Патрик Леруа. Годы 1821—1830

В тот день барон узнал о его смерти, с ним случился удар, он потерял дар речи. Потом еще один, когда пришли конфисковывать замок. Слава богу, до этого он успел поместить Сильвию, Шарля и Жана на ферме. Их никто не тронул… Все же здесь, в провинции, всегда было спокойней. Несколько лет замок был полупустым – его изрядно пограбили, но потом выкупил некий Матло, торговец хмелем, который почти сразу погиб. Словом, почти до конца Директории мы существовали тут, приживалками понятно, во флигеле, и я надеялся, что всё утрясется. Потом прибыл этот лотарингец, не хочу его даже вспоминать… Словом, я тогда был вынужден уехать к родственникам, в Арль, но продолжал переписку кое с кем, и потому знал, что замок Моро купил какой-то очередной нувориш. Месяца за три до коронации императора.

– Вам писали о том, что здесь происходило?

– Я знал, что смерть своей первой жены он выдал за несчастный случай. Якобы она пошла конюшню, конь неожиданно взбесился и размозжил ей копытом череп. Они оба тогда только приехали их Парижа, никто их не знал… посудачили и забыли. Во второй раз, а это было уже в десятом году, он женился на здешней девушке, Антуаннете Ризо, подруге мадам Сильвии, кстати. Она слыла девушкой нервной, экзальтированной, любила поговорить о прелестях смерти, читала нелепые стихи этих новомодных поэтов… Говорили, она очень переживала, что никак не может родить мужу наследника. Постепенно отдалилась от всех, устраивала прилюдно бурные сцены… поэтому, когда она умоляла своих родителей забрать ее из замка, говорила, что дом сводит ее с ума, а муж хочет ее смерти, они решили, что у их дочери серьезное нервное расстройство. И через два года после их свадьбы она повесилась. На столбике балдахина их семейной кровати, представляете? Все решили, что это самоубийство, – подытожил Герье. Он взглянул на Леруа, чтобы определить, какое впечатление на него производит рассказ, и, видимо, остался доволен. Вздохнув, библиотекарь продолжил:

– Потом де Бенаж привез в замок еще одну женщину, – здешнему обществу он её, разумеется, не представлял, но все знали, что у него живет редкостная красавица. Говорили, что она была оперной певицей, пела ведущие роли в каком-то захудалом театрике, пока он её не услышал и не увез. Все ждали, сумеет ли она его окрутить, или нет… служанки рассказывали, что он задаривал ее драгоценностями, мехами, подарил личный экипаж, и она часто выезжала кататься по парку в одиночестве… И когда она исчезла, все решили, что она просто от него укатила, прихватив драгоценности.

После этого он надолго уехал в Париж и привез оттуда своего личного помощника и сделал его управляющим в замке. Постепенно поползли слухи… Никто ничего не знал определенно, но шептались, что это обязанности этого помощника состоят в том, чтобы привозить в замок красивых девушек… сплетничали, что в часовне, где повесилась его жена, происходят оргии в римском духе и поводятся ритуалы черной магии… Он скупил все книги, которые приписывают этому бедолаге, маркизу де Саду, – негодующе сообщил старик. – Они и сейчас здесь стоят, все же это книги, не та дешевка на грязной бумаге, как обычно издают подобную дрянь, нет; это издание ин-кварто в кожаном переплете, с иллюстрациями… Рука не поднимается выбросить, а спрашивать у мадам Сильвии разрешения, напоминать ей о том, что она пережила, я не хочу… Вот они, на той полке! – старик махнул рукой куда-то влево. – Все разрезаны, прочитаны… Я слышал, в часовне и подвале потом нашли старые пыточные приспособления…

Но тогда это были только слухи, – заключил Герье. – И когда он сделал мадам Сильвии предложение, ей даже завидовали… Хорошо, что она прожила с этим чудовищем совсем недолго.

– Правда? – удивился Леруа. Учитывая возраст мадам де Бенаж, он думал, что она пробыла замужем не меньше пяти лет.

