Читать книгу: «Самовар над бездной», страница 2

– Конечно, говорит. Вы любую книгу с полки откройте, и там…

– Полно вам, полно! Давайте за здоровье выпьем!

– Присутствующих здесь дам.

– И родителей.

– У кого не нолито?

– Да всё выпили уже, чаем перебиваемся.

– Чай хороший, китайский. Вы не читаете иероглифов?

– Да вот только один научился разбирать. «Чай», как раз. Вы знали, что это китайское слово?

– Да что вы говорите!

– Ну, в принципе, логично.

– Ой, а я в прошлом году был в Китае, там…

– Слышали, сколько они железных дорог строят? В неделю столько же, сколько мы за год.

– Да что железные дороги! Вот лапша, лапша…

Иван попробовал чай – действительно, китайский, похож на копчёного сома. Всё вокруг слегка качалось, стаканы тряслись на столе, как в вагоне поезда.

Вдруг один из сидящих напротив, спиной к морю, неуклюже завалился куда-то назад вместе со стулом. Иван вскочил и над головами посмотрел ему вслед, но за сидящими был отвесный обрыв, и никакого ограждения. Они, впрочем, не заметили случившегося.

– Для них насекомые как для нас креветки.

– Тоже под пиво хорошо!

– Решил я на прошлой неделе…

– Кладёте рукколу и алтайский орех…

– Потрясающие модуляции…

– Сдаю комнату…

– Но какие у них технологии…

В считанные мгновения ещё несколько сидящих завалились назад. Тряска росла, росла и интенсивность душевного разговора. Тосты поднимались ежесекундно. Иван хотел было поднять крик: землетрясение! – но не мог открыть рта, его губы были будто зацементированы.

Наконец, в пропасть улетели все сидящие по ту сторону. За ними потянуло сам стол. Его разломало напополам, все сидевшие за левой половиной улетели вниз вместе со своими тарелками. Правую половину тоже медленно засасывало вниз.

Иван ухватился за самовар и стал стаскивать его с уползающего в бездну стола. За самовар зацепилась и огромная нежно-голубая скатерть, из-под которой потихоньку выезжал стол. Посуда, кроме самовара, тоже скользила вниз. Отовсюду доносились бодрые реплики.

– Ваше здоровье!

– Будем живы – не помрём!

– Свои люди – сочтёмся!

– Лучшее – враг хорошего!

– Такой футбол нам не нужен!

– Пока гром не грянет – рак на горе не свистнет!

– Господь, жги!

Пока тостующие улетали вниз, Иван карабкался по ползущей назад сырой земле, будто шёл вверх по идущему вниз эскалатору. За ним вилась скатерть, из самовара на босые ноги лился кипяток, пахнущий копчёным сомом. Вдали били молнии, но вместо грома раздавалось лишь петушиное кукареканье.

Иван посмотрел на часы – было 4:30, он, оказывается, заснул, как был – в одежде. Во сколько мусорные машины проезжают? В небе начали проступать оттенки солнца. Иван выскочил из подъезда, подбежал к мусорным бакам, распахнул дверцу их металлического навеса и шагнул к тому баку, куда неизвестные спрятали завернутый в черный мешок труп.

В баке не было никакого трупа – да и вообще никакого мусора? Никак увезли? В соседнем баке, впрочем, возвышалась целая гора всякой дряни, но труп был не там, Иван точно знал. На дне пустого бака лежала бумага, какой-то газетный обрывок. Пересилив себя, Иван перегнулся через стенку бака и дотянулся до бумаги. Лист чистый, печать хорошая, сохранился кусок одной из колонок. Иван прочитал текст на месте: что за глупость? Сунул в карман, поднялся домой и перечитал снова.

и конечно все мы помним президентскую кампанию 1997 года, когда Тесновский выстроил весь свой нарратив на «имперском выборе» – уже тогда многим это казалось несусветной ересью. Теперь же выходит, что эти тенденции не вымерли, и новый кандидат в президенты, от которого мы ждали какой-то альтернативы неолиберальному курсу Ставриди, предлагает открутить назад уже назначенный на следующий год референдум о независимости Украины. Как будто мы забыли все достижения деколонизации «золотых пятидесятых» и готовы, стоя на очередном перепутье, вот так вот взять и съесть эту савинковскую риторику. Многие, конечно, скажут, что я прибегаю к очередному reductio ad

Ивана ждала ранняя смена – и спать оставалось всего часа полтора. Голова трещала, и думать ни о каком «неолиберальном курсе Ставриди» вовсе не хотелось.

