Мое пение, левое, свободное, носилось по перегородкам Крайнего Дома с особым куражом. Я была заряжена до предела и радостно смеялась, плескаясь сознанием, атакуя правую Дану с самых неожиданных ракурсов. Музыка выплеталась текучая, живая, искристая. Я не знала усталости и была немного разочарована, когда Дана маякнула, что пора заканчивать партию. Мы чинно отступили с поляны, соблюдая танец. Я обратилась к тропе, готовая скорее нестись домой, к птице и таинственному другу, но Дана вдруг остановила меня.

– Постой, – подумала она в мою заводь. Я обернулась.

Дана внимательно смотрела в меня. Я чувствовала исходящую от нее рентгенность.

– Ты изменилась, – сказала она с заметным усилием.

– Да, – ответила я, чувствуя нарастающую готовность к чему-то непредсказуемому.

– Я ощутила, как внутри девочки натягивается струна, вращающаяся спиралями внутрь. Я прижала ее на полтона, охлаждая сердечный бит-

– Это связано с тем сном? – спросила Дана. Ей было очень трудно говорить.

Позитивная агрессия осела внутри, и я вдруг поняла, что Дана просто заботится обо мне.

– Со мной все в порядке, – повторила я слова Подруги и добавила: – Не беспокойся.

– Хорошо, – сказала Дана.

Наступила пауза. Снег падал медленно.

– Музыка – это главное, – сказала она наконец. – Не забывай. Для нас, сестер, это все.

– Девочка хотела возразить Дане, но я опередила ее, выловив слова из ее ума до произнесения. Нам не нужны были лишние волнения. Вместо этого я кивнула ее головой-

Дана отвела взгляд и пошла вниз по тропе, не оборачиваясь. Ее фон мерцал грустным цветком. Я смотрела вслед, пока ее силуэт не растворился в пейзаже, и думала, почему так.

—

– Несмотря на все мои попытки объяснить, она не в силах была понять, как я могла находиться за ее взглядом. В ее мире попросту не было ассоциации с подобной идеей, и ее разуму не за что было зацепиться. Так что я перестала ее мучить и согласилась на том, что живу в ее комнате и представляю собой своего рода сложную тень, что было не так уж далеко от правды.

Она в красках описала мне сон об остановившейся музыке, который я наблюдала через ее глаза много дней назад. Она сказала, что все другие дни, до сна, теперь сливались в ее памяти в один монотонный турнир, который хоть и сверкал суперновыми бесконечных оттенков гармоний, там, на Холме, все они все же происходили из одного цвета и были не более чем его градациями. Сон про оленей, как она выразилась, «поставил ее на непонятные рельсы, которые ведут в темноту».

Она говорила об этом с восторгом и ярым желанием узнать больше. Она задавала вопросы. Откуда я пришла. Есть ли у меня тело. Есть ли другие, такие же, как я. Я отвечала как могла, а вместе с тем думала о своем пути в этот мир и из него. Что случилось после того, как нарисованный старик обернул меня вокруг оси? Через что я прошла на перемотке, прежде чем проснуться здесь? На этот раз, однако, у меня была цель. Мне нужно было узнать, видит ли эта я наводящие сны, но я не имела понятия, как к этому подступиться.

День за днем она молча созерцала птичьи глаза, прерываясь лишь когда приходила ее смена плести, и мысли ее бледнели в журчащем молоке помех. Для ее очнувшегося от вечного сна осознания эти совиные очи были вроде окон прочь. Их бездонное пространство утоляло ее обнаруженный голод. Теперь, когда неизвестное приоткрылось, снежной коробки деревни ей было уже недостаточно.

Один за другим продолжали тянуться долгие-долгие дни, и я вяло рассеивалась в бесформенной однообразице.

В один из этих размытых дней покой междупространства вдруг исказился, зажегся посланием. Я встрепенулась. Это был кластер данных. Он прибыл из субмарины совиных глаз и был ясно очерчен. Я развернула кластер, пробуждаясь от монотонной стужи, и кластер моргнул, рассеивая частицы.

«II> ~ <II <:x <:x».

