Роман Молодой

– Вперед же, могучие воины! – прокричал растерявшийся князь Иван Васильевич. – Слава князю Василию!

Но его никто не слушал. Битва закончилась без жестоких потерь: лишь несколько всадников с обеих сторон получили легкие раны. Литовские воины, ведомые двоюродными братьями-боярами Жирятой и Супоней, без промедления подскакали к князю Ивану, отняли у него меч и потребовали спешиться.

– Я не сойду со своего коня! – заупрямился Иван Васильевич. – Уж если берете меня в плен, так пусть я буду на коне!

– Ладно! – буркнул литовский князь Дмитрий Ольгердович, подъехавший к нему. – Я не против этого! Поехали к великому князю!

И он поскакал конь-в-конь с пленным русским князем Иваном, провожая его к своему отцу.

Великий князь Ольгерд уже давно все понял. Его слуги как раз разбили лагерь и установили великокняжеский шатер. В нем он и принял пленного отпрыска брянского князя.

Когда Ивана Васильевича ввели и поставили перед сидевшим в кресле Ольгердом Литовским, тот улыбнулся и кивнул головой в ответ на поясный поклон, сделанный вошедшим. – Садись, Иван, – сказал он по-русски, – и будь не пленником, а моим гостем!

– Благодарю, великий князь! – тихо молвил в ответ князь Иван, склонив голову. – Но на деле я, увы, твой пленник. Стыд мне и позор!

– Это ничего, Иван! – усмехнулся великий князь. – Ты еще молод, чтобы стыдиться поражений. У тебя еще все впереди, если ты не будешь идти против моей Литвы! Только мы можем угрожать тебе, ибо у нас – непобедимое войско!

Князь Иван промолчал и еще ниже склонил голову.

Вечером Ольгерд провел в своем шатре совет. Поскольку весь брянский отряд сдался на милость победителя и брянцы единодушно отреклись от своего князя Василия Ивановича, а князя Романа Молодого признали своим брянским князем, не было необходимости посылать большое войско на Брянск.

– Пусть Роман Михалыч берет с собой тот брянский отряд, – сказал великий князь Ольгерд, – и ведет его в Брянск! Вы сами прогоните непутевого Василия, или убьете его, если будет надо. Меня же сразу известите о своем прибытии и пришлите побольше серебра на военные расходы!

После небольшого отдыха два войска разделились. Ольгерд Литовский развернул свои полки и ушел назад – разорять смоленские и московские земли – а брянцы, перешедшие на сторону Романа Молодого, двинулись на Брянск.

Князь Роман вновь назначил воеводой Супоню Борисовича, и тот с достоинством, не спеша, приступил к своим обязанностям. Предварительно в Брянск к Василию Ивановичу был отправлен гонец нового брянского князя Романа с известием о случившемся и требованием либо сдаться, либо уйти из города. Но последний не захотел даже выслушать посланника «самозваного князя». – Бросьте этого злодея в темницу! – приказал он с гневом своему мечнику Давиле Суворовичу. – И зовите сюда моего воеводу! Будем готовиться к сражению с тем Романом Литовским!

Однако в тот самый момент, когда покорный Василию Смоленскому мечник уже собирался выводить в простенок несчастного гонца, в княжескую светлицу вошли вооруженные бояре Сотко Злоткович, Борил Миркович и Коротя Славкович с целым десятком верных дружинников.

– Мы пришли за тобой, княже! – сказал громко, с достоинством, остановившись прямо напротив князя, боярин Сотко. – Сдавай же свой меч «по добру-по здорову»!

– Ах ты, вор! – вскричал, багровый как кумач, князь Василий, пытаясь выхватить меч. – Как ты осмелился поднять руку на своего господина?!

Но тут на князя, по знаку бояр, кинулись брянские дружинники, отняв у него меч и крепко схватив его за руки.

– Ты сам – вор, князь Василий! – громко сказал Коротя Славкович. – А наш истинный князь теперь – Роман Михалыч Молодой! Пока же посиди в темнице, а там – увидим!

– Ах, злодеи-крамольники! – вскипел князь, но вдруг зашатался и схватился за сердце. – Ах, какая сильная боль! – простонал он.

