Кащей с Берсеневки

Глава 5. Алмазный фонд на дому

– А зря все-таки ты ушла из рекламы, – иезуитским тоном произнесла Маргоша.

– ?! – я молча воззрилась на Марго.

– Ну, ты так разрекламировала нашу детективную мощь, что парень ушел, похоже, весьма обнадеженным.

– А ты что, сомневаешься в успехе нашего предприятия? – с вызовом бросила я.

– Делу-то его уже месяц будет. Убийца давно греется на солнышке где-нибудь на Сейшельских островах.

– Никогда нельзя отчаиваться. Давай сначала все, как следует, разузнаем, а потом уж будем делать выводы, – парировала я.

– Ну и как ты будешь «разузнавать»? – с издевкой произнесла Маргоша, – может, тебе Соловьев добудет информацию?

– Может, и добудет, – огрызнулась я, – и вообще, Маргоша, не понимаю, ты кто – детектив или пустое место? Что-то я не вижу в тебе охотничьего пыла.

– Это все оттого, что у нас нет доступа к полицейской информации.

– Не беда, как-нибудь и сами все понемногу разузнаем. Давай-ка, начнем вот с чего. С мотива преступления!

– Какого мотива? – не поняла меня Марго.

– Ну, кому выгодно было убить Симакова? Нужно искать мотив убийства. Тот, кто получал какую-либо выгоду от убийства, тот и убил.

– А кому могло быть выгодно убить Симакова? Ведь он был обычным пенсионером. Пенсия маленькая, болячки большие…

– Нельзя мыслить в столь узком направлении. Как думаешь, Володьку будем подозревать? – спросила я.

– В чем?! – изумилась Маргоша.

– Ну, если говорить о выгоде, так у пенсионера была, хоть и плохонькая, но квартирка. Может, сам внук и порешил дедушку из-за жилплощади? Вот тебе и мотив… Тогда все сходится: дед спокойно открыл дверь и впустил внука…

– Ну, у тебя прямо Хичкок какой-то, а не версия – недовольным тоном произнесла Маргоша. – Ты вспомни, какой несчастный вид у твоего Володьки был. К тому же, скажи на милость, зачем ему по частным сыщикам мотаться, если родная полиция преспокойно оформила «висяк»? Это надо быть мазохистом – сначала убить, а потом пытаться помочь обнаружить себя.

– Да, пожалуй, ты права, – нехотя согласилась я. – Действительно, глупо получается. Но мы обязаны отработать любую версию. Ладно уж, давай считать, что убийство деда внуком мы временно отмели, как немотивированное…

– Ты вот лучше скажи мне, если квартиру аккуратно заперли и вроде бы ничего не стащили из нее, то кому выгодно было убить несчастного пенсионера? Может, это месть какая-нибудь?

– Чья месть-то? С этого и нужно начать. Хотели убить Симакова, как знакомого Переплетчикова, или как его самого?

– Ты сама-то поняла, что сказала? – спросила Марго.

– Ну, я считаю, что нужно сперва понять, Симакова убили потому, что он кому-то мешал, как свидетель? Или просто хотели ему отомстить за что-то, что он когда-то, скажем, совершил… Может быть, его специально и убили в квартире Переплетчикова, чтобы запутать следствие…

– Все может быть. Значит, нужно отработать круг знакомств Петра Семеновича. Нужно позвонить Володьке и попросить привезти его все, имеющиеся в наличии, документы деда, его записи, фотографии, ну и так далее…

– Согласна. Ладно уж, сегодня не будем его беспокоить. Но на днях обязательно этим нужно заняться.

– Не волнуйся, я напомню тебе, – пообещала Марго.

– Так, еще есть какие-нибудь версии? Все-таки было бы гораздо проще вести поиски убийцы, если бы коллекцию Переплетчикова свистнули, – вздохнула я.

– Надо думать, – согласилась Маргоша.

– Нужно обязательно осмотреть место преступления, – сказала я. – Как ты считаешь, к этому Переплетчикову мы поедем без звонка или сначала нужно все же позвонить?

– А зачем нам к нему вообще ехать?

