Читать книгу: «Последний вираж»

Всем павшим за нашу Родину посвящается.

Август сорок второго выдался под Сталинградом адски жарким. Не то чтобы в другие месяцы было легче, но в августе земля и небо, казалось, сговорились испепелить все живое. Степь, еще весной зеленевшая сочными травами, теперь потрескалась от жары и была покрыта толстым слоем желтой пыли, такой же мелкой и липкой, как песок в пустыне. Эта пыль проникала всюду: в рот, в глаза, под одежду, в механизмы самолетов, забивала стволы пулеметов. Она была вечным спутником аэродрома Абганерово.

Здесь, на этом клочке выжженной солнцем степи, в нескольких десятках километров южнее Сталинграда, базировалась одна из эскадрилий 788-го истребительного авиационного полка. Номер ее… да это и не важно. Номеров не любили поминать вслух. Слишком часто они менялись. Слишком часто люди не возвращались с заданий. Сам аэродром представлял собой несколько грубо утрамбованных грунтовых полос, уходящих в дымную даль, и несколько землянок, крытых дерном, да палаток, натянутых на колья. Возле одной из таких землянок, присев на ящик из-под снарядов, сидел старший сержант Алексей Смирнов.

Он молча курил самокрутку, наблюдая, как его техник, сержант Кузьмич, обтирал ветошью капот его "Яка". Самолет, Як-1, стоял рядом, присевший на трехточечном шасси, как усталый сокол. Его фюзеляж был покрыт слоем пыли, но на крыльях и киле еще виднелись красные звезды – сбитые Смирновым "мессеры". Два личных и три в группе. Немного для более чем полугода боев, под Москвой и здесь, под Сталинградом. Но выжил. А это, пожалуй, главное.

Смирнову было двадцать три. Лицо, обветренное и загоревшее до черноты, казалось старше своих лет. Глаза, серые и внимательные, смотрели на мир без особого энтузиазма, но и без тоски. Скорее, с усталым спокойствием человека, который давно перестал удивляться ужасам войны и просто делал свою работу. На воротнике его поношенной, но чистой гимнастерки были пришиты голубые петлицы с красным кантом. На каждой, рядышком, как три ступеньки вверх, красовались три золотистых равносторонних треугольника – "шпалы". Знак его старшего сержантского звания. Выпускник сорок первого, зимнего набора. Училище торопилось, выпускало сержантами. Он и воевал сержантом, от Москвы до Волги. Командовал звеном, а формально был… ну, сержантом. Такая вот арифметика войны.

– Кузьмич, как мотор? – хрипло спросил Смирнов, выпуская колечко дыма.

– Нормально, товарищ старший сержант, – не оборачиваясь, отозвался техник. – Чихать перестал. Жижи хватает. Пулеметы заряжены. Только пыль… проклятая пыль везде. В фильтрах намела полгорсти.

– Да уж, Абганерово – не Курское полесье, – усмехнулся Смирнов. – Здесь и без врага задохнуться можно.

Он потянулся, кости затрещали. Внезапно тишина, нарушаемая только жужжанием мух да далеким гулом, нарушилась. Из-за угла землянки показался летчик. Молодой, лет восемнадцати-девятнадцати, в новой, еще не ноской гимнастерке. На воротнике, резко контрастируя с выцветшей формой старших бойцов, красовались свежие голубые петлицы. А на каждой, ровно посередине, красовался один золотистый прямоугольник – "кубик". Младший лейтенант. "Свежий", только из училища. Летом сорок второго их уже выпускали лейтенантами. Прогресс.

Летчик оглядывался по сторонам, его глаза, еще не научившиеся скрывать эмоции, широко распахнулись от удивления и… страха? Впервые на передке. Все так и было. Смирнов наблюдал за ним, как за интересным, но неопасным зверьком. Новичок подошел, сделал неуверенный шаг вперед, поправил ремень.

– Товарищ старший сержант Смирнов? – спросил он, стараясь придать голосу твердость, но получилось немного напряженно.

– Я, – кивнул Смирнов, гася самокрутку о каблук сапога. Его взгляд на мгновение скользнул по черному канту и одному "кубику" на петлицах новичка, потом вернулся к его лицу. – Чего надо, товарищ младший лейтенант? Слышал, к нам в звено пополнение. Вы, значит, Воробьев?

– Я, так точно, товарищ старший сержант! – щелкнул каблуками Воробьев, но тут же спохватился, что это не казарма. – Петр Воробьев. Прибыл для дальнейшего прохождения службы… в ваше звено.

– Ну, вэлком, – сказал Смирнов по-английски, словечко, подхваченное у одного из интернационалистов еще под Москвой, и махнул рукой на свободный ящик рядом. – Садись, не стой столбом. Знакомься, это Кузьмич. Если что-то с твоим "Яком" случится – к нему. Он у нас волшебник. А это мой конь. Пусть не резвый, но свой. Воробьев неловко сел, краем глаза поглядывая на Смирнова, на его поношенную форму. Ситуация была неловкая. Он, лейтенант, формально старше по званию, но здесь, в этой пыльной степи под Сталинградом, этот сержант с уставшим лицом был всем: и старшим по звену, и наставником, и, возможно, последним шансом выжить. Его офицерский черный кант и кубик казались теперь какими-то чужими, нарядными, неуместными.