Но дружинники, не обращая внимания на его стоны, повели страдавшего, едва передвигавшего ноги князя, в ближайшую темницу, где его уже ждали радостные, вернувшиеся из бегов и жаждавшие мести за свои обиды стражники.

На следующий день князь Роман Молодой входил в Брянск под малиновый звон всех колоколов. У входа в детинец по обеим сторонам дороги столпились многочисленные горожане. – Слава князю Роману! – кричали из толпы. – Здоровья Роману Михалычу!

Возле крепостного моста стояли, перешедшие через ров, все брянские бояре. Даже престарелые и больные пришли сюда встретить своего князя. Лишь епископ Нафанаил не вышел на люди и остался ждать князя в думной светлице княжеского «охочего» терема.

Боярин Кручина Миркович держал в руках серебряный поднос с хлебом-солью, а его брат Борил – золотой поднос с золотыми же кувшином и кубком.

– Мы долго ждали тебя, пресветлый князь! – сказал боярин Кручина, протягивая спешившемуся князю поднос. – Все глаза проглядели! Благодарим тебя за то, что уберег всех наших воинов и принял наше приглашение на брянский «стол»!

– Я благодарю вас, – ответил князь, отламывая от хлебного каравая кусок и погружая его в соль, – и желаю счастья славному Брянску! – Он прожевал хлеб, взял с другого подноса кубок с греческим вином и сказал: – Пью за славу этого города и брянских людей! Пусть же здоровье и богатство придут в этот многострадальный Брянск, и сам Господь станет вашим защитником! Слава Брянску! Слава брянскому люду!

– Слава! – подхватили горожане. – Слава князю Роману Михалычу!

На следующее утро князь Роман Молодой выпустил из города незадачливого Василия Ивановича с двумя десятками его дружинников, сохранивших верность изгнаннику.

Князь Василий, не пожелавший разговаривать с новым хозяином Брянска, сидел в телеге: у него болела грудь. С трудом сдерживая стоны, он молча подал знак своим людям выехать по Большой Княжей дороге в сторону Смоленска.

Только когда его небольшой отряд ушел далеко, и Брянск исчез из виду, князь Василий обрел дар речи и громко приказал: – Поворачивайте-ка, мои люди, на ордынскую дорогу! Поедем в Сарай, к самому царю!

А когда кто-то возразил, что «уже холодно и грядет зима», он, забыв о боли в груди, резко крикнул: – Что нам зима?! У меня и без того стоит зима во всем теле! Нам хватит припасов на десяток дней, а может, и больше! Доберемся до Орды, найдем там правду, а тогда нам не будут страшны ни голод, ни холод! Поехали!

ГЛАВА 9
ГНЕВ МОСКОВСКИХ БОЯР

Великий московский и владимирский князь Иван Иванович сидел в своем кресле в думной палате, обхватив обеими руками голову. Было о чем задуматься! Стольких трудов стоила дружба со Смоленском и Брянском, вот уже, казалось, готовится военный союз. И – на тебе! Хитроумный Ольгерд Литовский одним ударом разрушил все планы Москвы! Мало того, что он запугал своим походом престарелого Ивана Смоленского, добившись от него прежних отношений и оттолкнув от Москвы, так он даже захватил Брянск, изгнав оттуда Василия Ивановича и посадив своего ставленника – Романа Молодого! В довершении ко всему, разведывательные отряды Ольгерда неожиданно, почти без боя, заняли московский городок Ржев как раз в то время, когда сам великий литовский князь вел войско навстречу брянской рати молодого князя Ивана Васильевича. В Ржеве сел воеводой литовский служилый князь Иван Сижский. Успехи литовцев способствовали ослаблению влияния Москвы в восточной Руси. И многие удельные князья перестали считаться с молодым великим князем Иваном Ивановичем.