– Маргош, я сейчас тебя стукну чем-нибудь. Включай мозги! Убийство ведь произошло именно у него в квартире. Значит, мы должны узнать, что пропало, нашлись ли ключи, ну и все в том же духе. Осмотреться, в конце концов!

– Ну, тогда все-таки предварительно ему нужно позвонить, а то «пенсионер с коллекцией» нам может и не открыть, особенно после того, как у него в квартире побывали грабители.

– Решено. Где там бумажка, которую Володька нам оставил с адресом и телефоном этого Переплетчикова?

Набрав телефонный номер, я приготовилась терпеливо ждать, пока пенсионер возьмет трубку. Все-таки пожилые люди не могут сразу прилететь из кухни, скажем, в комнату, где находится телефон.

Где-то на пятом гудке трубку все же сняли.

– Вас слушают, – произнес неожиданно красивый мужской баритон.

– Добрый день, – начала я, – извините, я, наверное, не туда попала.

– А куда вы звоните? – поинтересовался баритон.

– Мне нужен Юрий Андреевич.

– Я слушаю, – произнес тот же странно молодой голос.

Решив, что я, наверное, все-таки ошиблась номером, я тупо спросила:

– А вы Юрий Андреевич Переплетчиков?

– Да, я Юрий Андреевич Переплетчиков, – с легким раздражением ответил мужчина, – а вот кто вы и что вам, собственно говоря, от меня нужно?

– Юрий Андреевич, – с воодушевлением кинулась я в коммуникационные дебри, – меня зовут Янина Владимировна Быстрова, я работаю частным детективом, и так уж сложилось, что меня наняли родственники Петра Семеновича Симакова расследовать его убийство.

– А я-то чем, собственно говоря, могу вам быть полезным? – спросил Переплетчиков.

По его недовольному тону я почувствовала, что пенсионер то ли боялся, что я грабитель и только притворяюсь частным детективом, то ли ему за последний месяц вообще надоели визиты полиции и прочих посетителей.

А может быть, всему виной детский тембр моего голоса? Лично мне всегда казалось, что у меня абсолютно взрослый голос, даже с некой хрипотцой. Но все мои знакомые смеялись в ответ и говорили, что когда я звоню им по телефону, то первая мысль, что приходит им в голову, такова: чей-то ребенок решил побаловаться, открыв записную книжку родителей. Я страшно злилась и не верила до той поры, пока сама не убедилась в этом.

А дело было так. Однажды днем я, спускаясь в лифте и по обыкновению напевая про себя какую-то известную мелодию, вдруг неожиданно застряла между вторым и третьим этажом. Согласитесь, положение не из приятных. Не то, чтобы я сильно испугалась, стала отчаянно биться в кабине и зашлась в крике: «Помогите!». Но остановке лифта сопутствовал какой-то странный скрежет, как будто кто-то железным прутом бил по решетке шахты лифта. «Наверное, мальчишки хулиганили, и теперь какая-нибудь палка застряла между лифтом и лестницей», – разозлилась я и с силой надавила на «тревожную кнопку» в кабине лифта под названием «Вызов лифтера». Сначала ничего не было слышно. Немного погодя из «тревожной кнопки», как мне показалось, раздался жуткий треск и плевки. А потом вдруг недовольный женский голос резко спросил:

– Что у вас там? Говорите!

– Я застряла в лифте! Где-то между вторым и третьим этажом!

– Надо ездить нормально, – почему-то огрызнулась дежурная.

«Интересно, а что лифт нужно как-то научиться водить, подобно автомобилю?» – подумала я с удивлением, а вслух попросила:

– Только, пожалуйста, скорее вызывайте мастера, а то я боюсь!

– А где сейчас родители?

– Чьи? – еще больше удивилась я.

– Твои, твои родители, – зло пояснила тетка.

– Мои родители вообще-то на даче, – начала я объяснять, – а причем тут они? Я что-то не совсем вас понимаю, – стала я злиться.

– Ой, – пискнуло в «тревожной кнопке», – а сколько тебе лет?

– Вообще-то тридцать пять, если это вам так важно, – ответила я, еще больше злясь. А в чем, собственно, дело?