Следом голос фигуры в белом халате начал вещать сквозь помехи радиоприемника-

Пошуршивающая запись; голос худощавой фигуры в больничном халате, прерываемая непродолжительным белым шумом (#) —

#

Множество раз я держал палец на кнопке, но так и не решился нажать. Если я сделаю это, таймер обнулится. Эта нелепая коробка с зелеными цифрами #, которая никогда не перестает считать. Я знаю точно. Всегда знаю точно, сколько времени прошло с момента погружения #599, 581 #, 594 секунды. Пятьсот девяносто девять миллионов пятьсот восемьдесят одна тысяча пятьсот девяносто четыре секунды, девяносто пять, девяносто шесть, девяносто семь… это девятнадцать лет. Не может быть. # Этого просто не может быть. Но что, если я нажму? Что, если я уничтожу эту информацию, обращу таймер в ноль? Я думаю об этом снова и снова, взвешиваю, и каждый раз трепещущая мошкара проносится по позвоночнику. Ведь тогда меня ждет липкая страшная вечность, разве нет? Этот отсчет – все, что у меня есть. Здесь же ничего не меняется. # И я. Я такой же, как и был девятнадцать лет назад. # Эта подлодка – пространство в восемь шагов # и приборы. А еще я не могу спать. Я просто не устаю. Никогда.

– Запись кликнула, переворачиваясь аудиокассетой. Интересно. Я не знала, что можно вшивать языковые послания в кластеры граней. Снова зашипело, и голос продолжил-

###

Я разработал систему поз, которые можно принимать в этом пространстве, и описал в точности каждую деталь субмарины с каждого обозреваемого угла. Чтобы убедиться в достоверности своих данных, мне иногда приходилось замирать подолгу, зачастую в крайне неудобной позиции, и всматриваться. Однажды мне довелось простоять на плечах, закинув ноги на железную стенку, двести с чем-то секунд, пока моя голова не покраснела, как воздушный шар. В одном месте, например, пластины покрытия немного отступали, щетинились на микроскопическом уровне, и я записал это тоже. Туда, в базу данных, когда она еще работала, пока я не разбил блок памяти. Пока не разбил его кулаком от страха, так что вся моя энциклопедия, скрупулезно накопленная, разложенная и надиктованная, обратилась в ничто. В пустое место. Я тогда слушал свои записи, чтобы не забыть, какие места уже зафиксированы, а где еще нужно поработать. И однажды меня вдруг перекрыло, что это я говорю из приемника, но только не этот я, а другой. Тот я, который остался в прошлом. Которого больше нет. Голос на записи, этот «мой» голос не был моим. Это было эхо. И я остро осознал, что я такой же. Что меня больше не будет для того меня, что впереди. От этого в уме моем галлюцинация в пещерном платье зашла за угол и пошла пошла, пошла, шелест шагов обращая в шасси патефона, в шепот, в скрежет, тот, что изнутри и не заткнуть уши руками.

– Клаустрофобная шина резиново надавила на виски. Я вообразила это судно, замкнутое пространство на немыслимой глубине. Ученого, сходящего с ума от скуки. Как его любопытный, остро заточенный ум исследователя страдал в заточении. Как он вел аудиожурнал, фиксируя мельчайшие подробности субмарины. Как он слушал свой собственный голос, там в темноте, описывающий детали внутренней отделки, устройство приборов, температуру, давление, высоту, ширину, глубину. И некуда деться. Запись пширкнула вновь-

#

Случилось невероятное. Сегодня сквозь стенку субмарины прошла призрачная фосфоресцирующая стрела. Она пронзила насквозь, не повредив обшивки. Стрела была широкая, как ствол дерева, и сквозь нее было видно. Подводным купидоном она зависла, слегка вращаясь. Я никогда не видел ничего подобного. Я подошел ближе и дотронулся до нее рукой. Она не ощущалась напрямую, скорее как что-то щекочущее энергетически, вроде поля. Разведя руки в стороны, как бы обнимая вокруг нее, я вошел в стрелу головой. Поле теребило мозг пальцами. Это было неописуемо. Вместе с тем, в легких мозга поехало, и я как бы открыл другие веки. Будто они всегда были на поверхности моих физических век, вторым слоем. Я увидел пейзаж, состоящий из чистого света. Свет завивался, приобретая формы, меняя угол падения. Стрела начала двигаться, продеваясь сквозь мою голову как нить через игольное ушко, завинчивая свое послание в память. Из послания я узнал, что в этом световом мире все воспринималось как игра с безустанно колышущимися правилами. Ангельский голос поведал мне, что для своих игр световые создания выдумывают маленькие карманные вселенные, которые зависают в обмороке, после того как создания покидают их, наигравшись. Фосфоресцирующей вереницей эти миры-на-паузе дрейфуют сквозь пространство, пока не наткнутся на другого скучающего световика, который их разбудит для игры.

