Печать Василиска

– А места обитания?! – Похоже, Вадим Семенович не желал сдаваться. – Ведь не станете же вы спорить, что Василиск – тварь пустынная, а никак не озерная!

– С этим не поспоришь. – Если Гришаев и смутился, то виду не подал. – Сам ломаю голову над этим феноменом. Может, миграция? – Он порывисто взъерошил и без того дыбом стоящие волосы. – Да, вот именно: миграция и акклиматизация!

Аля переводила растерянный взгляд с одного ученого мужа на другого. Это же надо: с таким запалом обсуждать места обитания и внешность существа, которого нет в природе!

– Господа, вы несколько отклонились от темы, – кажется, разговор заинтересовал не только Алю, но и ее деда. Он смотрел на Гришаева внимательным, настороженным взглядом. – Что же происходит в Василисков день?

– Он просыпается, – этнограф перешел на зловещий шепот. – Иногда ненадолго, всего на день. Иногда на недели.

– И когда этот ваш Василиск просыпается, то что тогда происходит? – озвучила Эллочка волнующий всех присутствующих вопрос.

– Ну, это зависит от того, с какой именно целью он проснулся. В разных местах все происходит по-разному.

– А в наших местах? – Это уже Елена Александровна, смотрит встревоженно, нервно вертит в руках салфетку.

– А в ваших местах Василиск просыпается от голода, – сказал Гришаев и подцепил вилкой маринованный огурчик. – То есть голод – это то чувство, которое его будит, а мотив совсем иной.

– Дмитрий Сергеевич, ну расскажите же, не томите! – не выдержал Вадим Семенович. – Что ж вы ходите все вокруг да около!

– В здешних местах Василиск просыпается потому… – Наслаждаясь всеобщим вниманием, коварный Дмитрий Сергеевич сделал многозначительную паузу. – Просыпается потому…

Договорить он не успел, потому что все до единого окна вдруг с грохотом распахнулись, а ворвавшийся в каминный зал ветер разом загасил свечи. В воцарившейся темноте, с которой безуспешно пытался бороться дотлевающий в камине огонь, раздался шорох, а затем испуганный женский вопль.

– Не бойтесь, все в порядке, – Алину ладонь накрыла горячая ладонь Егора. – Это всего лишь сквозняк. Сейчас я все исправлю.

Бесконечно долгие мгновения ничего не происходило, а потом под потолком ярко вспыхнула люстра, осветив растерянные лица сидящих за столом гостей. Кричала, как и следовало ожидать, Эллочка. Причем не успокоилась она даже после того, как Егор включил электричество: цеплялась за руку Вадима Семеновича, испуганно таращила глаза.

– Дорогая, прекрати, – Вадим Семенович успокаивающе погладил супругу по обнаженному плечу. – Видишь, это всего лишь порыв ветра. Бояться тут совершенно нечего.

– Ужас! – Эллочка перестала орать, раздраженно дернула плечом, сбрасывая руку супруга. – А все эти ваши побасенки! – она укоризненно посмотрела на Гришаева.

– Помилуйте, а я-то в чем провинился? – В отличие от остальных гостей этнограф выглядел спокойным и даже довольным. – Вы же сами просили!

– В самом деле, Элла, нельзя винить Дмитрия за природные катаклизмы, – вступился за Гришаева Егор. Он вернулся на свое место, ободряюще улыбнулся Але, а потом сказал: – Совпадение, конечно, необычное, но ведь это всего лишь совпадение. Насколько я успел заметить, оконные рамы старые, скорее всего защелки разболтались, вот и случилось то, что случилось. Я прав, Елена Александровна? – он вопросительно посмотрел на экономку.

Та повела себя довольно странно: вместо того чтобы ответить, встала из-за стола и едва ли не бегом вышла из комнаты.

– Какие впечатлительные нынче пошли барышни, – буркнул себе под нос Гришаев, сунул в рот недоеденный огурец и, едва не опрокинув стул, выбрался из-за стола.

Аля следила за его действиями внимательно и немного настороженно. Совпадения совпадениями, но почему должен проснуться Василиск, он так и не рассказал. Гришаев тем временем подошел к одному из окон и, преодолевая сопротивление ветра, закрыл его на защелку.