– Да, всего полтора года… Вы наверняка знаете, что его застрелил Шарль, когда он погнался за мадам Сильвией с алебардой. В комнате нашли четыре отрубленных головы и отдельно тела, сложенные в непристойных позах. Им так и не удалось придать достойный вид для погребения…

– Значит, тел было всего четыре, – пробормотал себе под нос Леруа. – А я читал про тринадцать. – Но, взглянув на старика, он понял, что обидел его своим бестактным замечанием, и поспешил извиниться.

– Что здесь было потом – чудовищно! Но мсье Гийом, правда старался быть деликатен, но от репортеров, этих шакалов, такого не дождешься. Просто чудо Господне, что пережитое ее не сломило, что она сумела взять себя в руки. Ее спасла любовь к дому. Она занялась его ремонтом и переустройством, спустя пятнадцать лет отыскала меня, предложила должность, – расчувствовался старик.

Леруа негромко кашлянул.

– Скажите… Мне приходилось читать, что Арно де Бенаж был одержим. Одержим духом Жиля де Рэ…

– Полная чушь! – безапелляционно заявил старик. – Бенаж, конечно, был сумасшедшим, и жаль, он не угодил в Бисетр! Он заслуживал того, чтобы при жизни оказаться в аду, рядом с сумасшедшими, убийцами и венерическими больными! Но вся его одержимость духом де Ре высосана репортерами из пальца, на том хлипком основании, что незадолго до своей смерти он выкрасил для маскарада бороду в синий цвет, – неожиданно спокойно закончил Герье. Долгая тирада, по-видимому, утомила его.

– Ваша убежденность основывается только на этом?

– А вы верите в одержимость? – задал встречный вопрос Герье.

– Не знаю, – честно ответил Леруа. – Я верю в Бога, и, следовательно, должен верить в дьявола и его подручных. Однажды я был в церкви, и во время мессы женщина рядом со мной рухнула на пол и забилась в судорогах, а когда к ней подбежал священник, дико завопила «Отойди от меня!»

– И что с того? – скептически спросил Герье.

– Голос был мужским. Мужской баритон из уст юной девушки, довольно приятный, изрыгающий богохульства, которые я даже от своих солдат не слышал.

Герье молча пожал плечами.

– Не знаю, не знаю… Но одержимость именно духом де Рэ, как я уже говорил, полная чушь!

– Почему вы в этом так уверены? – удивился Леруа.

– Дело в том, что я сейчас занимаюсь историческими изысканиями… хочу написать книгу о роде д’Эвре, и мадам Сильвия меня в этом очень поддерживает… Так вот, род д’Эвре и род де Рэ имеют общие корни, и Жиль де Рэ был родным дядей супруги седьмого барона д’Эвре. После такого открытия, разумеется, я заинтересовался личностью Синей бороды и подробностями судебного процесса над ним, и выяснилась масса вопиющих несообразностей.

– Например? – заинтересовался инспектор.

Начнем с мелочей, – глаза Герье за стеклами очков азартно заблестели, было видно, что старик сел на своего любимого конька.

– Во-первых, у Жиля де Рэ было не семь жен, а всего одна, некая Екатерина де Туар, которая пережила его на тридцать с лишним лет. Во вторых, судя по всем прижизненным портретом, его борода была не синей, а светло-русой. В третьих, все признания де Рэ были вырваны у него под пыткой. А в-четвертых, – и это действительно важно! – тела жертв исчезли таинственным образом. Точнее, их никто не видел. Нет никакой информации о похоронах ста сорока детей, нет их могил ни на одном их кладбищ. Где же они? – риторически спросил Герье. – Я думаю, что ответ становится ясен, если приглядеться к судьям. Вы знаете, кто был судьями на том знаменитом процессе?

Леруа отрицательно качнул головой.

– Нантский суд, разбиравший «дело» бывшего соратника Жанны д'Арк, находился на содержании английских захватчиков, которые отправили на костёр Орлеанскую деву. Естественно, они ненавидели де Рэ за его отчаянные попытки спасти Жанну… И, в довершение всего, на обширные владения Жиля позарился герцог Бретани Жан V. Он их и получил после казни барона.

