История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов

Глава вторая
В поисках Небесного мандата

Между 313 и 402 годами династия Цзинь настойчиво стремится удержать Небесный мандат, а варвары с севера пытаются завладеть им

В то время как Константин объединял свои земли на западе, на востоке распадалось государство Цзинь. Его император, Цзинь Хуай-ди, был захвачен в плен и вынужден прислуживать своим захватчикам. В 313 году, двадцати шести лет от роду, он наливал вино своим хозяевам на их варварском празднестве, и жизнь его висела на волоске^[9].

Государство Цзинь было молодо, ему едва исполнилось пятьдесят лет. В течение столетий старая династия Хань объединяла китайские провинции в единое простирающееся во все стороны целое. Это был восточный аналог Римской империи. Но в 220 году н. э. старая династия пала вследствие мятежа и смуты. Империя распалась натрое, и три царства – Цао-Вэй, Шу-Хань и Дун-У («Троецарствие») – переняли наследие Хань. Но между ними шла постоянная борьба за власть, а границы их были нестабильны и крайне изменчивы.

Самым северным государством Троецарствия, Цао-Вэй, управляли военачальники. Правители, сидевшие на троне Цао-Вэй, были молоды, их было легко запугать, и они делали всё, что им скажут. В 265 году 29-летний генерал Сыма Янь решил заполучить корону Цао-Вэй. Всю жизнь он смотрел на то, как множество людей дергает за ниточки правителя-марионетку. Командующие армией Цао-Вэй, включая его отца и деда, уже захватили соседнее царство, Шу-Хань, сократив количество царств до двух. Теперь Цао-Вэй доминировало на севере, но его диктатор все еще оставался некоронованным.

В отличие от своих предшественников, Сыма Янь не собирался удовлетвориться карьерой кукловода. Он уже имел власть, но ему хотелось стать законным властителем, чтобы титул подкрепил силу меча.

Согласно «Троецарствию», наиболее известной хронике времен после падения династии Хань, Сыма Янь опоясался мечом и пошел на встречу с императором – юным Цао Хуаном (он же Вэй Юань-ди), внуком основателя государства.

– Чьими усилиями государство Цао-Вэй сохранило целостность? – спросил он, на что молодой император, осознав, что его зал для аудиенций полон сторонников Сыма Яня, ответил:

– Мы всем обязаны твоему отцу и деду.

– В таком случае, – сказал Сыма Янь, – понятно, что вы не можете защитить государство самостоятельно, а потому должны уйти и назначить на своё место того, кто сможет.

Возразить осмелился лишь один придворный; как только он замолчал, сторонники Сыма Яня избили его до смерти.

«Троецарствие» – это роман, хроника полная вымыслов и бесшабашных выходок, написанная многие столетия спустя. Однако хроника эта отражает реальные события, сопутствовавшие восхождению династии Цзинь. Цао Хуан согласился уступить Сыма Яню, и тот воздвиг башню для церемонии отречения. Был проведен тщательно подготовленный формальный обряд, в процессе которого Цао Хуан поднялся на башню с императорской печатью в руках, передал её сопернику и спустился на землю обычным человеком.

В тот день все чиновники страны вновь распростерлись перед алтарем, чтобы принять это отречение, и громко воскликнули: «Да здравствует новый император!»¹

Церемония сделала Сыма Яня законным правителем, посланным богами императором, носителем Небесного мандата. Цао Хуан, лишившись мандата, зажил обычной жизнью. Он тихо скончался через несколько лет.

Сыма Янь взял императорское имя Цзинь У-ди и стал основателем новой династии, Цзинь. К 276 году он настолько уверился в своей власти над империей, что начал захватническую кампанию против оставшегося царства, Дун-У.

Силы царства Дун-У истощались, поскольку его правитель был неразумен, а с годами стал нестерпимо жестоким. Его любимой игрой было пригласить во дворец на пир множество чиновников и напоить их – а у дверей поставить евнухов, которые всё записывали за придворными. На следующее утро он собирал несчастных чиновников, мучимых похмельем, в зале для аудиенций и наказывал их за каждое неосторожное слово.² Когда войска Цзинь подошли к столице царства Дун-У, Цзянь-Е, – местные жители были готовы радостно приветствовать завоевателей.

