Грани наших желаний

– Господи, что это было? Кто мне объяснит, что произошло?! – выговаривал Глеб, периодически поглядывая в зеркало заднего вида. – Ребёнок! Ну, дура! Оставила спать малыша в машине, а сама ушла в дом… Это же надо быть такой тупой?! Мать, называется. И я хорош, даже внутрь не заглянул. Как зомби: отшагал туда-обратно и давай палить… Но какая рука отвела меня и не дала попасть при первом выстреле?.. Да, верёвочки наверху точно кто-то дёргает! Ой, как дёргает… Вот тебе и попросил провидение вмешаться, получил, что называется, поддержку свыше. Господи, спаси и сохрани! – закончил он трижды и перекрестился.

Все чувства внутри Глеба забурлили и вступили в противоречие. Он не знал, злиться ему на себя, на подружку Мэтью за её беспечность, или даже на третью силу – всё в голове путалось, не желая оставаться на своих местах. Но глубоко в сознании уже зарождалась уверенность: кто-то не дал ему сегодня совершить чудовищный поступок, смертный грех. Слабые ростки веры в Бога, которые он улавливал и берёг, шептали ему обязательно сходить в церковь и помолиться в тишине ангелу-хранителю, который прикрыл его сегодня своим крылом.

Дорога в аэропорт была пуста, и понемногу Глеб успокаивался. К нему вновь пришла уверенность и ощущение приобретённой удачи, некое тепло даже коснулось его души и растеклось по сознанию.

Подъезжая к главному входу в аэропорт, он, на всякий случай, пробежал глазами по припаркованным автомобилям – полиции не было.

Оставив ключи в замке зажигания, вышел из машины – всё вокруг было спокойно, обыденно. Продолжая оглядываться, он быстро прошёл регистрацию и вошёл в зону беспошлинной торговли, где уже целый час болтался Алексей.

– Михалыч, ититская ты сила! Наконец-то! Я из-за тебя поседею даже в интимных местах! – идя навстречу Глебу и вытянув обе руки вперёд для рукопожатия, иронично произнес охранник. – Раз ты тут и за тобой никто не гонится, ответь – всё сложилось, как планировали?! Понимаю, подробности потом, в самолёте… Просто скажи – «Да»? А то сгораю от любопытства.

Улыбаясь напору и живому участию, Глеб таинственно кивнул. Потом, оглядевшись по сторонам и придав игривое выражение лицу, оттопырил большой палец на правой руке в символическом жесте: «Супер!»

– Отлично! – продолжал сиять Алексей. – Да я ничего другого и не ожидал. Горит, небось, вовсю сейчас… Хотя, нет. Наверное, уже сгорело. Жаль, нельзя увидеть лица Мэтью, вот он теперь напуган, да?

– Тихо, тихо… – Глеб легко постучал ладонью по плечу охранника. – Ты чего расшумелся-то? Мало ли кто нас может услышать и понять. В самолёте радоваться будем, а сейчас пойдем, погуляем по дьюти-фри.

Купив в сувенирном магазине вытянутые фигурки масаев и расписные страусиные яйца, они прямо по лётному полю пошли к небольшому самолёту, стоящему в двадцати метрах от здания вокзала. Старый негр в замызганном и мятом комбинезоне с трудом толкал трап, маленькие колёсики которого, вращаясь, устало скрипели.

Люди столпились в ожидании трапа. Кто-то курил, кто-то говорил по телефону. Глеб разглядывал окрестности аэропорта.

Он улетал из Намибии уже в двадцать четвёртый раз, всё было ему тут знакомо: запах, горы вокруг аэропорта, кустарник в саванне, но именно сейчас он покидал эти места с вдруг появившимся ощущением расставания, какой-то утраты и даже лёгкого сожаления.

Он любил эту страну за её необычные природные сочетания, климат и сохранившиеся не без помощи проживающих тут немцев порядок и чистоту. В памяти всплыли гонки на мотоциклах по пустыне Намиб, посещение сафари в Омаруру и Окапуке, кормление гепардов и бегство от носорогов, прекрасные стейки из антилоп в остром соусе, рыбалка на Атлантике и игры морских котиков на берегу океана.

Все его лучшие африканские впечатления были связаны с этой страной; четыре года назад, зная, что тут спокойно и безопасно, он прилетал сюда отдыхать с женой. Взяв напрокат автомобиль с водителем, они две недели катались по дорогам Намибии, жили в хороших отелях, устраивали романтические ужины в частных парках под звуки ночной жизни саванны. Он вспомнил, как светились счастьем её глаза, и как она была благодарна ему за красиво проведённый отпуск.