– И ведь это я излагаю вам вкратце, молодой человек, очень вкратце! – Герье сбился на профессорский тон, очевидно, какую-то часть своей жизни ему довелось побыть преподавателем. – А ведь это все задокументировано! И там, где говорится о преступлениях Жиля де Рэ, напротив, никаких убедительных документов нет. Только признания под пыткой и показания сомнительного колдуна Прелати и старухи Меффрэ, которые якобы поставляли Жилю детей. Их обвинили в пособничестве дьяволу, а после того, как они дали показания – как вы думаете, что с ними сделали?

– Сожгли? – предположил Леруа.

– Нет! – довольно улыбнулся Герье. – Их не сожгли, не повесили, не посадили в тюрьму… их просто отпустили! Балаган, разве тут могут быть сомнения? – торжествующе спросил он.

– Достаточно убедительно, – пробормотал Леруа, на глазах которого разрушился один из самых знаменитых мифов Франции.

– Вот! К чему я, собственно, клоню? – библиотекарь становился, словно потеряв на мгновение нить своих рассуждений.

– Я надеюсь, теперь вы понимаете, почему я не верю в одержимость именно духом Синей Бороды? – спросил старик и тут же, не дожидаясь ответа, добавил:

– Потому что Синей Бороды и не существовало никогда! Право, вокруг достаточно человеческого гнусного безумия, чтобы взваливать вину на потусторонний мир, – устало закончил Герье.

– Уверен, ваши изыскания, когда вы их опубликуете, станут сенсацией, – искренне заверил его Леруа.

– А я в этом не так уверен, – погрустнел Герье. – Я уже старик и знаю, что люди охотней верят в зло, чем в добро… Боюсь, моя книга ничего не изменит… И захотят ли они вчитываться?

– Я вас утомил? – встревожился Леруа.

– Нет-нет, что вы! Это я вас утомил, спасибо, что выслушали старика!

– Однако время уже позднее, я вас задержал, – огорченно заметил Леруа. – Позвольте, я возьму книгу на ночь?

– Да, конечно, выбирайте! – поспешил согласиться Герье. – Может, вы придете завтра вечером побеседовать? Я был бы очень рад, сейчас редко встретишь настолько внимательного собеседника…

– Если у меня будет время – с удовольствием, – отозвался Леруа.

Старик-библиотекарь укатил столик в свой закуток.

Леруа будто бы стер легкую улыбку с лица. Герье, бесспорно, хороший человек, и приятно было бы иметь такого в соседях, но, как и всякий обыватель, он слишком легко принимал за истину полуправдивые сплетни с третьих рук, ничего на самом деле о происходящем не зная. Разве что четыре вместо тринадцати…

Леруа внимательно посмотрел на книжные полки. Герье пытался поддерживать порядок, но ему, очевидно, не хватало сил, а слугам – желания соваться в его пыльное царство. Только на одной полке в нижнем ряду, резко выделяясь среди прочих, золотились совсем новые переплеты… Леруа осторожно, щадя колени, присел рядом с полкой, пробежался кончиками пальцев по названиям… Так и есть: «Жюстина», «120 дней Содома», «Диалог священника с умирающим», даже почему-то немецкий «Молот ведьм» в новейшем издании. Помедлив, Леруа вытянул с полки «Жюстину».

– Выбрали что-нибудь? – раздалось сзади вежливое покашливание. Библиотекарь смотрел на Леруа, сложив руки на груди и склонив голову набок, как остроносая птица; выпуклые линзы очков мешали понять выражение его лица.

– Еще нет, – Леруа медленно распрямился, пытаясь скрыть смущение. Он понимал, что Герье мог расценить его поступок только как проявление самого низменного любопытства, того самого, с которым толпа глазеет на казни, а буржуа листает воскресный выпуск в поисках убийств, грабежей и насилия; и, разумеется, жаждет подробностей.

Наугад Леруа взял с ближайшей полки томик поэзии и попрощался.

– Доброй ночи, мсье Кристоф.

– Доброй ночи, мсье Леруа. Рад был с вами побеседовать! Может, зайдете завтра? Или послезавтра? Я постоянно здесь…

– Как только появится свободное время – обязательно, – пообещал Леруа и наконец удалился.