Эта история, взятая из официальных хроник династии Цзинь, возможно, говорит нам больше о самом Цзинь У-ди, нежели о его противнике. У-ди, отчаянно жаждавший быть законным правителем, знал историю. Он был в курсе, что в течение тысячелетий династии поднимались в добродетели и нисходили в пороке. Императоры правили по воле Неба, но, если они становились деспотичными и безнравственными, воля Неба порождала другую династию, чтобы та заняла их место. У-ди хотел, чтобы не столько сила, сколько закон помог ему править в царстве У.

Троецарствие

Но всё же в город его провела именно сила. Войска Цзинь, планируя сделать последний переход до Цзянь-Е по реке, обнаружили, что их путь преграждают железные цепи. Тогда они отправили по реке к этой преграде горящие плоты, связанные из просмоленных бревен. Цепи расплавились и порвались – и солдаты Цзинь наводнили Цзянь-Е.³ Деспотичный правитель сдался. Эпоха Троецарствия подошла к концу, к 280 году весь Китай был объединен под эгидой династии Цзинь.⁴

Эта империя едва просуществовала полвека.

Цзинь У-ди умер в 290 году, оставив трон в наследство старшему из сыновей, которого подданные с отвращением называли «даже не полудурок». Еще неразумнее было то, что он оставил в живых остальных сыновей, которых набралось двадцать четыре (поскольку чрезмерно увлекался общением с женами и наложницами), и каждому из них пожаловал тот или иной титул.⁵ Не удивительно, что тотчас же вспыхнула война. Жена, тесть, названный дедушка, дядья, двоюродные и родные браться – все стремились контролировать недоумка, сидевшего на троне.

Хаос, поглотивший империю Цзинь с 291 по 306 год, позже стал известен как Война восьми князей. Хотя за власть боролось значительно больше августейших родственников императора, лишь восемь из них добились должности регентов при сущеглупом императоре, фактически передававшей корону в их руки.

Среди этого хаоса сам император дожил до 306 года. В конце концов неизвестный наемный убийца оборвал его ничтожную жизнь с помощью тарелки с отравленными пирожными.⁶

После его смерти фракция, поддерживавшая его самого младшего сводного брата, смогла короновать своего кандидата. Новый император, Хуай-ди, начитанный, образованный и разумный молодой человек, не намеревался потакать своим страстям и устанавливать тиранию. Но он оказался в суровых условиях. Война восьми князей источила его империю до чрезвычайной хрупкости, а всевозможные претенденты на трон всё еще крутились неподалеку, и за их спинами стояли личные армии. Имелась также угроза с севера, где объединение крохотных государств, управляемых военачальниками, смогло завоевать крупную соседнюю страну. Китайцы Юга именовали этот конгломерат «Шестнадцатью варварскими царствами», хотя количество стран в нем постоянно менялось.

В итоге одно из варварских царств, Северная Хань, уничтожило истерзанную империю Цзинь. Войска Северной Хань упорно двигались на юг, разграбляя земли Цзинь. К 311 году они подошли под стены столицы Цзинь, города Лоян. Измученный гражданской войной Лоян не был готов противостоять захватчикам. За пределами городских стен воины Цзинь с десяток раз сходились в отчаянном бою с воинами Северной Хань – но в городе люди умирали от голода, и в итоге городские ворота были, открыты.

Цзинь Хуай-ди бежал в надежде найти убежище в городе Сиань, но был пойман по дороге и в качестве военнопленного доставлен в новую столицу разросшейся Северной Хань, город Пинъян.⁷

Там Лю Цун, правитель Северной Хань, одел его в одежды раба и заставил прислуживать и подносить вино на царских пиршествах. Хуай-ди провел два горьких года в положении раба, но гостей дворца шокировало то, что человек, владевший Небесным мандатом, вынужден прислуживать. Правда, мандат этот достался ему путём силы и интриг, но это не имело значения: осененность волей Небес все еще оправдывала его. При дворе Лю Цуна ширилось мнение, что Цзинь Хуай-ди нужно освободить. В ответ Лю Цун, уже доказавший, что его меч сильнее мандата Хуай-ди, просто казнил императора Цзинь.⁸ Три года спустя он двинулся на Сиань, где собрались уцелевшие придворные династии Цзинь, и захватил его.