Князь Иван Федорович Стародубский опять пошел в Орду выкупать ярлык за свой удел, не побывав предварительно в Москве! Таким же образом вновь поступил наследник умершего нижегородского и суздальского князя Константина Васильевича, его сын Андрей. Он тоже отправился с богатыми дарами к хану Джанибеку, минуя Москву, и добился ярлыка на отцовские земли с городами Нижним Новгородом, Суздалем и Городцом. Видя их безнаказанность, и «прочие удельные князья» сами повезли дань в Сарай, выпрашивая у ордынского хана ярлыки на свои земли.

Не радовали Ивана Ивановича и церковные дела. Продолжалась борьба вернувшегося из Византии митрополита Алексия со ставленником Литвы митрополитом Романом. Лишь Великий Новгород безоговорочно встал на сторону Москвы, не приняв литовского митрополита…Неожиданно унесла смерть верного сторонника Москвы епископа Иоанна Ростовского. На его место святитель Алексий назначил отца Игнатия. Затем произошли последовательные смены епископов в целом ряде других городов. Митрополит Алексий едва успевал с «поставлениями». В Рязани им был утвержден епископ Василий, в Смоленске – Феофилакт, в Сарае – Иоанн.

Но особенно тяжело переживала Москва внутренние неурядицы. В последний месяц 1356 года, 3 февраля, когда прозвонили заутреню, и москвичи стали медленно заполнять пустынные улицы, устремляясь на городские рынки, в самом центре Москвы, посредине пустынной площади, был обнаружен труп московского тысяцкого Алексея Петровича Босоволкова-Хвоста. Случившееся возмутило горожан. Ведь тысяцкий играл очень важную роль в жизни Москвы: защищал интересы простых москвичей перед лицом князя и боярством, или, как говорили тогда, «судил по правде».

Было время, когда тысяцких выбирали «всем миром». Московские князья вынуждены были тогда считаться с ними и, в какой-то мере, «делиться властью», уважая интересы горожан. Многих сил стоило князьям добиться назначения московского тысяцкого своей волей, на это ушли долгие годы! Наконец, цель была достигнута и, казалось, тысяцкий стал верным слугой московского князя, одним из стержней зарождавшейся московской чиновничьей «лествицы». Однако не все было так просто. Назначаемые тысяцкие помнили прежнюю славу своей должности и не всегда проявляли покорность московскому князю. Когда же семья Вельяминовых добилась наследственного права на должность тысяцкого, второго человека, после великого князя, в Москве, многие бояре испугались двоевластия и возможных беспорядков. Особенно усилились Вельяминовы, когда князь Иван Иванович унаследовал от рано умершего брата Московское княжество. Его вторая супруга Александра из рода Вельяминовых, дочь тысяцкого Василия, стала великой княгиней!

Такое возвышение Вельяминовых, их чванливость и заносчивость по отношению к остальным боярам вызвали зависть, злобу и, наконец, откровенную вражду сначала у московской знати, а затем и у подученной боярами черни. В конечном счете, чувство опасности охватило и великокняжескую семью. По совету бояр и высшего духовного лица Москвы митрополита Алексия, великий князь Иван Московский был вынужден отменить своим указом наследственное право Вельяминовых и назначить на должность тысяцкого боярина Алексея Босоволкова, представителя другого, соперничавшего с Вельяминовыми рода. Такое решение князя Ивана Красивого далось ему нелегко: пришлось обидеть родственников своей жены!

Алексей Босоволков, став тысяцким, довольно скоро добился в Москве «превеликой славы». Он часто выезжал в самые отдаленные уголки города, оказывал определенную помощь «больным и сирым», отбросив напрочь «вельяминовскую спесь», не гнушался бесед и встреч с простонародьем, «судил по чести и правде». Его неожиданная смерть едва не привела к городскому бунту. Подстрекаемая семьей Босоволковых толпа сразу же обвинила во всем семью Вельяминовых и в пылу ярости бросилась громить их усадьбы.