Я чувствовал, как информация проходит сквозь мозг, органы, клетки. Я открыл широко рот и глотал наоборот эту блуждающую стрелу обморочных миров.

Кто-то засмеялся колокольчиками. Должно быть, моя поза показалась световому созданию забавной. Между тем стрела иссякала, завершая свой путь сквозь мою голову. Ангельский голос произнес: «Дом ветра не ограничен пустотами. Места под тяжелым небом описаны в книге. Книга в доме». С этими словами стрела покинула субмарину, оставив за собой тающий магнитный шлейф и что-то еще, будто светящуюся пыльцу, что осела на моем сознании.

Я лежал щекой на полу. Блуждающая стрела передала мне послание на незнакомом языке, со своей, особой логикой. Я попытался произнести это послание вслух, но выразить вербально его не получилось. Шифр был иного порядка; уровень логики был другим. Я перевернулся на спину, глядя в потолок. Вокруг была железная тьма субмарины. И тут меня тронула метаморфоза. Я ощутил новую мышцу – вне тела. Я мог управлять ей, сжимать и разжимать, не шевелясь при этом физически. Это было не просто движение. Это было письмо.

«II> ~ <II <:x <:x», – двинулся я в этой новой манере, прыжком выгибая ум. Сформировалось нечто вроде фразы. Следуя неясному порыву, я ударил по сообщению волей, как теннисной ракеткой, и оно полетело прочь: сквозь стену, сквозь воду, туда – наружу.

#

– II> ~ <II <:x <:x-

Это было моментальное уточнение; позиция – яркая, в неопределенной волнистой мгле междупространства. Это была карта. Местонахождение. Фокус моего второго разума заострился, наводясь, и я проследовала за ним вниманием. Местонахождение чего? Это явно был какой-то предмет, похожий на упакованное знание, на статичную запись, запечатанную в словах, на физическом носителе. На бумаге. На страницах под переплетом. Грани сообщения указывали на книгу, спрятанную в этом мире. На книгу с тайной. Я дотронулась до сознания девочки, как до плеча, пробуждая ее от гипноза совиных глаз-

Я очнулась. Меня влекло. Я встала с пола и причувствовалась. По ногам бродили кусачие волны затекших кровей. Она звала меня. Подруга. Я подошла к зеркалу и всмотрелась в отражение, открываясь.

«Это ты зовешь? Ты здесь?»

– Во мне азартно пульсировало. Впервые за все мое пребывание в часовой деревне наметился шанс. Я ощутила близость направляющих снов. Это было оно. Обитатель субмарины навел меня на путь. Но я не могла пройти по нему сама, мне нужно было ее тело, ее шаги. Я подбирала верные слова. Случилось то, чего я так ждала, и я боялась спугнуть.

«Да, это подруга, – ответила я. – Я узнала кое-что и хочу поделиться с тобой».

В ней шевельнулось интересом-

«Что же это?» – я придвинулась еще ближе, почти касаясь глади своего отражения в зеркале.

– Я приклонила что-то в ее сознании, одновременно расширяя пальцами, раздвигая в стороны. Любопытство сделало ее сознание податливым.

«Это может быть опасно, – сказала я и выдержала паузу. — Ты не сможешь забыть. Назад пути не будет» —

Она моргнула уставшими, тяжелыми веками.

– Я знала ее ответ наперед. Я слишком долго была с ней. В ней. Ей-

«Говори. Я готова. Я не боюсь».