– Ой, извините, а я вас за ребенка приняла, думала, шалил, вот и застрял. Извините, сейчас мастер приедет, – квакнула еще раз «кнопка» и вырубилась…

Приехавший через полчаса лифтер подошел к лифту и почему-то стал ругаться, плеваться и вообще вел себя как-то неадекватно. Наконец, я не выдержала и спросила его:

– Ну, скоро вы там? Долго я еще тут торчать буду? Нельзя ли побыстрее?

– А что вам там не нравится? – нагло ответил лифтер, – свет есть, тепло… я бы с удовольствием поменялся с вами местами, чем ковыряться в этакой пакости…

Как я узнала потом, когда лифт открылся, причиной моего застревания в нем оказалась… крыса, попавшая между лифтом и решеткой, а совсем не мальчишеские шалости…

Может, и у господина Переплетчикова возникли некоторые сомнения, уж не ребенок ли над ним решил подшутить?

– Юрий Андреевич, я не займу у Вас много времени. Мне просто нужно увидеть место преступления и задать Вам всего парочку вопросов. Могу я подъехать прямо сейчас?

Задавая свой последний вопрос, я даже зажмурилась. Если бы вместо меня с Переплетчиковым говорил сотрудник правоохранительных органов, то все было бы нормально. Но как отнесется пенсионер к какой-то частной сыщице с детским голоском, неизвестно откуда на него свалившейся спустя почти месяц после случившегося у него дома убийства?

Я уже даже стала продумывать пути отступления – скажем, задействовать Маргошу в качестве сотрудника Росохранкультуры или сержанта Пучковой из отдела МВД РФ по борьбе с посягательствами на культурные ценности…

Пенсионер долго не отвечал. Решив, что он, возможно, уснул на самом интересном месте, я еще раз окликнула его:

– Юрий Андреевич, так как? Я могу подъехать?

– Хорошо. Подъезжайте. Только не надолго. Мне к восемнадцати тридцати в поликлинику нужно.

– Уже лечу. Спасибо! – крикнула я и положила трубку.

– Мне нужно с тобой ехать? – спросила Марго.

– Ты знаешь, пожалуй, что и нет.

– Почему?! – подруга явно обиделась.

– Ты знаешь, дедок какой-то не контактный, черт его знает, может, выставит меня сразу за дверь, а мы еще ведь ничего не узнали. Ты у меня будешь «троянским конем», так, на всякий случай.

– Это, простите, как? – обиделась Маргоша.

– Ну, не хочу я, чтобы он тебя сейчас видел. Ты еще можешь пригодиться мне в качестве сотрудника МВД или Росохранкультуры. Не известно, как поведет себя Переплетчиков. Может, разворчится да и выгонит меня вон. Тогда у нас будет запасной вариант с твоим визитом.

– Эх, всегда меня задвигают, не дают проявить себя, – скучающе зевнула Маргоша, стекла с дивана и направилась на кухню зализывать (а точнее зажевывать) душевные раны.

Я же быстренько стала собираться. Нацепив специально для пенсионера длинную юбку, а не любимые джинсы – пожилых людей часто раздражает вид женщин в обтягивающих ноги брюках – и попросив Маргошу на всякий случай дежурить у телефона, я вышла на улицу.

Дом, в котором обитал Юрий Андреевич Переплетчиков, знала вся страна, да и многие за ее пределами.

Знаменитый «Дом на набережной», дом-город, дом-легенда, возведенный в тридцатых годах на Берсеневской набережной для работников ЦИК и СНК, символизировал ранее размах сталинских планов построения коммунизма, а теперь, словно заблудившийся серый доисторический мамонт, мрачно возлежал между Храмом Христа Спасителя, фабрикой «Красный Октябрь», церетелиевским «Петром I» и огромным знаком «Мерседеса».

В этом доме находятся Театр эстрады, кинотеатр «Ударник», супермаркет и множество самых разнообразных структур и подразделений.

Первоначально было задумано так, чтобы «творческие люди», жившие в этом доме, не отвлекались на длительные поездки по Москве и стояние в очередях за продуктами, медицинской помощью и т.п.