Недоумение, ничем не выдаваемое внешне, царило в его душе, когда он возвращался в свою комнату. Леруа и сам когда-то, довольно давно, прочитал одну из книг, приписываемых знаменитому маркизу: кажется, «Жюльетту». Он соблазнился отзывами, по которым эта книга «ниспровергала устои» и, окажись она в свободном доступе, как ее героиня, могла бы «разрушить всякие моральные нормы». Прочитав, Леруа нашел книгу скучнейшей порнографией; описание оргий напомнили ему вялотекущий химический процесс, в ходе которого все меняется, но из одного непонятного вещества появляется другое, такое же непонятное. И Бенаж, весельчак и щеголь Бенаж нашел в этом какой-то источник вдохновения, свою Иппокрену злодейства? Не он ли когда-то заявлял студенту Фримеру, что «мне скорее изменит рассудок, чем хороший вкус!». Судя по его любимым книгам, ему одновременно изменил и тот, и другой.

* * *

Невнятным серым утром, когда горничная пришла открыть шторы и принести кофе, Леруа уже давно не спал. Сидя за письменным столом, он сосредоточенно изучал предоставленные ему документы. Он работал, как «мельница Бэббиджа», и ряд цифр, понятных только ему одному, занял уже два скомканных черновых листа; девушка зашла, когда он сдернул со стопки новый лист, одобрительным вздохом отметив качество бумаги.

– Ой, доброе утро! – смутилась юная горничная, застыв на пороге с подносом в руках. – А я думала, что вы спите еще, иначе бы не пришла мешать… Извините, мэтр, я кофе поставлю и уйду, да? Мне еще к мадам Сильвии надо…

– Да, спасибо. Как тебя зовут? – рассеянно спросил Леруа, и не в силах оторваться от письменного стола, он пробормотал себе под нос несколько цифр.

– Николь меня зовут, то есть я Николь, мэтр.

Девушка взглянула на Леруа из-под опущенных ресниц и поняла, что вряд ли он услышал её ответ. Бормоча что-то себе под нос, он зачеркнул последнюю строчку цифр и очень мелко вписал над ними другие.

.– А матушка моя всегда говорила «кто сам с собой болтает, тому рогатый отвечает!», – вдруг выпалила девушка и тут же испуганно съежилась, пытаясь скрыть страх широкой улыбкой.

– Мой профессор всегда так делал, – словно оправдываясь, ответил Леруа. – Дурные привычки заразительны. И к тому же, так проще заметить ошибку.

– А потом опять к Жанно опять пойдете, да? – полюбопытствовала Николь.

– Вполне возможно, – сдержанно ответил Леруа.

Горничная не то что новенькая, но ещё соврешенно не обучена манерам – в голове податного инспектора мимо воли всплыла цифра примерного жалования такой прислуги. Но это столичные расценки…

– Ну, значит, он опять за пиявками побежит, – вздохнула Николь.

– В прошлый раз, как вы ушли, он поставил себе десять штук, только тогда полегчало, – добавила она.

Леруа невольно улыбнулся. Одергивать девушку совершенно не хотелось.

– Мне жаль, что я произвел на мсье Жанно такое сокрушительное действие, – ответил он.

– Ой, тут жалеть не о чем, только спасибо сказать! – отмахнулась Николь. – Налить вам кофе?

– Да, пожалуйста, – с удовольствием согласился Леруа. – Только без сахара.

– Не знаю, как вы его пить можете, – рассуждала она, аккуратно наполняя чашку. – Он же и так горький! – Словно снова ощутив на языке вкус этого напитка, она скривилась в забавной гримаске.

– А молока добавить? – спохватилась она, тревожно глядя на наполненную до самых краев чашку.

– Не стоит, – отказался Леруа, – Это всё.

– Как вам угодно, – пожала она плечами. Даже в этих трех коротеньких словах ее простонародный напевный говор проявился донельзя ярко.

– Николь, а с мадам Сильвией ты тоже так разговариваешь? – полюбопытствовал Леруа, прежде чем Николь ушла.

– Да нет, вы что! – возмутилась девчушка и, подумав, добавила:

– С мадам Сильвией я вообще не разговариваю.

– Почему?

– Она мне запретила, – призналась Николь. Говорит, что от того, как я говорю, она страдает мегерами… нет, мигренями. Так что пока я ее причесываю и укладываю, я только да-нет могу сказать, и то изредка.