– Она и правда не боялась. «Как же она устала», – подумала я, глядя сквозь ее глаза в отражение ее глаз в зеркале. В этот короткий момент мне захотелось пойти на попятную, сказать «забудь», не втягивать ее больше, но было уже слишком поздно. К тому же мне не хотелось оставаться в этом мире навсегда. Может, для нее все и обойдется. Может, ничего страшного. С этой мыслью я выдохнула вскользь и выдала ей направление.

«Здесь, в деревне, есть книга. Секретная книга. В ней содержится ответ на то, что тревожит тебя. Там описано все. Книга эта находится в Крайнем доме. Внутри» —

Я ждала продолжения, но его не последовало.

– Что значит внутри? – спросила я наконец.

– Я почувствовала себя трудно. Однако другого пути не было. Я попыталась объяснить ей, насколько это было возможно.

«Обычно, когда ты плетешь музыку, часть твоего внимания остается на поляне, вместе с твоим телом. Чтобы найти книгу, тебе нужно будет переместить свой фокус в Дом целиком, не оставив в теле ничего. Перенести себя всю».

Я поставила ясную точку интонацией, обозначая, что больше ничего не скажу. Да и нечего было больше сказать.

Я укрылась темнотой в углу ее сознания и потерянно маякнула Фае, путаясь в эмоциях. Я знала, что совершила очень рискованный шаг, и мне было не по себе. Фая не отозвалась на мой сигнал-

Я неподвижно глядела в зеркало, пока общее сознание не шевельнулось, призывая меня на Холм. Наступала моя смена. Я подобралась. Все так же отстраненно, но железно и горячо трепыхалось во мне предчувствие. Я закрыла глаза. На мгновение чудовищно захотелось спать, но нужно было идти. Отчего-то подумалось, что я, может, уже никогда больше не лягу спать.

«Спасибо, подруга. Я пойду. Увидимся», – сказала я зеркалу, прислонила ладонь к его прохладной поверхности и вышла на улицу. Мягкий снег донной стеной оседал снаружи.

Внутри же, среди пляшущих теней, все еще тлел влажным последствием отпечаток моей ладони на зеркале, искажая отражения.

—

Дана ждала меня на Холме, словно написанная маслом, иссушенная ветром, как осенний лист подо льдом, зимняя принцесса, балерина, персонаж.

Она открыла свою заводь.

«То, что с тобой, – это не музыка», – подумала она прямо в меня. Подумала направленно, страшно.

Я сделала шаг в сторону сосредоточенно плетущих сестер: Аэс и Мо, – улыбаясь Дане глазами.

У Даны не было выбора, кроме как последовать за мной. Плавными движениями мы заступили на пост. Когда я прислонилась к ней спиной, ее плечи дрогнули. Сегодня я была справа, а значит, поэзия была за мной.

Привычным нырком я перенеслась внутрь Крайнего Дома. Движениями ума я перевела внутренние задвижки, дверцы и окошки в любопытные положения. Моя комбинация была сложной. Достаточно сложной, чтобы занять левую Дану на несколько мгновений.

Ветер хлынул по открывшимся путям цикадрилью, выдувая мелодию. Пока Дана усмиряла потоки, я осторожно выделила часть своей осознанности, вроде нового глаза, и щупала этим глазом вовне, прислушиваясь к ощущениям. Фрагмент моего внимания все еще находился в теле, на Холме, цепляя меня к материи, вроде якоря. Эта маленькая часть меня всегда была там, так естественно, что я не замечала ее прежде. Это была защищенная, обутая часть души, обозначающая, что я есть. Чтобы понять, как отделиться, было достаточно обнаружить ее существование. Ни единой мысли против не возникло во мне. Я не собиралась отступать.

Шагнув циркульным шагом вовне, мое сознание объединилось внутри Крайнего Дома, оставляя телесную оболочку совершенно пустой, снимая меня с якоря. Я ощутила себя свечой, завернутой в теплое полотенце, которую переламывают пополам. Не быстрым, агрессивным рывком, а парафиново, медленно. Затем последовало такое же ощущение, но наоборот, будто переломанная пополам свеча срастается воедино. Я оказалась в Крайнем Доме.