Но верные бояре великого князя Ивана, пребывавшего в это время в Орде, помешали действиям черни. Своевременно послав на защиту родственников великокняжеской жены большой отряд дружинников, они защитил имущество и жизнь Вельяминовых. Не без их участия сам Василий Вельяминов с тестем бежали из Москвы, найдя укрытие в Рязани у великого князя Олега Ивановича. Вслед за ними туда же ушли и многие другие знатнейшие московские бояре, напуганные мятежом черни. А оставшиеся влиятельные бояре и духовенство были вынуждены выйти на Красную площадь, чтобы успокоить толпу. Бояре много говорили и обещали, что «когда великий князь вернется, будет проведен тщательный сыск и убийца ответит за преступление». А выступившие после них священники красноречиво посулили «сделать все по правде и воле Господней» и попросили толпу «успокоиться и не гневить Бога». После этого на площадь выкатили бочонки «с хмельными медами и пенным пивом», прикатили телеги «со снедью и закусками», и мятеж сам по себе прекратился.

В это же время митрополит Алексий пребывал во Владимире, где выступал судьей в споре великого тверского князя Василия Михайловича с племянником Всеволодом Александровичем Холмским за обладание Тверью. С большим старанием митрополит пытался примирить князей и убедить князя Всеволода признать старшинство его дяди. Но племянник упорно возражал и выставлял великому князю Василию ответные неприемлемые требования: отдать ему во владение часть великокняжеского удела. Закончилось все лишь благими пожеланиями, и каждый из князей уехал домой, оставшись при своем мнении.

С возвращением митрополита, а затем и великого князя, в Москве восстановился порядок. Они вместе с боярами приступили к самому важному за последнее время делу, которого требовали москвичи – расследованию обстоятельств убийства тысяцкого Босоволкова – а для этого собрали боярский совет. Но совет, на который возлагались многие надежды, с первых же боярских выступлений вылился в ожесточенный спор соперничавших друг с другом знатных семей. Ввиду того, что Вельяминовы и их главные сторонники бежали, бояр Босоволковых поддержало большинство. Даже самые почтенные бояре – Феофан и Матвей Бяконтовы – выступили против Вельяминовых, считая их вдохновителями убийства тысяцкого Алексея Петровича.

– Совсем забыли о высшей власти! – возмущался Феофан Бяконтов. – Только Вельяминовы могли хотеть смерти несчастного Алексея!

– Надо бы сурово наказать весь их род за жестокость и насилие! – вскричал Матвей Бяконтов.

– Почему они сбежали в Рязань?! – пробасил боярин Дмитрий Зерно. – Если бы были правы, то не прятались бы от людского и княжеского суда!

– Надо бы послать людей, княже, в Рязань! – буркнул раздраженный спором боярин Симеон Михайлович. – Пусть Олег Иваныч выдаст на расправу Василия Вельяминова!

– Пусть выдаст! Пусть выдаст! – закричали многие бояре, заглушив протест своих соперников. – Этого Василия нужно судить! А все его имущество и пожитки – забрать в казну!

Такое решение никак не устраивало великого князя Ивана Ивановича. Вот и сидел он в грустной задумчивости, пытаясь закрыться обеими руками от шума многих голосов разъяренных бояр. – Зачем я созвал этот беспокойный сонм? – лихорадочно думал великий князь. Перед его глазами проходили картины из прошлой жизни. Вспомнился отец, князь Иван Даниилович, старший брат Симеон. – Как тяжела великокняжеская шапка! – мелькнула мысль. – Как мне все это надоело! Может, бросить все и уйти в чернецы, в Божий монастырь?

Его мысли вдруг прервал голос митрополита Алексия, сидевшего рядом с князем в большом, обитом красным византийским бархатом кресле. – Зачем вы устроили этот спор, славные бояре? – сказал митрополит, глядя на Феофана Бяконтова. – Неужели вы не знаете, что убийцу до сих пор не поймали? Конечно, всем известно, что Василий Вельяминов был соперником несчастного Алексея! Однако никаких доказательств его вины нет! Одни догадки! Но разве можно судить почтенного человека, боярина, только по догадкам? Эдак мы осудим без доказательств половину Москвы и загубим боярскую честь! Сегодня мы покараем Вельяминова, а завтра – кого еще? Это не дело!

– Правда, правда! – одобрительно загудели бояре, успокаиваясь.