– Кажется, гроза собирается! – громко сообщил он, поворачиваясь лицом к почтенной публике.

Конечно, гроза! Вот и ветер потому такой сильный, а небо за окнами черное, словно глубокой ночью, – все из-за надвигающейся грозы. Аля посмотрела на каминные часы и удивилась: оказывается, скоро полночь. А она за всеми этими разговорами о местной нечисти совершенно потеряла счет времени. Взгляд соскользнул с циферблата часов на дедово лицо. Дед единственный, кто никак не отреагировал на произошедшее. Наоборот, он, казалось, вообще ничего не заметил: сидел, уронив голову на грудь, прикрыв лицо рукою. Может, и в самом деле устал, время-то позднее.

Елена Александровна вошла с той же стремительностью, с какой покидала каминный зал, только направилась не к своему месту, а прямиком к Алиному деду.

– Вот, Игнат Петрович! – она положила на стол солнцезащитные очки, и только тут Аля поняла, почему дед сидит в такой странной позе, почему не принимает участия в обсуждении случившегося – из-за яркого электрического света он просто не может открыть глаза.

– Спасибо, – дед нашарил очки, нацепил на переносицу и с несколько вымученной улыбкой сказал: – Господа, надеюсь, досадное происшествие, – он кивнул в сторону окон, – не сможет испортить чудесную атмосферу этой волшебной ночи. Егор, ну что же вы сидите?! Разливайте немедленно вино!

– А я уже! – Егор отсалютовал ему наполненным до краев бокалом. – Кстати, у меня родился тост. Давайте выпьем за то, чтобы только что проснувшийся Василиск оказался доброй и смирной зверушкой!

Гости одобрительно загудели, и только этнограф Дима, возвращаясь на место, пробубнил себе под нос что-то неразборчивое.

Аля, для которой четвертый за вечер бокал вина был уже явно лишним, попыталась незаметно отставить его в сторонку, но Егор, который умудрялся контролировать все, что происходило за столом, погрозил ей пальцем и сказал:

– Алевтина, за Василиска нужно пить до дна! Вы же не хотите разозлить нашего реликтового змея?

Честно говоря, на реликтового змея Але было наплевать, а вот на неизбежную после такого количества спиртного головную боль нет, но противостоять обаянию и напористости Оленина у нее просто не было сил. Пришлось пить.

– Так что там с нашим Василиском? – захмелевший Вадим Семенович громко икнул и требовательно посмотрел на Гришаева. – Чего ему не спится?

Этнограф, который до этого с унылым видом ковырялся в тарелке с салатом, мгновенно оживился, обвел присутствующих загадочным взглядом и спросил:

– А вам действительно интересно?

– Да говорите вы уже! – не выдержала Эллочка и покосилась на запертые окна. – Уже надоели с этим своим Василиском, честное слово!

– Эллочка! – осмелевший от вина Вадим Семенович дернул супругу за руку. – Ну позволь же Димочке раскрыть секрет здешних мест.

– А нет тут никакого секрета, – хмыкнула та. – Просто нужно как-то завлекать туристов, вот и придумали сказку про белого бычка!

– Элла, вы думаете, туристов можно привлечь такими вот страшилками? – усмехнулся Егор.

– А разве нет? – взгляд Эллочки, до этого холодный, словно февральская вьюга, значительно потеплел. – Мне кажется, если легенду упаковать в яркую обертку и как следует разрекламировать, то народ клюнет непременно. Вот вы же, Егор, приехали в Полозовы ворота.

– Я приехал в Полозовы ворота не за легендами, а за тишиной. В моем случае легенды – это всего лишь пикантное дополнение к отдыху, – Оленин перевел взгляд с Эллочки на этнографа: – Дима, ну откройте же нам наконец великую тайну здешних мест, расскажите, что нужно нашему доморощенному монстру.

Гришаев отложил вилку, протер стекла очков и только потом заговорил:

– Василиску нужно забрать долг.

– В каком смысле – забрать долг? – удивился Вадим Семенович.

– В прямом, – Гришаев водрузил очки на переносицу. – Примерно раз в триста лет Василиск просыпается, чтобы забрать то, что положено ему по договору.

– А с кем он заключал договор? – спросила Аля.