Воспоминания стали выдавливать из Глеба силу и загонять его настроение во внутренний конфликт чувств и эмоций. Он видел, как пассажиры потянулись по трапу в салон самолёта. Глеб шёл последним, медленно, словно цепляясь за призрачную возможность ещё раз ощутить в себе Намибию.

Пройдя в салон, они с Алексеем расположились в узких креслах, пристегнули ремни и стали наблюдать, как улыбчивая стюардесса в шарфике британской авиакомпании изящно демонстрирует, где и как нужно покидать самолёт в экстренных случаях.

Двери закрылись, самолёт вырулил на взлётную полосу, затаился, словно перед прыжком и, взревев, стремительно пошёл вперёд, набирая скорость, унося их в другую жизнь и к новым событиям.

Глеб закрыл глаза. Настроение, которое наполнило его воспоминаниями на взлётном поле, все ещё владело им.

«Почему так бывает? – спрашивал он сам себя. – Вроде вспоминается хорошее, а состояние какое-то плаксивое. Нет никого рядом, нет… Наверное, старею. Очень хочется быть с кем-то сентиментальным и слабым, чтобы казаться сильным и уверенным… Вот что сегодня произошло? Наверное, это знак! Попади я первым выстрелом в машину – сгорел бы ребёнок, а я этого даже не узнал бы. А сколько такого было в моей жизни!.. Ночная перестрелка в Луанде, когда поливал из израильского автомата в темноту свинцом по преследующему меня джипу, пока ствол не перегрелся… Хорошо, ушел от погони, а кому от меня тогда досталось – кто знает?!.. А в Свакопмунде с немцами как обошёлся? – Глеб невольно хмыкнул. – Конечно, это совсем другой случай, безобидный. Подумаешь, подрались немного, напомнили немцам про Сталинград…» – он снова улыбнулся: воспоминания о том инциденте всегда веселили его. Хотя со стороны, наверное, это выглядело ужасно…

…Они были тогда вместе с Алексеем. Зашли в ресторан на берегу океана, стилизованно отделанный под старую баржу, попить вина и съесть лобстеров, которые в это время сами выбрасывались на берег и стоили всего ничего – десять долларов за пару. Озадачив своё сознание шестью бутылками вина и накидав две тарелки выпотрошенных панцирей, они начали демонстрировать друг другу разные возможности выпивания: с локтей, с колен и поднимать фужеры зубами без помощи рук.

В самый разгар веселья, после восьмой бутылки, в ресторан шумно ввалилась, что-то оживлённо обсуждая, компания немцев. Они сдвинули столы и сели напротив гуляющих друзей.

Глеб помнил, как он сам предложил Алексею пересесть на веранду подальше от этой компании, объясняя это тем, что не любит немецкую речь: в памяти сидели рассказы о голодном детстве отца, фильмы про войну и погибшие ещё в сорок первом оба деда.

Однако перемещение не помогло; настроение стало пропадать, веселье сменили играющие на тяжелеющем лице желваки и он, прихватив стул, неожиданно пошёл в атаку на немецкие ряды.

Утром, когда Глеб проснулся, Алексей рассказал ему, как он с криками «Я вам второй Сталинград покажу!» разогнал всю компанию. А те, кто убегал от него и прятался в машинах, в конце концов получили помятые крылья и капоты.

«Да-а, – мысленно протянул Глеб, словно подытоживая свои воспоминания, – что со мной происходит? Что творю? Жизнями людей по своему усмотрению распоряжаюсь. Глупо всё это, жестоко… Наверное, зло во мне поселилось, спасать меня нужно от себя самого. А с памятью что творится? Ничего не помню, когда выпью, вообще ничего… Словно слушаю рассказ про другого человека. Бедные немцы, и что я тогда на них взъелся… Всё, всё… Пусть в сотый раз говорю себе, но нужно начать жить по-другому. Конкретно по-другому нужно жить! Совсем пить перестать я не могу, но контролировать дозу должно получиться – это ж не трудно… Телом своим заняться, живот хотя бы уменьшить, в личной жизни тоже навести порядок…» – на этой фразе размышления Глеба затормозились. Он уже давно понимал, что отношения с женой и есть самая главная проблема, а всё остальное – только следствие. И можно поменять всё, но как вернуть желание жить вместе?!