– А значит, нам нужно посмотреть, подумать и подождать, – продолжал митрополит. – Господь все видит и знает…Может и будет какое-нибудь знамение. Наберитесь терпения! И нечего раздражать самих себя в поисках врагов среди уважаемых людей. А вдруг убийцы пришли из чужой земли? Вы забыли о литовской угрозе? Вот уже и Брянск в руках хитрого Ольгерда! Но Господь нас не покинет…

Митрополит замолчал и задумался.

– Это так, – пробормотал с передней скамьи боярин Андрей Акинфов. – Нам нужно искать врага не в нашей славной Москве! Не исключено, что убийца был прислан самим Ольгердом?

– Это вполне возможно, – поддакнул Дмитрий Афинеев. – Литовцы любят устраивать в чужих землях беспорядки! Однако у меня появилась одна мысль! Ведь Ольгерд только что завладел Брянском! Разве не в этом весь корень зла? Ведь Роман Молодой – литовский ставленник! А может, убийца боярина Алексея прибыл из Брянска?!

– Из Брянска, из Брянска! – дружно прогудели бояре.

– Я помню, как во время Дмитрия Красивого из Брянска прибыл посланец, – неожиданно молвил, вставая со второй от князя скамьи, боярин Матвей Бяконтов, – и обвинил великого князя Семена в преступлениях людей Алексея Босоволкова! Неужели вы не помните? Он тогда притащил с собой в качестве доказательства мертвую, протухшую голову!

– Помним! Помним! – прокричали бояре.

– Так вот, братья, – продолжал боярин Матвей, – это и есть брянская месть нашему покойному тысяцкому! А при Дмитрии они притаились…Дмитрий Брянский был тих и осторожен…А вот, когда сбросили Василия Смоленского и посадили Романа Литовского, они разом осмелели!

– А может, это была месть брянских купцов за того жалкого Мордата?! – вдруг громко сказал Дмитрий Зерно. – Разве вы не помните того купца, который вымолил у брянского князя пощаду дебрей своей дочери и приехал жить в Москву?

– А, так это тот самый купец Мордас, который привез в свое время покойному Ивану Данилычу ценную грамотку! – кивнул головой седобородый Феофан Бяконтов. – Он долго не прожил в Москве: его вскоре зарезали, прилюдно, на рынке!

– Вот я об этом и говорю, – улыбнулся Дмитрий Зерно. – Тогда ходили слухи, что того купца Мордата зарезали люди нашего несчастного Алексея Петровича!

– Это – бесстыжая ложь! – вскричал, вскочив с последней скамьи, сын убитого тысяцкого Василий, приехавший из Переяславля, где он был воеводой, как раз на боярский совет. – Зачем поднимать злые слухи?! Это – грех перед памятью моего праведного батюшки!

– А здесь были брянские купцы или посланцы? – поднял голову великий князь Иван. Мысль о вине брянских людей ему понравилась.

– Были, великий князь, – пробормотал, не вставая, Матвей Бяконтов, – и брянские купцы, и посланники со свитой. Нет сомнения, что это они виновны в убийстве славного боярина!

– Так ведь те люди приходили от князя Василия Брянского или Смоленского! – возразил Симеон Михайлович. – А тот Василий был нашим другом и присылал к нам людей с добрыми словами…

– Да, вы сказали много жестоких слов о Брянске…, – с горечью сказал Иван Московский. Но тут перед его глазами вдруг встали образ красавца Дмитрия Брянского, первого тестя, милое личико покойной любимой супруги Феодосии, дочери этого князя, и слезы неудержимым потоком потекли по его щекам. С огромным трудом он преодолел охватившее его волнение и, махнув рукой, с усилием произнес: – Надо жестоко наказать этого Романа Молодого и послать большое войско на беспокойный Брянск!

– Не спеши, сын мой! – молвил, подводя итог совету бояр, митрополит Алексий. Его властный, но вместе с тем спокойный, «бархатный» голос, вновь установил полную тишину. – Я еще не рассказал о последних новостях, а также о Брянске. Недавно ко мне приходили церковные люди из Орды, от сарайского владыки Ивана…Они видели Василия Брянского в Сарае! Он ходил на прием к самому царю Джанибеку! И татарский царь приказал дать ему огромное войско, чтобы вернуть законный брянский «стол»! Вот вам и готовое решение! Скоро этот Василий вернется в Брянск, и тогда мы попытаемся узнать, кто же все-таки убил раба Божия Алексея…Да поможет нам Господь!

