Журавли

Скажешь, что Ты запределен всему и ничто не касается Тебя Бессмертного, ибо случающееся и мимоидущее оно не в Тебе, а в нас! Но чувственная основа позаимствована от Твоих бесконечных дыханий и прочего, неизведанного и сокрытого и позаимствована не нами, а опять же Тобою.

Нет у человека ненависти, нет у человека любви, но у Тебя всё это в арсенале и с преизбытком хранится до поры до времени! У человека ничего нет, он весьма ограничен и беден во всём, ежели Ты ему не подашь усилие духовного преизбытка.

Так зачем же ещё Ты прибавил к шагам Солдатским – томящий душу страх (изнурение), беспомощность, беспокойство и извечный ад?! Вытягивая словá из Твоего бесконечного источника жизни, желается понять суть таковую.

Будет ли это Знание прибытком?

Пролей, не скупясь, но с щедротами благими, Бог богов, торжество Своё и достоинство События, дабы оно не отягощало ум пытливый, но напитало бы оный верным знанием, дабы воссияло Солнце Правды, и чтобы именно это (а не иное) солнце правды раскрыло Тайну Твоего Божественного Промысла по человеку, по Толику Макшину, по Фёдору Антипову, по Миллионам…

Мне кажется порою, что солдаты с кровавых не пришедшие полей, не в землю нашу полегли когда-то, а превратились в белых журавлей. Они до сей поры с времён тех дальних летят и подают нам голоса, не потому ль так часто и печально, мы замолкаем, глядя в небеса?⁹

Что? что мы хотим узреть в небесах, когда так вдохновенно и с нетерпимой жаждою поднимаем свой пылающий и жаждущий взор в высоту чужую, недоступную ныне? И чужая высота станет ли нам родной, заветной? Она так манит, зовёт к себе постоянно, словно мы нераздельны и сцеплены чем-то важным. Сама важность уже заложена внутри наших чувств и потребностей и заложена Тобою.

И, глядя с невообразимою тоскою в неё, мы ощущаем связь с тою глубинной высотою, ибо чужая высота неведомо как становится вдруг такою близкою, словно сошла незаметно в кладовую сердца и напечатала там свою историю любви и ненависти, хотя любовь оставила след вечного дозволения, а ненависть лишь раскрыла покровы для принятия таковой безграничной и благой любви.

Что? что оставил в этой Высоте для нас Толик Макшин? Что? что оставил в этой Высоте для нас Фёдор Антипов? Что? что оставили в этой Высоте для нас Миллионы? Что мы пытаемся там выискать и принять на свои незрелые чувства?

Шагами Они, воины победители, выкладывали для нас фундамент многих мыслей и многих ожиданий. И чтобы мы могли опереться на сей фундамент мыслей и ожиданий, Они своими пылающими и стремительными взорами, пропитанными болью войны, увековечили для нас итоги бесконечных дум.

Именно эти добротные итоги оставлены нам, чтобы мы могли, глядя в Высоту Его, видеть (чувствовать) в ней своих близких, видеть и понимать мысль Анатолия, Фёдора, Миллионов… Вглядываясь своим взглядом в глубь добротного покрова небесного, надобно лишь приостановить своё пробуждение, оно всенепременно отыщет то самое место, где однажды был оставлен взгляд Солдатский, да и вообще любой взгляд погибшего ли, умершего, ушедшего…

Как много всего непознанного, нераскрытого, но доступного…

Как вызнать сие?

Сколько погибших там… Сколько задумчивых взглядов, мыслей оставлено и запечатлено… Усеяно ими всё небо бескрайнее, ни конца, ни края не видать, бесконечность Бесконечности. И миллиарды звёзд хранят эти взгляды, слова для нас, ибо на каждом вздохе многоликой бездны оставлены следы (мысли) шагов.

Остаётся лишь запечатлеть Шаги Их своими шагами, своими мыслями и своими думами, чтобы обрести достойное единение, ибо никто не забыт и ничто не забыто. Там вечная память. Она хранит всё, даже самые незначительные итоги. А итоги войны, итоги пропавших без вести, погибших и умерших, не могут быть незначительными.

Давно хотелось, желалось поискать средь многоликой палитры неиссякаемых словес лишь те добротные слова, которые слагают и достойный парад идейных букв, коими оформляется одна единственная дата земного исхода – 9 мая 1945 года.

