика, заведующая кафедрой – дама средних лет строгого вида, тоже в очках, и холёный молодой мужчина в модных импортных вещах – освобождённый секретарь партийной организации института. Надежда даже вспомнила, как его зовут, – Роман Курилов, а следом пришли какие-то неприятные ассоциации, связанные с этим именем, – говорили, что он «пользовал» нерадивых студенток, порой даже против их воли, за зачёт или хорошую оценку на экзамене, но действовал так осторожно, что всё сходило ему с рук. И, кажется, эту фамилию она видела среди кандидатов в мэры Воронежа на прошлых выборах в 2008 году…

Надо же – фамилия тогда прошла мимо сознания, поскольку Роман Курилов как кандидат ничем особым себя не проявил и не дошёл до выборов из-за каких-то нарушений правил агитации, и вот он сидит перед ней – молодой, уверенный в себе, с похотливой улыбкой рассматривая претенденток на его «особое расположение».

– Ну и кто сегодня самый храбрый? – издевательски усмехнулся Курилов, обводя взглядом аудиторию, и студентки быстро опустили головы, мечтая оказаться снова в коридоре, а ещё лучше провалиться сквозь землю.

Надя и Лена переглянулись.

– Иди ты? – полуутвердительно сказала Лена, и Надежда, пожав плечами, направилась к столу. Так уже сложилось, что они с Леной всегда отвечали первыми, и сейчас она заново переживала давно забытые эмоции – волнение вперемешку с азартом.

Студентки проводили Надежду тоскливыми взглядами. После Никольской можно было и не стараться получить благосклонность и похвалу преподавателей – лучше неё никто никогда не отвечал, даже Савельева.

Девушка положила на стол зачётку. Преподаватель её раскрыл, перелистал и удовлетворённо кивнул головой.

– Думаю, Надежда Николаевна, с зачётом по основам марксизма-ленинизма у вас тоже проблем не будет. Лекции вы посещали, проявляли активность на занятиях. Ну что, коллеги, поставим зачёт студентке-отличнице Надежде Никольской «автоматом»?

Роман Курилов окинул потенциальную жертву оценивающим взглядом – девушка выглядела необычно и очень притягательно.

– Можно и зачёт… – протянул он. – Можно и автоматом… Но пару вопросов я бы всё-таки задал.

Пятый год мучавшаяся приливами зав. кафедрой, отметив яркую внешность Надежды, ревниво поджала губы.

– Роман Георгиевич прав – не надо здесь авансом зачёты раздавать. Давайте соблюдать порядок.

Надежда понятия не имела, как будет отвечать, – в голове не осталось практически ничего от полученных почти 30 лет назад знаний, которые никогда потом в жизни не пригодились.

Роман Курилов развалился на стуле, сложив руки на груди, и с кривой улыбкой принялся рассматривать не по-советски красивую студентку. А преподаватель вытер платочком вспотевшую лысину, покосился на сидевшую с надменным видом зав. кафедрой и отодвинул от себя зачётку.

– Что ж, Надежда Николаевна, давайте тогда и начнём с основ… Что такое марксизм-ленинизм?

Надежда на мгновение задумалась. В голове пронеслись обрывки каких-то статей времен перестройки, фрагменты телепередач, цитаты блогеров, но цельная картинка никак не складывалась.

– Насколько я помню, марксизм-ленинизм ошибочно принимали за совокупность взглядов Маркса, Энгельса и Ленина, хотя в действительности это – особая идеология, специально созданная Сталиным для нужд партийной бюрократии. По сути, это фальсификация, подмена понятий и откровенная манипуляция общественным сознанием. Делалось это для того, чтобы идеологически поддерживать правящий режим… Впрочем, тогда хоть какая-то идеология была, а сейчас вообще никакой. И в этом наша большая проблема…

Пока Надежда, всё больше увлекаясь, говорила, лица присутствующих менялись: Роман Курилов всем корпусом подался вперед; вспотевший и забывший вытереть лысину преподаватель то снимал, то надевал очки, причём вверх ногами; зав. кафедрой в полуобморочном состоянии откинулась на стуле, закатила глаза и судорожно махала перед пунцовым лицом носовым платком – её как раз накрыла очередная волна жара.

Студентки, включая Лену Савельеву, замерли в разных позах – где кого «настигло».