Так закончилось короткое владычество Цзинь. Но сама династия Цзинь выжила. Сыма Жуй, еще один отпрыск рода Цзинь, командовал сильным орядом Цзинь, размещенным в городе Цзянкан. Он был самым могущественным их всех полководцев империи, и после гибели императора Цзинь солдаты провозгласили его императором. Он взял императорское имя Цзинь Юань-ди. Хотя правление самого Сыма Жуя оказалось недолгим, его сын и внуки создали непрерывную родовую линию императоров, правивших из Цзянкана сильно усохшими юго-восточными территориями^[10].

Ни Северная Хань, ни другие варварские государства не пытались добить династию Цзинь – возможно, потому, что земли на юг от Янцзы не были пригодны для верховой езды (любимый способ передвижения северян, унаследованный ими от предков-кочевников). По мнению же людей Цзинь, отныне границу между настоящим Китаем и северными варварскими землями отмечала река.

Хотя история империи Цзинь была коротка, её императоры пытались доказать, что Небесный мандат принадлежит им, тщательно поддерживая огонь в очаге древней китайской цивилизации. Этикет при цзянканском дворе строился на традициях народа Хань. Были восстановлены обычаи предков, сошедшие на нет в хаосе гражданской войны. В фаворе оказались философы, проповедовавшие конфуцианство и традиционно учившие, что просветленным станет тот, кто осознал свои обязанности и достойно их выполняет. По словам Конфуция, добродетельный правитель будет завоевывать всё больше власти над своим народом – а власть морали, как учил Конфуций, будет, как ветер, разлетаться от благочестивого правителя, склоняя его подданных в смирении, как ветер клонит травы.

Династия Цзинь

В соответствии с этими поучениями правители Восточной Цзинь стремились жить праведно и чтить древние ритуалы. «Если править людьми при помощи добродетели, – утверждали «Аналекты» Конфуция^[11], – и поддерживать порядок при помощи ритуалов, люди… изменятся».⁹ Вера в то, что благочестивое правительство будет всегда побеждать, поддерживала двор Цзинь даже после победы северных варваров.

Само определение «варвар» было относительным. Чем сильнее представители Цзинь пытались обособиться от нецивилизованных северных народов, тем сильнее эти дикие воины стремились стать похожими на представителей Цзинь.

Во второй половине IV века самым амбициозным из северных варваров был Фу Цзянь II, император Ранней Цинь. Фу Цзянь II хотел стать истинным китайцем. Он основал в своем государстве конфуцианские школы и реформировал правительство по китайским законам. Его столицей был древний китайский город Чанъань, а его главный министр, безжалостный Ван Мэн, был китайцем.¹⁰

Унаследовав трон в Чанъане в 357 году, Фу Цзянь II тут же начал последовательные действия против соседей из других Шестнадцати царств. После двадцати лет борьбы он захватил их почти все, практически объединив север Китая под единой властью; он намеревался также поглотить и Цзинь.

В 378 году армия северян вышла из Чанъаня и двинулась к границам государства Цзинь. Император Цзинь, Сяо У-ди, оказал сопротивление, но постепенно в течение нескольких лет по одному потерял все свои приграничные города. В 382 году Фу Цзянь II был уже готов нанести из Чанъаня решающий удар. Он выступил на юг с войском колоссальных размеров – если верить летописям тех дней, в нём было 600 000 пехотинцев и 270 000 конников; в любом случае эта историческая гипербола указывает на армию небывалых размеров.¹¹

Правитель Цзинь, Сяо У-ди, повел на север значительно уступавшую в размерах армию, собираясь отчаянно защищать сердце своей страны. Армии столкнулись на ныне высохшей реке Фэй-шуй в легендарной битве, ставшей одной из самых известных в китайской истории. «Мертвых было так много, – пишет одна из хроник, – что павшие служили подушками друг другу».¹²

К взаимному изумлению обоих правителей, победила меньшая армия Цзинь. Это поражение положило конец попыткам Фу Цзя-ня II воссоединить Китай. Ему так и не удалось переделать свое государство на китайский манер, оно держалось лишь благодаря мечу. Каждая завоевательная кампания все больше истощала страну. «Вы вели так много войн, – сказал императору один из его советников перед вторжением в земли Цзинь, – что ваши люди недовольны; им противны даже мысли о борьбе». После того, как Фу Цзянь II впервые потерпел поражение, он стал терять захваченные территории из-за бунтов и мятежей. Через два года после поражения на реке Фэйшуй он был задушен одним из собственных подчиненных.¹³

Убийцу звали Тоба Гуй. Как и Фу Цзянь, он был северянином. Его предки были кочевниками из племени сяньбэй. Само имя Тоба свидетельствовало о его «варварском» происхождении. Его родное государство, Дай, было завоевано Фу Цзянем II десятью годами ранее; дед его был местным князем, пока Фу Цзянь II не сделал Дай частью своей, в то время разраставшейся, северной империи.

