Полярные незатейливые рассказы

Такое бывает

Работа не ладилась с самого начала. После взлёта из Черского обнаружилось, что передняя стойка шасси не захотела полностью убраться. Мало того, она и в положении «выпущено» не хотела фиксироваться в замке. Многократные попытки победить упрямую стойку успеха не принесли, не помогли вскрытые полики и удары кувалдой по непослушному замку.

– На Колыму, на пузо садиться будем, – принял решение командир.

И упрямая «ласточка» послушалась, наверное, её не устраивала такая посадка.

– Кажись, встала, – выдохнул бортмеханик, закрывая съёмные створки полов.

Сбросили топливо и пошли на посадку с выпущенными шасси. Всё обошлось, нога не подломилась, просто разведку пришлось перенести на следующий день.

Вторая неприятность произошла, спустя сутки. При подходе к острову Врангеля отказал локатор. Работать без него на ледовой разведке, вблизи высоких берегов, при видимости под собой – нельзя. Пришлось возвращаться в Певек и чинить отказавший локатор.

Ещё через сутки при взлёте с мыса Шмидта самолёт попал в сдвиг ветра и на правой плоскости из-под пробки потёк бензин. Опять возврат, теперь уже на Шмидт.

В следующем полёте приключения, как будто, закончились.

Всё обошлось, нога не подломилась, просто разведку пришлось перенести на следующий день

Правда, за Беринговым проливом встретились американские истребители F-15 и вели борт почти до Провидения. Экипаж отнёсся к этому спокойно, такие «свидания» не редкость в Чукотском и Беринговом морях. Радист передал земле сообщение о встрече с американцами и принял известие о закрытии из-за тумана аэропортов Провидения и Лаврентия…

А это означало, что на запасной аэродром надо уходить в Анадырь, где нет топлива для Ил-14. Не завезли в навигацию. Такое бывает. Командир со штурманом и гидрологами быстро просчитал ситуацию – ночёвка в Анадыре, утром перелёт в Провидения, полная заправка и – продолжение работы.

– Едем в Анадырь, – сказал командир.

Ил-14 с дополнительным баком может летать до двенадцати часов, но после посадки машины топлива в баках осталось не слишком много. Утренний перелёт уже был на грани фола.

За Беринговым проливом встретились американские истребители F-15

Раннее утро, бархатное урчание моторов, короткий разбег – и курс на Провидения. По оценке синоптиков, попутный ветер должен был подгонять корабль в полёте. Но погода сыграла с экипажем злую шутку. Когда основная часть маршрута была пройдена, ветер резко изменил направление и из умеренного, попутного, превратился в сильнейший, встречный. Это не страшно, когда у тебя полные баки, а когда топливо на донышке и об этом предупреждают сигнальные лампочки на приборной доске, внизу море и тонкий лёд…

– До Провидения не дотянем минут двенадцать, – сказал штурман.

– Понял, крутим влево к берегу, – ответил командир.

– Гидролог, крепкий лёд будет?

– Не будет – полынья там, – последовал ответ.

– И берег высокий, – добавил штурман.

В кабине наступила тишина, нарушаемая мягким рокотом моторов. Время работало против людей.

– Нунлигран – посёлок. Там три озера и лёд на них выдержит нашу «ласточку», – задумчиво проговорил гидролог.

– Паша, карту! – обратился командир корабля к штурману.

Руководитель полётов маленькой вертолётной площадки чуть не свалился с табурета, когда услышал, что к нему на посадку идёт ледовый борт. Стараясь не выдать своего волнения, отправил на самолёт всю информацию о площадке и фактической погоде. В ответ сквозь шорохи в эфире донеслось:

– Мы не на площадку, на озеро садиться будем.

– Может, через сопочку перевалите, там озеро подлиннее, – посоветовал руководитель полётов.