Поэтому еще в самом начале строительства в доме были предусмотрены и ясли, и детский сад, и прачечная, и универсам, и сберегательная касса, и даже столовая, из которой, по желанию обитателей дома, обеды приносили прямо в квартиры.

Квартиры были просторные, с высокими потолками и длиннющими коридорами. В подъездах восседали строгие консьержи и лифтеры.

Но к нашему времени в знаменитом доме неизменными остались только легендарные тараканы да крысы. Консьержами в подъездах стали подрабатывать недоедающие пенсионеры. Плюс вечные пробки, смог, отсутствие нормального паркинга – все это привело к тому, что в бывшем «лакомом кусочке» для «новых русских» квартиры теперь раскупались под офисы.

Иногда, правда, селились доверчивые иностранцы, в погоне за «экзотикой». Ну и, конечно, остались еще и прежние жильцы, получившие квартиры в этом доме еще в советские времена.

Таким вот жильцом «советского периода» и был Юрий Андреевич Переплетчиков, в квартиру которого я сейчас звонила, топчась на лестничной площадке с огромными окнами и широкими подоконниками, на которых стояли комнатные цветы.

– Кто там? – послышался глухой голос.

– Юрий Андреевич, это Янина Владимировна. Я Вам звонила, – что есть мочи заверещала я.

Послышалось какое-то шуршание, звяканье замков. Наконец лакированная дверь из цельного дуба приоткрылась, и я увидела хозяина этой роскошной квартиры. Надо сказать, что пенсионер был весьма бравого вида, я бы никак не дала ему семьдесят пять лет.

Передо мной стоял слегка состарившийся «Дон Жуан». Моложавость придавала ему вполне стройная фигура, и если бы не круглое брюшко, немного переваливающееся через брючный ремень, то я бы подумала, что Юрий Андреевич бегает по утрам трусцой. На нем был велюровый халат темно-синего цвета, одетый на брюки. Тончайшая батистовая рубашка слабого лимонного оттенка придавала Переплетчикову весьма элегантный вид.

Зачесанные назад волосы с проседью, хищные брови и под ними – недоверчивые глаза… Не человек, а волк, – подумалось почему-то мне.

Тем временем «Дон Жуан», окинув меня суровым взглядом, смилостивился:

– Проходите.

Миновав двойные двери, я вошла в просторную прихожую с окном. Прихожая через пару метров сворачивала направо и превращалась в длиннющий коридор, по которому можно было кататься на велосипеде – такой широкий и длинный он был.

По одной стороне коридора располагались комнаты, а по другой – вспомогательные помещения – ванная комната, размером с нашу с Димкой гостиную, кухня, кладовка, туалет.

И везде, везде были широкие окна с подоконниками, что просто «добило» меня, любительницу украшать подоконники домашними цветами. «Вот где разгуляться-то можно», – завистливо подумала я.

В комнатах стояла антикварная мебель, хрустальные люстры с висюльками и загогулинками, скорее всего, изготовленные задолго до революции.

Картины (уверена, что подлинники), шикарный дубовый паркет, нигде ни пылинки, на окнах, с видом на Кремль, красивые бардовые и зеленые гардины.

«Наверное, у него домработница имеется, разве под силу убирать такую территорию самому?», – подумала я, а вслух спросила:

– Юрий Андреевич, скажите, пожалуйста, насколько Вы были дружны с покойным Петром Семеновичем Симаковым?

Переплетчиков, казалось, никак не ожидал подобного вопроса. Видно было, что он растерялся.

– Кофе, чай? – ответил он вопросом на вопрос.

– Если можно, то чай, без сахара.

– Пойдемте на кухню, я начну рассказывать, пока завариваю Вам чай, – сказал престарелый «Дон Жуан» и, жестом указав мне направление, первым вышел из комнаты, где я уже хотела было расположиться в кресле времен Петра Первого.

– Мы с Петром Семеновичем дружим с очень давних пор, – начал Юрий Андреевич, щелкая кнопкой чайника «Tefal» и вынимая из резного орехового буфета красивые пузатые чашки с позолотой. – То есть дружили, – поправился он и закашлялся.

– Вы одного возраста с Петром Семеновичем? – не удержалась я от давно мучившего меня вопроса.