Теперь Тоба Гуй провозгласил независимость Дай. Он сменил название страны с Дай на китайское Бэй Вэй^[12], а вместо родового имени Тоба взял китайское имя Юань. Обзаведясь китайскими регалиями, он начал собственную кампанию по завоеванию и объединению севера.

А тем временем армия Цзинь на своих границах столкнулась с еще одним вызовом. Около 400 года разбойник по имени Сунь Энь начал набирать команду из моряков и рыбаков, живших на побережье.¹⁴ В течение двух лет этот пиратский флот бороздил прибрежные воды, нападая и грабя, чем заработал себе среди населения побережья имя «армии демонов». Император Цзинь возложил задачу уничтожения пиратов на своих военачальников, которым в 402 году удалось-таки разбить «армию демонов», но в процессе подавления мятежа военачальники получали всё больше власти.

Ослабление трона Восточной Цзинь, возрастающий уровень хаоса на северных границах и непрерывная смена власти на севере… Китай находился в состоянии постоянных перемен. Начало набирать силы монашеское движение, последователи которого демонстрировали отстраненность от царивших вокруг беспорядков.

Движение это восходило к самому Будде; считалось, что именно он создал первую общину монахов, отринувших то, что мешало их «пути к внутреннему совершенствованию».¹⁵ В начале V века монашество в основном сосредотачивалось вокруг нового культа Амитабхи. К 402 году два почитаемых ученых мужа – китайский философ Хунь-юань и индийский монах Кумараджива – уже широко распространили учение о Будде Амитабхе, «Безграничном Свете», что жил в Западном раю, в земле счастья, «в неоскверненном царстве, где возродятся все, кто верил в Будду».¹⁶

По сравнению с неопределенным и неприглядным настоящим Западный рай казался особенно чудесным. Он находился в стороне от воюющих северных государств и распадающейся Цзинь; монашеские общины, которые стали появляться в начале V века, старались отгородиться от всякой придворной политики. Вступить в монашескую общину означало отречься от мирской жизни, отдать всё своё личное имущество, отбросить все социальные связи, интересы и амбиции, соединяющие человека с культурой, обществом или государством за пределами монастыря. Но монастыри также представляли собой и убежище. Можно было не стремиться к самосовершенствованию – но обрести мир.

Последователи культа Амитабхи не имели ничего общего с мирской властью; сам Хуэй-юань редко покидал пределы монастыря – и его ученики разделяли с ним это бегство от внешнего мира.¹⁷ Их обычаи в корне отличались от обычаев христиан на Западе. Христианство начало служить нуждам императора. Но в стране Цзинь Хуэй-юань добился того, что буддийские монахи были избавлены от требования кланяться императору. Они избрали бытие в другой реальности, где ни северные битвы, ни южные войны не имели никакого значения.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ II

Глава третья
Империя Мудрости

Между 319 и 415 годами династия Гупта превращает Индию в империю и дает вторую жизнь санскриту, дабы на нем воспевалось ее величие.

Пока правители Цзинь пытались восстановить своё государство на значительно уменьшившихся землях, а Константин управлял страной из нового города у Черного моря, Индия сама являлась морем войн между мелкими царствами и дикими племенами. Никакая религия или идея, ни один правитель не были в состоянии объединить эту мозаику из крошечных государств. Маурья, последняя династия, подчинившая себе большую часть полуострова, давно канула в Лету. Север Индии многократно завоёвывали чужеземцы – греки, жители Центральной Азии и парфяне.¹

Целостность государства несколько дольше продержалась на юге, где династия Сатавахана контролировала Декан – пустынные земли на юг от реки Нарбада. К третьему веку государство Сатавахана также погибло, и на их место пришел целый ряд сражающихся за власть династий. Еще южнее относительно долго правила династия Калабхра, свыше трехсот лет удерживая власть в своих руках и подчинив себе весь южный край полуострова. Однако от этого царства не осталось ничего, кроме немногих надписей – никакой задокументированной истории. В остальных частях Индии мелкие государства теснились плечом к плечу, не совершая попыток заполучить больше земель, чем есть у соседа.²

В 319 году мелкий царек одного из множества подобных государств передал трон своему сыну. Нам известно имя отца – Гха-токача, но не вполне ясно, где находились его земли – возможно, в древней стране Магадха, в устье реки Ганг, либо чуть дальше на запад.