Ещё пять лет назад, когда он, вернувшись из Намибии, открыл входную дверь своего дома и увидел пустые шкафы, валяющиеся вешалки и катающийся от ветра большой пыльный шарик – еще тогда, сидя на разобранной кровати, он впервые ощутил пустоту и собственную ненужность.

Его оставили, не называя причин, не устраивая скандалов. Просто вычеркнули из списка в телефонной книге.

Потом он бегал за ней, упрашивал вернуться, дарил подарки, просил одуматься, не разрушать семью… Через месяц она сжалилась и так же молча внесла свои чемоданы в дом. Но, добившись своего, Глеб впервые ощутил: жена его не любит, не принимает таким, какой есть, не прощает ошибок, а главное – живёт только для себя. Наверное, именно в тот период, – сейчас он не мог точно вспомнить, – и начались те сложные пьянки, заканчивающиеся его полной невменяемостью и потерей памяти.

Продолжая жить вместе с женой, он больше не видел в её глазах того света, который когда-то не давал ему покоя; всё чаще возникали размолвки; молчание и обиды стали нормой. Пустота, поселившаяся в сердце, начала стирать даже незыблемый ранее принцип верности. Нет, он не бросился в загулы, в поиски женщин, не стал провожать взглядами короткие юбки и глубокие декольте. Нет, он просто разрешил себе быть свободным, и обязанности мужа ушли на задний план… Сейчас, сидя в самолёте и анализируя свои отношения с женой, он ощущал всю глупость и нелепость поступков, совершённых им в последние годы; рваный бег отношений измотал их чувства и стёр из памяти счастливые эпизоды прошлого.

Не открывая глаз, Глеб двумя зевками восстановил давление в ушах и слегка повернулся набок, всем своим видом показывая Алексею, что спит. Ему необходимо было переключиться, перестать бесполезно ковырять прошлое и подумать о том, что говорить в Москве. Вспомнить все ходы, ошибки, а главное, найти объяснение своему провалу. И начался новый виток воспоминаний…

…Это случилось два месяца назад. Друзья привели его к известному нефтяному олигарху, у которого возникла красивая идея подарить своей девушке голубой бриллиант. Помощники, обзвонив алмазные биржи и уточнив цену на подобный камень, предложили боссу экономичный, абсолютно русский вариант: найти авантюриста, который сможет поехать в Африку, купить алмаз, огранить его и доставить в Москву. А так как за Глеба ручались и вид его вызывал доверие, ему и были переданы наличные и инструкции для выполнения заказа.

Вылетев в Анголу, а именно там он рассчитывал найти редкий камень, Глеб целый месяц мотался по жутким провинциям, спал в дешёвых отелях, мастерил каждую ночь марлевый полог, защищаясь от малярийных комаров, ел невкусную пересоленную рыбу и искал, упорно искал алмаз…

В начале пятой недели поисков ему всё-таки улыбнулась удача: в Лубанго какой-то богатый перекупщик, менявший в своё время на алмазы продовольствие для унитовских солдат, в полуразвалившемся доме, охраняемом странными подростками в вязаных шапочках и с автоматами, показал «его» Глебу. Он и сейчас помнил то состояние трепета и поклонения природе, разглядывая в лупу алмаз: внутренний мир того был словно рисунок пальца – единственный и неповторимый.

Взяв листочек бумаги, он нарисовал для себя схему расположения еле заметных пике и маленьких воздушных пузырьков в верхней части кристалла. Тут же рядом он, как разметчик, схематично определил, как его лучше разрезать, чтобы убрать включения и сохранить для огранки массу кристалла.

«Если, – рассуждал Глеб, – кристалл не лопнет при распилке, не поменяет свой изумительный фантазийный цвет при огранке и на выходе составит более четырёх карат – это будет фурор, победа!»

Он планировал привезти кристалл в Бейрут, где уже много лет спокойно, без всяких пошлин и проблем гранил алмазы в частной компании одного старого араба.

Потом с этим произведением природы и человеческого искусства он должен был выехать в Антверпен, где в геммологической лаборатории при алмазной бирже бриллианту придавалась легальность и в сертификате точно прописывался его волшебный цвет.

Сладкий вкус этого бриллианта зависел от двух букв «КФ» – коэффициента, умножающего цену в разы. Глебу мечталось о серовато-голубом цвете и коэффициенте 3.85.

Эти воспоминания даже сейчас рождали в глубинах сознания приятный шёпот денег и радость от выпавшего случая. План был отработан годами труда, личных контактов и выглядел убедительно и надёжно.