При полном внимании он выглядел совершенно иначе. В комнатах располагалась мрачная графская мебель с подсвечниками, на полках шкафов стояли книги в твердых переплетах, с истертыми корешками неброских цветов. Полы устилали тяжелые ковры. В этом интерьере я ощущала себя привидением.

Я прошлась вдоль стены и заглянула за угол. Коридор с обоями. Узоры, как солнечный удар на той стороне век. Двери в другие комнаты. Залы. Прихожие. Лестницы. Ковры, обои и мебель. Всюду безустанно трепещущие задвижки. Я была здесь множество раз, но никогда не видела ничего, кроме этих задвижек. Я все еще продолжала управлять ими частью сознания, совершая свои правые выпады. И Дана была там. Она носилась по комнатам невидимым противовесом, возвращая повернутые мной задвижки в исходное положение. Вот как оно на самом деле выглядело. Я, по сути, играла на флейте. На доме-флейте, нажимая кнопки-задвижки\двери\окошки силой мысли.

Держать фокус в двух положениях одновременно было трудно. В одном положении я продолжала плести музыку, а другое, то, что прежде оставалось в теле, было теперь здесь, внутри Дома. Я ощущала незнакомую энергию, охватившую грудь, вроде морозного бодрого воздуха. И в то же время я смертельно устала. Как перелетная птица.

– Давление в ее сознании упало, вместе с частотой вибраций. Она совсем истощилась за эти бесконечные дни, созерцая совиные глаза вместо того, чтобы спать.

Я эмпатично притянулась за ее взглядом.

«Может, все обойдется для нее», – подумала я с надеждой. Мне очень хотелось, чтобы обошлось-

Я придерживала простую мелодию, ровно перехлопывая задвижки. Параллельно, я замедло шагала по коридору сквозь трудный воздух непривычной осознанности.

– Я шепнула ей в мысли местоположение книги-

Я знала точно, куда идти. Чистое, неразведенное чувство влекло меня. Я зашла в маленькую комнату с раскидистой лампой на ножке и выдвинула ящик стола. Там лежал стеклянный шарик, перьевая ручка, красные, синие и черные склянки с чернилами и книга в ритуальной обложке из кожи древней рептилии, на которой был вытеснен металлом символ – перекрещенные оленьи рога. Я вынула книгу и положила ее на стол. Теперь я видела свои руки, книгу на столе и настольную лампу.

На первой странице ничего не было.

На второй был эпиграф:

«Проходящим».

Далее, крюкавым почерком по линиям, следовало:

~

Я не знаю, откуда ты, читающий, и знаком ли ты с понятием времени.

Исходя из своего опыта, я полагаю, что в любом мире, где возможно движение, ему (движению) необходимо пространство. Событию нужно место, чтобы существовать, так же, как и предмету.

Чаще всего в роли этого пространства выступают так называемые Обороты.

Обороты – это элементарная структура, которая возвращает мир в начало, как только цикл завершен. Так работает большинство миров, через которые мне довелось пройти, так же работает и мир, в котором ты находишься сейчас. Однако есть места, для которых такой уклад не подходит.

В этих местах вектор движения не замкнут сам на себя, как случается в Оборотах, а устремлен в бесконечность. Там нет завершающегося цикла, после которого все повторяется. Каждый миг в таком мире уникален и никогда не случался прежде.

Пространство, в котором происходят никогда не повторяющиеся события, называется Время.

Знаешь ты это или нет, но ничто не происходит само собой и не является из ниоткуда. Даже Обороты, несмотря на свою повторяемость, не вращаются автоматически – ими движет осознанная сила.

Однако для управления временем просто осознанной силы недостаточно. Необходимо еще и знание.

Время, в отличие от Оборотов, не исполнено раз и навсегда. Оно нуждается в непрерывном обновлении. Время – это тонкая субстанция, которую необходимо выдумывать, синтезировать из особого сырья, Хроноса, прежде чем запускать в ход. Лишь немногие знают как. Те, кто знает, называют себя Часовщиками.

Хронос – достаточно редкое вещество. В его поисках одинокие Часовщики бродят из одного мира в другой, пока не найдут источник. Вокруг источника Хроноса Часовщик выдумывает мастерскую, запирается внутри и приступает к своим мистическим занятиям. Готовое, синтезированное время он запаивает в Часы – тяжелую непрозрачную сферу. Внутри сферы время запускается в ход.