***

Сквозь музыку Ивану показалось, что в редакции заплакал ребёнок. Он подумал, что это мог быть звуковой эффект на альбоме, который он слушал, но такого он там не помнил. Он снял наушники, чтобы проверить.

Оказалось, это был женский смех из бухгалтерии. Смеяться там начинали, как правило, ближе к обеду. Действительно, уже перевалило за двенадцать, а никакой новости о найденном на помойке трупе или пропавшем человеке не проскочило ни на одной ленте.

В профессиональные задачи Ивана входило отслеживание лент информагентств и пересказ их сообщений для широкой аудитории. Добро и зло в новостях размывались полностью – чуть ли не с радостью он встречал сообщения об убийствах и пожарах: их можно расписать быстро, копируя большие цитаты официальных лиц без особых изменений и дополнений. О чём-то хорошем писать было мучительнее: новость о фильме и выставке приходилось делать более многословной, больше возиться с формулировками и больше контролировать свою субъективность.

Истина – субстанция едва уловимая. Он ежедневно тратил много сил, чтобы втолковать коллегам, что то, о чём пишет новостной портал – это информация, а не сама действительность, но, похоже, никому не приходилось думать о разнице между двумя этими явлениями.

Итак, что у него за информация? Некие люди – трудно определить не только их лица, но даже телосложение или пол – вытащили из автомобиля нечто похожее на труп человека и забросили его под навес с мусорными баками. После злоумышленники уехали на автомобиле. Через пару часов трупа на месте уже не было, а был газетный обрывок, лишь усложняющий загвоздку.

Но какова действительность? Этот человек мог быть мёртвым и живым. Если он живой, он мог выбраться оттуда, а мог не суметь. Если он мёртвый, его могли найти и не найти. Итого четыре варианта. Далее – если его нашли, то, следовательно, это зачем-то скрывают. Если он живой, то зачем его туда засунули? Если то, что его нашли, и при этом скрывают, то, значит, злодеи заодно с властями. Этот человек мог быть мужчиной или женщиной…

В конце концов, это мог быть и не человек вовсе, а обычный мешок с мусором, из которого высунулось что-то похожее на ногу в ботинке. Может быть, это и была нога в ботинке, но – к примеру, какого-нибудь манекена. А может быть, ничего и не вываливалось. Может быть, ничего он и не видел, Иван, разом нервничающий и скучающий, одновременно уставший от интенсивности переживаемых эмоций, одновременно ищущий ещё более интенсивных эмоций. И воображающий, что стал свидетелем чего-то крайне важного, лишь бы прикоснуться к чему-то незнакомому.

Иван опубликовал очередную новость и откинулся в кресле, руки заложив за затылок. В голове вертелась считалка, которую использовала его учительница по английскому языку, когда требовалось случайным образом определить, кто выйдет к доске. Заканчивалось чем-то вроде:

What will you do you should not ask

Each day you’ll get какой-то task

Но там были ещё слова! И Ивану это казалось красивым и правильным – а вообще вот, пятнадцать лет прошло, и теперь он стоит у доски каждый день, а то, что он на ней пишет, прочтут тысячи людей. Но принудительности этого труда новый расклад не отменяет.

Погода неплохая, и почему бы не скоротать вечер во дворе – ухватить за хвост хотя бы последний тёплый день сентября. Он заскочит в дорогой супермаркет, возьмёт самый дешёвый из имеющихся напитков Португалии (беспроигрышный вариант), и просто проследит за тем, что происходит вокруг этого мусорного бака, где можно так спрятать труп, чтобы его никто больше не нашёл.

