Ангел + ангел + студент

– Соня, – снова вывел её из задумчивости обволакивающий голос Игоря, – в твоём возрасте уже стыдно совершать глупости. Ну посмотри на себя в зеркало. Подумай, что скажут люди. Вернись, в конце концов, на землю. Погуляла и хватит. Завтра же отнесём заявление в ЗАГС и всё будет, как раньше.

   Соня удивлённо подняла глаза. Неужели она не сказала Игорю о том, что через две недели у неё свадьба? Этот факт так рассмешил её, что хохот, замешанный на прозрачных слезах счастья, буквально взорвал небольшое помещение.

   На шум из ванной вылетела Наташа. Окинув пару испуганным взглядом, она громко спросила:

– Там шампунь от перхоти, это ваш?

– Наташа, – успокаиваясь, произнесла Соня, – ты не обязана собирать вещи Игоря. Он сам в состоянии это сделать.

– Ну уж нет, – буркнула девушка, бросая красноречивый взгляд на поникшего мужчину, – сама всё соберу, чтобы потом не говорил, что что-то забыл. Лично проверю, чтобы даже шампуня от перхоти от него не осталось.

– Дура, – зло бросил Игорь, расправляя плечи.

   Поняв, что этот этап его жизни закончился, мужчина, зло подхватив переполненную сумку, направился к выходу.

– Шампунь забери, – закричала Наташа, бросаясь вслед за ушедшим. – И адрес оставь, куда манатки отправить.

   Откинув голову на спинку кресла, Соня с удовольствием наблюдала за носящейся по комнатам Наташей, понимая, что только что закрылась не только дверь за Игорем, закрылась дверь, разделяющая её с прошлым.

   (год спустя)

   В оглушающей тишине комнаты затрезвонил телефон. Максим, в неосознанном порыве, схватил с прикроватной тумбочки аппарат и засунул его под нагретое тяжёлым одеялом тело. Смешно причмокнув губами, Соня перевернулась на другой бок, а маленькая Ядвига недовольно сморщила лобик. Телефон продолжал приглушённо звенеть. Поняв, что на другом конце связи без разговора не сдадутся, Максим, не открывая глаз, встал и вышел из комнаты.

– Ну и? Кому не спиться?

– Максик, дрыхнешь, что ли? А чего голос такой опухший?

– Гузелька, шалапутка, – улыбнулся Максим, окончательно просыпаясь. – Чего трезвонишь ни свет, ни заря?

– Какая «ни заря»? – возмутилась собеседница. – Солнышко уже и двери, и окна выломало, а вы всё спите. Глянь на часы, одиннадцать.

– Действительно, – удивился Максим и радостно добавил: – А у нас зубки режутся.

– Так вы у дантиста? А я думаю, чего ты шипишь?

– Какой дантист? Нам ещё делать нечего у дантиста. Просто, когда у детей зубки режутся, они становятся очень неспокойными. Это больно, наверное. Так что мы уже две ночи спим по очереди. У вас-то как дела?

– Всё нормально. У тебя папец-молодец время есть на почирикать или твоя очередь люлю качать?

– Не знаю сколько времени мне выделит Ядвига Максимовна, но пока спит, могу поболтать.

– Тогда начну всё по порядку. Бабушка и дедушка Ильки, собрав всю свою гоп-компанию, улетели на юг, точнее на Кипр и уже больше года носа сюда не показывают. Тимура, при всей своей сволочности, всё-таки устроили в универ, как обещали. Он теперь «господин профессор». Бороду отпустил, животик, очочки нацепил и портит студентам вольницу. Но мы к нему раз в месяц обязательно наведываемся, на землю спускаем. Он, как нас увидит, сразу очочки стыдливо в карман прячет, животик втягивает, и студенты на недельку получают самого лучшего препода. Потом его опять заносит.

   Ну, за моего папку ты знаешь. Почти три месяца без работы болтался, искал достойную. А как сейчас с работой сам знаешь, и с достойной, и с недостойной. Он-то привык гордым быть. Но это прокатит, пока ты один, а когда с тобой рядом растущий организм, который по три раза в день в пустой холодильник заглядывает, то тут уж не до жиру. Так что Алим Анварович засунул свою гордость в тот самый пустой холодильник и поехал в Москву. Нашёл своих родственников по бабушкиной линии. А они, даром, что графы, нормальными мужиками оказались. Знали про бабушку, искали её много лет и очень нам обрадовались. Так что теперь папа в городской администрации работает. Обидно, конечно. Но такая она, жизнь: где классного спеца Алима Низамова и на порог не пустят, там перед потомком графа Невзорова и дверь нараспашку, и любой каприз.

   Что ещё? «Колбаса» наша сидит. На её место прислали нормальную заведующую. Дед Васька говорит: «даром, что в возрасте, бегает, даёт нашим прикурить не хуже молодой».