И вот…

Наверно пришло время сие, когда и буквы сии строятся в весьма чёткие ряды, дабы собрать и чёткий оформительский строй, на коем можно вычертить смысл горький, страшный, но изящный при множестве словес и чувств. И льются мысли с Высоты Его¹⁰ весьма добротно и легко. И чувствами душа накапливает благость. И не затихает вдохновенный мотив, наполняет ум и сердце беспрерывно.

Как будет выписываться слог оный мне неведомо, ибо Мудрость¹¹ неизведанна, но так как Слово есть дыхание жизни от Жизни Его, то пусть Он Сам и рождает внутри меня (во всём и всегда) Свою последовательность, форму и смысл, пусть Сам же пробуждает мои мысли, напитывая их Энергией своего Разума.

Я лишь буду ловить ритм, и записывать мелодию всех льющихся (истекающих из Простора) слов, которые свободно и легко при светлом дне возводят славу в бытие, на них буду пытаться строить сюжет и настроение, пробуждая вдохновение во всяком чувстве и судьбе.

И вот на важности такой посею слог совсем иной, чтобы рождал он стойкий звук средь многоликих громких букв, которым нет числа в сюжете сём. А что ж потом? Потом объёмный факт судьбы одной, другой… И Миллионы судеб встали в строй…

И ждут…

Ждут…

Ждут…

Ждёт Толик Макшин…

Фёдор Антипов ждёт…

Что ж, остановимся на том, где будем мы всегда втроём вести беседу ль, разговор. Пройдём мы длинный коридор словес и хмурых, и иных. И вот на образе таких речей построим мир своей душе. Не остановимся уже. Пойдём вперёд или назад…

Собрать бы мысленный парад тому, кто подвигом любви сложил для нас покой и свет. Сумеем ли держать ответ? Наверно нет… Лишь тихо, свято преклоним свой ум… Среди своих незрелых дум мы будем слушать глас судьбы… И так на чувственной борьбе, не торопя события, но чествуя итог, родим и свой успех. Здесь вспомним всех…

Анатолий Макшин, пропал без вести в июле 1941 года…

Фёдор Антипов убит 26 ноября 1942 года…

Миллионы…

Вести недолгий разговор, беседу ль тихую, будем втроём – Он, ибо от Него всё исходит и произрастает, то есть, Бог богов. Принять Его собой готов? Коль не готов, иди в иные берега, ласкай свой рай там и забудь про нас.

Мы продолжаем этот сказ на бытии Его Любви. Коль Первый Он, то ты второй, здесь малость некую постой, просей идею божества, ведь человек весьма дотошный и разумеющий буквы и мысли сеющихся слов на своих початках ума при разных настроениях. От настроения же зависит многая успешность.

А без оной успешности человек прозреть не сможет, не осилит важность момента идейного, не выберется из омутов чёрных и сладострастных к светлым берегам. И снова, снова будь готов принять Его, себя, меня, ведь третий я.

И место нынешних обзоров чувств лежат на мне, мне ж надобно достать слова из недр Его Высот, коль Сам Он нужным всё сочтёт, подаст полезное во всём. Ведём мы тихий разговор, чтобы познать же суть Его Любви, как оная могла дождаться нас. Любовью слышен Божий глас.

Кто слышит, тот живёт и дышит просто. А кто не слышит, тот и не живёт вовсе, и сложный в его жизни даже малый шаг, о бóльшем прорекать совсем уже не стóит, для каждого свой глас, своя судьба и прочее своё, хотя и не устойчиво оно. Устойчивость рождается от твёрдости, сама твёрдость укрепляется идеями и целью.

Да вот написание сие возложено на моё непомерное усердие, коему придётся послужить радостно и вольготно, временами, возможно, и тяжко будет и горько. Но во всём надобно пробуждаться неторопливым постоянством, так и стяжается успех любви ли Его, твоей ли внятности и моей терпимости. Пусть же благословение ниспустится на нас свыше и осияет торжественно весь наш чувственный недолгий путь, по коему мы прошагаем с усилием (или без) милю мыслей и не одну.

