Коронный дознатчик. Агент

Глава 2

Холмова мы в управлении не застали. Пришлось ждать его возвращения с очередного служебного выезда. Но время не пропало даром – я успел пообщаться с Роговым.

Вениамин Архипович очень удивился, когда я продемонстрировал ему пистолет, таким невероятным способом вновь у меня оказавшийся. Никому Рогов оружие не передавал и был абсолютно уверен, что «Макаров» по-прежнему лежит у него в шкафу. Даже сбегал проверил, погромыхав нервно выдвигаемыми ящиками, и вернулся ко мне, сокрушённо качая головой:

– Это как же я не уследил? Кто ж посмел-то? И ведь прямо из-под носа…

Деду я поверил. Не сумел бы он столь правдоподобно сыграть крайнюю степень обескураженности и недоумения. Ведь это даже не просто актёром нужно быть, а суперталантливым актёрищем.

Рогов так расстроился, что даже не стал ворчать, когда я попросил его выдать мне новый жилет с кольчужным подкладом взамен повреждённого. Только и сказал:

– Вы уж, молодой человек, как-нибудь поосторожнее, что ли. Я ведь уже со счёта сбился, защиту вам меняючи. Удача – она ведь не бесконечно вашей беспечности потворствовать будет, может и закончиться внезапно.

Пообещал поберечься. Так-то это в моих же интересах, в первую очередь.

Инспектор Холмов добрался до управления уже после визита посыльного, что привёз мне аж четыре полных магазина к пистолету. А прежде мы с орком ещё успели отправить депешу старику Флипке, предупреждая о своём срочном отъезде на неопределённый срок. Так что домой можно было и не заезжать.

Тем более у Тимона весь боезапас оказался уже при себе – как выяснилось, этот ушлый верзила где-то сумел раздобыть широченный поясной ремень со множеством ячеек под патроны к своему «Громобою». И ещё с присобаченной сбоку кобурой, едва скрываемой полами неизменной кожаной куртки.

Вид теперь орк имел ещё более внушительный, чем раньше, но лично я побоялся бы таскать набитый патронами пояс на себе. Вдруг кто-нибудь выстрелит и попадёт в одну из прозрачных гильз. Хоть Рогов и утверждал, что эльфийский стеклографит очень прочный, но чёрт его знает. Рванёт пирогидрит, сдетонировав, и собирай потом по округе оставшиеся от орка сапоги.

Холмов вооружился взятыми у меня укоротами. Пусть и не воевать мы в Миассово ехали, а всего лишь убийство расследовать, но памятуя о моей невероятной способности встревать в разные истории, обычно оканчивающиеся перестрелками, идея хорошенько вооружиться никому не показалась неправильной.

Перед выездом из горда не преминули заскочить пообедать в «Газагов стан» и налопались впрок по самое не хочу. Посему я, пребывая в благостном настроении и развалившись один на заднем диване машины, сдвинул фуражку на нос и вознамерился вздремнуть, пока мы будем добираться. И плевать на шумный, расположенный прямо за мной, паровой двигатель.

Однако орк, усевшись за руль и поглубже, аж до самых ушей, натянув свою красную ковбойскую шляпу, решил вдруг опробовать продемонстрированную мной с утра манеру езды. И разогнался так, что стало страшно не только Холмову, сидевшему рядом с Тимоном, но и мне.

Всю сонливость как рукой сняло. Ремней, а тем паче подушек безопасности, конструкция этого парового кабриолета не предусматривала, поэтому пришлось, ухватившись за борта автомобиля, ногами упираться в передние кресла и молиться о том, чтобы мы не расшиблись, врезавшись во что-нибудь со всего маху.

К счастью, почти сразу за городом мостовая закончилась, а по ямам да ухабам орк гнать поостерёгся. Но и ехать до Верхних Карасей по корявым дорогам пришлось не час, как в моём мире по асфальту, а в несколько раз дольше.

И это нам ещё повезло, что сухо было более-менее. Дождь хоть и прошёл недавно, но не сильный, и дороги успели просохнуть. Зато в самих Карасях орк умудрился засадить автомобиль в грязь по самое днище. И ведь даже не похоже было, что поливал здесь намедни порядочный ливень. Кругом тишь да гладь, солнышко светит, птички поют, начихав на фыркающую паром машину. И вот откуда, спрашивается, в самом центре деревни такая здоровенная лужа, которую ни обойти, ни объехать?