– С одной из местных жительниц – Анастасией Бежицкой.

– Бежицкой? – Егор подался вперед, посмотрел на этнографа с неподдельным интересом. – Уж не с той ли Анастасией, в честь которой названа Настасьина топь?

– Той самой, – Гришаев кивнул и тут же добавил с явным сожалением: – К несчастью, я так и не смог обнаружить записей, касающихся тех времен, и предмет договора до сих пор остается для меня тайной, но ясно одно – в обмен на какую-то услугу Василиск потребовал от Настасьи вполне конкретную плату, она должна была стать его женой.

– Ничего себе союз! – хихикнул Вадим Семенович, но, напоровшись на сердитый взгляд супруги, тут же сник.

– И что Настасья? – Разговор был до того увлекательный, что Аля не сразу заметила, что нервно теребит кончик косы. – Она согласилась?

– Похоже на то, – Гришаев кивнул.

– А это случилось до того, как она утонула в болоте, или уже после? – Аля перебросила косу через плечо.

– Вы имеете в виду время, когда был заключен договор? – этнограф нисколько не удивился ее вопросу. Наоборот, кажется, даже обрадовался. – Не могу ответить со стопроцентной уверенностью, но сдается мне, что сделка произошла, когда Настасья уже покинула этот бренный мир.

– Бред какой! – фыркнула Эллочка. – Как может змей жениться на женщине, да к тому же мертвой?!

– Ну, если принять во внимание тот факт, что мы сейчас говорим не о реальных событиях, а о легенде, то почему бы и нет? – усмехнулся Гришаев.

– Но ведь Настасья – это вполне реальный человек. Я ведь права? – Аля вопросительно посмотрела на экономку.

Прежде чем ответить, та бросила быстрый взгляд на деда и только потом заговорила:

– Согласно записям в церковной книге, старшая дочь графа Ильи Петровича Бежицкого, Анастасия, пропала без вести в тысяча семьсот девятом году.

– Пропала без вести? А товарищ Федор рассказывал, что…

Договорить Аля не успела.

– Вздор! – экономка раздраженно дернула плечом. – Алевтина, не всему, что говорит этот… товарищ Федор, можно верить. У мальчика очень буйная фантазия.

– А позвольте полюбопытствовать, что именно говорит мальчик с буйной фантазией? – вмешался в их диалог этнограф Дима.

– Сущую ерунду! – женщина посмотрела на него с явным неудовольствием. – Поверье, это не стоит нашего с вами внимания.

– Уважаемая, – Гришаев расплылся в улыбке, – в моем деле внимания заслуживает любой факт, даже самый незначительный. Уж будьте так любезны!

– Я не стану… – От такой наглости лицо экономки пошло красными пятнами. – Это порочащая род Бежицких информация!

– Елена Александровна! – Дед, до этого лишь молча слушавший препирательства экономки и этнографа, раздраженно стукнул тростью о паркетный пол. – Любой старинный род имеет свои постыдные секреты, и, к сожалению, род Бежицких в этом смысле не исключение, – он посмотрел на Гришаева и продолжил: – Анастасия Бежицкая, не желая выходить замуж за нелюбимого, покончила жизнь самоубийством. Факт этот тщательно замалчивался. Семья объявила, что девушка шла гулять к Полозовым озерам и по пути утонула в болоте. Вы же видели, какая у нас тут местность – сплошные озера да топи, а гать на болоте в те времена была ветхая и ненадежная, многие люди там сгинули.

Значит, вот как эта история звучит в дедовой интерпретации – Настасья покончила с собой, чтобы не выходить замуж за нелюбимого. Но почему же в таком случае дед умалчивает о том, что тонула девушка на глазах у своего отца и тот ничего не предпринял для того, чтобы ее спасти? Чей же рассказ правдивый: деда или товарища Федора? Если прав товарищ Федор, то получается, что фактически Настасью убил ее же собственный отец и ни о каком самоубийстве речи быть не может. Ничего не скажешь, темная история… и жуткая.

– А что там с договором? – Вадима Семеновича, похоже, фамильные тайны Бежицких волновали гораздо меньше, чем старинные предания.