   Снежана наконец со своим уродом развелась. Все нервы нам вымотал. Сначала у него, как у Пикассо, «розовый период» был: засыпал Снежку цветами, серенады пел под окном. Представляешь, позорище.

– Почему, позорище? – улыбнулся Максим. – Ты посчитай, сколько потерял этот человек. И не на такое пойдёшь. Как Снежка?

– Держалась молодцом. Такой номер может прокатить, если есть хоть искорка чувства, а Снежка уже не знала, как от него отделаться. Поняв, что серенады не действуют, начался второй этап, не знаю, какой он там у Пикассо, а у нас, чем дальше в лес, тем толще партизаны. Слёг наш партизан в предынфарктном состоянии, вызвал к себе дочь и начал ей втирать, что жить без них не может, что вены вскроет, живот вспорет и… что там у вас еще на хирургическое вмешательство?

– Это вопрос риторический или нужно отвечать? Кстати, довольно странно с его стороны искать помощи у Илоны.

– Так он же её видел три раза за двенадцать лет, вот и решил, что она такая-же незабудка, как и её мама. Илонка ему в двух словах и на трёх пальцах объяснила дорогу и на этом этап скрытой партизанщины закончился. Начался третий этап – простой пацан Игорь Поцаревич, как он есть. Просто пришёл и просто потребовал алименты.

– Какие алименты? Илонка-то со Снежаной осталась.

– А при чём здесь Илона? Алименты он на содержание себя любимого потребовал. Пришлось вмешаться.

– Как?

– Применить грубую физическую силу, – скромно объяснила Гузель.

– Он жив? – в притворном ужасе прошептал Максим.

– Знаешь, Максик, – девочка на несколько секунд задумалась. – Мы с Илькой, путём многочисленных опытов и экспериментов, подтвердили старую мудрую истину, – Гузель выдержала паузу, достойную Станиславского и, звонко засмеявшись, крикнула: – Оно-таки не тонет!

– А у Алима со Снежаной как? – натягивая тёплый свитер, спросил Максим.

– Никак, – хмуро ответила Гузель и тяжело вздохнула. – Мы с Илькой губы раскатали, думали у них всё к свадьбе идёт, а они, как дети малые, сначала обзываются, потом дуются друг на друга.

– Как обзываются? – удивился Максим.

– По-разному. Снежка, как только папу увидит, губки бантиком свернет и шепчет так, что мёд с зубов капает: «Господин граф». В этот момент не только у папы, даже у меня все внутренности сводит. Ну и папа в долгу не остаётся, кличку придумал. Знаешь, как обзывает её? – Гузель расстроенно засопела, затем поникшим голосом закончила: – Снежаной Филипповной.

– Почему обзывает? Это же Снежкино имя.

– И ты туда же? – бросилась в атаку маленькая защитница. – Если родители были психически неадекватны на момент её рождения, то это не повод оскорблять человека.

– Ладно, ладно. Извини, проехали, – тихо засмеялся Максим, заглядывая в спальню. – И в связи с этим, какие планы?

– Погодим ещё немного и будем вмешиваться.

– Применяя грубую физическую силу?

– Нет. Тут Амур, с ним грубо нельзя. Придумаем что-нибудь, у Ильки на эти вещи голова варит так, что я только в сторонке стою и нервно записываю. Вот и все наши новости. Рассказывай про Ядвигу Максимовну.

   Лицо Максима озарила добрая глупая улыбка. Довольно вздохнув, он начал рассказ. Когда, через полчаса сведения о самом красивом и умном ребёнке иссякли, Макс удивлённо спросил:

– Гузька, ты ещё здесь?

– Да, – еле слышно донеслось с другого конца провода. – Я сначала засомневалась: с тобой ли я разговариваю, а потом вспомнила, что после того, как папа меня нашёл, он тоже с полгода ходил и улыбался. Это какой-то общий вирус или этот момент у каждого проходит индивидуально? Вопрос риторический, можешь не отвечать. Ну а кроме появления на свет гениальной красавицы по имени Ядвига, в мире ещё что-нибудь случилось?

– Да, Ирка бросила экономический факультет и под аккомпанемент папиного визга поступила на юридический. Так что скоро страна получит дипломированную мисс Марпл. А вообще, знаешь Гузька, что я понял? Что я самый счастливый человек. Неприятности меня и за шкирку, и по хребту, а счастье… когтями вцепилось и не отпускает. Впрочем, это, наверное, про нас, про всех можно сказать.

   Из-за двери послышалось шуршание и Максим быстро свернул разговор. Маленькое, толстое «счастье» сонно потягивалось, намекая, что поспали, теперь можно и поесть. Счастливый папа, привычно подхватив девочку на руки, понёсся на кухню, на ходу доставая коробку с детским питанием, снимая с решётки бутылочку, соску… Ядвига, уютно устроившись на руках, с царским безразличием наблюдала за приготовлениями, изредка ненавязчиво подставляя плечико для поцелуев.