Главное в этом написании – увековечить память любви,¹² память тех, кто не осилил выйти на исток 9 мая 1945 года. Но так как Слово объединяет нас с Богом и со всем миром, со всеми вселенными и прочим, то и это слово не будет пустым, лишним или напрасным, но непременно сольётся с вечными словами и прибавится в Копилку Его фактов и усилий.

Видимо, взросло оно, это Живое Слово за прожитые годы, и теперь ждёт высвобождения и, видимо, нашло своё личное место в этих многовековых рядах. Так дадим же ему полную свободу и рай, дабы оно в них искупалось, омылось и вырвалось на волю, но прежде…прежде доведётся прошагать ад и оковы, ибо с них растворилась эра нашего непростого бытия.

Сколько придётся шагать через оковы и ад – тоже не ведаю и не прозреваю, но коли Слово себя проявило, то проявлю и свою жажду, пусть же она прольётся горячо и успокоит момент истины, на которую и опирается слово сие.

Не было бы 9 мая 1945 года, не было бы много чего, но всё-таки это время случилось, следовательно, надобно его возвести в границы Великие и Достойные, ибо время сие положило непростое начало для каждой судьбы. В эти непростые судьбы и мы вошли с тобой по воле Божьей.

Чтобы дошагать до 9 мая 1945 года, прежде надобно ворваться в страшный день – 22 июня 1941 года! Ох, этот летний день, искрящийся и светлый, родил беду и ад! Лучше бы вовсе не было этого дня в Нашей Истории земной.

Лучше бы не было…

Но он был… Был для чего? Был для кого? Для чего-то важного. Для кого-то важного. И важность распределяется границами непознанными, и познание стяжается не нами сегодняшними, то есть увядшими на пажитях земных чувств. Потому-то сию важность нам познать не дадено идеей нынешнего (мёртвого) тела, ибо можем мы разве понять важность такового дня на человеческой основе?

Не можем.

А посему и не будем вдаваться в чуткие подробности – почему и для чего случилось! Коли сошёл этот ужасный (дьявольский) день, то и прожить оный придётся на страхе и ужасе, боли и отчаянии… Ибо день сей стал для первых – последним!

А как там сказано у святителя Григория Богослова? Вспомним мысль толковую и полезную: «Для меня лучше и выше быть последним у Бога, нежели занимать первое место у земного царя…» Звучит-то Слово весьма хорошо и добротно, но для иных это хорошее слово стало смертью чувств. И понять можно токмо испытавшему сие или уразумевшему таковое предначертание.

День этот 22 июня 1941 года – чёрный день, день смерти, её непосредственного господства. И смерть порождает (породила) хаос мыслей и бурю чувств, и нет им конца, все границы размыты временем этого Страшного События.

Отворились врата ликующей бездны, истекли с неё вольготно воды адовы, и мир тотчас же изменил свою сущность, и солнце как бы померкло на мгновения, и синева возлюбленная зловещим покрывалом укуталась и ненавистной предстала.

Забродить же в такие мрачные и гиблые воды и тонуть в кровавых волнах при невообразимом страдании никому не пожелаешь. Погибал человек, не видя надёжного убежища, тонул, захлёбываясь сошедшим адом, некому было протянуть руку помощи, так далека была Твоя Милость и Твоя Любовь, Боже.

Не зрел Твоего великолепия человек погибающий, ибо и небо омрачилось гарью всеусиленной, и воздух пропитался зловонием, да и мысли искривились в путях прерванных, душа умертвила все дозволенные итоги, смысл завершил как бы свою возможность и важность, а любовь (неиссякаемая и приветливая) вовсе удалилась (попряталась) в хранилище недоступное, недосягаемое.

Не видать – ни света белого, одна тьма кромешная на покрове ночи замешанная. И спрятаться некуда, и укрыться нечем, безысходность повсюду гуляет, души страхом наполняет, и стирается любое правильное дозволение ума смутившегося.

Куда? куда подевалась радость и успокоение? Куда спряталась благая надежда? Всё понакрылось усилием раскрывшегося ада. Ликовал он вольготно на этом тревожном дне, торжеством несусветным (невообразимым) заполнял свои законные владения. И бескрайностью они помечены. Стоны тягучие да плач безудержный, скрежет зубов и рыданья зловещие – всё это изливается с его днища, покрывает землю, перемалывает и обратно забирает назад.