– Настасья пообещала руку и сердце живущему в Мертвом озере змею в обмен на какую-то услугу, – Гришаев покосился на закрытые окна, многострадальным носовым платком стер выступивший на лбу пот и проворчал: – Жарко-то как.

А ведь и в самом деле жарко! А после того как сам же Гришаев закрыл все окна, жара стала просто невыносимой. Вон даже железная леди Елена Александровна украдкой обмахивается салфеткой. Ну что же они тут все такие пугливые?! Подумаешь, гроза! Распахнули бы окна, впустили внутрь свежий воздух!

– И как – сделка состоялась? – Егор стащил с себя пиджак, закатал рукава сорочки.

– Состоялась! – усмехнулся Гришаев. – Змей и Настасья обвенчались в Василискову ночь в маленькой деревянной церквушке.

– Позвольте усомниться в ваших словах, любезный. – Вадим Семенович последовал примеру Оленина: сбросил пиджак и сорвал с шеи платок. – Утопленница и хвостатая нечисть обвенчались в храме Господнем! Это же противоречит всем человеческим и божеским законам.

– Противоречит! – этнограф улыбнулся так, словно ждал подобного вопроса. – Вот именно по этой причине оскверненная церковь в ту же ночь ушла под воду.

– То есть как это – ушла под воду? – удивился Вадим Семенович.

– Самым натуральным образом. Церковь стояла на берегу озера. Даже не на берегу, а на полуострове, уходящем в глубь озера метров на двести. И как только Змей и Настасья обвенчались, полуостров вместе с церковью ушел под воду.

– Правда, что ли? – Вадим Семенович посмотрел на Алиного деда.

– Если вы спрашиваете меня, была ли церковь, то да – правда, – тот кивнул. – В том же тысяча семьсот девятом году что-то случилось с Мертвым озером, и полуостров со всеми постройками затопило.

– А что могло случиться с озером? – оживился Егор.

– Не знаю, – дед пожал плечами. – Может, произошел какой-то тектонический сдвиг, я не силен в таких вещах, но то, что случилось наводнение и церковь буквально смыло с лица земли, подтверждено документально.

– Здорово! – непонятно чему обрадовался Егор. – Так, значит, церковь и по сей день где-то там, на дне озера?

– Выходит, что так.

– А исследовать ее никто не пытался? Ну, нырнуть на дно с аквалангом?

– Насколько мне известно, нет. Да и какой смысл? Церковь не представляла собой особой исторической ценности. И потом, столько лет прошло, ее уже, наверное, илом занесло по самую маковку.

– Не думаю, что по самую маковку, – возразил Гришаев. – Потому что, согласно все тем же преданиям об озерном змее, раз в сто лет, аккурат в Василискову ночь, со дна Мертвого озера доносится колокольный звон.

– Ой, батенька, рассмешили вы меня! – дед и в самом деле издал звук, отдаленно напоминающий смех. – Вот хотите верьте, хотите нет, а сколько живу в Полозовых воротах, а никакого звона ни разу не слышал.

– Так, может, время еще не пришло? – сказал этнограф таким тоном, что, несмотря на жару, у Али по спине пополз холодок.

– Может, и не пришло, – легко согласился дед. – Я, конечно, уже достаточно старый, но мне еще не сто лет. Мог и не застать сие замечательное явление. Господа, – он снял очки, устало потер глаза, – надеюсь, никто не станет возражать, если мы откроем окна. Душно, господа, очень душно.

– Никто не станет возражать, – Егор встал из-за стола, направился к окнам. – Подумаешь, гроза! Что мы здесь, дети малые, чтобы грозы бояться?! – Не без усилий он распахнул окна, и в комнату в тот же миг ворвался свежий, пахнущий озоном воздух. – Надо же, и в самом деле гроза! – Егор смахнул с лица дождевые капли, всмотрелся в густую темноту за окном.

– Эх, благодать! – Вадим Семенович расслабленно откинулся на спинку стула, многозначительно посмотрел на еще практически полную бутылку вина. – А может, без грозы как-нибудь обойдется?

– Не обойдется, – заверил его Егор, и в ту же секунду, словно в подтверждение его слов, ночное небо расколола надвое яркая вспышка.