Нечаянный каламбур Николь снова заставил Леруа улыбнуться.

– Все говорят, что руки у меня умней, чем голова, – призналась Николь в мгновенном приступе самокритики и, вздохнув, поправила завернувшийся рукав.

– Это Жанно сделал? – Леруа отставил чашку в сторону. Своими сухими длинными пальцами он взял грубую ткань платья и снова обнажил запястье Николь. На нем уродливым браслетом желтели кляксы синяков.

– Да нет, конечно же, – небрежно ответила девчушка.

– А кто тогда?

– Ну… господин Шарль, – ответила Николь. – Да это еще на прошлой неделе было!

– И как же это произошло?

– Ну, как… – Николь явно не видела в происшествии ничего особенного, но рада была поговорить с интересным гостем.

– Господин Шарль смотрел, как я мадам Сильвию укладываю, а потом сказал, чтобы я к нему в мастерскую зашла. Сказал, что у него на картине руки не получаются, и нужно на живого человека взглянуть, чтобы понять, как надо, а у меня руки хорошие. Он мне велел поставить руки вот так, – Николь приложила один палец к губам в извечном жесте молчания, а второй рукой взялась себе за горло. – Ну вот…

Леруа кивнул, приглашая Николь продолжить.

– Ну, он рисовал, рисовал, а потом сказал, что у меня запястья тонкие, как веточки, можно двумя пальцами обхватить… Ну, обхватил и отпустил.

Николь снова пожала плечами, признавая за семейством д’Эвре право на любые прихоти.

Леруа про себя отметил, что он правильно сделал, оставив портрет в портфеле. Конечно, Николь нельзя было заподозрить в склонности к воровству, зато она, с ее простодушной непосредственностью, обязательно бы спросила, кто эта дама. Туманный ответ «девушка, которой никогда не существовало» подошел людям совсем другого склада, а ей пришлось бы врать о покойной жене…

– У меня больше, чем руки голова болела; гудела, прямо как колокол, из-за этого дыма господина Шарля.

– Господин Шарль так много курит? Трубку? – эта деревенская простушка была источником информации о замке, которым уж точно не следовало пренебрегать.

– Нет, господин Шарль не курит трубку, он курит через трубку, – хихикнула Николь. – Трубку я даже люблю, у меня отец ее курил, и запах мне нравится, сразу вспоминается много… А у господина Шарля там, где он рисует, стоит эта длинная египетская штука.

– Кальян?

– Наверное. Он разок черкнет – и трубку эту берет, дым идет такой густой, аж белый, клубами, завитками, как борода святого Николая… прямо не знаю, как он картину свою сквозь нее видит! – рассмеялась Николь.

Леруа промолчал и опустил глаза на бумаги. Николь тут же торопливо принялась прощаться.

– Ну, я пойду тогда, извините, что отвлекала, вы человек занятой, да и у меня работы вдосталь…

– Иди, конечно, – согласился Леруа. – Вот, возьми на сладкое к чаю, раз ты так не любишь кофе, – улыбнулся он и снова углубился в расчеты.

Николь, проникшись важностью его работы, осторожно, бесшумно прикрыла дверь и удалилась от нее на цыпочках.

Прислуга в замке новая и вопиюще неотесанная… Отчего?

Леруа, взглянув на часы, решил, что и самом деле пришло время навестить управляющего. Они работали долго и плодотворно, на вкус секретаря даже чересчур, но ни одно из финансовых ухищрений мсье Жанно не доставило инспектору таким затруднений, как письмо, которое он принялся набрасывать вчерне, вернувшись в свою комнату.

Его извечная тяга к справедливости снова дала о себе знать. Надо было что-то исправить в мире – перенести человеческую жизнь с одной чаши весов на другую.

Николь нечего было делать здесь.

Подобным порывам Леруа никогда не отказывал.

По совести говоря, у него не было друзей, которых можно было бы обременить неожиданной просьбой. Правда, были клиенты, которые оставались ему должны. Не задумываясь больше над формулировками, он взялся за перо, время от времени проговаривая про себя обрывки фраз.

