Морковку нож не берет

Антон Антонович. Что-то горит. Резиной пахнет… горелой.

Григорий Васильевич. Я ж говорил, он вулканизировать шины начнет. Поужинал и вулканизирует.

Антон Антонович. Как вы терпите? Надо запретить ему.

Он же травит вас.

Григорий Васильевич. А ну, связываться. Если б он у меня на кухне вулканизировал. А то он у себя. Предприниматель…

Антон Антонович. И дырку заделали бы.

Григорий Васильевич. Руки не доходят. Вон большая какая…

Антон Антонович. Я посмотрю.

Григорий Васильевич. Я б запретил, да он не послушается.

Антон Антонович. Она не сквозная.

Григорий Васильевич. Там у трубы щель.

Антон Антонович. Ведро цемента… Даже полведерка… По-моему, ничего, хорошая водочка.

Григорий Васильевич. Дону Педро обязательно понравится. Только вы напрасно руку туда засунули. Сейчас вас кто-нибудь за руку цап!

Антон Антонович. Эге. Что-то нашел. Что-то кругленькое.

Григорий Васильевич. Я еще наливаю. Вставайте. Вставайте…

Антон Антонович. Что это, Григорий Васильевич? Что-то стеклянное…

Григорий Васильевич. Ну-ка, ну-ка…

Антон Антонович. Шарик… что ли…

Григорий Васильевич. Мать честная! Да это Лариски моей, покойницы!.. Во находочка. Мы ж тогда все обыскали, я и в дырку заглядывал… а как же? И нигде! Как корова слизнула!.. Ну, Лариса Федотовна, восемь лет тебя нет, а ты вон как о себе напомнила… Надо же. И ведь, главное, вспоминал только что… ведь только что… как на лыжах катались… а она сама знак подает… Нашелся.

Антон Антонович. Что это?

Григорий Васильевич. Глаз. У нее глаз был стеклянный.

Антон Антонович. Фу, фу…

Григорий Васильевич. Чего фу-то?.. Антон Антонович, это ж дело десятое, глаз. Она в остальном у меня красавица была… Мужики так и вились… Коса-то толще руки, какая… Пошла шиньон делать… мода была… в парикмахерскую… ей там косу остригли… И что думаешь… на стул положила, и пиши пропало… Забыла! Потом обыскались… все без толку… Вот и с глазом такая ж история…

Антон Антонович. Заберите, пожалуйста… спрячьте…

Григорий Васильевич. Там как было?.. Она на кухне стоит, вот здесь… держит стакан, а тот в стакане… как полагается… А тут я возвращаюсь… выписали… ну, из этой, из Скворцова-Степанова… Она меня как увидела, стаканы – ы! – из рук, и вдребезги… ну а этот мерзавец вон куда закатился…

Антон Антонович. Вы в Скворцова-Степанова были?

Григорий Васильевич. Ваше здоровье.

Антон Антонович. Ваше здоровье.

Григорий Васильевич. Нет, хорошая, зря грешили…

Антон Антонович. Обязательно куплю. В Бразилию…

Григорий Васильевич. Был, Антон Антоныч, был. Там многие были. А что?.. Думал, думал, вот и додумался… Тогда ж думать не поощрялось… Помните, время какое было…

Антон Антонович. Не говорите, Григорий Васильевич. Бывало, ведешь собрание…

Григорий Васильевич. Я ведь много думаю… Над теорией… Могу рассказать, если хотите. Знаете ли вы, из чего состоит наша Галактика?

Антон Антонович. Вы бы его все-таки убрали… с глаз долой.

Григорий Васильевич. Спасибо, что нашли. Выходит, Лариса Федотовна, ты за мной восемь лет… это… сссогля… согля…

Антон Антонович. Соглда-тай…

Григорий Васильевич…да-тайство-ва-ла. Соглядатайствовала. Как я живу, понимаешь ли… правильно или нет. А я и не знал. Нет. Я ничего. Я чтобы очень плохого, чтобы такого, ничего и не делал вроде бы. Так что я ничего… совесть чиста…

Антон Антонович. Если б все как вы были, Григорий Васильевич, у нас бы такого не было…

Григорий Васильевич. Вон, резиной воняет…

Антон Антонович. Было б все у нас по-другому, я вам честно скажу.

Григорий Васильевич. И вы, Антон Антоныч… Я вас очень ценю… Вы там ложечку серебряную не нащупали?.. Мы лет десять назад ложечку потеряли… серебряную…

Антон Антонович. Нет, к сожалению. Не нащупал…

Григорий Васильевич. Жаль. Маленькая такая была, серебряная…

Антон Антонович. Нет, только это. Только он.