– Слава тебе, Господи! – улыбнулся великий князь Иван. – Да будет так! Помоги нам, Боже!

ГЛАВА 10
ВОЗВРАЩЕНИЕ КНЯЗЯ ВАСИЛИЯ

Князь Василий сидел на телеге, окруженный конными воинами, и вглядывался вдаль: вот уже прошли окраины Брянского удела, а на пути не встретили ни одного человека! Все как будто знали, что он ведет с собой татарское войско! Вот проехали недостроенную крепостцу, поставленную на месте сожженного когда-то татарами Севска, сделали привал, а летучий татарский отряд наведался в некогда богатое княжеское поместье Асовицу, но, увы, и там было пусто! Не осталось даже крестьянских изб…

– Они знают о татарах, – подумал Василий Иванович. – Видимо, впереди нас ждет вражеское войско. Надо готовиться к сражению! – И он, вытянув ноги, откинулся на спину, погрузившись в воспоминания.

Прошлой осенью князь совершил долгое, тяжелое путешествие в Орду: из-за болей в спине и груди он был вынужден, как и теперь, ехать, словно старик, в телеге.

В Сарай он прибыл тяжело больным. Князь и его спутники изголодались в дальней дороге: имевшихся у них припасов хватило только на то, чтобы не умереть с голоду. Однако выжили не все, а в Сарае их никто не ждал. Голодный, трясущийся от холода, князь Василий был вынужден пойти к сарайскому епископу Иоанну. Последний накормил беглеца и дал ему в долг сотню серебряных ханских монет. Благодаря этой помощи, изгнанник сумел нанять гостевую юрту для себя и челяди и оплатить проживание своих дружинников в караван-сарае.

Двое суток отсиживались князь и его воины в своем временном жилье, отдыхая после тяжелого пути и отъедаясь недорогим татарским пловом от недавнего голодания, а уже на третий день князь Василий со своим, оставшимся ему верным до конца боярином Борилом, его воеводой без войска, отправился в ханский дворец.

Но стража, бдительно охранявшая вход во дворец, не пустила русского князя даже на порог. Три здоровенных воина с кривыми обнаженными мечами вытянули свое грозное оружие перед собой, сказав только одно слово – «аман»!

– Почему «аман» или «смерть»? – подумал брянский изгнанник и с грустью вспомнил боярина Кручину Мирковича, который без особых усилий добивался ханского приема для своего князя. – Куда же мне теперь деваться? Может сходить в святую церковь и поговорить с владыкой Иваном?

И он со своим воеводой направился в церковь.

Отец Иоанн не особенно обрадовался своему гостю, однако, узнав, что князь пришел к нему вновь не за деньгами, но советом, успокоился. – Тебе надо, сын мой, посетить какого-либо влиятельного мурзу, – сказал епископ за трапезой, угощая князя Василия копченым осетровым балыком и крепким, красным как кровь, греческим вином. – Здесь есть добрые люди, готовые дать полезный совет. Вот, к примеру, славный Сатай, бывший большим другом покойного брянского князя Дмитрия. Вот и сходи к нему, сын мой, и попроси у него помощи…

– Что значат пустые слова? – пробормотал расстроенный князь Василий – Разве они заменят серебряные деньги?

– Сатай очень богат, сын мой, – покачал головой епископ Иоанн, – и, поверь мне, проживет без твоего серебра…Ты сделай ему скромный подарок и напомни о своей дружбе с Дмитрием Красивым. Разве ты не был в добрых отношениях с этим своим родственником?

– Был, святой отец, – кивнул головой Василий Иванович, – однако не настолько, чтобы об этом вспоминать…Но я благодарен тебе, святой отец, за полезный совет! Покажи мне дорогу до усадьбы Сатая.