В аудитории повисла гнетущая тишина. А потом грянул гром.

Первой пришла в себя зав. кафедрой и истошно закричала, брызгая слюной:

– Никольская! Что вы несёте?! Как вы смеете? Вон из аудитории!

Мокрый, как мышь, преподаватель всё-таки уронил очки, тихо сполз на пол и суетливо принялся их искать, заискивающе обращаясь из-под стола к Роману Курилову:

– Я их этому не учил… Можете посмотреть конспекты… Я не знаю, откуда это… Я здесь совершенно не при чём…

Надежда, спохватившись, замолчала. Роман Курилов напустил на себя строгий вид – внутри он уже ликовал, предвкушая предстоящую расплату за зачёт. Такие «штучки» давно ему не попадались – всё больше какая-то деревенщина…

– Никольская, думаю, не надо объяснять, что зачёт вы не сдали… Сейчас можете быть свободны. А в 17 часов жду вас у себя в кабинете. Всего доброго.

Надежда растеряно смотрела на преподавателей. Она словно выпала из времени и пространства – забыла, кто такая, и что здесь делает.

– Но это правда… – попыталась она убедить преподавателей. – Вы же сами скоро будете об этом говорить и писать… Будут другие учебники… Свобода слова… Как он, этот… плюрализм мнений… Через пару лет буквально!

Зав. кафедрой, покрывшись красными пятнами, билась в истерике. Филейной частью она в буквальном смысле чувствовала, как зашаталось под ней кресло.

– Это вопиющее безобразие! Издевательский цинизм! Позор всему факультету! Я не хочу больше этого слышать! Выгнать к чёртовой матери из института! Вы, Никольская, пособник империализма! Враг!

– Скажите ещё «враг народа» и расстреляйте, – раздраженно бросила Надежда, которая уже пришла в себя, и ей надоел этот спектакль.

Зав. кафедрой, выпучив глаза, открывала и закрывала рот, как рыба, которую уже почистили, но ещё не выпотрошили. Преподаватель снова уронил на пол очки и полез под стол, и Роман Курилов брезгливо отодвинув от него ногу.

Надежда взяла со стола зачётку, вернулась за сумкой, подмигнула онемевшей Лене и ушла из аудитории, вежливо прикрыв за собой дверь. Однокурсницы проводили её ошарашенными взглядами.

– Кто следующий? – Роман Курилов многозначительно окинул взглядом притихшую аудиторию, но никто и не думал идти отвечать, в том числе и совершенно деморализованная Лена Савельева. – Тогда пойдём по списку… Произвольно… Ну, предположим… Нахлебникова… Вы готовы?

Марина на трясущихся ногах подошла к столу, откуда на неё волком смотрела красная, как помидор, зав. кафедрой. Преподаватель трясущимися руками тёр лысину уже совершенно мокрым платком, и только Роман Курилов потерял всякий интерес к происходящему – он весь был в ожидании встречи со странной студенткой по фамилии Никольская, которая произвела на него неизгладимое впечатление. Что-то было в девушке манящее, сводящее с ума, и Роман даже заёрзал на жёстком стуле от возникшего некстати желания. Такого с ним ещё не было.

***

Из кинотеатра под покровом сгустившейся темноты медленно выходили люди – только что окончился вечерний сеанс. В толпе, держась за руки, шли Надя и Лена. С другой стороны Лену обнимал за плечи высокий симпатичный парень с фотографии – их бывший одноклассник Женя Богомазов.

– Хороший фильм, только длинный… – сказал Женя. – Стемнело совсем уже…

– А вы что, разве фильм смотрели? – притворно удивилась Надежда. – Я думала, вы целоваться туда ходили…

Женя через Лену шутливо потрепал бывшую одноклассницу по волосам, и у неё сжалось сердце – она вспомнила этот Женькин жест. Неужели всего через несколько месяцев его убьют в Афганистане?.. И лучшая подружка Лена, потеряв любимого, снова повторит свой безрадостный и бездетный жизненный путь?.. Нет, только не это! Она обязательно что-нибудь придумает! Женька не должен попасть в армию!

Проходя мимо освещённой одиноким фонарём афиши с названием фильма – «Вокзал для двоих» – Лена восторженно воскликнула:

– Гурченко такая молодец! Вообще не меняется! И как ей удаётся сохранить фигуру?!