«упоминали, как трудно найти прислугу… в глуши наткнулся на бриллиант… крайне нездоровая атмосфера… немного обтесать… я, как старый холостяк, не могу… ваша супруга с её талантом пробуждать в людях лучшее… ваш комедийный талант… словно персонаж одного из ваших блестящих водевилей… останетесь довольны».

И он адресовал свое письмо мсье Надалю в Париж, остров Сен-Луи. С супругами Надаль он познакомился в 1818 году, будучи в своем официальном качестве, по весьма неприятному и запутанному делу об отягощенном долгами наследстве. Семейство разделилось на две части, каждая хотела побольше денег и поменьше прилагающихся к ним долгов, и через несколько лет скандалы привели их в суд.

Мсье и мадам Надаль вели себя в той чреватой многочисленными осложнениями ситуации со спокойным достоинством, черпая поддержку друг в друге. На том процессе инспектор сделал то, что он считал своей работой, а супруги Надаль – ценнейшей услугой, и переубедить их не удалось. Вспомнив об этом теперь, Леруа решился потребовать от них ответной услуги: принять в их гостеприимный дом Николь.

– Надеюсь, они не примут ее за мою незаконнорожденную дочь, – проворчал он, посыпая письмо песком.

Покончив с этим, Леруа решил навестить старичка библиотекаря.

И тут ему пришлось столкнуться с неожиданностью. Находясь на галерее второго этажа, он заметил выходящего из библиотеки Жана д’Эвре. Вот уж кого он не рассчитывал здесь застать! Пожав плечами, Леруа спустился вниз.

Мсье Герье сидел на прежнем месте, но Леруа он поприветствовал с десятой долей той горячности, с которой вчера приглашал его зайти. Тем не менее, он любезно предложил Леруа чашечку чаю, пояснив, что специально взял его на кухне в расчете на визит господина инспектора.

– Я видел, как от вас выходил младший д’Эвре, – заметил Леруа, присаживаясь. – Не ожидал увидеть его здесь.

– Да! Это было очень любезно с его стороны! Очень, очень любезно, – эхом самого себя повторил Герье.

– И что же он взял почитать? – полюбопытствовал Леруа.

– А почему, собственно, вас это так заинтересовало? – скрипучим, раздраженным тоном спросил Герье.

Леруа снова пожал плечами.

– Банальное любопытство, только и всего, – примирительным тоном сообщил он. – Мне очень понравилась та книга, что я взял у вас вчера.

– Да, Беранже совсем неплох, хотя иногда чересчур вульгарен, – мсье Герье с готовностью поддержал тему поэзии.

Разговор шел рывками, скрипя при каждом повороте, как несмазанная телега, вчерашняя непринужденность исчезла бесследно, и потому, когда библиотекарь на минутку откланялся, Леруа только вздохнул с облегчением. Леруа уже решил, что, когда Герье вернется, он, не затягивая беседу, попрощается и вернется к себе. Естественно, он не мог не задаться вопросом, что послужило причиной такое перемены в поведении мсье Герье… Мысль, что эта перемена и визит Жана д’Эвре оказалась связаны, показалась ему интересной, но бездоказательной.

Дожидаясь Герье, он встал с кресла и прохаживался между полок, почти бессознательной приближаясь к той самой, где была собрана «библиотека злодейства» де Бенажа; и, наконец, вытащил первую попавшуюся книгу. Это оказалась именно «Жюстина, или несчастья добродетели».

И вдруг Леруа показалось, что стеллажи рванулись ввысь, к неосвещенному потолку, доводя инспектора до головокружения, что темнота сгущается и грозится его раздавить…

Книга легко открылась в его руках, доказывая, что ее не раз читали.

Леруа пролистнул страницы, но замер и снова открыл форзац. На первой странице не было экслибриса – ни экслибриса Арно, и какого-либо другого.

А ведь Бенаж был яростно жаден до обладания книгами, и свой первый, тогда еще на меди, экслибрис, заказал, едва только стал студентом. Он обожал помечать книги, он будто становился богаче в собственных глазах; а после того, как студент Фример, насмехаясь, объяснил ему, что «ставить экслибрис на книги, которые ты еще не читал, все равно, что назвать своей женщину, в чьей постели ты не успел побывать», он помечал им только книги прочитанные. Леруа стал открывать другие книги со злополучной полки; «120 дней Содома», «Путешествие Бриза-Тесты», «О тайных знаках на теле» … и везде первая станица была девственно чиста.