Единственным и главным достижением Гхатокачи было заключение брака между его сыном Чандрагуптой и принцессой из рода Ликчави, некогда правившего собственным небольшим государством и до сих пор контролировавшего земли к северу от владений Гхатокачи.³ Поэтому когда в 319 году Чандрагупта унаследовал трон отца, его владения оказались больше, нежели у прочих мелких царьков Индии – у него было не только собственное государство, но и союз с семьей супруги. Этого оказалось достаточно. Он начал войну и в следующие несколько лет прошел по Магадхе с боем через древние страны Косол и Ватса, создав небольшую империю со столицей на берегу Ганга. В награду за это он сам пожаловал себе титул maharajadhiraja – «Великий властитель над властителями», хотя эта формулировка несколько опережала реальные события.⁴

В 335 году Чандрагупта умер, и корона перешла к его сыну Самудрагупте. Под управлением Самудрагупты эта маленькая империя достигла того критического размера, который был необходим, чтобы попытаться расширить пределы ее власти на все земли Индии. За сорок пять лет своего правления Самудрагупта значительно увеличил владения, доставшиеся ему от отца, включив в своё царство почти все течение Ганга. Также он организовал военные походы на юг, в страны династий, еще не вошедших в полную силу. Эти династии (Паллава на юго-восточном побережье, Сатавахана в Декане, Вакатака на западе) были недостаточно сильны, чтобы дать отпор Самудрагупте, и одна за другой были вынуждены становиться его вассалами.

Правя из своей столицы Паталипутры, стоявшей там, где Ганг разбивается на рукава, Самудрагупта высек имена завоеванных им стран на одной из древних каменных колонн, установленных в прежние времена самим Ашокой Великим. Ашока поставил такие колонны по всей своей империи; на них были выбиты списки законов, позднее известных как «надписи Ашоки». Самудрагупта увековечил свои победы поверх слов Ашоки.

Самудрагупта явно нуждался в связи со славным прошлым. Он столкнулся со сложнейшей задачей – удержать обширную империю, населенную множеством мелких военачальников, царей и племенных вождей, упрямо державшихся за свою власть, свои родословные и свои национальные особенности. Константин пытался справиться с аналогичной проблемой, собрав свою империю воедино под знаком креста. Самудрагупта же разработал двухуровневую стратегию. Во-первых, он не настаивал на той степени власти и контроля, которой жаждал Константин. Он назвал себя «завоевателем четверти мира»⁵, – но чем ярче хвастовство, тем бледнее правда. Самудрагупта и вправду правил большими территориями, нежели владел до него любой индийский правитель – но он не был властелином в своей империи. Большинство «завоеванных» земель не подчиялись непосредственно ему: на севере и западе он выбивал дань из покоренных правителей, а после отзывал армии, позволяя местным царям и дальше править на своих землях, лишь номинально признав его владычество. Он даже не пытался подчинить наиболее упрямых полководцев независимых стран, например, завоевать земли племени Шака в Западной Индии, которыми владели потомки скифов, кочевых племен с северных берегов Черного моря.

Земель, на которых Самудрагупта имел полную власть, было совсем немного – при том, что его государство в самом деле являлось самым крупным со времен падения империи Маурья четырьмя столетиями ранее. Но в дни правления самого могущественного царя этой династии, Ашоки Великого, Маурьи контролировали почти весь полуостров. В противоположность этому империя Самудрагупты, занимавшая едва ли пятую часть земель на юг от Гималаев, представляла лишь бледную тень былой славы.