Вслед за молнией ударил гром, да так сильно, что в окнах задребезжали стекла. Впечатлительная Эллочка испуганно взвизгнула, прижалась к мужу.

– Ребята, ну давайте не будем закрывать окна! – Егор подался вперед, всматриваясь в ночное небо. – Это же ненадолго, сейчас погремит-погремит да и перестанет.

За окном опять громыхнуло, на мгновение комнату залил ослепительный белый свет. Аля невольно зажмурилась.

– Красотища-то какая! – услышала она голос Егора. – Нет, вы только гляньте, что творится! Ну идите же скорее сюда, на это стоит посмотреть!

Он был так убедителен, что разомлевшие от выпитого вина и жары гости вдруг разом решили откликнуться на его призыв – сгрудились у распахнутого настежь окна.

Аля стояла за спиной Гришаева и не могла оторвать взгляд от разворачивающегося за окном действа. Светопреставление, по-другому и не скажешь! Молнии били не просто так, молнии били прицельно – в самый центр озера. И от ударов этих озеро содрогалось, стонало и ворочалось, точно живое существо. А небо над ним из-за следующих один за другим всполохов было белое-белое, как днем. Красиво и жутко одновременно.

– Разверзлись хляби небесные, – пробормотал стоящий рядом Вадим Семенович и торопливо перекрестился. – А в доме безопасно? – он посмотрел на Алиного деда. – Как вы думаете, Игнат Петрович, не шандарахнет?

– Не шандарахнет, – усмехнулся дед. Он зачем-то снял очки и теперь болезненно щурился от каждой вспышки. – Проводка хоть и не новая, но надежная, и громоотвод имеется.

– Может, хватит любоваться на эту грозу? – заныла Эллочка. – У меня уже ноги замерзли.

– Еще секундочку, – просительно улыбнулся ей Егор. – Никогда не видел ничего подобного. Это ж Армагеддон и Апокалипсис в одном флаконе.

– Тоже скажете – Армагеддон, – Эллочка от Егоровой улыбки подобрела и уходить от окна раздумала. – Самая обычная гроза, только сильная. Я вот думаю…

– Тихо! – вдруг неожиданно грубо оборвал ее Гришаев. – Вы это слышите?!

– Что именно мы должны услышать, Дима? – спросил Егор и на всякий случай распахнул створки окна пошире.

– Обычный гром, – фыркнула оскорбленная Эллочка, – ничего особенного.

– Да помолчите же вы наконец! – цыкнул на нее этнограф и подошел к окну вплотную. – Послушайте!

Сначала ничего, кроме раскатов грома, расслышать не удавалось, но потом Але почудилось что-то необычное, выбивающееся из общей какофонии звуков. Что-то гулкое, глубокое и, кажется, ритмичное.

– Что это? – спросила она шепотом, хотя на глубинном, подсознательном уровне уже понимала, что это.

– Колокол, – Гришаев посмотрел на нее поверх очков сияющим фанатичным блеском взглядом. – Это, Алевтина, церковный колокол.

– Не может быть, – Егор отступил от окна, обернулся. – Здесь поблизости нет ни одной церкви.

– Одна есть, – этнограф улыбнулся зловещей улыбкой, а потом сказал: – Ну вот, пришло его время.

– Чье время? – Эллочка, забыв об обидах, вцепилась в его руку. – О чем вы, Дима?!

– Насколько я понимаю, Дмитрий Сергеевич говорит о том, что мы с вами, господа, стали свидетелями того, как старинные легенды обретают плоть. – Голос деда сделался совсем хриплым, а лицо его, и без того бледное, стало пепельно-серым.

А колокольный звон тем временем все набирал силу, становился громче и увереннее, заглушал громовые раскаты.

– Этого не может быть, – послышался за Алиной спиной испуганный шепот Елены Александровны. – Легенда, она и есть легенда, при чем здесь колокольный звон?

– Теперь он проснулся окончательно, – так же шепотом сказал Гришаев. – Он проснулся, и завтра мы увидим доказательства.

– Доказательства чего? – Аля перебросила косу через плечо, и бусы ледяной плетью огрели спину.

– Доказательства его существования.

В воцарившейся после этих слов тишине колокольный звон стал еще громче, еще страшнее.