– Не перевалим, – и в эфире наступила тишина…

… – полынья там, – последовал ответ

Мягко коснувшись озёрного льда, похожая на сказочного дельфинчика машина, закончила свой пробег и остановилась в расположенном на берегу озера складе горюче-смазочных материалов. Ближайшие к урезу воды бочки, оказались разрублены винтами и из них вытекала соляра.

– Сели – то мягче, чем на бетонку, – сказал гидролог Володя, а командир только вытер пот со лба.

Прилетевшая после Нового года ремонтная бригада заменила у винтов лопасти и после проверки двигателей запустила их без дозаправки.

Моторы проработали всего одну минуту.

Да, было от чего вспотеть командирскому лбу после посадки второй раз…

Хороший ты мужик

Мы сидим и не спеша пьём водку в большой Валеркиной квартире. Холостякуем. Наши жёны и дети на «материке». Торопиться некуда – на дворе беснуется «южак». Страшный, ураганный ветер несёт снег вдоль улицы и с силой бросает его в окна. Болтаем о том, о сём. Охота, рыбалка, полёты, последняя экспедиция по тундровым речкам с Серёгой Котовым. Вокруг этих событий и вьётся наша неспешная беседа.

«Котяра», «Котик», «товарищ Котов» – известная и легендарная личность нашего управления. С его именем связана не одна забавная экспедиционно-тундровая история. Одну из них мы и вспомнили, сидя за нашим незамысловатым столом поздним зимним вечером, когда за окнами завывал жестокий чукотский ветер.

Серёга – опытный речной гидролог – был изумлён решением высокого начальства провести геодезическую съёмку местности и промеры фарватера в районе водомерного поста на одной из рек, впадающей в Чаунскую губу. Работа – обычная и привычная для бывалого экспедиционника, но совершенно невероятным было время проведения работ в январе. В это время на Чукотке – разгар полярной ночи. Наверное, кому-то, где-то в ответственном документе нужно было поставить «галочку». Спорить с начальством – плевать против ветра, поэтому экспедиция, начальником которой был назначен Серёга Котов, началась. Три гидролога, радист и вездеходчик – экипаж машины боевой – прибыли на место проведения работ, слили воду из вездеходного двигателя и стали жить у местного охотника Кирилловича, чему тот был несказанно рад.

Работа с геодезическими инструментами в тридцатиградусный мороз не самое приятное занятие, да и светлого времени почти не было, поэтому нивелирную рейку приходилось подсвечивать фонариком. Много мышечной «радости» приносил и труд с ручным буром на промерных створах. Но маленький дружный коллектив спокойно и стойко преодолевал трудности, организованные начальством в разгар зимы, прекрасно осознавая то, что летом придётся всё переделывать. Прошло две недели изнурительного труда и, проснувшись однажды утром, участники экспедиции не нашли своего начальника на месте.

Страшный, ураганный ветер несёт снег вдоль улицы и с силой бросает его в окна.

– За молоком ушёл ваш начальник, – ответил на вопросительные взгляды Кириллович. – А вы можете на рыбалку сходить, корюшка должна сегодня хорошо брать, – после небольшой паузы добавил охотник.

До посёлка, где находился знаменитый на весь район коровник, идти надо было девять километров. Туда и обратно – восемнадцать.

– К вечеру надо ждать Серёгу. А насчёт рыбалки мысль хорошая, – заключил радист.

Сергей Васильевич Котов – опытный речной гидролог

– «Котик» нам молочка принесёт, а мы ему рыбки поймаем, – поддержал радиста вездеходчик, чем вызвал улыбки на лицах людей.

Сомнений в том, что поход начальника закончится благополучно ни у кого не возникало. Он прекрасно ориентировался в тундре и у него был карабин, а штиль с безоблачным небом не предвещал беды… Её и не случилось. Серёга вернулся в избушку уже к обеду, дружок его на снегоходе подбросил.

– И где же молочко коровье, детям для здоровья? – с лукавой усмешкой спросил Серёгу Кириллович. – Ты ведь даже канистру с собой не взял, она в тамбуре, как стояла, так и стоит.

– Вот оно, – начальник с простодушной улыбкой достал из рюкзака и выставил на стол три бутылки водки.

– Правда, из-под «бешеной коровки», – весело добавил он.

А съёмку местности возле водомерного поста Кирилловича летом переделали

И все расхохотались.

Обед удался на славу. Здесь было всё: брусника и малосольная ряпушка от Кирилловича, жареная корюшка от гидрологов, свежий хлеб от начальника и молоко от «бешеной коровки».

А утром маленькую бригаду снова ждала тяжёлая мужская работа на морозе, которую, несмотря на испортившуюся погоду, они закончили через неделю.

Перед отъездом ребят Кириллович на прощание тихонько сказал Серёге:

– Хороший ты мужик, такое дело сделал и парням праздник устроил.

«Котяра» хитро посмотрел на охотника и также тихо муркнул в ответ:

– Просто я очень люблю молоко.

Оба рассмеялись и обнялись на прощание.

А съёмку местности возле водомерного поста Кирилловича (теперь в отчётах он назывался именно так) летом переделали, но это уже совсем другая история про Серёгу Котова.

Леночка

Плановый облёт вертолёта после регламентных работ подходил к завершению, когда на палубе над вертолётной площадкой появилась Леночка. На ледоколе её обожали все – и вертолётчики в том числе. Точёную фигурку Леночки не смог испортить даже полярный тулупчик, небрежно накинутый на её плечи. Ласковый арктический ветерок развевал светлые локоны. Леночка была великолепна.

Потому-то в разгар полярного дня от её присутствия на палубе солнце засветило ещё ярче, сахарно-белые льдинки за бортом заискрились ещё сильней, море засияло синевой с нежно-голубым отливом, а усатому, строгому боцману с банкой из-под краски в руках, захотелось спеть какую-нибудь весёлую песенку. Мельком взглянув на Леночку, он замурлыкал себе в усы неведомую лирическую мелодию. И даже старый ледокол побежал резвее, разгоняя перед собой мелкие льдинки, а дымок из его высокой трубы стал едва заметен на фоне безоблачного неба.

Леночка увидела вертолёт, висящий за кормой ледокола, помахала командиру ручкой и твёрдый, как скала, полярный ас превратился в беспечного Тома Сойера с соломинкой на носу. Только вместо соломинки в его руках был штурвал вертолёта. Машина за кормой ледокола завертелась в волшебном танце: она то кружилась волчком, то взмывала ввысь, то опускалась к самой воде. Воздушные пируэты следовали один за другим, бесконечным каскадом… Казалось, им не будет конца. Леночка стояла на палубе, широко раскрыв восхищённые глаза и слегка приоткрыв от изумления свой ротик. Спектакль закончился так же быстро, как и начался. Усталый Ми-2 сел на предназначенную для него площадку, техники занялись его обслуживанием. Разгорячённый феерическим полётом, пилот подошёл к Леночке.

Усталый Ми-2 сел на предназначенную для него площадку

– Ну, как? – спросил он, улыбаясь.

– Да видела я, как ты выделывался и всё ждала, когда тебя … – и с алых губ Леночки слетело такое ругательство, которое редко услышишь и от пьяных мужиков в кабаке.

– Эх, Леночка, день – то какой хороший был… – и боцман с досадой плюнул в банку из-под краски

Санька опешил, командирская фуражка вывалилась из рук. Солнце потускнело и покрылось стыдливыми пятнами, небо поблёкло, сахарно-белые льдинки за бортом стали грязно-серыми, море помутнело и из нежно-голубого превратилось в иссиня-чёрное. Старый ледокол от неожиданности замедлил ход и растерянно крякнул, труба его сморщилась – и из неё повалили клубы чернущего дыма. Усатый боцман, владеющий ненормативной лексикой пяти континентов, вдруг умолк и после небольшой паузы произнёс:

– Эх, Леночка, день-то какой хороший был… – и с досадой плюнул в банку из-под краски.

Умник нашёлся

Полярная ночь на Чукотке в разгаре. Над долиной, обрамлённой заснеженными сопками, холодным светом полыхает желтовато-зелёное северное сияние. В маленькой, заснеженной охотничьей избушке на берегу небольшой тундровой речки горит огонёк, от которого веет теплом в этом царстве льда и снега под названием Арктика.

– Да, старая эскимоска говорила, что если хочешь увидеть сияние на небе, нужно посвистеть, а потушить его можно, сильно хлопнув в ладоши, – закончил свой рассказ, выходя из избушки Кириллович. Экспедиционники переглянулись. Они «пурговали» у старого охотника три дня – под его тундровые байки время пролетело весело и быстро. Погода наладилась, ветер стих, небо разъяснилось и на нём заиграли огромные, яркие сполохи северного сияния. Охотник вышел проводить гостей, им нужно было продолжать прерванную непогодой поездку.

– Давай попробуем сияние выключить, эксперимент, так сказать, проведём, – предложил Андреич – невысокий, широкоплечий начальник экспедиции.

– И ещё она говорила, что духи сердятся на тех, кто это делает, – добавил старый тундровик.

Последнее замечание раззадорило Андреича. Он сильно ударил ладошку об ладошку и громко захохотал. Не успело эхо начальственного смеха замереть в ближайших скалах, как спокойно висевшее над тундрой сияние, пришло в движение. Полосы превратились в дуги, дуги в кольца, а кольца приобрели голубоватый оттенок и расползлись по всему небосводу спиралями.

Людям казалось, что сияние опускается к земле и вот-вот пронзит их своими тонкими, острыми лучами, струящимися из зенита

– А говорил потухнет! Вот мы сейчас его из ракетницы притушим, как свечку в тире, – ещё громче захохотал начальник и первая ракета ушла в воздух.

Сияние вдруг приняло форму правильных мерцающих многоугольников, которые постепенно вытянулись в толстые полосы и приобрело красноватые оттенки. Казалось, оно сердится на беспокоящих его людей. Андреича это только позабавило. В азарте он выпустил в небо четыре ракеты подряд. И произошло то, чего никто не ожидал: в небе начался зловещий танец света и тени, от горизонта до горизонта заметалось пурпурное свечение с красно-жёлтым отливом. Людям казалось, что оно опускается к земле и вот-вот пронзит их своими тонкими, острыми лучами, струящимися из зенита. Ещё мгновение – и сиянье потухло.

– Ну, хватит развлекаться. Поехали! – деловито скомандовал Андреич. Попрощался с хозяином избушки и прыгнул в кабину.

Вездеход резво рванул с места, но, не проехав и полкилометра, потерял гусеницу и встал.

– Ёлки-моталки. Трак лопнул, вот и разулись, – сердито бросил вездеходчик в ответ на вопросительный взгляд начальника экспедиции.

Полярная ночь продолжалась, а над Чукоткой набирала силу поразительная игра красок

Полярная ночь продолжалась, а над Чукоткой набирала силу поразительная игра красок, фантастические сполохи разливались и, плавно струясь, сменяли друг друга, напоминая необъятные, пульсирующие валы. На фоне ясного звёздного неба сиянье становилось ярче, объёмнее, оно искрилось всеми цветами радуги, привнося свет, спокойствие и красоту в холодный арктический мир.

– Умник нашёлся, кто ж такую прелесть потушит, – муркнул в усы Кириллович, глядя на стоящий посреди тундры вездеход и тихо прикрыл за собой дверь в избушку.

Известный полярный

– Известный полярный радист, восемь букв. Толя, а твоя фамилия подходит, – задумчиво произнёс Вовка Симонов, уютно устроившийся на гостевой лежанке в охотничьей избушке Трофима с кроссвордом в руках.

– Неужели такой известный, что в журнал попал? – с восторгом посмотрел на Толю старый чукотский охотник Трофим.

– Да сочиняет Вовка, – смутился радист.

– Связь скоро, готовьтесь лучше антенну держать, – продолжил он.

За окном, отчаянно завывая, бушевал свирепый ветер со снегом. Мощь южного ветра в этих местах бывает столь высока, что способна остановить в воздухе самолет Ан-2. Висит «Аннушка» над землёй, а вперед продвинуться не может. Разгул стихии, да и только. Держать походную шестиметровую складную антенну в таких условиях дело малоприятное и, как правило, бесполезное. Снежные кристаллы электризуют пространство вокруг, радиоволны вязнут в нём и не хотят лететь к адресату. Да и мачта нам досталась в наследство от Кренкеля – старая, пережившая не один десяток экспедиций. Но наш радист неумолим: срок связи – есть срок связи и попытаться провести его надо даже в условиях полного не прохождения радиоволн. Мы в с Вовкой молча начали одеваться. Из домика вышли вместе с Толей, под его чутким руководством собрали мачту и возвели пирамиду из ящиков и бочек у её основания. В заключение, обняв сооружение и упёршись в мачту лбами, мы, как изваяния, застыли на месте. Толя был доволен, тоненький провод антенны находился на нужной высоте и мачта надёжно зафиксирована двумя гидрологами.

– Ну всё, я пошёл, а вам стоять, держать и не стонать, пока я не свяжусь, – и, подгоняемый ветром, как сказочный волшебник, исчез в снежном заряде.

Конечно, мачту мы не удержали, под напором ветра сооружение рухнуло – бочки и ящики, кувыркаясь, исчезли в снежной круговерти. Мачта упала, антенный провод от неё оторвался и беспомощно болтался на земле. С трудом нам удалось добраться до тамбура избушки и втиснуться внутрь. Сквозь деревянную дверь до нас отчётливо доносился весёлый писк Толиной морзянки.

И мы втроём пошли спасать старушку

– Ну вот, и чего упирались, «известный полярный из восьми букв» и без нас связь обеспечил, – устало вздохнул Вовка.

Дверь в избушку отворилась и на пороге появился наш славный радист. Похоже, от него самого в разные стороны разбегались радиоволны и никакая пурга не могла их остановить, так счастлив он был установленной связью с Певеком.

– Связь состоялась… А вы разве антенну не держали? – лицо его вытянулось от изумления.

– Да улетело всё, – неторопливо произнёс Володя.

– И мачта тоже???

– Нет. Мачту ещё можно спасти…

И мы втроём пошли спасать старушку.

Да и слава Богу!

Экипаж ледового борта всегда настороженно относится к присутствию на самолёте посторонних людей, особенно, если это касается представителей прессы. И не потому, что лётчики и гидрологи не уважают корреспондентов и операторов, просто эти специалисты частенько забывают, что воздушное судно поднято в небо не из-за них и на его борту идёт гораздо более важная работа. Вот почему любая помеха, созданная гостями, может иметь самые непредсказуемые последствия. В ночном полёте, ослеплённый осветительным оборудованием гидролог, может не разглядеть и пропустить навигационное разводье, так необходимое для движения каравана в сплочённом десятибалльном ледовом массиве. Слоняющийся по самолёту и донимающий всех своими вопросами корреспондент, может нарваться и на крепкое словцо, если станет задавать их в неподходящий для этого момент. Например, во время разворота воздушного судна у высоких берегов, когда внимание лётчиков сосредоточено на выполнении этого опасного манёвра.

Да и рождающиеся после таких полётов материалы порой оказываются не совсем корректны.

«Сахарные головы торосов мелькали под крыльями нашего самолёта с головокружительной быстротой. Высота 10 метров. Мы мчимся к ледоколу, корпус и мачты которого едва различимы в тумане. Будем бросать вымпел…» – строчил один такой писатель, попавший к нам на самолёт в Черском по заданию одной из столичных газет. Хорошо, что в конце полёта он показал своё сочинение командиру.

– Ты хочешь, чтобы меня в тюрьму посадили? – возмутился Максимыч.

– А что? – искренне удивился журналист. – По-моему, неплохо, – добавил он утвердительным тоном.

– Вот что, мы так не летаем. А будешь глупости писать – пойдёшь в Анадырь пешком, – парировал командир.

Корреспондент сморщился и обиженно поджал губы, он так и не понял, что же не понравилось пилоту.

Полёт у высоких берегов

До прибытия в Анадырь экипажу предстояло выполнить пять разведок, а это 50 часов напряжённого труда лётчиков и гидрологов в течение пяти суток.

Уже на мысе Шмидта у нашего пассажира был готов материал и он его пытался отправить в редакцию по телефону прямо из гостиницы. Связь с Москвой была плохая и для передачи статьи приходилось сильно повышать голос.

– Самолёт Ил-14 летит гяльсами, – кричал журналист в телефонную трубку.

– Да. Да. Гяльсами. Гяльсами, – продолжал он уверенно орать переспросившему его человеку на противоположном конце провода.

– Да не «гяльсами», а галсами, – поправил корреспондента проходящий мимо гидролог.

– Конечно, конечно, – живо откликнулся журналист и, исправившись, крикнул в телефон:

– Самолёт летит гильсами, гильсами летит самолёт.

Юрка только рукой махнул и, не останавливаясь, пошёл в свой номер, а женщина-администратор тихонько улыбнулась, склонив голову и закрыв лицо длинными волосами.

Рабочий стол гидрологов то вдруг стремительно накатывает на сидящего за ним человека, то неожиданно уходит вниз и тогда приходится ловить улетающие навигационные инструменты и ручки с карандашами

 

На следующий день Берингово море встретило самолёт отчаянной болтанкой. Воздушная болтанка в отличие от плавной корабельной качки – резкая и разнонаправленная. Мало того, что самолёт кидает вверх-вниз, его ещё и из стороны в сторону бросает. Рабочий стол гидрологов то вдруг стремительно накатывает на сидящего за ним человека и тот буквально влипает в него носом, то неожиданно уходит вниз и тогда приходится ловить улетающие навигационные инструменты и ручки с карандашами. В общем, болтанка – серьёзное испытание для всего экипажа. Штурман в таких условиях обязан не снижать точность своей работы, а командир со вторым пилотом крепко держать машину на курсе, проложенном гидрологами. И всё это может продолжаться весь десятичасовой полёт. Столичный гость загрустил, слегка побледнел, стал часто уходить в хвост самолёта и задерживаться там подолгу. На предложение бортмеханика отобедать – пробормотал что-то невнятное. Болтанка закончилась на подходе к бухте Провидения и, измученный ею пассажир, задремал в своём кресле.

Заход на посадку в Провидении – сложный, аэропорт окружён сопками, высота которых достигает 600—700 метров. Полёт проходит по бухте с высокими берегами. Человеку, попавшему сюда впервые, может показаться, что самолёт вот-вот заденет их крылом. Перед выходом на посадочный курс пилоты добавили оборотов двигателям, машина встряхнулась и тихо дремлющий пассажир проснулся. Совсем рядом в иллюминаторе он увидел стену сопки. Самолёт вдруг накренился и начал снижаться. Спросонья и от неожиданности, не понимая, что происходит, бедолага с нечеловеческим криком бросился на пол под обеденный стол, где и оставался, поражённый страхом, до полной остановки воздушного судна. Потрясение корреспондента было настолько велико, что он отказался дальше лететь с ледовиками и, как выяснилось позднее, напился, попал в милицию и опоздал в Анадырь к московскому борту.

Карта ледовых условий

Вероятно, поэтому страна так никогда и не узнала о своих «героях», бороздящих «гяльсами» или «гильсами» суровые и неприветливые небеса арктических морей.

– Да и слава Богу! – сказал по этому поводу перед очередным полётом Максимыч, командир всепогодного корабля ледовой авиационной разведки.

И экипаж с ним согласился.

А журналиста было просто по-человечески жаль.