Несколько часов бдения ничего не принесли, но Иван выпил уже достаточно портвейна, чтобы сильно залениться куда-то идти. А зачем? Никому не нужный, скучный, оставленный сидеть на скамейке – среди, надо сказать, улучшившейся погоды. Надежным признаком редкозубой улыбки климата могут послужить играющие на площадке дети – особенно, если допоздна. Но вот и они разошлись, и парочка подростков, и бутылка портвейна (Иван предусмотрительно захватил еще токая), – и сидели они один на один: Иван и металлический навес над мусорными баками.

Вот уже и бутылка к концу подходит. И фонари светят. Ну вот не нравится мне, как горит фонарь, – не надо пытаться это переиначить, а тем более пытаться погасить этот фонарь силой мысли – к чему это всё? Только дзен, только искусство ухода за конурой – и будет мне счастье. Такое, что я и видеть-то не буду фонарей этих проклятых.

Ивану удалось спрятаться за один из фонарей, когда из припарковавшейся машины к бакам подошёл человек и положил в один из них кожаный кейс. И быстро метнулся обратно на заднее сиденье машины.

Когда автомобиль уехал, Иван тихо, вытянув руки по швам, прошёл к подъезду. «Время приключений» – только на экране ноутбука. Стоило заглянуть у метро в китайский тэйк-эвэй: с лапшой посидеть перед сериалом – глупо, но чем не лучший способ скоротать вечер нервного дня.

Снова крутится перед глазами Ивана пупырчатый валик френдленты – вроде бы символы несут какую-то информацию, но, попадая в механическое пианино, они выдают совсем не ту музыку, что видится на первый взгляд. Да и у каждого аппарата своя настройка.

«Избитое сравнение – про людей, похожих на камни, и людей, похожих на пёрышки. Но ведь правда же: одних всё время тянет к переменам, другие в штыки принимают всё новое. И ничего ни с тем, ни с другим не поделаешь, другая избитая истина права: люди не меняются. Хватит мучиться и пытаться побороть чужое и своё естество. Может, камням и пёрышкам просто не по пути?» – это писала Оля. Ивана принялась заедать злоба. Это я – враг всего нового? Это я – камень? А что, если драгоценный?

Дзынь – пришло сообщение. Жорж: «Дружище, выпьем с тобой в течение недели, как-нибудь в будний день. Я сейчас лечу». Как и куда он летит, Жорж не уточнил – видимо, не было времени.

Вот уж кто пёрышко-то! Вот уж кто, в отличие от Ивана, друг всего нового!

Ну а что, можно же им показать! Им обоим! Можно же просто захлопнуть ноутбук, встать с дивана, наскоро сунуть в один карман пиджака телефон, в другой – ключи, не завязывая шнурков, облачиться в кеды, не запирая двери, выскочить на лестничную клетку, сбежать два пролёта, нажать пищащую кнопку домофона, перепрыгивая остатки луж добежать до навеса над мусорными баками, скрипнуть его зелёной дверью, заглянуть в мусорный бак и аккуратно достать оттуда кейс. Положить его на асфальт и присесть перед ним колени, чтобы посмотреть, что же внутри.

Иван нажал на две кнопки, открывающие защёлки. Чуть-чуть заело, но механизм поддался, не требуя пассворда.

Однако кейс оказался пуст! Он на всякий случай провёл ладонью по шершавому дну – полная пустота! Может быть, в нём есть двойное дно – а там тоже ничего, потому что дно – тройное?

Вдруг, хоть и сидел он на асфальте, его потянуло куда-то вниз, будто бы в ускоренную версию зыбучих песков. Он огляделся – вроде бы всё было на своих местах, но ненормальное тягучее чувство осталось. Оно стало развиваться, и он почувствовал, что тянет его и вверх одновременно – как тогда, днём, в лифте.

Скоро он почувствовал, что тянет его по всем направлениям сразу, причём он понял, что это происходило с самого начала, просто он не ощутил. Внешний мир по-прежнему был всё тем же, лишь слегка дребезжал от головокружения.

Пробежала тихая мысль – это он вдохнул какого-то ядовитого газа оттуда, из кейса. Если бы он ставил задачу вообразить отравление при химатаке – наверно, он представил бы себе именно это: болезненное, противоестественное экспресс-засыпание. А зачем ещё нужно было выкидывать сюда этот кейс? Только чтобы кого-нибудь отравить, не иначе. Вещь-то хорошая.