– Все, Дима, довольно! – Егор приобнял Алю за плечи, и у нее не возникло даже мимолетного желания отстраниться. Слишком уж жуткой, слишком правдоподобной казалась рассказанная этой ночью история о Василиске. – Видите, своими баснями вы до смерти напугали наших милых дам. Ну нельзя же так, честное слово! – он с мягким укором посмотрел на этнографа.

– Это не я, это все легенды, – развел тот руками, а потом немного помолчал и добавил: – Но теперь я бы на месте здешних жителей поостерегся.

– Чего бы вы поостереглись? – нахмурился Вадим Семенович.

– Поостерегся появляться на болотах и купаться в озерах.

– Почему?

– Потому что, пока Василиск не получит то, зачем пришел, он не успокоится и накажет всякого, кто посмеет нарушить его покой. Это легенды так говорят, – добавил он с лукавой усмешкой.

– Гроза кончается, – Вадим Семенович вытянул шею, всматриваясь в черноту за окном. – Видите, молний больше нет, и гром стих.

– Не только гром, – Егор чуть крепче прижал к себе Алю. – Колокола тоже больше не слышно.

– Может, это какой-то акустический феномен? – предположила она. От Егора вкусно пахло дорогим одеколоном, и в объятиях его было совсем не страшно. Даже россказни этнографа Димы не казались такими уж жуткими.

– Или чей-то розыгрыш, – Вадим Семенович многозначительно приподнял кустистые брови. – Дмитрий Сергеевич, признайтесь, голубчик, что это ваших рук дело. А что, очень ловко у вас получилось: сначала напугали нас байками о змее, а потом организовали это маленькое представление. Браво! – он несколько раз громко хлопнул в ладоши. – А теперь рассказывайте, где вы его спрятали?

– Что он спрятал, Вадик? – Эллочка вопросительно посмотрела на супруга.

– Как что?! – Вадим Семенович приосанился. – Магнитофон!

Магнитофон! Ну конечно! Аля вздохнула с облегчением. Ведь нет ничего проще, чем спрятать где-то поблизости от дома магнитофон, а в самый кульминационный момент включить его. Ай да Димочка! Ну кто бы мог подумать?!

– Прошу прощения, – Гришаев развел руками, – я бы и рад развлечь почтенную публику, но посудите сами, как я мог включить магнитофон, если все это время находился рядом с вами?

– С помощью пульта дистанционного управления, – усмехнулся Егор. – А ну-ка, Дмитрий Сергеевич, выворачивайте карманы! – он подмигнул Але. – Сейчас мы вас выведем на чистую воду, затейник вы наш!

Здесь Гришаеву стоило бы рассмеяться, покаяться в грехах и выложить на стол пульт, но вместо этого он набычился, отступил на шаг и хмуро сказал:

– Нет у меня никакого пульта!

– Ну, а раз нет, так вам и бояться нечего! – включилась в игру Эллочка. – Выворачивайте карманы! – она решительно шагнула вперед, протянула руку к одному из бесчисленных карманов Диминой жилетки.

От этакой наглости тот потерял дар речи, раздраженно шлепнул мадам Иванову по руке и резво отскочил в сторону.

– Прекратите немедленно! – В голосе его слышалось негодование и еще что-то неидентифицируемое, но наводящее на определенные размышления.

– Значит, все-таки это ваших рук дело! – сказала Эллочка и скосила глаза на Оленина. – Видите, Егор, раз наш доморощенный фольклорист не позволяет себя обыскать, значит, ему есть что скрывать.

– Нечего мне скрывать! – огрызнулся Гришаев и попятился к столу. – Просто я не люблю, когда со мной вот так, бесцеремонно. Я же вам уже сказал, что нет никакого магнитофона и пульта никакого тоже нет!

– Ну, нет так нет, – Егор в жесте примирения поднял вверх обе руки. – Давайте-ка лучше вернемся к столу. Вон и вино еще осталось, которое грех не допить.

Вино, безусловно вкусное, заслуживало самого пристального внимания, но ужин, увы, был безнадежно испорчен. Ни у кого из гостей не получалось расслабиться, каждый из них нет-нет да и всматривался в темноту за окнами, прислушивался, не зазвонит ли опять на Мертвом озере колокол. Колокол не звонил, темнота была самой обычной, все страшные истории уже рассказаны, и, как-то не сговариваясь, гости начали расходиться по своим комнатам.