Надежда шла, погруженная в свои мысли, поэтому ответила, особо не задумываясь:

– Ты бы её в 70 лет увидела – она ещё моложе и красивее стала…

– Ты-то откуда знаешь, какая Гурченко будет в 70 лет? – подозрительно спросила Лена и повернулась к Жене. – У нас с Никольской что-то странное творится – я тебе просто рассказать не успела. Ты бы видел, что сегодня на зачёте было! Мы думали, там всех удар хватит! Зав. кафедрой так на Надьку орала! Преподаватели потом всех валили – полгруппы зачёт не сдали…

Женя поцеловал Лену в макушку:

– Ну, ты-то сдала…

– Не знаю, что их так вызверило… – отвела глаза в сторону Надежда.

Лена засмеялась:

– Ой, ты ж наша скромница! Конечно – всё ответила на отлично, – а они вдруг как накинутся! Звери просто! Особенно Курилов… Кстати, Жень, Надька его сегодня продинамила! Он ей аудиенцию на пять часов назначил, а она с нами в кино пошла……

– Да пошёл он! – беспечно махнула рукой Надежда. – Вспомнила я этого дрыща! Ты просто забыла, Лен, чем он в институте занимался, – мы за пять лет такого от девчонок наслушались! Просто нас с тобой это не коснулось, потому что мы отличницами были…

Лена и Женя даже приостановились и удивлённо уставились на подругу. Надежда поняла, что её слова звучат, мягко говоря, странно, смутилась и попыталась исправить ситуацию.

– То есть… Как тебе сказать… В общем, упырь он, этот Курилов!

Лена тяжело вздохнула, обращаясь к Жене:

– Вот-вот… Такая она в последнее время. Да ещё требует, чтобы ты в армию не шёл, – говорит, убьют тебя там… Представляешь? Я и так переживаю, а она ещё масла в огонь подливает. Что делать будем, а?

Женя разомкнул руки Нади и Лены и встал между ними, обняв обеих за плечи и прижав к себе.

– Да ну вас – с вашими страхами и переживаниями! – широко улыбнулся Женя. – В армию я всё равно пойду. Зато потом в институт сразу, без конкурса – в автомобильно-строительный. Лето ещё поработаю на стройке, денег на свадьбу накоплю. Хотя там и так уже хватит – считай, почти год вкалываю! Эх, Ленка, заживем мы с тобой! Ты меня только дождись!

У Надежды даже закружилась голова от чувства полного бессилия перед надвигающейся катастрофой. Она решительно остановилась и взяла Женю и Лену за руки. Заговорила проникновенно, задыхаясь от волнения.

– Лена, Женя… Любимые мои… Вы знаете, как я к вам отношусь… Вы – самые лучшие мои друзья! Можете считать меня сумасшедшей, как угодно, – но, Женя, послушай меня… Тебе нельзя в армию! Ты не вернёшься, понимаешь? Тебя убьют в Афганистане! Ленка всю жизнь будет одна! Ни семьи, ни детей! Ты этого хочешь?! Лена, Леночка, ну хоть ты меня поддержи! Это же твоя жизнь, твоя судьба!

Лена с отчаянием и чуть не плача повернулась к Жене.

– Ты видишь, что с ней творится?! Уже ведь и в больнице полежала…

Женя с жалостью смотрел на Надежду. Та прошептала:

– Леночка, милая, при чём здесь больница?! Речь про Женьку идет! И про тебя – про вас!

Лена, будто не слыша подругу, продолжала причитать:

– Вырядилась вон, не пойми во что, зачёт завалила сегодня, к Курилову не пошла – а ведь могут и попереть из института за это…

Повернулась к Надежде:

– Ты лучше о своей судьбе подумай – что ты со своей жизнью делаешь?! О родителях подумай – они с ума сойдут, если тебя из института отчислят! У твоей мамы сердце слабое!

– Да и пусть отчислят… – попытался пошутить Женя. – Ей в армию не идти!

– А я сейчас серьёзно говорю, между прочим! – рявкнула Лена на Женю.

Тот послушно замолчал, а Лена взволнованно продолжила:

– Надь, с этим надо что-то делать… Ты реально странная какая-то. Одета странно… Говоришь странно… Уже слухи нехорошие пошли… Я боюсь за тебя, понимаешь?