Неужели смерть – это вот так? Всё вокруг то угасало, то ярко вспыхивало, но Иван с щемящей грустью осознавал, что это всё происходит с ним и только с ним – и что утром мир не заметит, что кто-то пропал. В конце концов мерцание и дребезжание превратилось в эпилептическое моргание, которое длилось с минуту, – Иван, сидевший на коленях, никак не мог переменить позицию.

Всё рухнуло в никуда.

Через какое-то время Иван наконец смог пошевелиться и сесть. Он сидел в полной темноте на твёрдом сиденье. Он ощупал его ладонями – каждое движение давалось с трудом – кажется, это была кожаная скамейка.

Вдруг включился свет – Иван обнаружил себя в обычном вагоне метро. Поезд ехал; оглядевшись, Иван увидел нескольких одиноких пассажиров.

Поезд прибыл на знакомую станцию – кажется, «Нахимовский проспект», рядом с которой он жил в детстве. Когда диктор произнёс название следующей станции, кто-то громко кашлянул, и Иван не расслышал объявление. «Мне выходить на «Серпуховской», – подумал Иван. Но следующей станцией вновь оказался «Нахимовский проспект». Во время следующего объявления у женщины напротив Ивана из рук выпал пакет и шумно стукнулся об пол. По полу покатились апельсины.

Иван помог ей собрать апельсины с пола, пробежавшись за одним из них – видимо, бунтарём, – в другой конец вагона. Вернувшись, он спросил у женщины, какая станция следующая. Её будто бы удивила сама постановка вопроса:

– Откуда я знаю, какая у вас следующая станция?

Следующей оказался снова «Нахимовский проспект». И снова Иван не смог расслышать, что же говорит диктор. Через несколько таких перегонов Иван вышел-таки на станцию. Он взбежал вверх по лестнице и прошёл сквозь турникет, но место, где должны были быть двери, было завалено камнями. Перепрыгнув турникет, он вернулся на станцию и впервые в своей жизни нажал на кнопку справки на красно-синей колонне в центре зала.

Но справки никакой не последовало. А палец намертво прилип к кнопке. Всё его тело магнитилось к красно-синему столбу. Иван уже будто видел себя со стороны – его сознание через палец плавно перетекало в столб. Он повернул голову, услышав шум: облицовка опадала с одной из стен – на бетоне под ней проступала надпись «Бомбоубежище».

Потом долго ничего не было.

Часть вторая

Расклад такой: жил да был один царь, правил он справедливо, казна золотом полнилась, всюду цвели гортензии, а подданные были так ему благодарны, что по вторникам с восьми до четырёх выстраивались у государевой приёмной, чтобы правителю поклон отвесить. Был у государя сын – благородный, остроумный и красивый Иван-царевич.

Случались и шалости, но в целом он батюшку радовал и последовательно готовился сменить старика на высшем посту: объезжал коней, ублажал девиц и между делом штудировал трактаты мудрецов о том, как управлять державой.

Но стали бы о нём сказку сказывать, если бы всё на свете ему давалось с такой лёгкостью?

Понял однажды Иван-царевич, что весь мир вокруг него подёрнут патиной неизведанной тоски. Вместо снов он видел одни мрачные тени в тяжёлых намокших халатах с восточным шитьём; по коридорам терема гуляли холодные дуновения, напоминавшие о неприветливости мироздания; даже серебряные ложки предательски зеленели, недвусмысленно намекая на бренность всего сущего.

Обратился Иван-царевич к друзьям – без промедления в его покои приехали добрые молодцы с опиумом и абсентом, начался поэтический симпозиум, где историософская лекция сменялась песней под гитару от бледной синеокой чаровницы с косой:

 
Во тьме ночной белее белого
Белеют белые стволы —
Стволы берёз осоловелые
В ночи особенно белы,
 

– пела она, а учёный не стеснялся при самом царевиче рассказывать, как давним предком государя овладели нечистые силы и велели ему сменить курс развития страны на неолиберальный.