Пожалуй, «запускается» – не вполне подходящее слово. Не будь обманут его значением. Время не запускается само. Его запускают. Там, в Часах, возникают существа. Откуда – мне неизвестно. Может, они приходят из другого мира, а может, являются побочным эффектом обработанного Хроноса. Так или иначе, они образуют организованное поселение внутри Часов и следуют строгому графику работ.

Их жизнь продвигается изо дня в день циклично и монотонно. В их мире ничего нового не происходит, что является верным признаком того, что их мир также движется Оборотами. Мне довелось понаблюдать и изучить нехитрые повадки обитателей Часов.

Все они живут в часовой сфере, как в одном большом здании, поделенном на ячейки – комнаты. Говоря цветовым языком, все там стерильное и металлически белое. Ячейки симметрично расположены вокруг бледно-зеленой Линии – спицы, проходящей через всю сферу точно посередине. Линия с обеих сторон упирается в Циферблаты, которые Линия заводит как механические игрушки. Таким образом Линия – это заводной ключ, который заставляет двигаться стрелки на противоположных Циферблатах. На одном из них стрелки идут влево, а на другом – вправо.

От Линии в каждую ячейку-комнату отходит по тончайшему проводку цифрового цвета. Там они подключаются к настенным приборам, точным копиям Циферблатов. Таким образом комнаты соединены с Линией.

Большая часть ячейки\комнаты обитателя Часов устроена, как колесо. Его труд заключается в том, чтобы бежать по этому колесу, вращая свою ячейку, как шестеренку. Прибор на стене передает вращение по проводку к Линии, от которой совместная мощность всех ячеек внутри сферы заводит стрелки, чтобы время на Циферблатах продолжало идти. Те, кто живет по левую сторону от Линии, заводят своим бегом правый Циферблат, а те, кто по правую – левый.

Приземистые, микроскопические, однолицые трудяги в черных сюртуках, с длинными носами и уставшими глазами проводят здесь свою жизнь цикл за циклом. По завершении рабочего дня они ложатся спать и набираются сил, чтобы завтра все повторилось снова. Пока левая сторона сферы спит, правая работает, и таким образом ход времени никогда не прерывается.

Все же я долго не мог понять: если здесь, в деревне, времени нет, и там, в Часах, времени тоже нет, то откуда же оно появляется в тех мирах, где оно есть? Что является переходной ступенью между оборотами и временем? Цикл оборотов должен быть нарушен, разве нет? Но как? И какую роль в этом играет Хронос?

Вскоре ответ обнаружил себя сам: ключом были сны угрюмых работяг.

Оказалось, что каждый из них ведет вторую, невероятную жизнь по ту сторону бодрствования. Они встречаются друг с другом во снах и отправляются в путешествия по сияющим долинам. Вместе они спускаются в мрачные глубины, покоряют вершины, взмывают птицами в далекие небеса. Там они свободны – раскинуто и незамутненно. Их воспоминания искрятся героическими подвигами и подобны древним сказаниям.

Однако каждый раз, пробуждаясь в часовой сфере, они не помнят абсолютно ничего. Для памяти сновидений в их рабочем сознании попросту нет места, поэтому их память хранится вне этого мира, удаленно. Так что, отходя ко сну, часовые рабочие подключаются к этой удаленной памяти и продолжают свою сагу неразрывно, как если бы дневной жизни и не было совсем.

Сновиденная память этих существ настолько весома, что выражается физически. Из-за своей хрупкости, чувствительности к свету и природной неприязни к любого рода сферам она склонна скапливаться под землей – там, где воздух, давление и лучи не достают. Она похожа на клейкую массу и образовывает катышки, которые, плотнея, формируют ядра. Эти ядра памяти – мощные энергетические образования, настоящий клад для тех, кто знает, как ими пользоваться.

Они находятся здесь, в этом мире, глубоко под снегом.

Дальше следовала страница с вытесненным чернилами символом оленей, таким же, как на обложке, и слова «История Часовой Деревни».

Пред.1 ...3 456 След.

Картины из лабиринта

С этой книгой читают