Невозможное обращается в возможное. И текут моря кровавые, ужасом замешанные, стекают внутрь преисподней, и гудит она, воет и алчет, не напитываясь ничем. Всё ей мало и жаждет бóльшего. Хочет проглотить всякое смущение и ожидание…

Да и смущаться уж нечем и ожидать-то, что можно? Всякое добро и святое величие понакрылось вдруг сошедшим страданием… Ничего не осталось надёжного, верного, токмо пагуба гуляла по всей земле матушке, гуляла и разбрасывала семена смертные… Ох, и веселился ад мощью своего глумления…

Куда попрятаться бы?

Где схорониться?

Прождать бы момент сей безрадостный… А ведь всюду отыскивает, каждую голову покрывает болезнями…¹³ Нет конца, не видать и краешка даже… Будто всё бесконечностью выгравировано. Как дышать и во что уже верить?

Почему? почему? почему Ты, Боже, возлил на малого (беззащитного) человека Историю Своего Великого Гнева? Зачем подал эти ужасы, обречённость и беспокойства душе мятущейся? И ради чего же Ты пролил град, жупел и прочее?

Все ответы у Тебя имеются, а у нас лишь одни вопросы, и вопросам числа нет. А прознать всё же хочется. Видно вечностью душа напитается, там она понакроется знанием, обретёт и своё дозволение, им потом и успокоится. А теперь лишь остаётся собирать итоги по всему случившемуся и случающемуся.

Но не дай, Боже, боле никому испить чашу сию, хотя по Твоему призванию и Сын Человеческий испил Чашу Страданий.¹⁴ Знамо, что на деле страдания солдат, жён и матерей, по человеческому разумению пишу так, не сравнить с Сыновним Страданием (Три Дня и 1418 Дней и Ночей), но и равнять никого не желаю, ибо каждому воля, равность – своя определённая и мера своя личная, как и страдание, жажда и смерть, и дозволенный итог по Событию.

Всяк бы возжелал пройти мимо чаши таковой, всяк хотел бы обойти её стороной… Не прошёл, не прошёл… Не сумел обойти и не пить чашу сию горькую, адову. И 22 июня 1941 года стал чёрным днём земной истории нашего поколения.

В другие поколения, возможно, не загляну, ибо важно увековечить смысл 9 мая 1945 года (в этот день снято наказание), как самое великое Событие века человеческого, нашего с тобой века, ибо при наших дедах и матерях сей век родил бездарный ад и чёртов хаос.

А так, на равенствах борьбы и многих чувств, любое время с момента Бытия – тяжкое и назидательное, токмо не каждому живущему сие назидание жаждется. Но каждый может выведывать, исследуя собой, время любое.

Во времени нам подаётся свершение некого события, ему мы и послужить уподобились… Чем наполним время своё, какими событиями его оформим, тем, следовательно, стяжаем и свою вечность, она от оформленного истока сорганизуется для нас.

Однако ныне мы остановимся на исходе 22 июня 1941 года…

Подвиг…

А какой он подвиг? Что он включает в себя? Чем соизмеряется и чем уравнивается? И уравнивается ли в таковом непростом моменте? И слышен этот грозный набат, доносится со всех четырёх сторон: Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой, с фашисткой силой тёмною, с проклятою ордой… Встаёт страна огромная, встаёт на смертный бой, с фашистской силой тёмною, с проклятою ордой!¹⁵

Подвиг имеет обширные границы и даже невероятно обширные (умом не постигнуть), так как он не содержит в себе некие (кой-какие) ограничения чего-то малого или большого, ибо подвиг – суть бесконечность. Бесконечность для нашего познания и определения вычерчена весьма малым шагом. Но и малый шаг внесён в Историю Великого Подвига, ибо нет ничего незначительного в Творческом Процессе, но всё имеет определённый вес и формат.

Именно на сих условиях предуготавливается почва для последующих шагов. А каков шаг – это уже неизменно решает судьба, коей управляет (и руководит из Всего видимого и невидимого) Некто Неизвестный или Весьма Известный.

Известный или Неизвестный – это определяющая важность сотворческого благоприятия, то есть, всегда творить во благе, учитывая, что благо сущность добра. А сотворческое благоприятие всенепременно зависит от того, кто и как стяжает внутрь себя Божественное (обязательное) Начало, ибо всем заведут Бог, а Он для одних – известен (вера раскрывает сей важный момент, соединяя Одного с другим – Высшего с низшим и наоборот), а иным (не воспринимающим и не понимающим веру на важность жития, разделяя, непосредственно, Одного от другого – Высшего от низшего) – неизвестен.