Не помогло Ивану-царевичу это собрание. Разогнали гостей, вызвали наследнику престола главного лекаря столицы. Врач осмотрел царевича и выписал ему от смертной тоски отвар арктического мха. Была снаряжена экспедиция из лучших матросов, боцманов, коков, геологов, биологов и уфологов страны, поехавших в Арктику за чудодейственным мхом. По пути были найдены новые доказательства существования Атлантиды, открыты доселе неведомые небесные тела и был побеждён кровожадный подлёдный спрут.

Но и заветный отвар мало помог Ивану-царевичу. Некоторое время он чувствовал себя пободрее, но вскоре облегчение сменилось тяжелейшим расстройством желудка – и ещё большей тоской.

Приглашали и самого модного из мудрецов. Тот пообещал обследовать Ивана по свежайшей австрийской методике.

– Как ваш отец к вам?.. – загадочно спрашивал мудрец, почесывая бороду.

– Хорошо, он же царь-батюшка, как-никак, – отвечал Иван, а мудрец записывал в блокнот и заново поджигал потухшую сигару.

Он расспросил царевича обо всех его недугах (особенно интересовали младенческие), просил пересказать все сны, которые тот помнит, показывал старые фотокарточки его матушки и делал странные намёки. В результате мудреца с сигарой прогнали ко всем чертям (порешив, что там его поймут) и стали дальше думать, как развеселить царевича.

Нынешние шуты и скоморохи совсем не радовали Ивана-царевича, ведь он-то знал, что все их прибаутки заверены охранкой. Позвал царевич Медиума и велел вызвать одного лицедея с того света, который точно принесёт ему утерянную радость.

Медиум сел напротив Ивана-царевича и раскрыл на столе свой волшебный ларчик. Края стола он посыпал волшебным порошком, попросил приглушить свечи – да и принялся завывать да глаза закатывать. Ивану и от этого веселее стало – так Медиум забавно покачивался и надувался.

– Кто меня беспокоит? – раздался вдруг хрипло-звонкий голос лицедея. – У меня же на двери табличка «Не беспокоить» висит. В раю у всех такие таблички, вспомнил царевич.

– Это Иван, царский сын. Хочу, чтобы ты мне радость мою вернул.

– Ох, Ванюша, это ты по адресу. Я могу и песню спеть, и сплясать чего, и шутку-прибаутку, и за жили-были поговорить. Сам выбирай, царский сын!

– Сначала можно поговорить, а потом уже – остальное.

– Ну тогда расскажи, что тебя гложет.

Ларчик выслушал исповедь Ивана. Лицедей на том конце провода крепко задумался.

– Ох, не люблю я этого, Ванюша, не люблю, – наконец изрёк он.

– Чего не любишь, лицедей?

– Фатального исхода. Он тебе точно грозит, зуб даю, если ты в таком же духе продолжишь. И открытого цинизма не люблю.

– Но что же делать?

– Сдаётся мне, не со мной разговоры вести. Твою радость украл твой двойник и сбежал с нею в свой Белый город на Серебряном облаке. Скачи туда и верни себе радость. Может быть, тогда тебе повезёт.

Сел Иван-царевич на электричку и поехал в Белгород-на-Облаке. В рамках введенного кабинетом министров режима жесткой экономии царской семье урезали пользование железными конями и коврами-самолетами, так что царский сын воспользовался более простым видом транспорта.

На одном из полустанков поезд стоял слишком долго.

– Отпустите, пожалуйста, двери, – объявил по громкой связи машинист.

Реакции, видимо, не последовало – кто-то продолжал держать раздвижные двери так, чтобы их нельзя было закрыть.

– Значит так, пока держим двери, стоим, – сказал машинист.

Хулиган продолжал держать двери. Иван-царевич огляделся вокруг, но никто из пассажиров не двигался, в том числе люди в форме, поигрывавшие в нарды в углу вагона. «Ах да, – вспомнил Иван-царевич. – Это же я герой, это же я богатырь, значит мне дурака из двери и выпихивать».

Хулигана Иван-царевич нашёл в одном из соседних тамбуров. Он представлял собой ленту в красно-белую полоску натянутую крест-накрест поверх дверного проема. Иван дернул за ленту, но она не поддалась.