– Я сама боюсь… – пробормотала Надежда.

– Так возьми себя в руки, подлечись, что ли… – Лена погладила подругу по плечу. – Сдай ты этот чертов зачёт, не лезь на рожон. Вообще не понимаю, что на тебя нашло, где ты всего этого нахваталась…

– Да я уже поняла – надо фильтровать базар, чтобы не сойти за сумасшедшую…

Лена всплеснула руками:

– Что я тебе говорила, Жень?! «Фильтровать базар»! Это ж надо было такое придумать! Что ни слово – то хоть записывай! Причём раньше за ней такого не водилось…

Надежда разозлилась.

– Так! – заявила она решительно. – Всё. Я – не сумасшедшая. Просто более информированная и кое-что знаю. Нехорошее… И хочу это предотвратить. Понятно?

Лена демонстративно закатила глаза и закрыла уши, давая понять, что больше не желает слышать подобный бред. Женя виновато развёл руками.

Надежда в отчаянии смотрела на Лену и Женю, переводя взгляд с одного на другого, затем резко развернулась и побежала по дорожке в темноту сквера, смахивая на бегу слёзы отчаяния.

Женя обнял Лену и прижал к себе. Они растеряно смотрели Надежде вслед. Не хотелось думать, что у их близкого друга явные проблемы с головой, но другого объяснения тому, что происходит, просто не было.

***

Спустя несколько дней Надежда стояла перед дверью с табличкой «Секретарь партийной организации Курилов Роман Георгиевич», собираясь войти. Одета она была, как сказали бы в 21 веке, супер-сексуально: узкая чёрная юбка по колено (Лена успела перешить ей старую буквально за вечер), белая блузка, обтягивающая пышную грудь, многообещающе расстегнута сразу на три пуговицы… Тонкая талия утянута отцовским ремнём (за неимением другого); на ногах – давешние лакированные туфли на высоких каблуках; губы ярко накрашены маминой помадой. Проходящие мимо студенты-старшекурсники сворачивали себе шеи, глупо хихикая и подталкивая друг друга.

Надежда решительно постучала в дверь.

– Открыто! – донеслось из кабинета.

Войдя, девушка остановилась на пороге. В большом кабинете, мрачноватом из-за обилия книжных полок с толстыми фолиантами, под портретом Юрия Андропова восседал секретарь партийной организации института Роман Курилов и листал «личное дело» студентки Никольской. Увидев Надежду, он откинулся в кресле и масляным взором окинул фигуру девушки.

Поистине, перед ним стоял сейчас редкий экземпляр – скромность удивительным образом сочеталась с бьющей через край эротичностью, а когда Роман уткнулся взглядом в глубокий вырез блузки на высокой груди студентки, то моментально взмок. Эта Никольская действовала на него магическим образом – с подобным явлением опытный ловелас Курилов ещё не сталкивался, и у него даже мелькнула дикая мысль, что неплохо бы потом продолжить отношения…

Подойдя к столу, Надежда без приглашения присела на один из стульев, стоящих в ряд вдоль стены, и, копируя Шерон Стоун из знаменитой сцены, медленно закинула ногу за ногу, обнажив край чулка с подвязкой на словно отполированном гладком бедре. Блузка распахнулась ещё шире – Роман поперхнулся слюной и ослабил галстук. Ему вдруг стало жарко – он заметил, что девушка не надела бюстгальтер…

Надежда пристально смотрела Роману Курилову прямо в глаза, и тот совершенно «поплыл». Почему-то захотелось после работы приходить домой, и чтобы каждый раз его встречала именно эта красотка, с таким вот взглядом… А там – кто знает! – может быть, Роман даже и женился бы на ней. А что? Уже давно за тридцать, пора остепениться. Сколько можно довольствоваться нерадивыми студентками в служебном кабинете? Да и по партийной линии семейному человеку пробиваться легче…

В реальность его вернул голос Надежды:

– Мне сообщили, что по вашему представлению… или заявлению… а правильнее всего, доносу… меня собираются отчислить из института. Позвольте поинтересоваться – за что?

Роман поморщился. Ему хотелось как можно быстрее завалить эту Никольскую прямо здесь, на потёртой ковровой дорожке, а не вести с ней душеспасительные беседы.