* * *

Несмотря на хлопоты минувшего вечера и пережитое потрясение из-за выходки коварного Дмитрия Сергеевича, спать хотелось просто невероятно. Наверное, сказывалась усталость от проделанной дороги и четыре бокала вина. Аля даже не стала принимать душ, сил хватило лишь на то, чтобы расплести косу, переодеться в ночную сорочку, расстелить постель и проверить, хорошо ли заперто окно. Пусть рассказы про Василиска – это всего лишь легенда, но спать с открытым окном все равно как-то боязно. Она уснула сразу, едва только голова коснулась подушки, провалилась в глубокий сон…

…Звук был настойчивый и совершенно чуждый Алиному сну – скрипучий, отзывающийся надсадной болью в висках. Избавиться от него можно было лишь одним способом – проснувшись. Аля, не открывая глаз, села в кровати, прислушалась. Вдруг этого окажется достаточно, чтобы назойливый звук исчез. Тогда не придется открывать глаз, а можно будет снова с головой нырнуть в сон.

Полумеры не помогли – постукивание сделалось еще громче, еще настойчивее. Пришлось открыть глаза, встать с постели.

В комнате царил полумрак: уже не полуночная темнота, но еще и не полноценные предрассветные сумерки. Что-то среднее – серебристо-дымчатое, кисейное, размывающее очертания окружающих предметов, делающее знакомые вещи непривычными. Прогоняя остатки сна, Аля тряхнула головой, отбросила с лица волосы. От кровати прямо к окну стелилась яркая лунная дорожка. Вот почему свет такой серебристый – из-за луны. Аля ступила на дорожку, босым ногам тут же стало холодно. Странно, окно закрыто, а по полу тянет сыростью…

…Окно не было закрыто. Створки его, распахнутые настежь, ритмично постукивали на ветру. Вот откуда этот разрушивший ее сон звук. Все из-за открытого окна. С этой мыслью Аля проснулась окончательно. Как может быть открыто окно, которое она своими собственными руками запирала на ночь?.. Из-за ветра? Да не может такого быть! Она проверяла – задвижки на окне были основательными и надежными, открыться сами собой они не могли. Значит, не сами собой…

Холод, который до этого лишь слабо покусывал босые ноги, поднялся выше, забрался под сорочку, облапил горячее со сна тело. Окно открыто не потому, что она его плохо закрыла, оно открыто потому, что, пока она спала, кто-то его открыл и впустил в комнату этот пронизанный серебряным светом холод.

– Алевтина… – голос был тихий, едва различимый. – Алевти-и-ина…

От страха в глазах потемнело, лунный свет померк, и в комнате тут же сгустился мрак. Аля попятилась к двери, дернула за ручку – заперто. Конечно, заперто, она же сама и заперла дверь, точно так же, как окно…

– Алевтина…

А свет померк не сам по себе. Он померк оттого, что его заслонила женская фигура.

Женщина стояла по ту сторону окна, прижимала ладони к запотевшему стеклу и не решалась войти внутрь. Она была страшной – эта незваная ночная гостья. С лицом, бледным и застывшим, с огромными черными глазами, спутанными волосами, такими же длинными, как у Али, в насквозь мокрой, точно саван, обвивающей тонкое тело сорочке.

– Впусти меня… – Ладони с разрывающим барабанные перепонки скрипом заскользили по стеклу. – Впусти-и-и…

Аля затрясла головой, прогоняя наваждение прочь. Она еще не проснулась, она спит и видит сон во сне. Так иногда бывает, она о таком читала.

– Он придет за тобой… скоро. Берегись! – Ладони соскользнули со стекла, плетьми повисли вдоль тела. Наваждение не исчезло, оно смотрело на Алю черными дырами глазниц и скалилось в жуткой усмешке. – Я пообещала, и он придет, – наваждение отступило от окна, погрозило Але пальцем. – Договор нельзя нарушить… – Еще шаг – и белое платье-саван почти растворилось в лунном свете.