– Что, так плохо выгляжу? – кокетливо спросил Переплетчиков.

Я только было открыла рот, чтобы выпалить множество комплиментов по поводу его внешности, как хозяин квартиры засмеялся:

– Нет, моя дорогая, я намного моложе Петра. Мне всего-то еще шестьдесят пять лет стукнуло. Хотя, – он замялся, – для дамочек вашего возраста я, наверное, уже глубокий старик.

Поразительная смесь наивного кокетства и какой-то почти звериной хищности во взгляде внесла в мою душу некоторое смущение. И я, задумавшись, не сразу прореагировала на его слова. Придя в себя через пару секунд, я все-таки ввернула парочку велеречивых фраз, главным образом, сетуя на то, что сейчас в моде, увы, совсем молоденькие, а мы, сорокалетние дамы никого не интересуем, разве только если альфонсов, да и то, если мы богаты. Переплетчиков довольно хмыкнул:

– Да уж, сейчас времена сильно изменились. Народ молодеет душой, мужчины смотрят заграничные фильмы и пытаются перепроектировать свою личную жизнь по западным образцам.

– Извините, Юрий Андреевич за столь нескромный вопрос, – игривым тоном сказала я, – но, раз уж мы с Вами беседуем на столь щекотливую тему, скажите, почему Вы – такой импозантный мужчина, и живете один?

– Так уж сложилось неудачно, – начал отвечать Переплетчиков, слегка нахмурившись. Видно, я затронула одну из самых слабых струн его души. – Я был когда-то давно женат, но, к сожалению, супруга рано умерла, а больше я уж и не женился.

– Извините, – пробормотала я, – я не знала.

– Да откуда вы могли знать это? – хитро улыбнулся Юрий Андреевич, – пойдемте лучше пить чай, – сказал он, заваривая в небольшом изящном чайничке элитный цейлонский чай.

Мы прошли в одну из комнат, посередине которой стоял большой овальный стол, покрытый пестрой батистовой скатертью. У стола было всего две ножки, точнее, ноги, но каждая из них, словно у избушки-на-курьих ножках, разветвлялась еще на три кривых ноги, концы которых (когти) были выкрашены золотой краской.

Переплетчиков, не торопясь, поставил поднос с чайными принадлежностями на стол, отодвинул один из стульев, стоящих полукругом у стола, и любезно предложил мне сесть.

– Вот здесь, собственно, и произошло убийство Пети, – сказал он тихо.

Я осмотрелась. Комната была небольшой, но очень уютной. На полу лежал пушистый персидский ковер ручной работы. На одной из стен были развешаны пейзажи в дорогих деревянных рамочках. У другой стены стоял полукруглый диванчик из светлой кожи, над которым висело большое овальное зеркало в позолоченной оправе с вензелями. Напротив диванчика, на специальной тумбочке, стоял небольшой телевизор «Sharp». Наверное, это он работал в тот день, когда убили дедушку Володьки Симакова.

– Скажите, Юрий Андреевич, а Вы перезванивались с Петром Семеновичем, когда он сторожил Вашу квартиру? Ну, пока Вы были на обследовании в клинике?

– Да, иногда созванивались, но не часто. Знаете, в больнице не до звонков: процедуры, обследования, анализы. Закрутишься за день, а вечером уж и звонить-то поздно. Все в палате спят. Да Петя и не любил по телефону-то болтать. Если бы случилось что, он бы сразу же сообщил… А так…

– А Вы не заметили, что он в те дни, ну, перед тем, как его убили, с кем-то общался, был взволнован чем-то? Ну, словом, не заметили ли чего-нибудь необычного?

– Да вроде нет. Для меня это убийство вообще было словно гром среди ясного неба. Когда узнал, что Петю убили, я чуть было инфаркт не схлопотал.

Он замолчал на несколько минут, видно еще раз переживая ситуацию…

– А Петя вот тут, – он показал снова на место возле стола, – на животе лежал, а на затылке у него рана огромная была и кругом кровь. Мне тогда вновь плохо стало, хорошо, врачи быстро приехали.