– А вот и не порвёшь! – воскликнул голос хулигана. – Я крепкий!

Иван приложил максимум усилий, но ленточное тело хулигана было прочнее камня. Царевич понуро сел рядом с ним в тамбуре.

– Закурить не найдётся? – спросил хулиган.

– Нет, я не курю.

– А я вот всё бросить никак не могу.

– Вот и не кури.

– Справедливо.

– Что ты двери-то держишь? Отпустил бы, да и поехали бы себе дальше.

– Нет, это моя идейная борьба! Моя задача – парализовать движение поездов в Белый город.

– Это зачем же?

– Зло там гнездится, вот зачем. Там все люди друг другу продались и купились. От всех горечей мира откупились и сидят там себе. Ещё и радость с других земель воровать повадились!

Иван-царевич подумал: а ведь и правда, может быть, его двойник не просто радость у него украл, а в организованной преступной группировке состоит?

– У них там имена ещё такие, продажные, – продолжил хулиган. – Они купцам часть своего имени продают, или всё имя сразу. Есть там всякие Иваны Gilette, Васьки Coca-cola и Машки Smart TV. Есть у меня там знакомый, так ему пришлось всё имя целиком продать. Зовут его Марс Пирелли, и никто слова не скажет, какая гадость.

Оказалось, корпорации платили тем, кто брал их имена, неплохие пособия. Иногда купцы начинали войну пособий, люди меняли имена и продавались тем, кто в этом сезоне платил больше. Выходила неслабая бюрократическая суматоха – и каково же было чиновникам, которые за день регистрировали 500 человек по имени Егор Газпром!

Но у Ивана-царевича никак не получалось так разозлиться на происходящее, чтобы разделить протестный запал ленточного хулигана. Так что он принялся уговаривать его отпустить двери и позволить поезду ехать дальше. Пришлось рассказать историю о своей печали и лицедее, который поведал, как двойник царевича скрылся с его радостью в Белгороде-на-Облаке.

В конце концов хулиган всхлипнул и отпустил двери. В нерастянутом виде это оказался низкорослый крепкий парень в кепке набекрень. Он приобнял Ивана-царевича и, прослезившись, сказал ему:

– Тебе надо быть у своего двойника как можно скорее. У меня вот так счастье украли уже давно. Я не успел – двойник сросся с моей радостью, и вернуть ее себе уже было никак нельзя. Живут там, небось, долго и счастливо.

Поезд поехал. Быстро ли, медленно ли, добрался Иван-царевич до Белого города на Серебряном облаке. Вышел на привокзальную площадь – там уже трибуна для публичных выступлений стояла.

– Э-ге-гей, честной народ! – крикнул Иван, выйдя к открытому микрофону. – Посмотрите на меня внимательно. Кто-нибудь видал моего двойника?

Люди на вокзале пустились врассыпную – вместе со своими путевыми чемоданами, попугайными клетками и подручными дамами. С Иваном-царевичем или его двойником явно никто связываться не хотел.

Ну, делать нечего, пошёл Иван-царевич дальше по городу. Все дома были из белого камня, а между ними везде висел серебряный туман. В тумане собаки трёхногие бегают да время от времени хиппово прикинутые добрые молодцы на мопедах проезжают.

Вышел Иван-царевич на ещё одну площадь – здесь рыбой торговали – и снова объявил о себе: так, мол, и так, видел ли кто моего двойника? Люди снова пустились врассыпную, пренебрегая рыбой. Иван подошёл к одной из рыбин – она показалась ему наиболее общительной – и спросил, не может ли она чем-то ему помочь?

– Ой, не знаю, Ванюша, – рыба пожала плечами. – Может быть, тебе на причал сходить? Там много умников водится, авось кто и поможет.

Иван-царевич пришёл на причал. Там к краю пропасти приставали ковры-самолёты и прочие виды воздушных экипажей, а три рыбака удили летучих щук. Иван представился и снова рассказал о проблеме. Ковры и их пассажиры быстро разлетелись, а вот рыбаки остались безразлично сидеть на берегу неба.

– Все после моих слов разбегаются, а вы сидите здесь, как будто вам всё равно.