Выбор предоставлен. Остаётся лишь стремление, оно и усердием узаконено ещё, а сие у каждого имеется. Никто не лишён сего. Следовательно, стремление к единству, либо к разделению – это уже зависит от нашего навыка. Навык закреплён премногой мыслью. Мысли свободолюбивые, но и свободолюбивые мысли стяжают твёрдостью характера.

Как воспримешь, так и проживёшь удел земного соизволения. Все знания (обучение жизненное) надобно принимать в себя при достоинстве, а не ограничиваться лишь тем, что удобно и что нравится. Такая вязкая страсть порождает многие недостатки, а они урезывают момент истины и отдаляют от верности восприятия.

Без истины и верности выжить вообще невозможно. Включим же себя нынешних в познание, определяющее нашу важность и нашу верность посредством Их (солдатских) Шагов, и тогда воссоединимся с теми, кто уже Там, и кто уготовил нам это желанное благоприятие. Сия неразрывность нас объединяет друг с другом.

Без Них, без Толика Макшина, без Фёдора Антипова, без Миллионов пропавших без вести, погибших и умерших – мы никто. Они предоставили нам свободу… Остаётся токмо шагнуть в неё Памятью Любви, шагнуть и воссоединиться… Осиливший таковое предназначение приобретает для себя богатство и полезность. Богатство при духовном прииске – это самое лучшее, что добротно стяжать при нашем житии.

Эра Шагов вычерчена Солдату…

И Солдат должен сложить свой шаг, и шагами выстроить надёжный фундамент последующему поколению. В это последующее поколение мы с тобой вошли, а потому и обязаны придать важность (ценность) таковому Солдатскому Шагу.

Кто-то скупо и чётко отсчитал им часы нашей жизни короткой, как бетон полосы, и на ней, кто – разбился, кто – взлетел навсегда… Он кричал напоследок, в самолёте сгорая – ты живи! ты дотянешь! – доносилось сквозь гул. Мы летали под богом, возле сáмого рая. Он поднялся чуть выше и сел там… Встретил лётчика сухо райский аэродром. Он садился на брюхо, но не ползал на нём. Он уснул – не проснулся, он запел – не допел…¹⁶

Кому-то даровано о-о-очень много прошагать, а кому-то о-о-очень мало, но сию объективность нам так же не выявить сегодняшним умишком, для этого нужен совершенный ум, а он совоспитывается, как знамо, духовными прибытками, то есть, познавай Бога, и Бог Сам раскроет Свои знания тайные.

Всему человечеству определена История Важных Шагов, которыми складывается земная возможность. Порою – это всего лишь один единственный шаг…до смерти, но он не остаётся незамеченным, ибо глубина трудоёмкости не связана исчислением неким, но выявляется сердцем.

Для кого-то и считанные секунды выделены – такие крошечные, но Значительные… Каждому предоставлен свой личный (возможный и существенный) предел.¹⁷ И наследовать сей предел весьма сложно и тяжело. Но наследие (путь к Вечности) не обходит никого стороной. Никто не лишён меры. Кто-то шагает трудоёмко по плоти, а кто-то трудоёмкостью души осиливает шаги идущих… Тут мудрость.

Солдатский шаг вычерчен подвигом, о котором забыть невозможно, да и стыдно забывать. Этот невероятно трудный шаг, ведущий за пределы Бесконечности, является для нас возможностью любви, которой мы объединены – Они воевали, чтобы мы жили, и мы живём, чтобы Их помнить.

Дабы выйти за пределы Бесконечности, надобно уверенными (и достойными) шагами дойти до ада, осилить оный своим чувственным долгом, взволновать потоки крови до безумств и…вырваться, вырваться из оков плоти.

Как тяжёл, труден и опасен сей путь земных шагов… Какие сильные тела собраны для таковых объёмных возможностей. А возможность дана избранным. А избранные шли вперёд, не оглядываясь назад, шли с одною мыслью и с одною целью – победить врага!