Григорий Васильевич. Я бы дону Педро ее подарил… с Анютой… У них будет малыш, а я ему ложечку на первый зубок…

Антон Антонович. Щедрый вы человек, Григорий Васильевич…

Григорий Васильевич. Да чего там…

Антон Антонович. За вас.

Григорий Васильевич. Ваше здоровье.

Антон Антонович. Ваше здоровье.

Бразильская музыка.

4

Остановка автобуса.

Антон Антонович. Смотри-ка, глядит в упор и не замечает. Или не признаете уже, Григорий Васильевич?

Григорий Васильевич. А! Антон Антонович, дорогой, здравствуйте, рад вас видеть. Я как раз вас вспоминал.

Антон Антонович. Неужели?

Григорий Васильевич. Честное слово. Не верите?

Антон Антонович. Охотно верю. Отчего мне не верить. Ждете автобус, меня вспоминаете.

Григорий Васильевич. А вы сами собой, как в сказке.

Антон Антонович. Хорошо.

Григорий Васильевич. Не знаете, может, не ходит?

Антон Антонович. Я не знаю, но думаю, что не скоро пойдет. Иначе бы стоял кто-нибудь. А вы один. Значит, уже всех подобрал. Припоздали.

Григорий Васильевич. Ничего подобного. Я больше часа стою. Ни людей, ни автобуса.

Антон Антонович. Ну ради вас одного он вряд ли поедет. Хотя странно, конечно…

Григорий Васильевич. А вы?

Антон Антонович. Я-то пешочком. Вон, до булочной.

Григорий Васильевич. Подожду еще минут пятнадцать и тоже пойду.

Антон Антонович. Ждите, ждите у моря погоды.

Григорий Васильевич. Издеваетесь.

Антон Антонович. Так о чем же вы думали, Григорий Васильевич?

Григорий Васильевич. О вас и о вашей племяннице.

Антон Антонович. Об Анюте… Ну-ну… Анюта моя, ничего не скажешь…

Григорий Васильевич. Как она? Что нового?

Антон Антонович. Да так себе… Не то чтобы очень…

Григорий Васильевич. Еще, значит, не замужем.

Антон Антонович. Крутятся всякие. Я не вмешиваюсь.

Григорий Васильевич. Пусть, пусть покрутятся… У нее же дон Педро есть, бразилец. Замуж выйдет, тот спуску не даст.

Антон Антонович. Ну насчет замужества вы поспешили, Григорий Васильевич. Я сначала тоже так думал…

Григорий Васильевич. Вы говорили, у них все на мази с доном Педро.

Антон Антонович. Давайте о другом поговорим.

Григорий Васильевич. А мне так даже очень нравится, когда вы про дона Педро рассказываете. У меня самого кровь закипает в жилах.

Антон Антонович. Лёпа вот мой поумнел, представляете, телефонную трубку сам снимает. И глаза такие умные-умные, даже неловко как-то.

Григорий Васильевич. Чем же вы кормите его, интересно?

Антон Антонович. Он все ест. Кашу овсяную. Картошку пожарю с луком. Что я, то и он… А сальце не ест.

Григорий Васильевич. Почему?

Антон Антонович. Не знаю. Снимает трубку и мяучит, мяучит, меня зовет…

Григорий Васильевич. Мыши есть у вас?

Антон Антонович. Есть немного. Мышей, это да, он тоже ловит.

Григорий Васильевич. Я на ночь крысоловку ставлю. Все скребется одна. Хочу выловить.

Антон Антонович. А вы не видели – тут показывали по телевизору, – как питон питона заглатывает?

Григорий Васильевич. Почему не идет? Может, и вовсе не придет?

Антон Антонович. Вот зрелище, вам доложу. Он сначала голову ему заглотил, а потом дальше, дальше, дальше… кусочками показывали… конец торчит изо рта, то есть хвост… Брррр!

Григорий Васильевич. Зачем вы дрянь такую смотрите?

Антон Антонович. Показывают.

Григорий Васильевич. Я рекламу не очень люблю. Я больше, когда детектив.

Антон Антонович. Вот этот… как его… забыл…

Григорий Васильевич. Про маньяка?..

Антон Антонович. Нет, про Китайца…

Григорий Васильевич. Бразильский?

Антон Антонович. Почему же бразильский? Французский, там сыщик, у него кличка Китаец… а сам француз…

Григорий Васильевич. Знаю, знаю, хорошее кино… Я что вам хочу сказать, Антон Антоныч, вы мне все про дона Педро рассказывали, как он жениться хочет на вашей Анюте… Я многое передумал за последнее время… многое понял, в себе разобрался… и вообще… дон Педро…

Антон Антонович. Забудьте это имя, Григорий Васильевич…

Григорий Васильевич. В каком отношении?

Антон Антонович. В прямом. Натерпелись мы с ним, вспоминать не хочется. Я из-за этого дона Педро которую ночь не сплю, все за Анюту переживаю…

Григорий Васильевич. И я ночами не сплю. Вы как рассказали про дона Педро, я сон потерял.

Антон Антонович. Да вам-то дело какое… до Педро этого? Вы-то чего переживаете?

Григорий Васильевич. Не сплю. Переживаю. Я вот думал сам: «Чего, чего это я распереживался? Какое мне до него дело?» А потом понял какое. Прозрел. И совсем тогда сна лишился, как прозрел. И все после ваших рассказов, Антон Антоныч. Он мне прямо в голову залез, вот как.

Антон Антонович. Кто?

Григорий Васильевич. Дон Педро.

Антон Антонович. Эх, Григорий Васильевич, Григорий Васильевич, вы еще не знаете всей правды.

Григорий Васильевич. Знаю. Теперь знаю.

Антон Антонович. Да что вы знаете?

Григорий Васильевич. Все знаю. Слушайте. Была у меня бабка когда-то, Зинаида Петровна, здоровая такая, статная… ей восемьдесят лет, а она два ведра на коромысло и пошла. Мы под Угличем жили… И была у нее фамилия девичья… какая бы, вы думали?

Антон Антонович. Откуда ж мне знать?

Григорий Васильевич. Беленова!

Антон Антонович. Ну… Беленова…

Григорий Васильевич. Не чувствуете?

Антон Антонович. Нет. А что?

Григорий Васильевич. Как же вы не чувствуете?.. Вы должны.

Антон Антонович. Ничего не чувствую.

Григорий Васильевич. А вы подумайте, подумайте… Вы сами сообразите, я не подсказываю… Беленова… Ну?.. Ну?.. Откуда такая фамилия? Бе-ле-но-ва?!

Антон Антонович. От белены, наверное.

Григорий Васильевич. Это я всю жизнь от белены думал! От белены!.. Но вы-то должны знать, что не от белены, а от Белена.

Антон Антонович. Извините, а что такое «белен»?

Григорий Васильевич. Белен – это город в Бразилии. Крупный порт. Белен.

Антон Антонович. Вы, наверное, шутите, Григорий Васильевич?

Григорий Васильевич. Отчего же шучу? Посмотрите на карту, если не верите. Белен!

Антон Антонович. Но при чем тут ваша бабка, Григорий Васильевич?

Григорий Васильевич. А притом! Притом, что отец моей бабушки Зинаиды Петровны был настоящим бразильцем и звали его так же, как жениха вашей Анюты, доном Педро!..

Антон Антонович. Не трогайте мою Анюту. У нас беда. А вы шутить вздумали. Неостроумно. Я не ожидал от вас такого, Григорий Васильевич!

Григорий Васильевич. Да какие же тут шутки, мать честная. Ничего себе шутки. У меня прадед бразилец, а вы говорите…

Антон Антонович. Вы бредите, Григорий Васильевич.

Григорий Васильевич. Я сам сначала не поверил, думал: не может быть такого… Вижу на карте: Белен! А сам глазам не верю… Потом в словаре энциклопедическом… Меня как кипятком ошпарило. Сходится!

Антон Антонович. Что сходится?

Григорий Васильевич. Все сходится! Война англо-бурская в Южной Америке… в прошлом веке… И Россия посылала корабль… Россия тогда была богатой страной, кормила Европу… И вот… молодой… энергичный… предприимчивый бразилец дон Педро… покинул порт Белен… на русском корабле… и прибыл… прибыл сюда, понимаете, в Россию, женился, и родилась у дона Педро дочь Зинаида Петровна… По-ихнему Зинаида Педровна, а по-нашему Петровна!..

Антон Антонович. Григорий Васильевич…

Григорий Васильевич. Да, Антон Антоныч, я чувствую, во мне течет бразильская кровь… И это не объяснить словами, это надо почувствовать… сердцем… Вот доказательство – сердце.

Антон Антонович. Григорий Васильевич, вы сошли с ума.

(Громко.) Он сошел с ума!

Григорий Васильевич. Нет, я не сошел с ума. Вам, конечно, это покажется странным, невероятным: Григорий Васильевич – бразилец. К этому трудно привыкнуть… Да… Да, я не знаю бразильского языка, не знаю бразильских песен… Я не помню фамилии героев… но… как вам объяснить это? Как вам объяснить, Антон Антонович, неужели вы не понимаете?

Антон Антонович. Посмотрите в зеркало на себя, какой вы, к чертовой бабушке, бразилец! Ну сказали бы вы, что, не знаю, кто… сказали бы – кто-нибудь, я бы поверил… но бразилец! Григорий Васильевич… Какой вы бразилец!

Григорий Васильевич. Вот, вот… Вы даже не замечаете, как оскорбляете мои национальные чувства. Неужели вы не видите грани?.. Не чувствуете?

Антон Антонович. Извините, пожалуйста. Я не хотел… Я… поражен. У меня нет слов.

Григорий Васильевич. Самосознание… штука такая… Когда появляется…

Антон Антонович. Молчу. Молчу.

Григорий Васильевич. А знаете… Когда я смотрю эти фильмы… по телевизору… их, многосерийные… про то, как… помните… ну, эти самые… во мне переворачивается все… мне… плакать хочется… Я плачу. И я теперь понимаю почему. Потому что мое, мое, родное… Лампада…

Антон Антонович. Лампада?

Григорий Васильевич. Музыка такая, танцевальная…

Антон Антонович. Ламбада?

Григорий Васильевич. Или вот вы говорите, что они своего президента… Какое мне дело до их президента? А меня такое волнение охватило… я не мог понять почему… Теперь понимаю. И когда вы рассказываете про племянницу вашу… про Анюту… про дона Педро…

Антон Антонович (выходя из себя). Дон Педро аферист! Дон Педро чудовище! Дон Педро… Дон Педро… Вот что такое дон Педро!

Григорий Васильевич. Вы… вы… как можно… дон Педро…

Антон Антонович. Дона Педро, если хотите знать, разыскивает международная полиция Интерпол! Он связан с наркомафией! Дон Педро… Он мафиози!

Григорий Васильевич. Это надо проверить… Обязательно проверьте… Может, все и не так…

Антон Антонович. А моя бедная Анюта, моя племянница любимая, только и нужна была ему для того, чтобы попасть сюда, к нам, и запустить щупальца в нашу несчастную экономику!.. Вот кто напрашивался в родственники!.. Представьте себе, он претендовал на мою комнату, он писал: «Анна, когда же, наконец, дядя Антон приватизирует квартиру со своими соседями? Я хочу прописаться…» Это его слова. И, кроме того, он скрыл свой порок!

Григорий Васильевич. Порок?!

Антон Антонович. Ему не интересны женщины. Ему интересны только мужчины.

Григорий Васильевич. Какой кошмар. Вы мне ничего не говорили об этом…

Антон Антонович. Я сам узнал об этом недавно… И потом… никакой он вовсе не дон.

Григорий Васильевич. Вы меня зарезали без ножа.

Антон Антонович. Вы хотели знать правду, Григорий Васильевич.

Григорий Васильевич. Но… но мой дон Педро, он был не такой. Мой прадедушка был другой… мой…

Антон Антонович. Ах, Григорий Васильевич, Григорий Васильевич, наивный вы человек. Я ведь тоже испанцев читал. По ошибке. А бразильцы-то, они говорят по-португальски.

Григорий Васильевич. По-бразильски.

Антон Антонович. По-португальски. Вот так-то.

Пауза.

Что с вами? Вы побледнели…

Григорий Васильевич. Я… я же вам не сказал… я в консульство еду… в бразильское.

Антон Антонович. Да бросьте вы… скажете тоже… Идемте отсюда, идемте…

Григорий Васильевич. Как жить? Как жить теперь?

Антон Антонович. Как жили. Идемте.

Григорий Васильевич. Вы не понимаете, Антон Антоныч… что делаете. Вы же отнимаете у меня надежду… может, мою последнюю.

Антон Антонович. Это не надежда, а самообман, Григорий Васильевич.

Григорий Васильевич. У меня же нет ничего… У вас Анюта… вы и без дона Педро сможете… А я? А я?

Антон Антонович (успокаивая). Григорий Васильевич… Да что вы так, в конце концов, убиваетесь… Ну, будьте мужчиной. Вы что? Григорий Васильевич. Ну так не годится… Как нет никого? А меня забыли? А Лёпу забыли?.. А Кольку соседского, который вам гвоздиком все царапает… забыли?.. Как нет никого?

Григорий Васильевич. Забыл, забыл… Все забыл… Дон Педро – последнее.

Антон Антонович. Нет, не последнее, далеко не последнее… Вы драматизируете, Григорий Васильевич, миленький, так нельзя… Посмотрите, как хорошо вокруг… как все хорошеет… Ведь не все же плохо, правда? Не все же ухудшается, нет?

Григорий Васильевич. Нет, Антон Антоныч… нет, конечно…

Антон Антонович. У них и климат иной!.. А у нас-то, у нас, посмотрите, погода какая!.. Раз-мо-кро-по-годилось!.. А?.. Здорово-то как!.. А?.. Вот видите… А как приятно, Григорий Васильевич, как здорово, правда же, здорово?.. Утром выйти во двор, на скамеечку сесть… под тополем… в тень… Голуби… Ветерок дует… Солнышко светит… ясное. А какой тополь у вас во дворе… богатырь, а не тополь!.. размашистый… С песочницей рядом.

Григорий Васильевич. Нет больше песочницы…

Антон Антонович. Нет этой песочницы, другие будут! Будут, будут песочницы… Вы под тополем, а тут я – с Лёпой, а Лёпа мой на веревочке… Ласковый-ласковый… Прыг на колени!.. Мяу, Григорий Васильевич… А Григорий Васильевич: «Лёпочка, какой ты сегодня лохма-а-атый… кто же тебя так потрепал?» А я: «Да это он сам, Григорий Васильевич…»

Григорий Васильевич (всхлипывая). Это он в траве кувыркался…

Антон Антонович. И Колька соседский на велосипеде, сорванец, едет, руками за руль не держится… Колька, не упади!.. такие колдобины…

Григорий Васильевич. Руль держи, руль!..

Антон Антонович. А сами газету держите…

Григорий Васильевич. Программку…

Антон Антонович. А какие грамотные люди у нас в правительстве… Как грамотно выступают… Можно на рыбалку пойти… Или нельзя?.. С удочкой можно… Рыбалка, поплавок… Вода вон горячая… Лифт… Пенсию платят, не голодаем…

Григорий Васильевич. Антон Антоныч, вы так добры… Так, я не знаю, добры ко мне… Я просто не знаю…

Антон Антонович. Посмотрите, сколько богатых вокруг… Сколько людей… Чем больше богатых, Григорий Васильевич, тем богаче общество…

Григорий Васильевич. Кошки в жизни ни одной не обидел…

Антон Антонович. Ничего, ничего… Вон и автобус идет… Ведь ходят же автобусы. Ходят! Нет. Мы пойдем другим путем. Не надо отчаиваться.

Бразильская музыка.

Джон Леннон, отец

Пьеса

Действующие лица

Полукикин Виталий Петрович.

Виталий Витальевич, его сын.

Валентина Мороз, радиожурналист.

Федор Кузьмич.

Квартира Полукикина-старшего. Направо – выход на лестницу. Налево – дверь в кухню. И еще дверь – в кладовку – прямо перед глазами. Правая рука Виталия Петровича в гипсе, висит на повязке. Левая тоже в гипсе, но свободна, подвижна. Его сын Виталий Витальевич дергает за ручку двери в кладовку. Он в переднике.

Виталий Витальевич. Ничего не понимаю. У тебя дверь в кладовку, что ли, изнутри закрыта?

Полукикин. Не изнутри, а снаружи. Не видишь, я врезал замок.

Виталий Витальевич. А где ключ?

Полукикин. Где надо. Это моя территория.

Виталий Витальевич. Я ищу сковородку.

Полукикин. Я не такой идиот, чтобы держать сковородку в кладовке.

Виталий Витальевич. Но замок ты все-таки врезал. Зачем?

Полукикин. Уж во всяком случае не затем, чтобы прятать от тебя сковородку.

Виталий Витальевич. Между прочим, я тебе готовлю обед.

Полукикин. Вот и готовь. И не спрашивай меня про кладовку. У меня там архив. Тебе не понять. Архив.

Виталий Витальевич. Знаю я твой архив… Давно бы снес на помойку.

Полукикин. Не суйся не в свои дела. Я уже тебя попросил.

Виталий Витальевич. Никак надушился? (Принюхивается.) Мы ждем кого-то?.. Одеколон с гипсом…

Полукикин. Ты мне мешаешь.

Виталий Витальевич. Очень мило… А чем ты занят?

Полукикин. Сковородка лежит под плитой. Сковородка лежит под плитой!

Виталий Витальевич. Хорошо еще, что не сломал позвоночник! (Уходит на кухню.)

Виталий Петрович подходит к входной двери, прислушивается. Ничего не услышав, отходит.

Полукикин (громко). Зачем тебе сковородка? (Не получив ответа.) Я спрашиваю: зачем тебе сковородка? (Смотрит на часы.) Ты что жарить собрался? Ответь!

Виталий Витальевич (из кухни). Лук – для борща!

Полукикин. Клади нежареный!

Виталий Витальевич (появившись из кухни). В борщ кладут обжаренный лук. Мелко нарезанный. Если по-человечески. Питаешься как свинья.

Полукикин. Грубиян. Я воспитал грубияна.

Виталий Витальевич. Ну да, ты больше всех меня воспитывал.

Полукикин. Я тебя не просил приезжать. Мне есть кому сварить и борщ, и щи, и макароны!

Виталий Витальевич. Что ты говоришь?.. Тебе есть кому сварить макароны?..

Полукикин. Да, есть!

Виталий Витальевич. Учти, если ты женишься в четвертый раз…

Полукикин. Я не только женюсь, но и рожу тебе братика! И он будет не таким, как ты!.. Уж его-то я воспитаю!..

Виталий Витальевич. Ты родишь… ты воспитаешь… с тебя станется… (Хочет сказать что-то еще, но не находит слов. Уходит и вновь возвращается.) Кстати, а где тот проходимец, тот бомж?..

Полукикин. Не знаю, о ком ты говоришь и с какой еще стати.

Виталий Витальевич. Как его… Федор… Кузьмич?..

Полукикин. Мне не нравится, что ты называешь достойных людей проходимцами!

Виталий Витальевич. А мне не нравится, что ты открываешь двери кому попало! (Уходит на кухню.)

Полукикин (негодуя). Вари борщ, недостойный! (Помолчав.) Это моя территория!

Пауза.

Виталий Витальевич (из кухни). И не вздумай кого-нибудь прописать на своей территории! Я тебя предупредил! Понял?

Виталий Петрович, прислушиваясь, подходит к двери на лестницу, открывает ее не без труда. Он старается сделать это бесшумно. Входит Валентина Мороз, радиожурналист.

Полукикин. Услышал шаги… на лестнице… Чтобы вы не звонили, открыл… (Насколько позволяет гипс, жестом изображает «тсс!».) Тсс!

Валентина (тихо). Я не вовремя?

Полукикин. Сильно не вовремя. У меня сын. Лучше бы без него.

Валентина. Как же быть?

Полукикин. Зайдите через полчасика. Хорошо?

Валентина. Плохо. Я тороплюсь. В пять монтаж, а в девять эфир.

Полукикин. Тогда пойдемте на улицу, я вам что-нибудь в садике наговорю, на скамеечке.

Валентина. На улице шумно.

Полукикин. Тогда на лестнице.

Валентина. На лестнице гулко.

Полукикин. А здесь слышите: тюк-тюк?

Слушают. Действительно: тюк-тюк.

Валентина. Что это?

Полукикин. Сын лук режет. На кухне… Валя, вы удивительно… нет, я поражен… вы похожи на мою первую жену… в молодости…

Валентина. Как ваши руки, Виталий Петрович?

Полукикин. Та, которая сломана, спасибо, ничего, а та, которая вывихнута, она к вечеру ноет.

Валентина. Ну тут еще погода, быть может…

Полукикин. И погода, и возраст… Все-таки я не мальчик уже в котлован падать… Надо же, одно лицо… нос… овал…

Тюк-тюк прекращается.

Во. Прекратил.

Валентина. Мы быстро. Всего несколько слов. (Достала магнитофон.) Говорим, легко, без волнения, лишнее будет вырезано, не бойтесь. Включаю.

Полукикин. Стоп. Дайте сосредоточиться. Про что передача?

Валентина. Ну какая разница!.. Про фанатов… Про одержимость… Про преданность идее… Вообще, об идеализме. Включаю.

Полукикин. Стоп, стоп. Про закладку рассказывать?

Валентина. Какую закладку?

Полукикин. Закладку Храма… Как я в котлован упал… И все такое?

Валентина. Обязательно. Разберемся по ходу. Включаю.

(Включила.) Виталий Петрович, вы относитесь к числу людей, о которых смело можно сказать, что они не изменяют идеалам юности. Расскажите, какую роль играл «Битлз» в вашей судьбе.

Пауза.

Полукикин. «Битлз» в моей судьбе?.. Трудный вопрос… «Битлз» – это и есть моя судьба… Моя судьба – «Битлз»…

Молчит. Валентина Мороз поощряюще кивает головой.

Я бы не был собою, если б не «Битлз». Плох он, я, или хорош, но я был бы не я, если б не было их… Они разбудили меня – в сиянии славы своей… Они сокрушили во мне какой-то ложный каркас… картонный каркас… ватного благоденствия… Истина, это была она – вот что я вам скажу… Подобно икс-лучам или каким-то другим, я не знаю, не физик, они изменили меня, не преувеличу, на уровне клетки, на уровне ген, хромосом… Они облучили меня, и не только меня… нас!.. жизнелюбием, жизнеприятием, спонтанной жаждой свободы… всех нас!.. Да, их лучи жизнетворны!.. Весенняя ломка души!.. Благодатная радость открытий!.. Был ли я счастлив еще, как был я тогда… когда были они вчетвером?.. Нет, Валентина! Может, она и непостижима, предопределенность событий, но я верю в ее глубочайший и сокровенный смысл и благодарю тебя, судьба, за то, что я их современник!

Пауза.

Валентина. Говорите, говорите…

Полукикин. Здесь висела картина… Шишкин, «Утро в лесу», копия, неизвестный художник, в ореховой раме, вполне дорогой… достояние деда… Я никогда не забуду того счастливого дня, когда я ее обменял – самовольно, преступно, без спросу! – на их из журнала «Америка» снимок, переснятое кем-то черно-белое фото, размытые лица, вам не понять, это было сокровище, да!.. Мы бредили ими, да, мы сходили с ума, но бред наш был благодатен! Валя, представь, я молодой человек, не чуждый отнюдь ни скепсису, ни сомненьям… да, повторял перед сном, как молитву, их имена: Джон, Пол, Джордж, Ринго… Джон, Пол, Джордж, Ринго… Индия там… Индуизм… Или куда еще поведет… да, я пойду…

Валентина. Кто поведет?

Полукикин. Он мой поводырь, он же сделал зрячим меня… Леннон жил во мне, жил и живет…

Валентина (провоцируя). Леннон жил… Леннон жив…

Полукикин. Очень старый и глупый прикол!.. Здесь нет ничего смешного! Леннон будет жить!.. Да, Джон Леннон – всегда!..

Появляется из кухни сын. Его не видят.

…На прошлой неделе была закладка Храма Джона Леннона… Пришли многие наши… Я узнавал их… тех, с кем не виделся пять, десять, пятнадцать, двадцать лет… Это был праздник… Со слезами на глазах… Это был кайф!.. Кайф!..

Пауза.

К сожалению, мой неосторожный шаг омрачил торжество… Я упал в котлован… Сломал руку, другую вывихнул…

Пауза.

Но с другой стороны… знаете ли вы, что такое строительная жертва?

Пауза.

Валентина (поощряюще). Строительная жертва? Нет, не знаю.

Полукикин. Я объясню. (Увидев сына, осекся.)

Виталий Витальевич (тоном человека, поймавшего с поличным). Тааак!..

Полукикин (сконфуженно). Это Валя… Валентина Мороз… Радиожурналист… Мы делаем передачу… (Воспрянул.) А это Виталий, мой сын. Мой сын и тезка… Первенец! Он взял от меня только имя… в смысле хорошего.

Валентина. Виталий, а как вы относитесь к Джону Леннону?

Полукикин. Он не разделяет моих убеждений. Я не сумел привить ему свои вкусы. Наши мироощущения не совпадают.

Валентина. Тем более интересно.

Виталий Витальевич. Выключите и прекратите!

Валентина. Но почему?

Виталий Витальевич. Я попросил выключить! (Пытается сам нажать на кнопку магнитофона – не получилось!)

Валентина. Эй, эй, поосторожнее… Без рук!

Полукикин. Как ты смеешь? Как ты себя ведешь?! Это моя территория! Здесь я хозяин!

Валентина. В самом деле, не мешайте, зачем вы мешаете?

Виталий Витальевич. Затем, что не надо делать посмешище из моего отца! Достаточно и того, что о нем написали в газетах!

Валентина (мягко). Виталий Петрович, я разве делаю из вас посмешище?

Полукикин. Молчи, Валентина! Не вздумай с ним спорить! Он ничего не поймет!.. У него ноль духовности! Ноль!.. У него одно на уме – продать мою квартиру! Скажи, скажи при всех – ты хочешь продать мою квартиру, да?..

Виталий Витальевич. Что ты несешь! Я тебе предлагаю обмен, выгодный обмен!.. для тебя же и выгодный! Прекратите запись!

Полукикин (в микрофон). Но я ее не продам! Не надейся!.. Я не продам квартиру, в которой прошла моя юность, в которой мы с твоей матерью слушали Джона Леннона!.. На «Астре-2»!.. Двухдорожечном!.. Вы помните «Астру-2»?.. Твой дед, декан института, подарил мне «Астру-2», первый переносной, и я благодарен ему, хотя я и спорил с ним о политике, и даже ругался!.. И мы танцевали с ней – вот здесь!

Виталий Витальевич. У старика маразм, а вы пользуетесь.

Полукикин. Я не старик, и у меня нет маразма… а ты, ты!..

Валентина. Виталий Петрович, вы действительно не хотите продать квартиру только потому, что здесь слушали Джона Леннона?

Полукикин (не слыша). Ты был зачат здесь под Джона Леннона!

Пауза.

Валентина (заинтересованно). Где?

Полукикин. Здесь! (Показал пальцем.) Здесь стояла тахта!

Виталий Витальевич. Так… Мне надо знать, что он тут наплел без меня.

Полукикин. Валентина! Он сотрет запись!

Валентина (пряча магнитофон). Спокойно. Спокойно, Виталий Петрович. Не волнуйтесь, мы победим.

Виталий Витальевич. Пожалуйста, дайте послушать. Это мое право.

Валентина. Я убегаю. Спасибо.

Виталий Витальевич. Стойте!

Но она уже убежала. Отец и сын стоят неподвижно.

Полукикин. Закрой дверь, сквозняк!

Сын закрывает дверь.

Выгнал, выгнал!.. Как ты мог?.. Зачем ты пришел?

Виталий Витальевич (зло). Я пришел сварить тебе борщ! (Направляется в сторону кухни.)

Полукикин. Я не нуждаюсь в твоей похлебке!

Виталий Витальевич (останавливается). Я бы мог разогреть тебе суп из пакетика, синтетическое пюре… но ты мой отец, и я варю тебе борщ, третий час, не отходя от плиты, варю тебе борщ!

Полукикин. И с упоением читаешь бездуховную пошлятину в блестящей обложке!

Виталий Витальевич. Это первое. А вот и второе. Когда я позавчера пришел на работу, мне каждый считал своим долгом показать газету… с твоим падением в яму… а шеф… он спросил меня, почему я без гипса. У нас редкая фамилия, папа. Я такой же, как ты, Полукикин!

Полукикин. Она была похожа на твою мать! Но ты никогда не поймешь этого!.. «Битлз» – моя духовная родина, Леннон – мой духовный отец. И я никогда, никогда не променяю свое первородство на твою чечевичную похлебку, на твой борщ… с жареным луком! (Начинает петь. По-английски.)

Виталий Витальевич (перебивая). Ты способен выключить газ?

Полукикин. Да, я способен. Я способен на многое, о чем ты даже не имеешь понятия.

Виталий Витальевич. Сметану возьмешь в холодильнике. (Уходит не попрощавшись.)

Виталий Петрович поет сызнова.

Без музыки. Гордо. Решительно. Духоподъемно.

У него хороший голос. В молодости был еще лучше. Спев – молчит. Приходит в себя. Всему своя мера. Спокойней, спокойней!..

Виталий Петрович подошел к двери в кладовку. Прислушался. Постучал.

Полукикин. Федор Кузьмич, ты жив?

Пауза.

Все!.. Я один!.. Федор Кузьмич, ты жив, спрашиваю?

Дверь отворяется, из кладовки появляется Федор Кузьмич, старик с бородой и длинными волосами.

Федор Кузьмич. Жив, жив. (Кряхтит, потягивается.)

Виталий Петрович помогает Федору Кузьмичу выйти.

Полукикин. Прости, что так получилось. Кто ж знал, что он три часа будет борщ варить?..

Федор Кузьмич. Глаза… от света… отвыкли… а так ничего, ничего… Уже привыкают…

Полукикин. Столько в темноте просидеть… Прости, Кузьмич.

Федор Кузьмич. Да что темнота!.. Свет стоит до темноты, а темнота до свету… Всему свой черед. Я вот посидел в темноте маленько, ты мне дверь и позволил открыть. А три часа – разве срок по нашим летам, о часах ли нам думать, когда жизнь за спиной?

Полукикин. Ты сядь, сядь, Кузьмич. (Стул двигает.)

Федор Кузьмич. Да мне ж ходить, сам знаешь, привычнее. (Однако садится.)

Виталий Петрович остается почтительно стоять.

«Три часа…» (Смеется.) Скажешь тоже… Бывало, в товарняке сутками на полу маешься, ладно бы темнота – зуб на зуб не попадает, и то ничего. Вышел на Божий свет и почапал куда глаза глядят. Мир не без добрых людей. С земли не прогонят. Большая.

Полукикин. А часто ты в товарняках ездил?

Федор Кузьмич. Часто не часто, а Россию всю повидал. Да нет, пешим ходом оно и надежнее, и веселее. Сам-то что стоишь? Садись.

Полукикин. Нет. Нет. Я постою.

Федор Кузьмич. Ну тогда и я встану. (Встает.) Что-то круто вы с сыном… Можно ли так?.. Не по-людски.

Полукикин. А ты слышал, ты слышал, как он?

Федор Кузьмич. А сам? Сам какой пример подаешь? Где мудрость твоя?

Полукикин. Про тебя вспоминал… Бомж, говорит… И еще… слышал, как назвал?..

Федор Кузьмич (весело). Проходимцем-то?.. А что?.. Хожу много, ходок… Вот и проходимец. (Уходит на кухню.)