Податной инспектор, подумав, взялся за другие полки – редко, но экслибрис мелькал.

– Вы ищете что-то конкретное, мсье? – вернувшийся библиотекарь удивился его бешеной активности. – Вас так взбодрил ваш чай?

– Нет, – Леруа едва успел снова улыбнуться, – Просто столько знакомых книг, но в роскошных новых нарядах; например, монография Гаспара де Прони у меня была с оторванной обложкой… У вас отличная библиотека, мсье Герье!

Польщенный библиотекарь закивал. Леруа выбрал из предложенного ему «легкого чтения» томик комедий Мельвиля и тепло распрощался со старичком.

Возвращаясь в свою комнату, Леруа пытался сохранить хладнокровие, пока его мозг с привычной точностью и скоростью следовал цепочке выводов.

Арно не покупал и не читал этих книг, а, значит, – рассуждал Леруа, – все эти тома поставлены для отвода глаз. Наверняка они появились в библиотеке за достаточно короткий промежуток времени между убийством и обыском. Значит, эти книги у кого-то в замке были под рукой, кто-то их читал, это собрание из глубоко личной библиотечки… – Леруа глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться.

Кто мог обладать такими специфическими интересами, достаточной суммой денег для того, чтобы вырядить дешевую порнографию в переплеты классики, знанием немецкого и английского? Кто поставил эти книги в библиотеку?

Ответ легко дался Леруа. Шарль. Меткий стрелок.

Но зачем?

Этот вопрос был чуть сложнее, но возможно, – подумал Леруа, – стоило взглянуть на то, что Шарль д’Эвре получил в результате. А Шарль, благодаря своему выстрелу, вернул замок в семейную собственность и подарил сестре немалое состояние де Бенажа. Были ли свидетели той погони с секирой, того якобы спасительного выстрела, кроме членов семьи? Был ли между ними сговор? А найденные в комнате тела – в самом ли деле в их смерти повинен де Бенаж? Скорее всего, да.

Но и в этом случае, – лихорадочно рассуждал Леруа, – ничто не отменяет возможной провокации. Возможно, мадам Сильвия обнаружила тайник намного раньше и без свидетелей в лице разгневанного мужа. Возможно, благодаря отличной выдержке, она не стала падать в обморок возле статуй, а пошла и поделилась своей находкой с братьями. И тогда, на семейном совете, было принято решение…?

Но она могла просто разоблачить де Бенажа, обратившись к главе здешней полиции, мэтру Гийому, показать ему комнату, дождавшись, когда муж уедет…

Леруа давно встал с постели, он зажег свечу и снова сел за стол, выводя на бумаге затейливые линии сухим пером.

Почему же она не захотела это сделать? – размышлял Леруа. Возможно, просто решила, что так надежнее, – почти сразу нашел он ответ на свой вопрос. Смерть – это всегда надежней, чем аресты, допросы… А для убедительности подкинуть книги, чтоб сразу разбудить неизжитые суеверия и уничтожить желание задавать любые вопросы. Зачем, если все ответы – вот они, на поверхности! Практичное решение вполне в духе д’Эвре, насколько Леруа успел в них разобраться. А пыточные приспособления – сколько лет они пылились там, в подвале, с каких времен?

Или он напрасно пренебрегает бритвой Оккама, ищет сложное объяснение там, где все давным-давно приняли простое? Может, развившаяся за годы службы подозрительность, наконец, перешла все пределы здравого смысла? Конечно, раньше она всегда оправдывала себя, но все же, все же…

И – весьма интересная деталь – что же было с ним в библиотеке, что за наплыв тьмы? Он ведь так давно привык, что кроме Справделивости, его никто не тревожит, а тут книги будто ожили…

Несмотря на крепкую нервную организацию, эти вопросы довольно долго мешали Леруа заснуть. Он успокоился, только составив примерный план действий, который, по его замыслу, должен был подтвердить или опровергнуть его фантастичные подозрения.