Фонтан

Прошла секунда. Другая. Вдалеке застрекотал примолкший было кузнечик. Пьеро открыл глаза, сдвинул глазные щупальца так, чтобы посмотреть назад.

Он был там. Розовый Волк. Здоровенный, больше Пьеро раза в два, с чёрно-коричневым панцирем, вмятым в то, что совсем недавно было его телом. Длинные ротовые щупальца всё ещё тянулись к Пьеро.

Пьеро выдохнул. Металлическая смерть приходила не за ним. Скорее всего, ей вообще было всё равно, кого забирать, как и всем людским машинам. Всепоглощающий страх пропал, и Пьеро понял: сон окончен; можно просыпаться.

Пьеро открыл глаза и увидел над собой низкий закопчённый потолок с крылатой шестерёнкой. Символ мудрости и мира тускло светился бледно-голубым светом.

На соседней лежанке приборматывал, постанывал и подёргивался Влас. От старика веяло жаром, закатившиеся глаза поблёскивали в полутьме, воздух с хрипом продирался сквозь седую неухоженную бороду.

За серой занавеской, служившей дверью уже звучали приглушённые голоса и позёвывания – народ потихоньку просыпался и занимал очередь к последней кабинке с ультразвуковым душем. Неделю назад хватило на троих.

Пьеро пошевелил пальцами на руках и ногах, попробовал было повернуть глазные щупальца вправо, но вовремя вспомнил, что больше не спит. Пора было выбираться из спальника и идти на утреннее собрание.

***

Вот и овраг… Как его, русло.

Пьеро остановился в двух шагах от обрыва – если подойти ближе можно прокатиться на заднице до самого дна. Внизу, меж высохших до белизны, затвердевших до стали коряг, было пусто. Даже пауки-охотники ушли отсюда. Они простор любят, чтобы ветер к их засадам пищу подгонял. Красно-коричневые барханы в овраге лежали почти недвижно – там не дуло. Пьеро поднёс ладонь козырьком ко лбу. Он знал: входы есть, нужно их просто найти.

На той стороне оврага пустыня забирала своё. Бордово-бурый песок постепенно растворял стекло и сталепластик также, как медленно капающая вода проедает любое железо, так же, как время втягивает в небытие остатки человечества.

Пьеро посмотрел налево, направо. Унылые крутые склоны, и никакого намёка на спуск. Перевесил бак на грудь. Снял с пояса флягу, помотал над ухом. На дне чуть-чуть плескалось – дневная норма. Всего горсточка, но этой горсточки хватит, чтобы не уйти в сны насовсем. Или чтобы сделать компресс Власу. Шаман давно уже чувствовал себя неважно, но неделю назад совсем занемог и слёг. Метался в горячке так, что порвал спальник.

Колдуны не умирают легко. Особенно, если некому передать силу, а с преемниками у Власа всё было плохо. В пещере не было никого, кто мог толковать сны, кому было под силу вытаскивать спящих из кошмаров и сопровождать мёртвых в вечный сон. Влас брался учить всех желающих и даже некоторых нежелающих. Хватался за любую соломинку. Коломбина поехала умом; Арлекин слишком любил звёзды, однажды он ушёл в пустыню и не вернулся.

Остался только Пьеро, но он был из нежелающих. Он не хотел быть шаманом, ему не нужна была сила и способность ходить по чужим снам. После смерти матери он запретил себе сновидения, и с тех пор под веками видел только темноту.

До вчерашней ночи.

Пьеро ушёл из пещеры затемно, до общего собрания – не хотел, чтобы по его виду кто-то догадался. Он чувствовал, как горят щёки и замотался в шарф. Ощущал чужие взгляды и спрятал глаза за круглыми чёрными очками. Потом взял бак побольше – чтобы походка была обычной, не подбрасывал бы в воздух каждый шаг. И всё равно, уходя Пьеро знал: Влас понял, почуял, пусть и сквозь жар, и теперь уж точно не отвяжется.

За скелетом моста в тысяче шагов справа овраг круто изгибался к северу, чтобы через шесть с половиной тысяч шагов нырнуть в большую, больше человеческого роста, трубу, забранную стальной решёткой. Прутья той решётки были два пальца толщиной, а между ними не пролез бы и ребёнок – это было известно всем в пещере, Пьеро, когда был маленьким, пытался. И не смог.

Пьеро вздохнул: надо двигаться дальше, не торчать же тут весь день. Он повернул налево. На проплешинах мостовой плясали песчаные вихри. Дома в этом районе казались почти целыми снаружи. Как мумии, которые оставляют после себя пауки-охотники. Внешняя оболочка цела, а изнутри всё выедено досуха. Через две тысячи шагов перед ним открылась небольшая площадь. В центре её высился постамент чёрного с белыми прожилками камня. От памятника остались только ноги, надпись на покосившейся табличка не разобрать.

Ветер усилился, Пьеро остановился передохнуть и прикинуть маршрут. Сейчас добраться до вон того большого купола с обломанным шпилем на крыше, потом налево, чтобы обойти завал, а там можно и люк поискать. Влас говорил, рядом с оврагом люков много, и все ведут к руслу. Если повезёт… Обязательно повезёт! Не может не повезти! Пьеро прямо видел этот люк: присыпанный песком и ветками, ржавый по краям, такой тяжёлый, что кажется, будто Вспышка вплавила его в землю, запечатав вход. Но если найти щель, вставить монтировку и поднажать, то раздастся такой звук…

Резкий клёкот раздался слева. Тело отреагировало раньше сознания. Пьеро отскочил назад, под прикрытие шершавой стены, присел, чтобы оставаться в тени и осторожно окинул взглядом площадь.

Паук-охотник стоял на постаменте. Размером с кошку, серо-бурый, он задрал передние лапки и медленно водил ими в воздухе. Брюшко с чёрными полосами выглядело дряблым. Самка, да ещё и голодная. Значит, где-то рядом гнездо, не исключено, что в том самом здании со шпилем.

Пьеро начал аккуратно пятиться на полусогнутых. У пауков-охотников нет глаз, а слушают и нюхают они щетинками на ногах. Получается не ахти. Но сила их не в этом, и даже не в яде – эти твари могут почувствовать чужие эмоции. Страх, жажда, усталость – для них как маяки в ночи, как громогласное объявление по интеркому «кушать подано».

Пьеро дышал медленно, как учил Влас, стараясь отбросить все сторонние мысли, сосредоточиться на дыхании. Вдоооох. Выыыыдох. Вдоооох – шаг назад. Выыыыдох – ещё один. Вдоооох – замереть, медленно повернуть голову: нет ли других пауков? Выыыыдох – ещё шаг; вроде чисто, может, повезло? Вдооох – шаг. Не торопиться. Снова клёкот на площади, на этот раз поближе; тварь идёт сюда? Выыыыыдох – скорей бы угол какой или груда камней. Вдоооох – снова клёкот, ещё шаг назад. Выыыыдох – правая ступня попала в ямку, поскользнулась, поехала, подвернулась.

Баммммм! Пьеро упал на бок, с размаху дав баком в стену. Гулкий звон поплыл над улицей, а когда прекратился на секунду всё замерло. Мгновенье тишины он потратил на то, чтобы вскочить. Боль вкрутилась в лодыжку ржавым винтом. Пьеро выпрямился и побежал. Главное – держаться против ветра. Пауки-охотники умеют стрелять паутиной шагов на двадцать, но выпускают они не снаряд, а тонкую нить. Яда на той нити хватит, чтобы отправить в вечный сон кого угодно, а сама нить практически невидима, поэтому увернуться от неё очень сложно. Но нить есть нить, малейший ветерок – и всё, охота не удалась.

Пьеро сорвал шарф. Раскалённые распахнутые губы встретили поток мелких песчинок. Сзади заклёкотали. Пытается перегнать, чтобы выпустить свою дрянь в лицо. Если подберётся близко – прыгнет. Тогда точно конец. Они прогрызают даже сталепластик, а яда на жвалах больше, чем на паутине.