– Весь мир – иллюзия, – ответил первый рыбак. – Так что и страх – лишь плод нашего воображения.

– Мир – абсурден, – молвил второй рыбак. – Так что и страх не имеет никакого внятного смысла.

– Ничего не существует, – сказал третий рыбак. – Так что и бояться нечего!

– Но всё же, может быть, вы ответите, где мне найти моего двойника, который украл у меня радость и планирует с ней срастись?

– Говорят, двойник Ивана-царевича живёт в том сводчатом замке на скале. – ответил первый рыбак. – До текущего момента я был уверен, что все двойники – копии без оригиналов.

– Этот глупец вцепился в украденную радость, совсем забыв о бессмысленности этого концепта, – молвил второй рыбак. – Он даже сделал слово «радость» паролем для входа в замок, что подчёркивает абсурдность происходящего.

– Если что и существует, так это жуткий змей, который охраняет его покои, – сказал третий рыбак. – Когда дрянь ещё просто жила в лесу, мне однажды пришлось убегать от нее. До сих пор пятки от ожогов болят! Зато стоит сыграть змею на флейте, он успокаивается и засыпает.

Иван-царевич поднялся на скалу, зашёл в иллюзорный сводчатый замок на скале по абсурдному паролю «радость» и сыграл огнедышащему змею «Сюиту Небытия». В белом зале с клетчатым серебряно-зеркальным полом и колоссальным витражом царевича ждал его двойник.

– Я знал, что ты придёшь, – сказал двойник голосом царевича. – Тебя как зовут?

– Иван-царевич.

– Меня тоже так когда-то звали. Но чтобы подзаработать, я сменил имя – теперь я Квас Иван-царевич. Изменения несущественные, – двойник подошёл к серебряному холодильнику, взял оттуда алюминиевую банку с одноименным напитком и кинул её Ивану.

– А неплохой квас! – воскликнул Иван-царевич, отпив.

Светит луна. Два богатыря оказываются слишком сильны, чтобы побороть друг друга. Они решают устроить перерыв и перекусывают, облокотившись на большие камни. Увидев, что противнику нечего пить, он кидает банку кваса в его сторону. Богатырь щёлкает банкой и отпивает.

– Ха-а-а, – богатырь блаженно выдыхает, – И правда отличный квас! Какой свежий!

СЕРЕБРЯНЫЙ КВАС «ИВАН-ЦАРЕВИЧ» – АБСОЛЮТНО НОВЫЙ ВКУС, ЗНАКОМЫЙ С ДЕТСТВА. ЛЁГКИЕ НОТКИ ТИМЬЯНА И МЕЛИССЫ ДЕЛАЮТ ЕГО ТАКИМ СВЕЖИМ.

КВАС «ИВАН-ЦАРЕВИЧ» – ЗАБУДЕМ СТАРЫЕ ДРЯЗГИ!

– Что это было? – спросил Иван.

– Ничего такого, рекламный блок. Не обращай внимания, – ответил двойник. – К делу. Почему ты считаешь, что эту нашу Радость заслужил ты, а не я?

– Потому что у меня она была, а ты её украл.

– А может быть, ты чего-то не помнишь? Может быть, это ты её когда-то украл, а я её просто вернул?

– Ничего подобного. Я долго её выращивал. Мне помогали мои родители добрым советом и, конечно, финансово. Мне помогали мои друзья – весельем и мудрой беседой. Мне помогали красные девицы – своими чарами. Мне помогал мой народ – тем, что готов поверить мне свою судьбу. Без радости в сердце я не могу оправдать их надежд. Если нет радости, то герой не может совершать поступки, а поэт не может писать стихи. Моя радость должна быть со мной, чтобы я смог прожить великую жизнь.

– Сдалась она тебе, эта великая жизнь, если у тебя уже есть радость? Смешной ты человек, – говорил двойник. – С радостью в руках ты ничего не достигнешь. Для подвигов надо быть несчастным, так что только без радости у тебя есть шансы. Оставь её мне – и достигнешь всего, чего хочешь. А я буду жить скромно и радостно.

– Не оставлю, – сказал Иван-царевич. И стали они биться.