Каждый шаг бойца – подвиг, и чем больше шагов, тем выше и обширнее подвиг, который не уравнивает единицу измерения, так как на каждом шаге решается чья-то жизнь. А одна жизнь – это весьма много, ибо она включает в себя всё – от малого до великого. Одна жизнь прилепляется к Другой Жизни… И одна жизнь так же обрывается Другою Жизнью.

Зачем?

Понять дано ли смертному на чувственном уделе бытия событие таких набегов? Когда бы иль ты хотел принять такое право слов или чего ещё, то надобно бы нам родить в себе Начало всех. А коли по началу чувств своих имеем торжество лишь собственных усилий, жажд, то и понять уделы Божьих Замыслов и Божьих Дум – дано не всякому творцу любви, но лишь тому, кто может по душе благой избрать благое дело, и на достоинстве добра земного навыка при светлой воле и удержать до сáмого конца.

Но если нет таких намерений в желании добы́тия словес, то и познание стяжается иным достатком слов при умысле и тяготе иной. О, ещё какой удел рождает благо дел?! Какой, ты спросишь? Тебе я не отвечу, ведь ты и мастер слов своих. А потому рождай добротолюбие в себе самóм и сей любовь – душа к душе.

А ежели сего же не отыщется на сфере многоликого ума, то и не сей сии добротные словá, а лишь постой в сторонке бытия, и бытием подумай о другом, о том, как шёл Солдат, твой дед на тот Последний Бой (1941-1945), когда ты вовсе не взирал на суть его любви.

Увы, увы…

К чему тогда твои труды, когда на жажде слов своих незрелых и пустых ты роешь чувства перезрелых дум? Остынь, забудь людское зло, и обрети терпение своё на смысле этого Покрова, когда тебе и мне уже готова Идея Века, но иного, на кой порог идём мы не спеша.

Идём…идём…

А поспешить бы надобно…

Но вот дела…

Дела…

Но ведь Они¹⁸ сложили жизнь для нас не зря! Чтоб мы могли дорóгою шагать спокойно и легко, минуя вся́ки тяготы и зло, и те, их до-о-олгие шаги, считать за многое дыханье чувств своих, которым нет числа – ни здесь, ни Там.

А чувствам каждого мгновенья бытия мы сеем слог – и ты, и я, и Он… И Он среди мгновений бытия рождает свет и тьму… Я не пойму – кому, и для чего рождать во тьме свет долготы и широты, той долготы, где мрак не чертит путь любви (лишь наполняя ожиданием всегда), той широты, когда несётся свет любви, несётся мимо сквозь года. Куда несётся и к кому? Зачем? зачем? и почему?

Зачем та широта и долгота даёт удел границ для многих лиц? В сие лицо вошла твоя, моя судьба… Кому она была нужна? Тебе и мне… А как же тот, кто там, на ужасе тревог, посеял боль и ад в себе, собой? А тут ему готов парад, парад надежды и успеха, но вот незримая помеха дала обзор иному бытию… И сеет мрак его судьбу.

Бежит Солдат вперёд…

Не упадёт…

Его Мать Родина зовёт… Зовёт…

Оставил позади свои прекрасные и светлые мечты, теперь лишь тяжкие шаги… Шаги… Шаги… За каждым шагом – боль и страх, отчаянье и непосильный труд… Он всё равно бежит вперёд, лишь токмо смерть сей путь и оборвёт.

Надежды нет?

Надежда где-то глубоко, и на душе совсем темно. Но в темноте мелькает свет, такой далёкий и живой. Как ухватить его собой? Как удержать его мечтой? Тьма сеет ад и непростой. Ад обрывает светлость дум. Волна безумств…

Солдат изжил свою мечту, изжил себя¹⁹ на образе любя неведомо кого. За что? Нет боле света, нет и тьмы. Есть токмо взгляд его мечты, который он оставил, вдаль глядя́, чтоб на мгновении без зла, порой земной при сборе сине-чёрных туч мир показался нам тягуч. Чтобы, взглянув в сии небесные глаза, мы бы узрели в них себя через него, кто здесь погас, как луч любви Его.

Погас за что?

За что?

За нашу радость и покой, за мир, за счастье, за любовь, за эту тёплую слезу, которую прольём незримо сердцем за него, хотя не ведаем того, что та слеза роди́ла ад, Солдатский ад, когда бежал вперёд с мечтой, да рухнул замертво герой…