– Тогда пойдешь с моим служкой, – улыбнулся епископ, давая знак своим людям привести к нему проводника. Не успел князь Василий даже моргнуть, как в епископскую келью вошел рослый, одетый в монашескую рясу, мужик. Приняв благословение владыки, он, не говоря ни слова, остановился напротив сидевших за столиком князя и епископа.

– Вот тебе проводник, мой человек по имени Никифор, – сказал епископ, вставая из-за стола и обращая свой взгляд на смиренного мужика. – Иди же, набожный Никифор, и покажи дорогу славному князю Василию к юрте мурзы Сатая!

– Слушаюсь, святой отец, – склонился в поклоне почтенный Никифор. – А как будем добираться, верхом или пешком?

– Пешком, святой человек, – кивнул головой князь Василий. – Я нынче болен и не могу ехать верхом. А что, долгий путь?

– Недолгий, княже, – сказал громким басистым голосом Никифор. – Хоть Сарай и большой город, но все знатные люди живут неподалеку от дворца!

Когда они вышли на пустынную улицу, епископский служка натянул на голову монашеский клобук, а князь запахнул наброшенный на него воеводой Борилом бараний тулуп, и трое путников направились к дому татарского мурзы.

Юрта Сатая в самом деле находилась неподалеку – шагах в ста пятидесяти от дома епископа. Окруженная забором, напоминавшая крепость, выложенная из саманного кирпича, большая круглая постройка была видна издалека. Но Никифор не показывал на нее руками, а спокойно вел князя и его воеводу до той поры, пока они не подошли к воротам забора. Из-за забора неожиданно залаяли псы. Князь пригляделся и увидел сновавших взад-вперед здоровенных лохматых собак рыжеватой масти.

– Ну, а теперь я уйду, славный князь, – сказал, расставаясь, церковный служка. – А к тебе скоро выйдет человек этого знатного мурзы!

И он удалился.

В самом деле, как и обещал Никифор, двери господского дома отворились, и на пороге показался невысокий, худенький, одетый в белый халат старик с длинной седой бородой. Он проворно подошел к воротам, сдвинул щеколду и пристально посмотрел на русских.

– Салям галяйкюм! – заискивающе сказал князь Василий и наклонил в знак приветствия голову.

– Вагаляйкюм ассалям! – ответил старик, по всей видимости, привратник. – Тебе нужен мой славный господин?

– Очень нужен, почтенный, – ответил на неплохом татарском князь-изгнанник. – Я приехал из далекого Брянска за советом к славному мурзе Сатаю…

Старик-превратник нахмурился. – У могучего Сатая нет дел с коназами-урусами! – задумчиво сказал он. – Наш важный мурза сегодня очень занят и не сможет тебя принять!

– Я – близкий родственник покойного князя Дмитрия Брянского, – пробормотал князь Василий и поправился. – Брэнэ-коназа…

– Родич Дэмитрэ? – оживился старик. – Тогда ладно! Пойду к моему господину и попрошу за тебя! – И он вернулся в дом.

– Надо было бы дать ему бакшиш, – с горечью вздохнул униженный князь, – но у меня совсем нет серебра…

Однако ждать ему пришлось недолго. Вновь открылась дверь, и седобородый старик переступил порог. – Айда! – крикнул он весело. – Славный Сатай приглашает тебя в дом!

Князь Василий со своим мрачным молчаливым спутником Борилом Воятовичем пошли вслед за привратником, поднялись по высоким деревянным ступенькам, вступили в небольшие сени, обитые камышом и устланные мягкими персидскими коврами, а затем проследовали еще через одну, открытую стариком камышовую дверь, в большую залу с войлочным покрытием на полу. Там, в стенной нише, ярко горел очаг, чем-то напоминавший литовский камин, а на стенах мерцали многочисленные свечи, пламя которых постоянно колебалось от потоков воздуха, поступавшего из круглого отверстия в потолке. По углам залы стояли большие кованые сундуки, а прямо напротив вошедших сидели за лакированным китайским столиком в низких мягких креслах мурза Сатай, облысевший, с тонкими усами и небольшой бородкой, и еще какой-то, как видно знатный татарин с округлым лицом, более скуластым, чем у Сатая, жидкими усами и бородой. Его лицо показалось князю Василию знакомым. Они играли в шахматы и так увлеклись, что сбросили свои тюбетейки на пол и пристально смотрели на шахматную доску. За спинами игравших свисала с потолка длинная ширма, разделявшая залу на две части. – Видимо, там сидят его женки, – подумал Василий Иванович.