Разговаривая с продавцом алмаза о возможности покупки этого камня, он узнал, что продаётся целый лот, собранный из нескольких камней. Разглядывая в лупу остальные алмазы этого лота, Глеб сразу пришёл к заключению, что они являлись довесками к этому единственному и уникальному камню. Тратить деньги на покупку всего лота было с финансовой точки зрения неперспективно, и, вспоминая это, он понимал, что именно тот шаг и был его главной ошибкой.

Почему он вбил тогда в голову, что нужно найти партнёров на участие в покупке лота? Решил сэкономить? Побольше заработать? А подумать забыл – схватился за первую мысль и давай её раскручивать…

Зачем-то полетел в Намибию и в поисках денег он, обходя известных ему алмазных теневиков, дошёл до Мэтью.

Этого хлыщеватого, вечно понтующегося негра он знал давно: несколько раз они пересекались по бизнесу, однажды Глеб даже покупал у него небольшие алмазы для своих ливанских друзей.

Мэтью согласился быстро, сразу же после разговора набрал номер продавца и стал обсуждать условия обмена товара на деньги.

Если бы Глеб сейчас, сидя в самолёте, начал загибать пальцы своих ошибок, то вспоминая следующий эпизод, ему пришлось бы прижать второй.

Он дал Мэтью координаты ангольского продавца и предоставил им возможность поговорить между собой, отдав инициативу в сделке в сомнительные руки. Дальше – хуже: лес ошибок становился гуще и темнее. Алмаз стоял у него перед глазами, и казалось, был так близок, что сам шел в руки. Видимо, поэтому следующий необдуманный шаг смело претендовал на загибание остальных трёх пальцев.

Лететь в Анголу вместе с Мэтью Глеб не мог: его виза была погашена предыдущей поездкой. И он, грозно погрозив пальчиком на случай фокусов с деньгами и красочно расписав Мэтью, в какой канаве его голова будет досматривать жизнь, отдал ему пять пачек новых хрустящих стодолларовых банкнот и отправился в отель дожидаться встречи с алмазом.

«Да, вот это была беспечность! – пролетела в памяти фраза о бриллиантовом тумане Кисы Воробьянинова. – Кто в этот момент лишил меня ума, почему я решил, что меня кто-то боится? Гордыня заела! Точно надо в церковь идти и просить Господа вложить в мою пустую голову хоть немного сознания и рассудительности. Главное, хорошо же помню: даже мыслей не было, что меня может кинуть этот чёрный прохиндей! – злился сам на себя Глеб. – По ресторанам ходил, вино попивал, идиот! Нужно было хотя бы Алексея поставить за домом проследить, перемещения подсмотреть… Не дал Бог ума, одними пороками наградил, это точно!»

Когда раздался звонок, Глеб не поехал, нет – он просто «полетел» к дому Мэтью, где, взяв лупу, приготовился снова посмотреть на своего красавца. Ему бы заметить большое количество друзей, праздно шатающихся по дому, ему бы увидеть легкий испуг на лице его «бизнес-партнёра» – но нет, внутри него всё горело и трепетало! Пошёл загибаться палец на второй руке…

Приняв алмаз из рук Мэтью, Глеб похолодел: лупа была не нужна, беглого взгляда было достаточно – камень не тот. По виду очень похож, но гладкие грани и отсутствие бороздок сразу смутили.

Зажав алмаз в кулаке, он стал прислушиваться к его температуре. Камень нагревался… Сомнений не оставалось – подделка.

Мэтью нервничал: по лицу Глеба он сразу догадался, что подмену раскрыли и, дав условленный заранее сигнал, подтянул присутствующих поближе к себе.

Потом последовали события, вспоминая которые, один зажатый ранее палец можно было бы разогнуть. Поднявшись со стула, Глеб протянул правую руку для рукопожатия, а левой, опуская подделку в нагрудный карман, нащупал иглу дикобраза. Сжав ладонь Мэтью в приветствии, он, потянув того на себя и развернув, прижал негра к себе спиной. Обхватив шею противника левой рукой, Глеб дозировано, но весьма болезненно воткнул иглу в гортань алмазного шутника.

Даже сейчас он видел их напуганные лица. Весь вид говорил, что опыта конфликтов у них еще не было. Словно выполняя команду «замри!», они не шевелились и лишь молча наблюдали, как Глеб пятится к выходу, удерживая свой боевой трофей. У двери он шепнул Мэтью на ухо, что у того есть три дня, чтобы вернуть деньги, что шутить с русскими нельзя, и поспешно выбежал на улицу.

