Читать книгу: «Путеводитель по философии. От терминов к смыслам», страница 9

Эмпиризм: опыт как источник знания

В противоположность рационализму, эмпиризм, представленный в работах Джона Локка (1632—1704), Джорджа Беркли (1685—1753) и Дэвида Юма (1711—1776), утверждает приоритет опыта в познании. Эмпирики отвергают существование врожденных идей и рассматривают разум как изначально «чистую доску» (tabula rasa), на которой опыт «записывает» свои данные.

Основатель систематического эмпиризма Джон Локк в своем «Опыте о человеческом разумении» (1690) полемизирует с картезианской доктриной врожденных идей. Он утверждает, что все наши знания происходят из опыта, который может быть внешним (ощущение, sensation) или внутренним (рефлексия, reflection). Локк разграничивает первичные качества вещей, существующие объективно (протяженность, форма, движение), и вторичные качества, существующие лишь в восприятии (цвет, звук, вкус). Все сложные идеи, согласно Локку, образуются из простых путем сравнения, абстрагирования и комбинирования.

Локк признает, что существуют различные виды знания: интуитивное (непосредственное усмотрение отношений между идеями), демонстративное (опосредованное выведение отношений) и сенситивное (восприятие внешних объектов). Однако все они в конечном счете восходят к опыту как своему источнику. Даже математические и логические истины, по Локку, не являются врожденными, но выводятся из опыта через абстрагирование и операции с идеями.

Джордж Беркли радикализирует эмпиризм в своем «Трактате о принципах человеческого знания» (1710), отрицая существование материальной субстанции и утверждая, что бытие вещей состоит в их воспринимаемости: «esse est percipi» («быть – значит быть воспринимаемым»). Беркли аргументирует, что все, что мы знаем о так называемых «материальных объектах», сводится к комплексам ощущений. То, что мы называем «яблоком», есть лишь совокупность определенных цветовых, вкусовых, тактильных и прочих ощущений, устойчиво связанных между собой. Концепция материальной субстанции как чего-то, существующего «за» нашими ощущениями, не имеет эмпирического содержания и должна быть отброшена.

Дэвид Юм доводит эмпирическую критику до логического завершения в своем «Трактате о человеческой природе» (1739—40). Он разделяет все восприятия разума на впечатления (impressions) – непосредственные живые данные опыта, и идеи (ideas) – более слабые копии впечатлений, сохраняемые в памяти и воображении. Юм показывает, что многие фундаментальные понятия, которыми оперирует наука и философия – такие как причинность, субстанция, личностная идентичность – не имеют соответствующих впечатлений и, следовательно, их объективный статус проблематичен.

Особенно известен юмовский анализ причинности. Согласно Юму, мы никогда не воспринимаем причинную связь непосредственно; все, что мы наблюдаем, – это следование одних явлений за другими. Идея необходимой связи между причиной и следствием возникает из привычки ожидать, что за событием одного типа последует событие другого типа, если такое следование наблюдалось многократно в прошлом. Причинность, таким образом, субъективна – это «проекция» ума на мир, а не объективное отношение между вещами.

Юмовский скептицизм ставит под вопрос не только метафизику, но и претензии науки на объективное знание. Если все наше знание основано на опыте, а опыт не дает нам доступа к необходимым связям и не гарантирует, что будущее будет подобно прошлому, то любое обобщение, любая индукция становится проблематичной. Этот «скандал в философии», вызванный радикальным эмпиризмом Юма, станет одним из стимулов для кантовского трансцендентального поворота.

Методологически эмпиризм опирается на индукцию – переход от частных наблюдений к общим утверждениям. Идеал научного метода для эмпириков – это не геометрическая дедукция, а экспериментальное естествознание, сформулированное Фрэнсисом Бэконом и развитое Исааком Ньютоном. Такая наука движется от наблюдения фактов к формулированию гипотез и их проверке, а не от общих принципов к частным следствиям.

Границы противостояния: к синтезу рационализма и эмпиризма

Противостояние рационализма и эмпиризма часто представляется как жесткая дихотомия, но в действительности многие философы стремились найти средний путь, признавая как роль разума, так и значение опыта в познании. Сам Локк, часто считающийся основателем эмпиризма, признавал существование интуитивного и демонстративного знания, не сводимого к непосредственному опыту. Лейбниц, несмотря на свою защиту врожденных идей, высоко ценил эмпирические исследования и сам был изобретателем и естествоиспытателем.

Более того, современные исследования в истории философии показывают, что классическое противопоставление рационализма и эмпиризма как двух монолитных традиций является упрощением. Внутри каждой традиции существовали различные подходы и значительные расхождения. Например, рационализм Декарта, с его дуализмом мыслящей и протяженной субстанций, существенно отличается от монизма Спинозы или плюрализма Лейбница. Аналогично, эмпиризм Локка, сохраняющий понятие субстанции, радикально отличается от фактического идеализма Беркли или скептицизма Юма.

Тем не менее, это противостояние имело огромное значение для развития эпистемологии. Оно поставило ключевые вопросы о соотношении рационального и эмпирического в познании, о роли врожденных структур и приобретенного опыта, о возможности априорного знания и обоснованности индукции. Эти вопросы не утратили актуальности и сегодня, хотя они формулируются в новых терминах: нативизм vs конструктивизм в когнитивных науках, априоризм vs натурализм в современной эпистемологии.

Истинное преодоление ограниченности как рационализма, так и эмпиризма было осуществлено Иммануилом Кантом, чей «коперниканский переворот» в эпистемологии открыл новую перспективу понимания природы познания. Но прежде чем обратиться к кантовской трансцендентальной философии, важно осознать, что как рационализм, так и эмпиризм схватывают существенные, хотя и односторонние аспекты познавательного процесса. Рационализм прав, подчеркивая активную роль субъекта в познании и наличие структур, не выводимых непосредственно из опыта. Эмпиризм прав, настаивая на опытной основе всякого содержательного знания и критикуя претензии разума на познание того, что выходит за пределы возможного опыта.

Это диалектическое напряжение между разумом и опытом, между априорным и апостериорным, между необходимостью и случайностью станет движущей силой развития эпистемологии от Канта до наших дней.

3.3. Кант и его «коперниканский переворот» в эпистемологии

К концу XVIII века эпистемология оказалась в состоянии глубокого кризиса. Рационализм, стремясь обеспечить абсолютную достоверность познания, уходил в априорные построения, все более отрывавшиеся от эмпирической реальности. Эмпиризм, настаивая на опытном происхождении всех знаний, приводил к скептицизму относительно возможности необходимых и универсальных истин, включая законы природы и принципы математики. Центральной фигурой, преодолевшей этот тупик, стал Иммануил Кант (1724—1804), чья трансцендентальная философия представляет собой не просто компромисс между рационализмом и эмпиризмом, но принципиально новый подход к проблеме познания.

Трансцендентальный поворот: изменение перспективы

В предисловии ко второму изданию «Критики чистого разума» (1787) Кант сравнивает свою философскую революцию с коперниканским переворотом в астрономии. Подобно тому как Коперник, не сумев объяснить движение небесных тел в предположении, что они вращаются вокруг наблюдателя, предположил, что это наблюдатель вращается вокруг своей оси, Кант предлагает радикально изменить перспективу в эпистемологии:

«До сих пор считали, что всякое наше познание должно сообразоваться с предметами. Но все попытки через понятия что-то априорно установить относительно предметов… кончались неудачей. Поэтому следовало бы попытаться выяснить, не разрешим ли мы задачи метафизики более успешно, если будем исходить из предположения, что предметы должны сообразовываться с нашим познанием…»

Этот «коперниканский переворот» означает перенесение центра тяжести в отношении познания и его предмета. Не познание сообразуется с предметами, а предметы, как они нам являются, сообразуются с априорными структурами нашего познания. Это не означает, что мир создается нашим сознанием, как в субъективном идеализме; скорее, речь идет о том, что формы, в которых нам дан мир, определяются нашими познавательными способностями.

Кант вводит фундаментальное различие между вещами, как они существуют сами по себе (вещи в себе, Ding an sich), и вещами, как они являются нам в опыте (явления, феномены). О вещах в себе мы не можем иметь знания, поскольку любое познание уже опосредовано формами нашей чувственности и рассудка. Это не означает агностицизма в обычном смысле; скорее, Кант указывает на принципиальные границы познания, которые определяются самой его структурой.

Кантовская эпистемология называется «трансцендентальной» потому, что она исследует не эмпирические факты познания, а его априорные условия возможности. Трансцендентальное исследование направлено не на знание о предметах, а на «наш способ познания предметов, поскольку это познание должно быть возможным a priori». Трансцендентальный метод, таким образом, аналитичен: он отталкивается от факта существования определенных форм познания (например, математики или естествознания) и восходит к условиям, делающим их возможными.

Априорные формы чувственности и рассудка

Кант выделяет две основные познавательные способности: чувственность (Sinnlichkeit) и рассудок (Verstand). Чувственность – это способность получать представления путем воздействия предметов на органы чувств. Рассудок – это способность мыслить предметы чувственного созерцания посредством понятий.

Чувственность имеет априорные формы: пространство и время. Они не выводятся из опыта, но являются условиями возможности любого внешнего (пространство) или внутреннего (время) опыта. Пространство и время – не свойства вещей в себе, а формы нашего восприятия. Именно поэтому математика, изучающая структуры пространства и времени, может быть априорной и в то же время применимой к эмпирическому миру: математические истины описывают не свойства вещей в себе, а необходимые структуры нашего опыта.

Рассудок также имеет априорные формы – категории, которые Кант систематически выводит из таблицы логических функций суждения. Всего он выделяет двенадцать категорий, разделенных на четыре группы:

– Категории количества: единство, множество, цельность.

– Категории качества: реальность, отрицание, ограничение.

– Категории отношения: субстанция и акциденция, причина и следствие, взаимодействие.

– Категории модальности: возможность-невозможность, существование-несуществование, необходимость-случайность.

Категории – это чистые понятия рассудка, применяемые к данным чувственности для формирования суждений о предметах опыта. Они не относятся к вещам в себе, но определяют форму, в которой предметы могут быть мыслимы.

Кант показывает, как применение категорий к чувственным данным порождает основоположения чистого рассудка: аксиомы созерцания, антиципации восприятия, аналогии опыта и постулаты эмпирического мышления. Эти основоположения представляют собой наиболее общие законы природы, выражающие не эмпирические регулярности, а необходимые условия возможности любого опыта.

Трансцендентальное единство апперцепции

Центральное место в кантовской эпистемологии занимает понятие трансцендентального единства апперцепции – самосознания, сопровождающего все наши представления. «Я мыслю» должно иметь возможность сопровождать все мои представления, иначе они не могли бы принадлежать мне. Это не эмпирическое «я», данное в потоке внутреннего опыта, а чистое, трансцендентальное «я», которое является условием возможности любого опыта.

Трансцендентальное единство апперцепции обеспечивает синтез многообразия чувственных данных в единое представление о предмете. Категории рассудка применяются к чувственным данным именно благодаря этому единству самосознания. Таким образом, предмет опыта конституируется не пассивным восприятием, а активной деятельностью синтеза, осуществляемой рассудком под руководством трансцендентального единства апперцепции.

Синтез рационализма и эмпиризма

Кантовская эпистемология представляет собой синтез рационализма и эмпиризма, преодолевающий ограниченность каждого из них. С рационализмом она разделяет признание активной роли субъекта в познании и существования априорных структур, не выводимых из опыта. С эмпиризмом – убеждение, что содержательное знание возможно только в рамках опыта, и критику претензий разума на трансцендентное познание.

Кант формулирует свою позицию в известном утверждении: «Мысли без содержания пусты, созерцания без понятий слепы». Понятия рассудка без чувственного созерцания остаются пустыми логическими формами; данные чувственности без понятийной обработки – лишь хаотическое многообразие, не складывающееся в познание предмета. Подлинное познание возникает только в синтезе чувственного и рационального, в применении категорий рассудка к материалу, данному в созерцании.

Этот синтез позволяет Канту решить проблему, поставленную юмовским скептицизмом: как возможны синтетические суждения a priori – суждения, которые расширяют наше знание (а не просто разъясняют понятия, как аналитические суждения) и в то же время имеют необходимый и универсальный характер (в отличие от эмпирических суждений). Категории рассудка, применяемые к априорным формам чувственности, позволяют формулировать такие суждения, которые являются одновременно синтетическими и априорными. Это объясняет возможность математики, чистого естествознания и (в ограниченном смысле) метафизики.

Влияние и значение кантовской эпистемологии

Влияние Канта на последующее развитие философии невозможно переоценить. Его трансцендентальная эпистемология задала рамку, внутри которой развивалась вся последующая мысль – либо продолжая и развивая кантовские идеи, либо вступая с ними в полемику.

Немецкий идеализм (Фихте, Шеллинг, Гегель) развивал кантовские идеи об активности субъекта в познании, но отвергал понятие вещи в себе как непознаваемой реальности. Неокантианство (Коген, Наторп, Риккерт, Виндельбанд) вернулось к кантовской проблематике условий возможности науки, но переинтерпретировало ее в духе методологии наук. Феноменология Гуссерля, несмотря на критику психологизма, унаследовала от Канта интерес к структурам сознания, конституирующим предметность. Аналитическая философия, особенно логический эмпиризм, трансформировала кантовское различение аналитического и синтетического в основной инструмент анализа языка науки.

Даже современные когнитивные науки, исследующие врожденные когнитивные структуры и их роль в формировании восприятия и мышления, можно рассматривать как эмпирическое развитие кантовской идеи априорных форм познания.

Значение кантовской эпистемологии не исчерпывается ее историческим влиянием. Она продолжает задавать концептуальную рамку для современных дискуссий о природе познания, соотношении субъективного и объективного, границах научного знания. «Коперниканский переворот» Канта остается одним из ключевых моментов в истории философской мысли, открывшим новую перспективу понимания человеческого познания и его отношения к миру.

3.4. Современные эпистемологические теории

После Канта эпистемология развивалась в различных направлениях, реагируя на изменения в научной картине мира, социокультурном контексте и самом понимании задач философского исследования. Современный эпистемологический ландшафт характеризуется множественностью подходов, которые акцентируют различные аспекты познания и предлагают различные ответы на классические эпистемологические вопросы. Рассмотрим наиболее влиятельные из этих подходов.

Прагматизм и инструментализм

Прагматизм, возникший в США в конце XIX – начале XX веков в работах Чарльза Сандерса Пирса (1839—1914), Уильяма Джеймса (1842—1910) и Джона Дьюи (1859—1952), предлагает радикально новый подход к пониманию познания и истины. Центральное место в прагматистской эпистемологии занимает идея о том, что познание должно рассматриваться не как пассивное отражение реальности, а как активный процесс взаимодействия с ней, направленный на решение практических проблем.

Чарльз Пирс, считающийся основателем прагматизма, сформулировал «прагматическое правило», согласно которому значение понятия заключается в сумме практических последствий, которые могут быть выведены из него. Применяя это правило к понятию истины, Пирс пришел к концепции истины как «предельного мнения», к которому в конечном счете пришло бы научное сообщество при неограниченном исследовании. Эта концепция сочетает элементы корреспондентной и консенсусной теорий истины, подчеркивая как соответствие реальности, так и ролевой интерсубъективного согласия.

Уильям Джеймс развил прагматическую теорию истины в более радикальном направлении, утверждая, что истинность идеи определяется ее «наличной ценностью», ее способностью служить надежным руководством в практической жизни. «Истина – это то, что работает,» – таков лозунг джеймсовского прагматизма. Это не означает релятивизма или субъективизма; скорее, Джеймс подчеркивает, что проверка истинности происходит в конкретном опыте, а не в абстрактном сопоставлении идеи с «реальностью в себе».

Джон Дьюи, развивая идеи Пирса и Джеймса, создал «инструменталистскую» версию прагматизма, рассматривающую идеи и теории как инструменты адаптации к среде и решения проблем. В своей «экспериментальной логике» Дьюи анализирует познание как циклический процесс, включающий обнаружение проблемы, формулировку гипотезы, её проверку и оценку результатов. Познание, согласно Дьюи, всегда начинается с проблематичной ситуации, с нарушения равновесия в опыте, и направлено на восстановление этого равновесия путем трансформации ситуации.

Прагматизм оказал глубокое влияние на современную эпистемологию, особенно на натурализованные подходы, подчеркивающие адаптивную функцию познания и его укорененность в практической деятельности. Он также предвосхитил многие идеи современной философии науки, особенно связанные с ролью научного сообщества в формировании и проверке знания.

Логический позитивизм и проблема верификации

Логический позитивизм (или логический эмпиризм), представленный в работах членов Венского кружка (Мориц Шлик, Рудольф Карнап, Отто Нейрат) и их сторонников, возник в 1920-30-х годах как радикальное переосмысление задач и методов философии в свете достижений современной логики и науки. Центральным для логического позитивизма было стремление к преодолению «метафизики» и созданию философии как строгой науки, опирающейся на логический анализ языка и эмпирическую проверяемость утверждений.

Эпистемологические взгляды логических позитивистов основывались на строгом различении аналитических и синтетических суждений. Аналитические суждения (включая утверждения логики и математики) истинны в силу значений входящих в них терминов и не несут информации о мире. Синтетические суждения несут эмпирическую информацию и должны быть проверяемы опытом.

Ключевым элементом позитивистской эпистемологии стал принцип верификации, согласно которому осмысленность (и, следовательно, познавательная ценность) синтетического утверждения определяется возможностью его эмпирической проверки. В ранних формулировках этого принципа требовалась «полная верификация» – сведение утверждения к совокупности элементарных предложений наблюдения («протокольных предложений»). Позднее, столкнувшись с трудностями, связанными с верификацией общих законов и теоретических утверждений, позитивисты смягчили этот критерий, говоря о «верифицируемости в принципе» или «частичной верифицируемости».

Логические позитивисты стремились реконструировать научное знание как логически упорядоченную систему, в которой теоретические термины определяются через наблюдаемые, а утверждения науки сводятся к утверждениям о наблюдаемых явлениях. Эта программа встретила серьезные трудности, связанные с невозможностью полного определения теоретических терминов через наблюдаемые, с теоретической нагруженностью языка наблюдения и с проблемой обоснования индукции.

Несмотря на эти трудности, логический позитивизм оказал огромное влияние на развитие аналитической философии и философии науки, сформулировав проблемы, которые остаются центральными для эпистемологии до сих пор: соотношение теории и наблюдения, структура научного объяснения, природа теоретических терминов, критерии научности и осмысленности.