Однако когда Самудрагупта посчитал данников – соседние государства, согласившиеся ежегодно откупаться от него, – частью своих владений, его царство выросло втрое. Поэтому он решил не замечать разницы между понятиями «империя» и «страна, собирающая дань». Он счел, что покорил своих южных и западных соседей. Если бы Индии грозило чужеземное вторжение, такая империя, скорее всего, быстро развалилась бы. Но под защитой северных гор Самудрагупта мог позволить себе роскошь не держать завоеванные земли в кулаке. Он мог называться «императором» и не иметь из-за этого никаких проблем.

Под властью Гуптов в Индии настали времена, которые иногда называют золотой, а иногда – классической эпохой индийской цивилизации. Это название отсылает нас ко второму пункту стратегии Самудрагупты, частью которой были уже упомянутые древние колонны Ашоки Великого: царь сознательно использовал ностальгию по прошлому, пытаясь построить на этом основу притяжения между разными концами империи.

Правители династии Гуптов и раньше уже обращались к прошлому для подкрепления своей власти. В десятилетия, предшествовавшие правлению Самудрагупты, древний язык санскрит находил всё более широкое применение у философов, придворных, правительства и даже в сфере экономики. Санскрит появился в Индии давно – он просочился через горы от воинственных центральноазиатских племен, проникших на полуостров (их сородичи отправились на восток, в Персию, и стали персами)^[13]. Как это случается с языками, санскрит видоизменился и смешался с другими наречиями, став родоначальником «бытовых языков», таких как магадхи и пали. Оба эти языка относятся к так называемым пракритам, или «простым наречиям».⁶ Но давно изменившийся язык неожиданно вернулся в своей изначальной архаической форме. К 300 году н. э. санскрит стал всеобщим языком письменности; во времена завоеваний Самудрагупты санскритом пользовались придворные, он был почитаем философами и учеными.⁷ Индуистские писания (Пураны), своды законов, эпические произведения «Рамаяна» и «Махабхарата» – все они были написаны на санскрите.

Хранителями санскрита были брахманы, образованные жрецы-индуисты, высший класс общества империи Гуптов. Буддизм также бытовал в Индии: буддисты ставили памятники и рыли пещеры, оставляя свой след на индийских ландшафтах. Но преобладание санскрита указывает на то, что брахманы обретались на вершине мира – по крайней мере, в Северной Индии.

Здесь важно объяснить, почему эпоха правления Гуптов, начавшаяся при Чандрагупте и достигшая пика при Самудрагупте, столь часто называется «золотой эрой» и «классическим периодом» индийской культуры. Ромила Тапар указывает, что использование обоих понятий одновременно представляется сомнительным, так как каждое из них имеет свое историческое определение. «Золотая эра» наступает, когда «буквально каждое проявление жизни достигает вершины совершенства», а «классический период» означает определенный уровень, после которого культура идет на спад. Чтобы подтвердить ту или иную из этих характеристик прошедшей эпохи, нужно, чтобы историки дали определение понятиям «совершенство» и «высота». Индуистские хронисты называли тот период временем расцвета индуизма и санскрита. Так что в этом смысле действительно была золотой.⁸

По сути, сами Гупты были не совсем индуистами – этот термин описывает более позднюю и сильно усовершенствованную систему мировоззрений. Они строили индуистские храмы и писали на санскрите, но также возводили буддийские ступы и поддерживали буддийские монастыри. Индуизм и буддизм, два религиозных учения, еще не враждовали, и Самудрагупта, довольствуясь номинальной властью над приграничными землями, политически не нуждался в жестком насаждении единственно верной религии.

Но официальные тексты двора Гуптов писались на санскрите, и Самудрагупта, проводивший индуистские обряды в походах, в ознаменование победы, использовал их в качестве элемента власти. Ему пригодилась связь своего правления и славного прошлого страны – известного, чтимого, победоносного. Правление Самудрагупты было отмечено ностальгией и консервативностью.

Как и многие ностальгические консервативные периоды, этот период был основан на полном непонимании прошлого. Обратим внимание на надписи, прославляющие его победы. Завоевания Ашоки невероятно расширили границы империи Маурьев, но во время его военных кампаний погибли сотни тысяч людей (особенно на юге) – и, как только государство стало стабильным, царя начали мучить угрызения совести и сожаление. Отрешившись от войны и побед, он провел оставшиеся дни своего правления, стремясь к добродетели и праведности. В качестве покаяния он поставил колонны по всей своей земле, написав на них: «Захват ещё не покорённой страны неизбежно сопровождается убийством, гибелью или угоном людей. И от этого терзают любимца богов печаль, горестные и тяжелые мысли».⁹

