– Очищение. Да, очищение от всего старого, забытого, вовремя не замеченного, в итоге разросшегося до ужасных размеров. Лишнего. Я – это я. Я чувствую себя. Я не картинка. Я полноценная, в том смысле, что у моего тела есть доступ ко всему теперь. Оно функционирует. Все так просто… Доверие. – Агата сконфуженно трет шею и смотрит на небо.

Другая нимфа отпивает чай, любуясь их последним закатом. Это солнце заходит и больше никогда не взойдет снова. Именно это солнце они решаются отпустить.

– Знаешь, – сообщает Нина в вакуум вокруг них, – а я чувствую необратимость. Там, в сосновом лесу, мне померещилось. На какое-то ничтожное мгновение я приняла кривую сосну за человека, за ребенка, вернее. Я увидела себя как мираж. Та маленькая девочка смотрела на меня с грустью, какой-то безвозвратностью, унынием… Этого ребенка, невинного, безвредного, простого и искреннего, больше нет.

Нина вытирает слезы, которых уже невозможно стыдиться, и с трудом и полной отдачей продолжает:

– Мне стало жутко страшно, что от меня что-то уходит, и это никогда не вернуть. Меня как громом пробило! Моя маленькая кошечка останется в прошлом, я потеряю связь с ней, я изменилась навсегда. Он изменил меня навсегда… Она ушла. Ее больше нет.

Подруги молчат, томно и одержимо. Молчат… Молчат…

– Но ведь это нормально, – боязливо встревает Агата, ослепленная золотым солнцем, – разве нет?

– Да, – уверенно отвечает Нина, – конечно. Я просто все прекрасно понимаю и не вру себе.

– Хорошо… Я тоже постараюсь не врать себе.

Девчонки пьют чай на веранде, так неторопливо и даже лениво, но потом атмосферу разрывае