Это было жутко – наблюдать, как ночная гостья сизым туманом стелется над тропинкой, приближается к озеру, погружается в озеро, исчезает… Настолько жутко, что Аля смогла закричать, только когда призрак пропал окончательно… Она стояла перед неплотно закрытым окном, которое, однако, смогло стать непреодолимой преградой для призрака, хватала ртом холодный ночной воздух и уже не кричала, а, закрыв лицо руками, тихо всхлипывала.

В дверь постучались – громко и настойчиво.

– Алевтина, с вами все в порядке?! – Голос был знакомый, вот только она никак не могла вспомнить, чей он. – Аля, откройте дверь!

Да, дверь нужно открыть. Какой прок от запертой двери, если любой желающий может войти в окно? Или не может?..

– Алевтина, если вы не откроете, мы ее выломаем! – А это уже другой голос, тоже знакомый…

Дверь содрогнулась под мощным ударом.

– Алевтина!

Этот удар и этот требовательный крик вывели наконец ее из ступора. Прежде чем дверь слетела с петель, Аля успела повернуть ключ в замочной скважине и отскочить в сторону.

В коридоре стояли двое, те, чьи голоса с испугу она никак не могла идентифицировать. Егор Оленин впереди, Гришаев чуть поодаль. Оба смотрели на нее растерянно и испуганно.

– Алевтина, вы в порядке? Что тут у вас случилось? – Егор переступил порог, обнял трясущуюся Алю за плечи, развернул лицом к себе, сказал встревоженно: – Вы так кричали, даже у нас на втором этаже было слышно.

– Дурной сон? – В комнату заглянул всклокоченный Гришаев. В дурацкой полосатой пижаме выглядел он еще нелепее, чем за ужином.

– Дима, какой, к чертовой матери, дурной сон! – рявкнул Егор, внимательно всматриваясь в Алино лицо. – Где вы видели, чтобы со сна так кричали? Алевтина, вы не ушиблись? – убедившись, что с лицом у нее все в порядке, он развернул ее спиной, покрутил и так и этак, точно она не человек вовсе, а заводная кукла.

Эти его бесцеремонные прикосновения вдруг окончательно привели Алю в чувства. Да что же это такое? Да как же так можно? Она растрепанная, почти голая, в полупрозрачной ночной сорочке, а эти двое топчутся бесцеремонно в ее комнате, вертят ее, рассматривают…

Оттолкнуть Егора сразу не получилось, он крепко держал ее за плечи и выпускать из объятий не торопился.

– Пустите же! – она дернулась, оступилась и едва не упала.

– Осторожненько! – Оказывается, не упала она лишь потому, что из Егоровых объятий очутилась в лапах Гришаева. И как только подкрался!

– И вы пустите! – чувствуя, что еще чуть-чуть – и с ней случится самая настоящая истерика, Аля вырываться от Гришаева не стала, затаилась, крепко зажмурилась, собираясь с мыслями и силами, а потом тихо, но решительно сказала: – Господа-товарищи, я ценю вашу заботу, но не могли бы вы на минуточку выйти, чтобы я смогла одеться?

Получилось несколько витиевато, но зато действенно, потому что, когда она снова открыла глаза, то первое, что увидела, – это смущенное лицо Гришаева. Сейчас, вблизи, лицо его было вовсе не старым, как показалось ей при первой встрече. Горе-этнографу было лет тридцать – тридцать пять, а старили его эти дурацкие очочки и архаичные одежки.

– Простите, ради бога, – он разжал объятия и неловким, суетливым жестом поправил сползшие на кончик носа очки. – Вы так кричали, мы с Егором испугались, думали, что-то случилось. А кстати, что у вас случилось? – он повертел головой в поисках причины Алиной истерики. Заметил распахнутое окно и понимающе кивнул: – Опять сквозняк?

– Да уйдите же вы наконец! – Аля зло толкнула Гришаева в грудь.

– Дмитрий, в самом деле, давайте позволим девушке привести себя в порядок, – Егор задумчиво посмотрел на голые Алины ноги, поднял взгляд немногим выше, и она едва удержалась от желания врезать по его наглой морде. – Все, мы уходим! – он правильно понял ее красноречивое молчание. – Но вы не беспокойтесь, мы с Димой здесь, в коридоре. А дверь можете не закрывать.