Совсем уходить, однако, не стал: жизнь научила его не терять контроль над ситуацией и, найдя укромное место метрах в семидесяти от дома, Глеб стал наблюдать.

Как он и предположил, толпа друзей Мэтью, выбежав наружу и оглядевшись по сторонам, бросилась по автомобилям и куда-то укатила.

Он стоял и чего-то ждал… Может, приедет полиция, может, вернутся друзья, а может, из дома выйдет и сам Мэтью. Идея снова проникнуть в дом и поискать алмаз уже плотно сидела в голове. Ему нужен был шанс.

Человеку часто что-то даётся свыше – нужно только увидеть это и наклониться, чтобы взять. В его случае и наклоняться не пришлось – нужно было просто выйти из укрытия и спокойно, не пугая девушку, которая подъехала к дому Мэтью на «БМВ Х5», идти по улице, словно праздный прохожий.

Он видел, как та не спеша вышла из машины, закрыла её, оглянулась, – видимо, чтобы ещё раз полюбоваться автомобилем, скользнула безразличным взглядом по приближающемуся Глебу и, поднявшись на крыльцо, нажала на звонок. Он прибавил шагу; девушка стояла к нему спиной, дверь не открывалась замечательно долго.

Женщины, девушки всегда оставляли в его работе осадок сожаления и даже извинения за временные неудобства, которые испытывали, попадаясь на его пути. Всегда помня это, он, поднявшись на крыльцо, посмотрел ей в глаза и, приложив указательный палец к губам, вежливо попросил не шуметь.

Замок начал вращаться, поддаваясь чьим-то неумелым рукам. Глеб приготовился и в момент появления маленькой щелки нанёс удар ногой в дверь, вкладывая в него все свои сто десять килограммов.

Уже на волне удара он втянул девушку внутрь дома, закрыл дверь и, наклонившись над сбитым с ног одним из дружков Мэтью, стал всматриваться в гримасы и хаотичные движения тела на полу. Он даже заволновался немного, не зашиб ли парня. Всё обошлось: звёздочки в его глазах, видимо, стали проходить, во взгляде начало проступать понимание.

Потом они, как два кролика перед удавом, сами протянули руки для пластиковых наручников и, пока Глеб надевал их, третий кролик, Мэтью, услышал шум в прихожей и словно корабль в гавань, сам приплыл в его руки.

Разместив троицу поудобнее в просторном холле, где очень красиво дополняло интерьер то самое пресловутое чучело львицы, Глеб попросил их больше не шуметь и не шалить, предварительно вырвав телефонный провод и отобрав мобильные телефоны.

Убедившись в серьёзности положения, напуганная повторным вторжением троица безмолвно сидела на диване; на лицах читались растерянность и покорность.

Поиски кристалла или денег ничего не давали, и это все сильнее злило Глеба. Несколько раз он возвращался к Мэтью, задавая один и тот же вопрос, но каждый раз делая тому больно, выдавливал из негра только слёзы и сопли. Глядя на трусливое, искажённое страхом лицо воришки, Глеб начинал сомневаться и задумался: может, действительно, камень подменил ангольский продавец?

Возвращаясь к поискам, он терял и терпение, и время. Внутри зарождалось чувство опасности – надо было уходить. Взяв в сумочке девушки ключи и документы на джип, их с Мэтью паспорта, он снова, уже направляясь к выходу, взглянул на львицу – работа была безукоризненна. Вернувшись, Глеб нашел в столе ручку с бумагой и заставил Мэтью написать расписку на приобретение у того чучела.

Уходя, он срезал с пленников наручники и на прощанье, взяв Мэтью за ухо, ровным голосом сказал, чтобы тот на следующий день привёз в отель львицу и деньги, смутно понимая, что камень ему больше не светит…

Самолёт летел ровно и спокойно. Глеб продолжал мучиться одним-единственным вопросом: как он мог так недооценить Мэтью и исключить возможность обращения в полицию? Почему поверил, что напугал его настолько, что тот, находясь в своей стране, откажется от борьбы?

Это стало ещё одним уроком психологии и жизни. А результат урока удручает: он летит в Москву без чужих денег и обещанного алмаза.

Открыв глаза, Глеб оглянулся на охранника: тот спал в позе уставшего человека – чуть запрокинув голову назад и слегка приоткрыв рот. Вызвав стюардессу, Глеб заказал себе коньяка и, перекатывая жидкость во рту, начал обдумывать свое положение в Москве.