Казалось, знатные татары не заметили вошедших и даже не посмотрели в их сторону. Стоявшие в позе просителя князь со своим человеком испытали чувство острого унижения. Пришлось терпеть это презрительное отношение и молчаливо ждать.

– Шах! – вдруг громко сказал довольный Сатай и сделал резкое движение рукой, продвинув вперед вырезанную из слоновой кости фигурку усатого воина.

– Вот тебе, Сатай! – усмехнулся его соперник, снимая с доски фигурку слона. – И зачем ты спешил?

– Снова шах! – вскричал, волнуясь, Сатай, устремив взгляд на доску. – А вот тебе и мат! Получай же, славный Товлубей! Аман твоему государю!

– Это же сам Товлубей! – вздрогнул от радости брянский князь.

– Шайтан! – выругался рассерженный мурза Товлубей, подняв вверх обе руки и не глядя на русского князя. – Ах, ты, хитрый Сатай! Да за тебя сам еблис!

– Будет тебе, брат, – засмеялся Сатай, наслаждаясь раздражением соперника. – Нечего вспоминать еблиса! Разве ты сам не побеждал меня?

– Это все проклятые урусы! – буркнул Товлубей, указывая рукой на стоявших русских и не узнавая князя Василия. – Вот пришли сюда, незванные, и отвлекли меня от игры!

– Кто вы? – весело спросил Сатай, потирая руки. – Зачем потревожили мою юрту? Что вам надо?

– Славный мурза! – ответствовал князь Василий. – Я – родственник твоего покойного кунака Дмитрия. По его воле я унаследовал Брянск…Но в недобрый час!

И он подробно, хоть и сбивчиво, с волнением, рассказал на неплохом татарском о своей печальной судьбе. Татарские мурзы слушали его с интересом, покачивая головами и прицокивая языками.

– Вот я и пришел сюда к вам, знатные люди, голодный, холодный, как нищий оборванец, с больными сердцем и душой! – подытожил свою речь Василий Иванович. – Помогите мне, славный Сатай и могучий Товлубей! Устройте мне встречу с государем, чтобы я мог попросить у него помощи! Неужели ты забыл меня, отважный Товлубей?

– Так ты пришел без серебра? – разочарованно пробормотал Товлубей, и его глаза, сверкавшие во время княжеской речи, сразу потускнели, уставившись в пол. – Кто же поможет тебе без серебра? Я знал тебя как щедрого коназа, но сейчас вижу совсем другого человека!

– Примите от меня скромные подарки, могучие воины, – сказал, едва не плача, князь Василий, снимая с пальцев два золотых, украшенных драгоценными камнями перстня. – Вот тебе, славный Сатай, кольцо с волшебным рубином, облегчающим головную боль, а это тебе, премудрый Товлубей – с чудесным изумрудом, спасающим от вражеских ядов…

– С камнями? – молвил, рассматривая подарок и приходя в хорошее расположение духа, мурза Товлубей. – Да, этот зеленый камень, в самом деле, хорош! Теперь я узнаю тебя и вижу, что ты не напрасно пришел сюда!

– Мы поможем тебе, Вэсилэ! – рассмеялся довольный Сатай, надевая на средний палец дареный перстень. – А теперь, айда, за наш пиршественный стол! И зови туда же своего человека!

Князь махнул рукой стоявшему у порога Борилу.

– А я пока отдам распоряжение моему слуге, – встал от игрального столика Сатай. – Эй, Мэнгэ! – крикнул он. – Тащи-ка сюда достархан, яства и лучшее питье!

Через два дня ордынский хан Джанибек благосклонно принял несчастного князя Василия. Последний со слезами на глазах подполз к ханскому трону и, плача, рассказал татарскому повелителю о приключившейся беде.