– А не было ли следов пребывания «гостя» в квартире: ну, скажем, вторая чашка или рюмка, тарелка?

– Да вроде бы ничего не нашли. И если бы Петя лежал на спине, то можно вообще было бы подумать, что ему просто стало плохо, и он упал, ударился о стол, и поэтому наступила смерть. Но он лежал лицом вниз, а на затылке у него была рана…

– А чем его убили, не нашли? – спросила я на всякий случай.

– Насколько я понял, то нет, не нашли…

– Юрий Андреевич, – запустила я еще одну «пластинку», – я слышала от внука Петра Семеновича, что у Вас шикарная коллекция орденов и медалей. Из-за чего Вы, собственно говоря, и попросили Симакова пожить у Вас в квартире, пока Вы проходите обследование.

Переплетчиков внезапно оживился, завибрировал, вспыхнул, как юноша. «Коллекционер, – с тоской подумала я, – фанатик…».

– Пойдемте, Янина Владимировна, если не ошибаюсь? Я покажу Вам свою гордость, – и бойкий пенсионер повел меня в соседнюю комнату, дверь в которую была до этого слегка прикрыта.

Войдя в помещение, напоминавшее скорее музейный зал, я ахнула. Вдоль стен в красивых ящиках из красного дерева, стоящих на высоких изящных ножках, под стеклом на бархатном покрытии лежали ордена, медали, звезды, кресты, нагрудные знаки и еще какие-то украшения. Переплетчиков щелкнул выключателем, и над каждым из ящиков зажглись галогеновые лампочки, а бриллианты и другие драгоценные камни столь ослепительно начали поблескивать, что временами я даже зажмуривалась.

– Ну, как Вам? – с необычайным воодушевлением спросил хозяин.

– Поразительно! Просто нет слов! Красотища-то какая, – не покривила я душой.

– Я собирал эту коллекцию почти всю свою жизнь. Посмотрите, вот это мой любимец – Орден Святого Апостола Андрея Первозванного, старейшая и высшая награда России. Он состоит из цепи, креста, звезды и ленты.

Я взглянула на изящную драгоценность, больше похожую на колье, чем на орден. Поистине это можно было назвать произведением искусства. Удивленная изяществом ювелирной работы, я в восторге стала разглядывать восьмиконечную звезду ордена, усыпанную алмазами и бриллиантами, сверкающими при электрическом освещении красными, синими, фиолетовыми огоньками. Перевела взгляд на золотую цепь, изображение Святого Андрея, висящего на косом, Андреевском кресте, красные с золотом российские короны, синюю ленту, покрытую финифтью и как бы развевающуюся на ветру, двуглавого орла, Георгия Победоносца, убивающего копьем змия, снова взглянула на горящие огнем алмазы. Как сквозь пелену слышался взволнованный голос Переплетчикова:

–.. буква «А» означает имя святого Апостола Андрея, патрона ордена, а «П» – Петра Первого, Основателя и Покровителя ордена. Вот вторая часть ордена – звезда, на которой выбит девиз «За веру и верность». При Петре I орден был пожалован лишь 38 счастливчикам, среди них – Головин, Мазепа, Апраксин… В последующие века орден также весьма скупо раздавался. Поэтому это поистине бриллиант в моей коллекции.

– А вот это что за чудо? – спросила я, показывая на сверкающую бриллиантами и алмазами восьмиконечную полукруглую звезду, лежащую в соседнем ящичке на красной бархотке.

– Это звезда Екатерининского ордена, изготовленного по указу Петра Первого в честь своей супруги Екатерины и Святой Екатерины великомученицы. Это, так сказать, «женский» орден России, им награждали за особые заслуги перед Отечеством, в основном, знатных дам. Обе Екатерины – и Первая и Вторая носили знаки этого ордена. Видите, на ленте ордена девиз «За любовь и Отечество»? Кстати сказать, был и один мужчина, которому вручили этот орден – тринадцатилетний сын Алексашки Меньшикова, сподвижника Петра. Он получил этот орден за деликатный, застенчивый характер, – Переплетчиков хмыкнул.