Пришлось нам с инспектором выбираться наружу и, скользя по колено в грязи на разъезжающихся ногах, пытаться вытолкать машину из вязкого плена. Хотя правильнее было бы заставить самого Тимона ворочать эту тяжеленную дуру.

Сразу стало ясно, что автомобилей, особенно паровых, тут отродясь не видывали. Фурор мы вызвали такой, словно прибыли не на машине, а, как Емеля, на самоходной каменной печи. Поглазеть на коптящее небо чудо-юдо за несколько минут сбежался весь деревенский люд. Сначала набежала детвора, потом приковыляли любопытные старички со старушками, и уже после, поддавшись всеобщему соблазну и отложив дела, подтянулась работоспособная часть местного населения.

Окружив лужу, возбуждённо галдящая толпа радостно пялилась на наши с Холмовым безуспешные потуги столкнуть автомобиль с места. Помогать не лез никто. Лишь один солидного вида бородатый мужик в высоком картузе и в тёмном пиджаке поверх цветастой косоворотки, привлекая громким покашливанием наше внимание, не сильно вежливо поинтересовался, за каким лядом заезжим господам понадобилось измерять глубину лужи таким дурацким способом.

Оказалось, это здешний староста. Пришлось ставить его в известность, что мы тут вовсе не абы как и не за ради развлечения. Едем по служебной надобности в Миассово, а сюда зарулили, потому как я, барон Владислав Штольц, унаследовал эти земли и решил посмотреть, чем мне предстоит тут владеть.

Радостный людской гвалт в миг сменился на удивлённо-озабоченный, а староста, стащив с головы картуз, принялся ожесточённо теребить его в руках, видимо, усиленно размышляя, чем для деревни обернётся этот его беспечно-язвительный спич. А я, заколебавшись месить ногами грязь, влез на подножку автомобиля и, возвысившись над толпой, хозяйским взглядом обвёл унаследованное поселение.

Не сильно большая деревня в полсотни дворов на берегу хилой вихлястой речушки. Давно почерневшие бревенчатые домишки с плохонькими крышами, многочисленными щелястыми дощатыми пристройками и с такими же непрезентабельными заборами, местами изрядно перекосившимися и давно выгоревшими на солнце. Не полный упадок, конечно, но и зажиточностью как-то не особо пахло. Ещё и лужа эта дурацкая посреди деревни. Не похоже, что покойный мой поливариативный родственничек Анатоль как-то интересовался житьём-бытьём карасёвцев.

В общем, недолго думая, решил я внести свежую струю в жизнь своих будущих подданных. Махнул орку, чтобы стравил пары и не дёргал больше машину, насилуя двигатель. Взобрался повыше, безбожно заляпывая лакированный борт грязью, и высказал умолкшим пейзанам всё, что думаю по поводу плохонького обустройства их деревни. Пристыдил, короче, слегка. После чего, проявив благодушную рачительность, велел старосте причитающуюся мне часть доходов, полученных в этом году, пустить на улучшение жилищно-хозяйственных условий для проживающего населения. А в первую очередь настоятельно рекомендовал засыпать щебнем все ямы на дороге. И особенно эту. В противном же случае пригрозил повысить в будущем налоги и переименовать Верхние Караси в Мерзкие Хляби.

Для контроля целевого использования средств приказал собрать комиссию из самых уважаемых жителей деревни. А в последующие годы распорядился уменьшить отчисления в мой карман, расходуя половину денег на поддержание хозяйства, в том числе и дорог, в надлежащем виде.

Думается, со стороны я выглядел одновременно Владимиром Ильичом, толкающим пламенную революционную речь с башни броневика, и Остапом Бендером, призывающим собравшихся зевак ударить автопробегом по бездорожью и разгильдяйству.

Сами же карасёвцы тем временем поддержали мои инициативы восторженными воплями и, кинувшись к машине, чуть ли не за пару секунд вытолкали её из грязи на сухое место.

– Экий вы мастак обещания щедрые раздавать, – наклонился к моему уху Холмов. – Не пожалеете потом, не передумаете?

– Да чего тут жалеть? – пожал я плечами. – Я же ещё надеюсь вернуться в свой мир. Когда-нибудь. Так пусть, пока я тут хозяином числиться буду, народ хоть получше обустроится. А с деньгами у меня и так всё нормально. Я вон до сих пор аванс, ещё при Снежине выданный, не потратил и не отработал, а мне уже снова денег отсыпали.

Тут я ничуть не приукрашивал. За всё время я только на одежду да на еду и тратился. Дом – он казённый, прислуга тоже на балансе конторы. Машина и та комитетская. Поэтому у меня на самом деле с первого аванса ещё горсть золотых монет осталась, а кер Сотекс, когда меня нынче перед поездкой инструктировал, напоследок пачку крупных ассигнаций выдал. Солидную такую, замучаешься тратить. Я даже под это дело саквояжик специально прихватил и подумал, что надо бы теперь начать этими бумажками рассчитываться, а монеты поберечь. Вдруг и впрямь получится домой вернуться. Кому там нужны будут банкноты коронного банка герцогства Селябского? А золото – оно и в Африке золото. Везде ценится.

– Неожиданный у вас подход к ведению хозяйства, – озадаченно оттопырив губу, качнул головой инспектор. – Впрочем, вижу, ваша речь произвела на селян неизгладимое впечатление. Народная любовь вам теперь обеспечена.

– Не вижу в том причин для беспокойства, – улыбнулся я и повернулся к старосте, явно желавшему что-то сказать, но пока не решавшемуся помешать нашей с Холмовым беседе: – Чего хотел, уважаемый?

– Вы уж извиняйте, ваша милость, но нам бы бумагу от вас, – заискивающе глянул на меня бородач и пояснил: – Официяльную. Дабы запечатлеть благое волеизъявление. Словам вашим, оно конечно, вера наша всенепременная. Но для порядку, стало быть, нам бы документик с вашей подписью.

– И то верно, – не стал я делать вид, что оскорблён недоверием подданных. – Только вот у меня под рукой ни бумаги, ни ручки нет. Пера, в смысле.

– Не извольте беспокоиться, – засуетился староста, – у меня в доме всё имеется. Туточки недалече совсем, я покажу. Я уж и первака своего послал подготовить всё. Даже в дом вас не потащим, прямо на дворе оформим бумагу-то. Мы же со всем пониманием, господин барон. Коли говорите, что дело у вас спешное, стало быть, надолго не посмеем задержать.

Так и вышло, управились махом. Шарап Володович по моей просьбе быстренько накидал текст распоряжения, а я уже с важным видом изобразил под начертанным размашистую подпись к неимоверной радости старосты и остальных сельчан.

Более задерживаться в Карасях не стали. Даже несмотря на то, что наша с инспектором одежда требовала серьёзной капитальной чистки. Про обувь и вовсе можно не упоминать – изгваздались мы знатно. Но что-то не возникало у меня желания манкировать распоряжениями кера Сотекса. И вовсе не из опасения вызвать недовольство лорда куратора. Просто, похоже, передалась мне его тревожная озабоченность, вызванная таинственным происшествием в Миассово.

Решил я, что граф простит нам подпорченный дорожными перипетиями внешний вид. И оказался прав. Добравшись до усадьбы, расположенной почти на самом берегу озера Тургояк, встречены мы были хозяином более чем радушно.

– Владислав Сергеевич, голубчик! – узнав меня, старик Миассов с распростёртыми объятиями и чуть ли не бегом спустился с высокого крыльца своего каменного особняка, вполне способного претендовать на звание небольшого дворца. – А я-то думаю, кто это к нам пожаловал на таком роскошном новеньком пароходе! Таким чудом даже я до сих пор не обзавёлся. Видать, дела ваши сильно хороши. Вон мундир-то какой на вас! И орден, я погляжу, заслужить успели! Орёл! Право слово, орёл! Какими же судьбами в наших столь отдалённых краях? Шарап Володович, и вы здесь?! Премного рад, премного рад, господа! Милости прошу!

– Мы тоже, ваше сиятельство, очень рады встрече, – только и успел вымолвить я, прежде чем сияющий восторгом старик страстно прижал меня к себе.

Ладно хоть лобызаться не полез. Но зато не обошлось без чересчур активного радушного похлопывания по спине. Даже фуражка от такой тряски съехала набок и чуть не свалилась с головы. Еле успел поймать. Надо бы как-нибудь повиниться, что ли, перед стариком. Это же его, получается, с моей подачи в отставку отправили.

– Ну а вы-то здесь как? – Миассов выпустил меня и переключился на Холмова. – Только не говорите, что специально ехали в эту глушь проведать старика. Всё равно не поверю.

– Так мы же с вами, Зигмунд Поликарпович, теперь соседи, – похвастался я. – Мне барон Штольц Верхние Караси завещал. Так что я отныне намерен частенько в ваших краях появляться.

– Завещал? – удивлённо глянул на меня Миассов, отстраняясь от Шарапа Володовича. – Это как же? Неужто случилось что с Анатолем?

К Тимону граф обниматься не полез и ограничился лишь сухим рукопожатием.

– А вы разве не в курсе? – в свою очередь удивился я. – Он погиб на дуэли.

– Надо же! – всплеснул руками старик. – Это когда же он успел? Впрочем, с его-то лихостью да задором… А я с этими сборами да переездами ни сном, ни духом. Давайте-ка, господа, проходите в дом да будьте моими гостями. Я распоряжусь, чтоб багаж ваш занесли. А вы пока что растолкуете, что там за дуэль вышла, да заодно и о столичных новостях поведаете. Вот только, вижу я, дорога у вас случилась не ахти какая, и без напастей не обошлось. Посему рад буду пригласить вас прежде побывать в моих термах. И вы от грязи дорожной отмоетесь, и я заодно косточки старые погрею. А вашу одёжу моя дворня тем временем в порядок приведёт.

Понятное дело, отказываться мы не стали. Только я думал, что под термами граф баню подразумевает, но оказался неправ. Баней назвать устроенную в одном из крыльев усадьбы помывочную язык не поворачивался. Несколько помещений с разной температурой и влажностью, богато отделанные мрамором. Подогреваемые пол, стены и каменные лежаки. И конечно же пара бассейнов. Один с тёплой, а другой с прохладной водой. Самое то для расслабления и последующей неспешной беседы.

Вот, завернувшись в простыни, развалившись на лежаках и поглощая принесённый слугами перекус, словно какие древнеримские патриции, мы с друзьями и поведали графу о событиях последних дней. А о переполохе в дворянском собрании и воспоследовавших приключениях в герцогском дворце пришлось мне и вовсе в мельчайших подробностях на несколько раз всё пересказывать. Больно уж огромное к этому Зигмунд Поликарпович любопытство проявил.

Единственное, о своём переходе в комитет я промолчал. Если уж мне запретили даже Холмову об этом говорить, то графа и подавно не стоило ставить в известность. Пожилым людям частенько ведь уже трудновато бывает уследить за языком. Вот язык-то на радостях и пользуется независимостью от ума. Взболтнёт Миассов кому ненароком, и вся моя конспирация накроется медным тазом.

Но о назначенном расследовании гибели инженера Ильина пришлось конечно же рассказать.

– Помню я Ивана Федотыча, – покивал старик. – Не последним человеком в графстве был и с сыном моим дружбу водил, пока в заграницах обучался. О недавней смерти его нелепой я слыхал. Да только не думал, что потребуется расследовать происшествие это. Супруга его, Агафья Егоровна, знамо дело, горевала очень да не верила в случайность-то. Всё уверяла, что чей-то умысел злой беде оной причина. Да куда деваться-то? Пойди теперь узнай, что там произошло. И даже вы, голубчик, – махнул в мою сторону рукой граф, – вряд ли что сможете. Уж так беднягу Ивана Федотыча колёсами-то посекло-подавило, что, говорят, и смотреть страшно было. Вот похоронщики его поскорее и кремировали. Вы, Владислав Сергеевич, хоть и при способностях будете, но от погребённого уже пепла и вам, думается, ничего выведать не удастся.

– Вот тебе и на, – опечалился я эдаким пердимоноклем. – Что же теперь делать?

– Расследовать обычным способом, – не пошёл на поводу у моего пессимизма Холмов. – Впрочем, почему бы вам всё же не попробовать вашими способностями воспользоваться? А ну как получится.

– И то верно, братец, – подал голос орк, – попытка не пытка.

– Конечно же, голубчик, попробуйте, – поддержал моих товарищей граф. – Уж ничего с того не случится, даже если и не выйдет. А людям своим я накажу, чтоб расследованию вашему, коли таковое всё ж затеете, всячески поспособствовали. Но это уже всё с утра. Теперь же я категорически настаиваю, чтобы ужинать и ночевать вы остались у меня. И отказа вашего я, уж простите, принимать не намерен.

Но мы, собственно, и здесь не противились. Всё лучше, чем на постоялом дворе ночевать. Там, может, с местами туго. Пришлось бы, не дай бог, всем втроём в одном номере тесниться. А тут каждому отдельную комнату выделили. Чего упрямиться то?

А ещё за ужином мы с графской воспитанницей познакомились. Ну как с графской, так-то Миассов и сам её вроде как не часто видел до недавнего времени. Просто девушка, являясь какой-то дальней родственницей, жила здесь, что называется, на полном пансионе и даже получала дополнительное домашнее образование, хотя до этого и обучалась в каком-то заграничном институте благородных девиц. