Территория юности

«Нежный призрак, рыцарь без укоризны, кем ты призван в мою молодую жизнь?»

– А ты что-то рано, – язвительно сказала Катя, проходя в свою комнату и не глядя на брата. – Совсем не погулял сегодня.

Кто его знает, вдруг начнет взрослого из себя корчить и что-нибудь ей выговаривать. Лучшая защита – его опередить. Но Алексей не расположен был выпендриваться.

– Какое гулять, холод собачий, – сказал он, пожав плечами. – Правда, Арчи?

Пудель, согласно скуля, подпрыгивал, кланялся и молотил хвостом по полу. Ждал, что потреплют по хохолку. «Подхалим, – подумала Катя. – Я – хозяйка». Но пес продолжал прыгать вокруг брата, на плече которого – она только сейчас заметила – висела розовая дамская сумочка. Катя уставилась во все глаза и наконец нашлась:

– Тебе к лицу.

– Балда, – необидно отозвался Алешка, – это тебе к лицу, – и всучил ей сумку.

Катя принялась вертеть ее в руках – новая, с этикеткой, а Алешка рассказывал:

– Кидали дротики в парке, размялись немного. Это приз.

– Робин Гуд, – сказала Катя, – спасибо. – И не удержалась: – Больше, что ли, некому подарить?

– Ты у нас на даче не была? – не отвечая, спросил Алешка.

– Нет. Что мне там одной делать?

– Так, мало ли. Ромка с женой поссорился, а родители его уехали. И ключ от их квартиры он, как на грех, куда-то задевал. Дома, скорее всего, оставил, а возвращаться не захотел. В общем, я ему дал вчера ключи от нашей дачи. Не в машине же ему было ночевать.

Брат смотрел вопросительно. Конечно, это по-дурацки – вот так сообщать ей задним числом. Ее формальное согласие, разумеется, ему и вчера было не нужно, а надо, по-видимому, только, чтобы она родителям не наболтала лишнего. Как будто она когда-то что-то болтала! О сигаретах, которые он таскал у папы, когда тот еще не бросил курить. Или о том, как он вечерами на даче убегал к друзьям, оставляя ее одну. Никогда никакой благодарности! Сказала бы ему, если бы речь шла не о Романе.

– Конечно, пусть живет, – сказала Катя. – Сколько нужно.

– Ну вот и ладно, – зевнул Алешка. – А я спать. Завтра экзамен.

– Нет чтоб шпоры писать до утра, как положено.

– В ломак. Перед смертью не надышишься.

Катя убрала разбросанные вещи и еще раз посмотрела на себя в зеркало. Высокая, но не каланча. Это плюс. Прямые каштановые волосы ниже плеч, густые, с искоркой. Тоже плюс. Глаза в детстве были ярко-синие, а теперь просто серые. А у Алешки синие остались, даже завидно. Зачем ему? Ей бы нужнее. Ресницы в принципе можно и не красить, но накрашенные все-таки лучше. Да и хорошая тушь уже куплена, не пропадать же ей. Проколотые недавно уши уже не распухшие, можно их волосами не занавешивать. И новенькие сережки хороши. Но на несколько плюсов тут же нашлась куча минусов, хотя мама и утверждала всегда, что только сама Катя их видит.

Маме хорошо, она – красавица, прямо как артистка. Счастливый классический тип красоты, когда и в любом наряде хороша, и любая прическа идет, и косметики почти не надо. Почему родители не могут полностью повторяться в детях? Она бы не отказалась… Мама говорила Кате в утешение, что у нее просто другой, более современный тип внешности. А может, это правда? И может, это тоже хорошо? Катя попыталась посмотреть на себя посторонними глазами, но, осознав через какое-то время, что это глаза Романа, резко отошла от зеркала.

Спать! Не думать о глупостях. Он недосягаем. У него своя, взрослая жизнь, которая с ее, Катиной, никогда не пересечется. – Он свободен! Он из этой своей жизни сбежал! Сказал же Алешка!

Он далеко. Он всегда был и будет далеко. – Он почти рядом! Он сейчас у них на даче! Может, даже в ее комнате! И невольно думает о них… и о ней!

И томик стихов ей заявил: «Целую Вас через сотни разъединяющих верст!» Глупости!

Катя открыла другую страницу, тоже произвольно. «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес». Колдовство какое-то!

Надо взять другую книжку. «Надоело мне быть незнакомкой, быть чужой на твоем пути».

Еще раз, вернуться в первый томик! «Я старых встреч при нашей новой встрече не утаю».

Стихи не сдавались и раз за разом упорно твердили о любви.

Старые встречи. Их было немного – настоящих, кроме «здрасте» на лестнице. Родители Романа иногда заезжали вместе с ним к ее отцу на дачу. Но он всегда был недосягаемо взрослым, ему тогда и с Алешкой-то не о чем было разговаривать. Он просто, вежливо скучая, ждал, когда закончится пикник. А их детская компания бурно обсуждала фильм, кажется, одну из серий «Звездных войн», на которую Катю не взяли.

Алешка иногда позволял себе такие гадости. Обычно они ходили в кино в соседний Дом культуры на все фильмы, и эротические, и фантастические, и ужастики, всей компанией – и кому за пять, и кому за десять. Кино для дачников крутили без особых строгостей. Старшим братьям и сестрам, выполнявшим воспитательные функции, пока родители на работе, проще казалось везде таскать младших за собой. Особенно по вечерам. Может, лесная обстановка напоминала «Гуси-лебеди». Зевающему контролеру показывали длинную ленту билетов (елки, не считать же!) и проходили в зал. Малыши незаметно путались под ногами.

Катя уже не помнила, за что тогда Алешка на нее взъелся. Не за то, что она что-нибудь натворила. Она никогда ничего не творила. Наверное, просто из вредности. Ведь в детстве разница в три года – повод не для снисходительности, а для произвола. И неоспоримый резон напоминать, где твое место.

А этот фильм так ждали! Даже Светика, ее подружку, протащили, а ей тоже было шесть. В общем, во время обсуждения «Войн» оставалось только сохранять достоинство. Не выглядеть несчастненькой. «А Джима не взяли!» Это правда кто-то хихикает или показалось?

Джим – это их серый охотничий песик с длинными черными ушами. Он очень долго жил у Перехватовых, а потом уже появился Арчи. Когда старшие играли в теннис и мячик укатывался, Джим приносил мяч. Джим вскоре умер от старости, мяч стала подавать Катя, и, конечно, ее стали звать Джим. «Джим, лапочка, – мячик!»

Ничего унизительного в таскании мяча не было (кстати, после того Джима он был слюнявый, а после Кати – нет), Катя любила и теннис, и старших, когда они не вредничали. А такое замечательное имя выгодно отличалось от заурядных Серый, Длинный, Рыжая.

Вот Светка просто Светик. Светик-детик. Подсаживается дружески, но с превосходством: «Хочешь, перескажу, что там было?» Изо всех сил непринужденно: «Мне мама рассказывала». Не хватало еще доконать ее благотворительным пересказом.

Дети, расположившись за импровизированным столом, что-то жевали. Взрослые уже перекусили и пошли прогуляться на озеро. Роман остался, сидел поодаль и смотрел поверх голов – а все наперебой говорили, что он похож на главного героя.

Длинный летний вечер превращался в ночь. Звезды летали стаями и рассаживались в гнездах сосновых крон. Все хотят спать. Или только Катя? И пить хочется… «Дайте воды!» Под смеющийся шепот ей протянули стакан. Она спокойно отхлебнула. Что было дальше, Катя совсем не помнила. А после этой выключенной из сознания минуты она увидела Романа уже не в стороне – он раздавал тумаки, а ее обидчики слезливо оправдывались, что нечаянно налили водки вместо воды.

Старые встречи! Расправа вспоминалась смутно, какими словами утешал ее защитник – тоже. Но Катя и теперь отчетливо и живо помнила запахи сосны и полыни и как они сидели вместе под сосной. И это было ее лучшее в жизни воспоминание! Роману было тогда, кажется, девятнадцать, он казался таким же взрослым, как родители. Время утешения давно истекло, и она никак не могла понять, почему он не идет в свой интересный взрослый мир…

Во взрослом мире он был студентом. Мама говорила, что у него светлая голова и она советует ему поступать в аспирантуру. Кто-то еще говорил так же. А однажды Роман пришел к ним в квартиру, к маме, с зачеткой, так как отчего-то не получил (или не сдал?) зачет со всеми. Его попросили подождать немного. Действительно, светлая голова – полумрак прихожей осветила его шевелюра.

Катя в тот момент рылась в книжном шкафу, сидя на корточках, и смотрела на него снизу вверх. И он даже вспомнил ее имя. «Тебя зовут Джим – как в «Оводе». А почему?» Она тогда еще не читала «Овода». И после некоторых колебаний рассказала о собаке. И оказалось, что он помнит их серого Джима! И других собак на их дачах. Он потом часто там бывал. И желтую Пальму с хвостом-веером.

Потом Катя сообщила Светику безразлично: видела такого-то, – и с восторгом: он помнит Пальму! А у Светика оказалось свое воспоминание, связанное с Пальмой: как Роман и одна девушка (самая красивая, помнишь?) шли по берегу озера и целовались под пляжным грибком, а Пальма бежала за ними и махала хвостом-веером. Он будто бы тогда влюбился и зачастил к той девице.

Проклятый гриб! Он так и вспыхнул в глазах – гром и молнии! Ну нет. Пусть исчезнет! Это было – значит, этого уже нет. Она не даст все испортить.

Катя и сейчас решительно задвинула в сторону этот кусок воспоминаний. Ведь было уже решено, что ей нравятся брюнеты, и вот в ее жизни опять появилась светлая голова! Это не может быть случайным и ничего не значить. Есть только сегодняшний день, есть новая жизнь, когда они оба взрослые и свободные, – и нет никаких бывших красавиц и поссорившихся жен. Почему бы и в самом деле не заглянуть на дачу? Ну, может, прогуляться где-то там поблизости. Катя представила, как Роман проезжает мимо – кстати, а какая у него машина? – как замечает ее, тормозит и предлагает подвезти…

А разговор с ним – ее тайным детским Воспоминанием, чье имя волшебным образом могло превращаться и в книгу, и в сердечное увлечение, – продолжился уже во сне.

«Наступило прохладное лето, словно новая жизнь началась»

– Ну что, сдал? Весь в пятерках?

– А то, – гордо отвечал Алексей. – Главное что? Правильно выглядеть.

Выглядел он настоящим франтом: от одной только белой рубашки, которую заранее нагладила мама, можно было потерять дар речи. Интересная бледность на интеллигентном лице молодого человека и умный, несколько утомленный взгляд не оставляли сомнений, что он ночь напролет сидел над книгами, но, несмотря ни на что, экзамен для него – праздник.

– Вот ты – препод. – Алексей проникновенно посмотрел на Катю. – Ведь мне же хочется поставить пятерку?

Катя, сидя на подоконнике, вертела маленький, маминых еще времен калейдоскопик, найденный в шкафу, когда они бесились с Лилькой, и ответила не сразу.

– Конечно, хочется. Тебе заранее положены пятерки с плюсом. Ты же преподавательское детище, маменькин сынок. Куда им деваться? Вот я ни за что в этот институт не пойду.

– Потому что мозгов не хватит, – доброжелательно пояснил Алешка, снимая роскошную экзаменационную рубашку и доставая обычную майку с джинсами.

Вместе с костюмом полностью изменилась и его живая физиономия: взамен интересной интеллигентности вылез постоянный ехидный прищур, губы сжались в скептическую улыбочку: плавали – знаем.

Катя, не глядя на него и не реагируя на колкость, вдруг начала крутить калейдоскоп в другую сторону.

– Вот только что была! Такая красивая картинка. Я хочу разглядеть ее еще раз!

– Назад, что ли, крутишь? Бесполезно, – авторитетно заявил Алешка. – Что с возу упало – не вырубишь топором. Там несколько тысяч композиций! Это ж калейдоскоп, соображать надо.

– Значит, не поймать? – безнадежно спросила Катя.

– Да плевать на нее. А ты чего не пляшешь сегодня? Где эта рыжая?

– Лилька? Она на курсах что-то не была.

Ответ получился даже грустный какой-то: кажется, Катя успела привязаться к взбалмошной подружке. А они и телефонами не обменялись.

– Обучение завершилось, – констатировал Алексей. – А чего сидишь киснешь?

– Холодно. Мы с Арчи только вышли – и тут же назад. И нет никого: Светик на море с предками, Ада на даче.

Это были подружки. Катя и раньше на летних каникулах виделась только со Светиком, потому что их дачи рядом.

Летом Катю и Алешку, как только кончались занятия, всегда вывозили на дачу в Сосновом Бору. И хотя она была недалеко от Белогорска, жизнь там шла совсем другая, дачная. Только иногда они заезжали в городскую квартиру за вещами, и Катя с удивлением смотрела на валики тополиного пуха на асфальте. И сам асфальт был другой, раскаленный, а их подъезд, наоборот, прохладный, гулкий и таинственный, совсем чужой. И квартира была другая, полусонная, с отчужденными, оцепеневшими вещами. А на улицах расклеены афиши с обещанием яркого и праздничного – какие-то артисты приезжают. Словом, лето в городе было совершенно особенным, заманчивым и незнакомым.

Кате так хотелось его попробовать! Она потому и придумала компьютерные курсы, пока у Алешки сессия, чтобы не отправили на дачу. Ведь жизнь должна меняться, должно быть что-то новое. И так все началось здорово! Только вдруг пошло по затухающей. Наверное, из-за холода – какое же это лето, в свитере у обогревателя. До настоящего тепла должны были пройти, как всегда, какие-то девять холодов, но вот этот холод уже просто ненормальный. Какие уж тут прогулки – под противным дождиком – в сторону дачи.

Только Алешке холод нипочем – опять куда-то намылился. Наскоро покидал в рот какие-то куски и стоит уже в прихожей.

– Дротики кидать? – спросила Катя.

– Надо же отметить. Сдали же! Слушай, а ты еду покупаешь?

– Нет пока, еще не все съели, что мама накупила.

Алексей полез во внутренний карман куртки, достал деньги – вот, оказывается, сколько родители им оставили! Ну, ему будет на что отмечать, хоть каждый день. А ей сейчас щедро даст три рубля на мороженое или что-нибудь вроде того…

Но брат аккуратно поделил сумму пополам.

– Вот. Это тебе. Так будет техничней – вдруг мы не всегда сможем пересекаться. Я в поход на какие-нибудь выходные собираюсь, и вообще…

Не успела Катя опомниться, как он, подумав, отделил от каждой кучки по несколько бумажек.

– А это будут деньги на всякий случай. Мало ли чего. Куда бы их?

Взял с полки статуэтку с пузатыми человечками – одна из плоских тарелочек над их головами, если присмотреться, была двойная. Свернул рубли, запихнул в щелку – незаметно.

– Вот так. Вынимаем только вместе! Пока. Меня не жди, на цепочку не запирайся. А хотя… можешь и запираться.

И поскакал по лестнице.

Катя пересчитала свою долю. Столько денег она держала в руках первый раз. Значит, она действительно взрослая, если уж Алешка решил так распорядиться деньгами.

Кажется, и в самом деле началась новая жизнь!

«И страстно стучит рок в запретную дверь к нам»

Пушкин, Толстой и другие классики были книгами. Ну самое большее – памятниками. Но все-таки больше книгами – родительскими собраниями сочинений с золотым тиснением на корешках. И когда вечером из полураскрытой двери в западную комнату в прихожую попадал закатный луч, застекленные полки наполнялись необычным богатым светом, и красные, синие, зеленые ряды книг начинали полыхать и становились живыми.

А вот «серебряные» поэты почему-то для Кати книгами не были, а были людьми, с фантастически интересными жизнями, больше похожими на романы, которые их творчество лишь дополняло, служа своеобразным дневником событий. И сами книги – их и о них – приходили в дом необычными путями: какие-то «удалось достать», как говорила мама, еще в те времена, когда книги доставали, а цветаевский «Лебединый стан» – настоящий самиздатовский, машинописный – маме тогда же продал на Тверском бульваре таинственный незнакомец. И мама от души сочувствовала Кате, что те имена, которые для нее были собственным открытием, теперь оказались причислены к школьной обязаловке.

Но теперь маленькие карманные томики «серебряных» поэтов вдруг перестали быть вещью в себе и один за другим переместились в Катину комнату – они начали говорить с ней и о ней. Вечером уже полагалось их полистать и помучить вопросами. Но сегодня предсказания выпадали сплошь невнятные, расплывчатые – похоже, с ней не желали разговаривать. Значит, пора приниматься за «Дозор» – он наверняка заполнит весь вечер без остатка.

А когда от «Дозора» было уже не оторваться, раздался звонок в дверь. Катя неохотно потащилась открывать и, посмотрев в глазок, оторопела – Роман!

Он, как всегда, не улыбался, но был приветлив. Узнав, что Алешки нет, проходить не стал и протянул Кате связку ключей:

– Передай ему, пожалуйста. А это вам к чаю.

Катя машинально взяла протянутый торт. Дверь закрылась. И это все?!

Ничего больше не будет. Размечталась! Ключи от дачи – они ему больше не нужны. Но не обязательно же это значит, что он вернулся домой. Может же он перебраться к друзьям, к родителям.

Катя набрала Алешкин номер. Пусть думает о ней что угодно, что она маленькая дурочка, которая послушно докладывает старшему о каждом чихе, – но пусть что-нибудь скажет, если знает. Это лучше, чем мучиться в догадках и домыслах.

Брат долго не отвечал, потом никак не мог ее расслышать, а услышав о ключах, отозвался:

– Да, я знаю уже, он с женой помирился, там все в порядке. Чего? Какой торт?

– Хороший торт. «Шоколадная бомба».

– Начинай без меня, – великодушно разрешил Алешка, как будто требовалось его разрешение. – Оставь только мне половину.

Ну что ж, все равно ей целиком его не съесть. Катя взяла самый большой и острый нож, настоящий тесак, прицелилась, изловчилась, чтобы не поломалась глазурь. Потом как тяпнет – да пусть ломается. Плевать. Решительно раскрыла книжку, устроилась на диване поудобнее. Сегодня она разрешает себе читать до утра, свежая голова – предрассудки. Под бок подкатился калейдоскопик. Катя его отбросила локтем: несколько тысяч картинок! Ту, что ей нужна, все равно никогда не найти.

«Сегодня я с утра молчу, а сердце – пополам»

День не задался. Осадок обреченности, оставшийся со вчерашнего вечера, утром взболтался заново и отравил весь день. А потом еще в магазине не захотели поменять испорченную консервную банку под предлогом, что у Кати не сохранился чек и мало ли где она могла купить тухлую кукурузу – как будто не она ходит к ним почти каждый день и как будто есть на свете образцовый Великий Педант, скрупулезно собирающий все чеки в продуктовых магазинах. Да, в магазинах ей исторически не везет. И магазинное поражение усугубило подавленность.

Лилька, которая изволила сегодня прийти на занятия, могла бы все исправить – она, как мотылек, опять порхала, излучая веселость, – но она все испортила.

– Привет, как жизнь, не забыла, о чем договорились?

– Нет, – не совсем отчетливо помня, о чем она, ответила Катя. – А что ты вчера не приходила?

– Да вчера такое было, наши ребята с теми дрались, ой, смех, представляешь, Кириллу кто-то не понравился, и началось, он одного в мусорницу сунул, другого еще куда-то, недаром им детей пугают. Это я к тому, чтобы ты не пугалась, Кирилл малость потрепанный будет. Поняла, что ли? Я знакомлю тебя с Кириллом.

– Что? – Катя никак не могла вникнуть в смысл Лилькиной трескотни.

– Вот прямо сегодня и устроим это дело, только приведи себя в порядок, все такое…

Катя словно начала медленно вращаться в другую сторону.

– Ты что, совсем того?

Лилька замахала руками:

– Не говори мне ничего, сама ты того, я его еле уломала, расписала: красивая, умная! Еще спасибо скажешь. Он же сейчас не занят, Ольга скрылась в тумане. Прямо к парку из своего «зефира» выходи, и он уже там будет, в начале аллеи, в семь часов, слышишь!

Катя пыталась возражать – знакомство с местным терминатором, рассаживающим по мусорницам своих противников, ее совсем не привлекало. Но Лилька в ужасе схватилась за голову, взлохматив рыжую прическу:

– Ты что! Мы ж с тобой договорились! Я ж с ним уже договорилась! Ты что, меня подставить хочешь?! Нет уж, чтобы в семь была. Я специально приехала, чтобы тебе сказать, плевать мне на эти курсы! Это предки думают, что мне больно интересно. А ты!..

И, ничего не слушая, укатила с кем-то на оглушительно трещащем – почти как она сама – мотоцикле.

«Я сейчас лежу ничком – взбешенная! – на постели»

Катя вернулась домой злая. Взять и вот так влипнуть!

Кто же так делает! Хороша подруга! Обещала ведь совсем другое – познакомить со своей тусовкой, а это на что похоже? Кто просил-то?

Нет, хватит на сегодня. Никуда она не пойдет, хоть Лилька пополам тресни. Ей, кажется, еще спасибо нужно говорить?! Кате, кажется, честь оказали – познакомят с местной знаменитостью? Которую для этого еще уламывать пришлось! Она все больше злилась на Лильку, то ли бестолковую, то ли вероломную. Самое возмутительное, что они с ней будто бы договорились. Значит, «познакомить с нашими» – означает подсунуть ей этого ненормального Кирилла?

Постановив, что никуда она не пойдет, Катя успокоилась – до самых семи часов.

Но когда стрелки начали приближаться к назначенному времени, она подошла к своему большому зеркалу и критично посмотрела на себя.

Итак, красивая, умная?

Ладно. Сейчас будет.

Она распахнула шкаф и встала перед ним, подбоченясь. Главное – что? Правильно выглядеть. Что там есть? Маскарадные шали и полотенца – стопочкой, ненужный купальник – кто-то, кажется, собирался этим летом загорать, – точно так же не нужный сарафан, а вот теплые вещи поношенные, задвинутые в дальний угол. А вот и оно!

Закусив губу, с почти Алешкиным ехидством на лице, Катя вытащила прошлогоднее форменное платьице, темно-мрачно-синее. В десятом классе форму носить их уже не заставляли… То что нужно – на такое свидание! Натянула. Замечательный цвет: лицо сразу сделалось вытянутым и бледным, как у мертвеца. Хорошо, что еще загореть не успела. И круги под глазами очень кстати, славно, что именно этой ночью она читала до утра. Никакой косметики. Серьги снять. Цепочку и кольца – долой. «Приведи себя в порядок»! С волосами что бы сделать? Злорадно посмеиваясь, Катя изо всех сил прилизала свои пышные волосы, чем-то их побрызгав, и заплела в скромную детскую косичку. Отлично сочетается с формой.

Вырядившись таким образом, она бросила в зеркало последний взгляд:

– Я им устрою! Пусть с чучелом знакомится, раз так приспичило.

Где там он ее должен ждать? Почти у самого дома? Тщеславная Лилька и престижным «зефиром» не преминула прихвастнуть! Что ж, из величественного «зефира» должно выползти именно такое создание.