– А вот орден Александра Невского…Он отличается от других орденов тем, что в золотой крест его вкраплены рубиновые пластины. Это говорит о том, что крест этот сделан до восемнадцатого века, поэтому очень ценен. Потому что после восемнадцатого века рубиновые пластины были заменены красной эмалью. А в центре креста – изображение Александра Невского на белом коне… Петр I мечтал награждать этим орденом только за военные заслуги перед Отечеством, но не успел никого наградить им, потому что умер. А Екатерина I стала награждать этим орденом даже гражданских лиц.

– А вот, посмотрите-ка сюда, – он подвел меня к другому ящику, в котором, на мой взгляд, лежало довольно обычное «ожерелье», состоящее из нескольких подвесок, а внизу одиноко висела толстенькая золотая овца, – вот это, пожалуй, может поспорить с Андреем Первозванным. Это древняя награда Европы – испанский Орден Золотого Руна. Читали, наверное, в детстве, о походе аргонавтов за золотым руном? – Я кивнула.

– Так вот, – продолжал Переплетчиков, девиз ордена – "Pretium laborum non vile – награда не уступает подвигу". Орден учредил в 1430 году Филипп Бургундский по случаю свадьбы с инфантой Португалии Изабеллой. И хотя его и прозвали Филиппом Добрым, но, создавая этот орден, герцог, между прочим, собирался в поход против турок, чтобы укрепить католическую веру и традиции рыцарства.

Я мельком взглянула на Переплетчикова. Глаза его пылали огнем бриллиантов, которыми были усыпаны звезды орденов, весь он раскраснелся и, как мне показалось, даже слегка вздрагивал, когда говорил. У меня создалось впечатление, что такому человеку ни семья, ни дети абсолютно ни к чему, его любимые дети – вот эти шедевры ювелирного мастерства. Они питают его жизненной энергией, приводят в экстаз, даже молодят.

– Юрий Андреевич, да у Вас просто Алмазный фонд на дому, – решила пошутить я, – скажите, почему Вы не ставите квартиру на сигнализацию? Ведь дурные люди могут прознать про Вашу коллекцию, наверняка, это все стоит больших денег.

– Вы даже не представляете, Яночка, себе, каких денег это стоит. Один только Андрей Первозванный может на «Сотсби»⁵ потянуть на сто тысяч долларов. А у меня довольно-таки большая коллекция, – с гордостью добавил он.

– Но ведь это же очень опасно, тем более, что Вы знаете, каких баснословных денег это стоит.

– А я не боюсь никого. Я все время дома. У меня есть оружие. И если что, буду защищать своих «детей» до последней капли крови, – Переплетчиков в этот момент был действительно страшен, лично я бы не рискнула сунуться к нему за орденами. – А полицию подключать – значит, все в Москве будут знать, что у меня такое богатство, начнутся попытки обокрасть меня, а я этого не переживу, – мрачно добавил он.

«Вот фанат», – подумала я, а вслух произнесла:

– Кстати, Юрий Андреевич, совсем забыла спросить. В тот злополучный день, когда произошло убийство Петра Семеновича Симакова, у Вас что-то пропало из коллекции?

– Не дай Бог, – Переплетчиков молитвенно сжал руки, кровь отлила от его лица, и мне на какой-то миг даже показалось, что он сейчас умрет – так его взволновало возможное исчезновение хоть части его драгоценной коллекции.

Решив не муссировать болезненно воспринимаемую пенсионером тему, я стала закругляться. Поблагодарила Юрия Андреевича за интереснейшую экскурсию, потому что у меня и впрямь создалось впечатление, что я побывала в одном из мировых музеев, и вышла в коридор.

Переплетчиков выключил свет в комнате, аккуратно закрыл дверь и пошел меня провожать. Я уже надела куртку, как вдруг мне в голову пришла интересная мысль:

– Скажите, Юрий Андреевич, а нашлись ключи от квартиры, которые были у Симакова?

– Нет, не нашлись. Да я все равно бы поменял все замки. Ведь кто-то входил сюда чужой, только вот зачем, – задумался Переплетчиков, – убить Петю? Но за что? Он и мухи не обидел за всю жизнь… Странно все это…

– Да, пожалуй, странно, – согласилась я.