Самудрагупта тоже хотел стать великим правителем. Он надеялся встать в один ряд с Ашокой-завоевателем, отмечая собственные достижения рядом с победами императора династии Маурьев. Но похоже, что он использовал эти колонны, не вчитываясь в слабый след уже написанных на них слов. Неосознанно он записал свои триумфы и победы рядом с сожалениями и раскаяньем Ашоки.¹⁰

После смерти Самудрагупты примерно между 375 и 380 годами последовала краткая борьба за власть. Монеты того периода свидетельствуют, что нормальный порядок наследования титула от отца к сыну был нарушен появлением совсем другого царского имени – некоего принца Рамагупты. Двумя столетиями позже в пьесе «Деви Чандра Гупта» (от которой сохранилось лишь несколько абзацев) было высказано предположение, что Рамагупта задумал убить своего младшего брата Чандрагупту, названного так в честь основателя государства. Юный Чандрагупта произвел смелую атаку на врага – народ Шака на западе. Он проник ко двору правителя Шака в женском платье и убил его. Из-за этого он стал столь популярен в своей стране, что Рамагупта решил избавиться от него. Раскрыв заговор, Чандрагупта ворвался во дворец, вступил с братом в схватку и убил его в пылу борьбы.¹¹

Так или иначе, но в 380 году Чандрагупта стал царем Чандрагуптой II. Через восемь лет после восхождения на престол он добавил страну Шака в список тех, кто платил дань династии Гуп-тов. Как и его прадед, он устроил династический брак своей дочери Прабхавати с выходцем из Вакатака, мелкого царского рода западного Декана. Такая стратегия привела к частичному вливанию династии Вакатака в империю Гуптов: муж Прабхавати умер вскоре после брака, и она стала регентшей и царицей, правившей землями Вакатака под руководством отца. Став властелином еще двух индийских стран, Чандрагупта II ознаменовал это, присвоив себе имя «Викрамадитья» – «сын доблести».¹²

Эпоха Гуптов

Как и его отец, Чандрагупта II никогда не пытался добиться чего-то большего, чем номинальная власть над приграничными территориями своей империи. Как и отец, он отказался сделать индуизм единственной религией. Китайский монах Фа-сянь, путешествуя в поисках буддийских рукописей для своего монастыря, прибыл в Индию между 400 и 412 годами. Его изумили мир и процветание, которые принесла эта политика толерантности:

«Люди многочисленны и счастливы; им не нужно записывать [т. е. регистрировать] своих домочадцев и владения, вступать в магистрат и следовать его правилам; лишь те, кто возделывает царские земли, должны отдавать в казну [часть] зерна. Если они хотят уйти – они уходят; если хотят остаться – остаются. Царь правит, не рубя голов и не назначая других телесных наказаний. С преступников взимают штрафы – мелкие или крупные, в зависимости от условий [каждого преступления]. Даже тем, кто многократно был пойман на разжигании бунта, всего лишь отрубают правую руку. Личная охрана и слуги царя получают жалование. По всей стране никто не убивает живых существ, не пьет хмельных зелий, не ест лук и чеснок».

Попав в Паталипутру, столицу Гуптов, он был еще более впечатлен зажиточностью и духовностью её жителей: «Местные жители богатеют и процветают, – писал монах, – и соревнуются друг с другом в доброжелательности и благочестии». Сам город, где располагался дворец Чандрагупты II, Фа-сянь назвал «городом, где правил царь Ашока», и высоко отзывался о царе – ибо Чандрагупта II занимал относительно буддизма ту же позицию, что и древний правитель: «Закон Будды чтили повсеместно, и последователи других конфессий никак и ничем не могли обидеть монаха».¹³ Чандрагупту II, как и его отца, ассоциировали со славным и частично мифологизированным прошлым.

Чандрагупта II правил почти сорок лет. После смерти в 415 году он стал легендой: мудрый Викрамадитья, центральная фигура героических преданий и мифов. После него осталась империя. По сути, она была немногим больше владений Самудрагупты, но имела номинальную власть над юго-востоком, западом и севером Индии, – то есть контролировала весь полуостров за исключением юго-западной его части. То была империя, в которой не прибегали к жесткому контролю, не насаждали единой религии и не требовали верности – империя мудрости.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ III