Русские войска поплыли к Баку, а Турция не объявляла войну России, несмотря на внушения английского посланника, что его король вместе с датским королем хочет напасть на Россию. Туркам хотелось прежде утвердиться в Армении и Грузии. Петру это очень не нравилось. 14 и 18 июля и 8 августа, происходили конференции между Неплюевым, рейс-эффенди и де-Бонаком, который был приглашен в качестве посредника. Неплюев объявил, что его император, несмотря на убытки, причиненные лезгинцами русской торговле, не пошлет против них своих войск, если Порта запретит лезгинцам нападать на те города, в которых находятся русские гарнизоны, и не будет вводить своих войск в персидские провинции, Армению и Грузию до тех пор, пока между Россиею и Турциею будет все улажено на счет персидских дел. Рейс-эффенди отвечал, что Порта имеет право не только на Грузию и Армению, но и на все прикаспийские области, а Россия на последние не имеет никакого права, особенно потому, что народы, здесь обитающие, – магометанской веры; недавно шевкал Тарковский и другие владельцы писали Порте, чтобы, по единоверию, освободила их из русских рук, Неплюев возражал, что это рассуждение политическим правам противно; вера не служит определением границ, ибо если бы определять границы по вере, то во всем свете мира не было бы: сколько христианских народов под властию Порты, а магометанских под властию России. Неплюев объявил решительно, что император не допустит к Каспийским берегам никакой другой державы, и особенно Турции.

Между тем английский посланник продолжал внушать Порте, что война с Россией не опасна, что внутри новой империи происходят замешательства. Посол завел сношения и с человеком, который, в случае войны, мог быть полезен туркам: то был известный Орлик, называвшийся гетманом войска Запорожского. Орлик, приведенный Карлом XII в Швецию, теперь приехал оттуда в турецкие владения и жил в Солониках, откуда, посредством одного шведа, жившего при английском после, передавал Порте разные предложения: он домогался, чтоб султан вызвал его в Константинополь, обещая, в случае войны с Россиею, поднять против нее казаков. Визирь потребовал, чтобы он изъяснил обстоятельно, каким образом надеется возмутить Украину, и имеет ли с русскими казаками сношения? Неплюев писал, что до объявления войны Орлика в Константинополь не вызовут.

В конце года, по указу от своего двора, Неплюев, в новой конференции с рейс-эффенди и де-Бонаком, предложил остановить военные действия с обеих сторон. Порта, уже овладевшая Тифлисом, отвечала, что она готова остановить свои войска, но не прежде, как они овладеют городами Эриванью и Ганджею; согласились однако с обеих сторон послать начальствующим войсками, чтоб они поступали между собою дружески, пока дело не решится на дальнейших конференциях в Константинополе. В это время Порта узнала о договоре, заключенном между Россиею и Персиею в Петербурге. На конференции 23 декабря рейс-эффенди выразил свое удивление: в Персии государя нет, и потому она, естественно, переходит во владение Порты, а, между тем, государь русский публикует какой-то договор, заключенный с человеком, Порте неизвестным. Резидент отвечал, что в Персии есть государь Тохмасиб, который наследовал престол законным образом после отца. С этим-то законным шахом заключен у России договор с обещанием помогать ему против бунтовщиков, а шах, за эту помощь, уступил России известные земли. Таким образом, Порта знает теперь, чем Россия владеет; известно и русскому императору, чем Порта в Персии овладела; и так, как Персия обоим государствам соседственна, то, для уничтожения всяких подозрений, император предлагает, чтоб оба государства не распространяли больше своих владений в Персии, оставались при том, чем действительно в настоящее время владеют, чтоб турецкие войска не переходили реку Куру; в Шемахе пусть владеет Дауд-бек, но чтоб турецких войск в этом городе никогда не было и город не был укреплен. Рейс-эффенди твердил свое, что Персия вся принадлежит султану, что Тохмасиб не может быть законным шахом, потому что отец его жив, хотя и в неволе. И какая польза русскому государю от договора с Тохмасибом, который принужден бежать в Араратские горы и живет там, как дикий человек; скоро вся Персия покорится туркам, и все тамошние народы, естественно, восстанут против русских и выгонят их вон, потому что там искони нога христианская никогда не бывала; в договоре с Тохмасибом русский государь обязался стоять за него против всех его неприятелей, следовательно, и против турок: значит, вечный мир у России с Портою нарушен.

В конференции 30 декабря рейс-эффенди сказал, что султан объявил о русских требованиях своим министрам, духовенству и воинскому чину и все единогласно отвечали, что об этих требованиях слышать не могут, но готовы кровию своею защищать Персию, которая теперь, не имея своего государя, принадлежит Порте, и нога христианская в Персии никогда не бывала; поэтому дается указом султанским последнее решение, договариваться о тех местах, где теперь находятся русские гарнизоны, а до другого ни до чего русскому государю дела нет. Неплюев отвечал, что он остается при прежних своих предложениях. Этим кончились переговоры в 1723 году.

2 января 1724 года переводчик Порты приехал к Неплюеву с вопросом: принимает ли он условия Порты или нет? Неплюев отвечал, что без указу государя своего этих условий принять не может. – „В таком случае, – сказал переводчик, – объявляется война, и ты должен выбрать одно из трех: или возвратиться в отечество, или быть при визире в походе, или жить в Цареграде простым человеком, ибо Порта, с этой минуты, не признает тебя больше за министра. Хотя у нас и нет обычая при таких случаях оставлять министров на свободе, однако для тебя делается исключение за твое доброе поведение“. Неплюев, разумеется, выбрал возвращение в Россию. Он послал немедленно же за паспортом, „о ему паспорта не дали, а между тем де-Бонак делал Порте представления, что война ей в Персии будет тяжела, ибо тамошний народ враждебен туркам, и Мирвеиза, как человека дикого, надобно опасаться; Россия увеличит число врагов, а, быть может, русская дружба, со временем, Порте пригодится; правда, что русский государь много земель себе забирает, но к турецким границам не приближается, и от французского посла при петербургском дворе, Камиродона, есть верные известия, что Россия не начнет войны, если Порта первая не нарушит мира. Благодаря этим внушениям султан решил: войны России не объявлять, но приготовляться к ней.

Вслед затем Неплюев имел приватную аудиенцию у великого визиря в присутствии де-Бонака. Резидент начал говорить, что все недоразумение произошло от предложений слишком общих и неопределенных; а если б откровенно сообщили друг другу, чего кто желает, то давно бы дело было кончено. Визирь сказал на это: «Резидент говорит совершенную правду, и Порта объявит, чего желает. Положим, что у шаха Гуссейна было три сына: один турецкий государь, другой русский, а третий, меньшой, Тохмасиб; по смерти Гуссейна (каждому из них следует иметь свою часть. Русский государь взял уже себе долю; теперь следует Порте получить свою, и пусть французский посол, как посредник, выделит каждому надлежащую часть, чтоб никому обидно не было». «Очень благодарен за такую честь, – отвечал де-Бонак – только по моему разделу наибольшая часть следует младшему, и я буду держать его сторону, как самого слабого». Визирь начал было дележ, уступал России берега Каспийского моря до слияния реки Аракса с Курой, откуда должны были начинаться турецкие владения: но Неплюев и де-Бонак объявили, что без новых указов из России дела решить нельзя, и французский посол предложил отправить за этими указами в Петербург племянника своего Дальона. Визирь согласился, прибавив, что желает заключения оборонительного и наступательного союза между Россиею, Турциею и Франциею; об Англии же турки прямо говорили, что в угоду ей нельзя ссориться с Россиею: в прошлых годах Англия обязалась помогать Швеции против России, а как помогла? Несмотря на то, со стороны Англии продолжались внушения, что русский государь хочет овладеть не только персидскою, но и всею восточною торговлею, вследствие чего товары, шедшие прежде в Европу чрез турецкие владения, пойдут через Россию, и тогда англичане и другие европейцы выедут из Турции, к великому ущербу казны султановой. Поэтому Порта оружием должна остановить успех русских на Востоке; и если Порта объявит России войну, то получит денежное вспоможение не только от короля, но и от всего народа английского.

В начале мая Дальон возвратился из России вместе с русским курьером, и у Неплюева начались конференции с турецкими министрами. Резидент сейчас же заметил перемену в тоне у турок. Они не хотели слышать об ограничении своих будущих завоеваний в Персии, и визирь притворялся, что забыл об условиях, им самим прежде предложенных. Еще более удивило Неплюева то, что де-Бонак, получивший перед тем 2000 червонных от России, явно брал сторону турок и однажды сказал Неплюеву: «Разве вы хотите ослушаться указа государя своего, что моих советов не принимаете? Или подозреваете меня во вражде к России? Но государь ваш не так смотрит на дело: он своеручно изволил мне писать, чтоб настоящие переговоры как можно скорее приводить к концу, и во всем положился на меня; если вы не отступите от своего требования, то я слагаю с себя посредничество». В другой раз де-Бонак сказал резиденту, что не хочет с ним более говорить, и выслал его из своего дома. Донося о трудностях, какие он претерпел при заключении договора, Неплюев, писал: «Больше того ныне без войны получить было нельзя; но хотя не очень ясно, однако сущность дела вся внесена. От французского посла, вместо помощи, были только одни препятствия; проект трактата раз десять переправляли; я желал, чтоб „се ясно было, а французский посол при турках прямо говорил, что резидент спорит не дельно, в турецком проекте разумеется все то, чего он требует; а племянник его Дальон, как ребенок, при переводчике Порты, сказал: „Не знаешь ты, что мы имеем из России проект за подписанием министерским, и во всем уполномочены“, – и некоторые слова о лезгинцах говорил; „о переводчик Порты этого туркам, по моей просьбе, не сказал. Дальон, по приезде в Царь-град, не видавшись с послом, прямо взят был к визирю, и там, невоздержанием ребяческим, сказал, что ваше величество на все турецкие предложения склонился, кроме самых неважных пунктов, но те резидент имеет право устранить; сказал также, что вы сильно желаете мира“.

Раз десять исправленный договор, наконец, был составлен таким образом: Шемаха остается под владением вассала Порты, Дауда. Пространство от города Шемахи по прямой линии к Каспийскому морю разделяется на три равные части; из этих трех частей две, лежащие и Каспийскому морю, должны принадлежать России, а третья, ближайшая к Шемахе, будет находиться во владении Дауда, под верховною властию Порты. Шемаха не будет укреплена, и в ней не будет турецкого гарнизона, исключая тот случай, когда владелец тамошний воспротивится власти султана или между жителями произойдет смута: и тогда турецкие войска не прежде перейдут реку Куру, как уведомив о своем движении русских комендантов, и по утишении смуты ни один человек из турецкого войска не должен оставаться в Шемахе. Император всероссийский обещает склонять шаха Тохмасиба к успупке Турции занятых ее войском персидских провинций; если же шах не захочет уступить России или Порте выговоренных ими провинций, то Россия и Порта действуют против него за одно. Договор был подписан 12 июня 1724 г.

Для размены ратификаций отправлен был в Константинополь бригадир Александр Румянцев в звании чрезвычайного посланника. На него было возложено также разграничение, вместе с комиссарами Порты, русских и турецких владений на Кавказе. Относительно этого разграничения Петр собственноручно написал Румянцеву следующую промеморию:

1) Смотреть накрепко местоположения, а именно, от Баки до Грузии какая дорога, сколь долго можно с войском идти, и можно ль фураж иметь, и на сколько лошадей, и путь каков для войска. 2) Можно ль провианту сыскать. 3) Армяне далеко ль от Грузии и от того пути. 4) Которых пошлет в Азов, чтоб того ж смотрели дорогою возле Черного моря, тако ж христиан последние далеко ль живут от Тамани или Кубани. 5) Курою рекою возможно ль до Грузии идти судами хотя малыми. 6)Состояние и силу грузинцев и армян.

Румянцев отправился. Думая, что он уже в Константинополе, Петр велел послать к нему рескрипт: „Приехали к нам армянские депутаты с просьбою защитить от неприятелей; если же мы этого сделать не в состоянии, то позволить им перейти на житье в наши новоприобретенные от Персии провинции. Мы им объявили, что помочь им войском не можем в следствие заключенного с Портою договора, а поселиться в прикаспийских наших провинциях позволили и нашу обнадеживательную грамоту послали. Если турки станут вам об этом говорить, то отвечайте, что мы сами армян не призывали, но они нас, по единоверию, просили взять их под свое покровительство; нам, ради христианства, армянам, как христианам, отказать в том было нельзя, как и визирь сам часто объявлял, что по единоверию просящим покровительства отказать невозможно; надобно смотреть только, чтоб земли принадлежали тому, за кем выговорены в договоре, а народам не надобно препятствовать переходить в ту или другую сторону, Порте еще выгоднее будет, когда армяне выйдут, потому что она тогда без сопротивления землями их овладеет. Прибавь, что если Порта захочет перезывать к себе басурман из приобретенных нами от Персии провинций, то нам это не будет противно; станут требовать письменного обнадеживания – дайте“.

Это было последнее решение Петра по восточным делам.