Бились три дня и три ночи. Иван-царевич был хорош в прямых ударах и в приёмах, которые требовали ловкости, Квас Иван-царевич в основном эффектно держал оборону и хитрил – то за зеркалом спрячется, то квасу в рот наберёт и плюнет струйкой в лицо противнику.

В конце концов, сели они в одышке, каждый облокотился на колонну из белого мрамора.

– А разделить эту проклятую радость никак нельзя? – крикнул двойник и бросил Радость на середину зала.

Оба Ивана метнулись к Радости и ухватились за неё с разных концов. Потянули ее в разные стороны – и тянули еще очень долго (не ручаюсь, что тоже три дня и три ночи, но долго).

Вдруг двойник выхватил нож и, держась за Радость второй рукой, замахнулся на нее. «Не доставайся же ты никому!» – крикнул он, но, прежде чем он успел ударить, Иван-царевич отпустил руки, и участники схватки разлетелись в разные стороны.

Царский сын увидел, как с двойником происходит что-то Нехорошее, а Радости в его руках уже нет. Осмотрел углы – делась куда-то и всё тут. А Нехорошее продолжает происходить, и кажется, двойнику несдобровать, так что ушёл Иван-царевич из белого зала.

Спустился по винтовой лестнице, снова сыграл змею «Сюиту Небытия», назвал пароль «радость» на выходе из замка и спустился со скалы.

Поблагодарил рыбаков, купил общительную рыбу у торговца и в знак признательности отпустил её в небо, да и сел на обратную электричку. Искал по всему составу хулигана-ленточника, да не нашёл его. Попутчики рассказали, что он устроился в полицию Белого города работать лентой оцепления.

Иван-царевич вышел из электрички в родном городе в дурном расположении духа. Шёл по улицам, повесив нос. Грустно и немного боязно было ему отчитываться перед отцом в неудаче: мало того, что Радость не уберёг, так ещё и уехал из Белгорода-на-Облаке с долей трусости.

Задался живописный, слегка припекающий закат.

Встретил Иван на пути к терему царскому кого-то из своих друзей. Услышал родную речь. Подмигнул девице, на которую давно засматривался. Вот он, мой город, моя судьба, моя любовь.

Перед порогом Иван увидел себя в отражении – выглядел он не очень. Надо причесаться. Сунул руку в карман за расчёской – и наткнулся на что-то тёплое. Ухватился, вытащил, развернул – а Радость-то вот она!

***

Я – маленькая девочка в вертолёте. Каждый, кто хорошо следит за новостями, знает, что в России ни при каких обстоятельствах нельзя садиться в вертолёт. Но этого не знает мой папа, решивший впечатлить семью полётом над сосновым лесом и, если повезёт, – погоней за кабаном. Чтобы висеть неподвижно, вертолёту, как и пчеле, надо двигаться намного интенсивнее, чем для быстрого полёта. И он ленится зависнуть, и он летит, летит вперёд, пока не цепляется лопастью за вышку ЛЭП.

Я – комик, выступающий на сцене и рассказывающий о том, как начертил таблицу, в которую внёс всех своих друзей. В левой колонке – те, у кого дела обстоят лучше, чем у меня, в правой – те, у кого хуже. С каждым выступлением на этой сцене друзья перебегают из правой в левую. Внезапно я вижу, как из задних рядов к сцене ломится человек без усов, но с бородой. В руке у него пистолет, и целится он в меня. Я часто позволяю себе спорные шутки, которые могут кому-то не понравиться.

Я – тяжело болен, и от моих страданий уже ничего не помогает. Моя смерть – дело времени (как и любая, впрочем). Я положил горстку сильнейших обезболивающих в стакан и залил своим любимым мультифруктовым соком. Всё готово к отбытию.

Вертолёт колошматится на идиллической полянке. Безусый нажимает на курок. Я залпом выпиваю отраву.

Нет. Я малонадёжный Иван-дурак, залезший в мусорный бак. И упавший там в обморок.

Первое, что он почувствовал, когда очнулся, – неприятное ощущение в руках: они казались ему настолько грязными, что любое соприкосновение ладоней с какой-либо поверхностью отдавалось в теле брезгливой дрожью. Мышцы неприятно ныли.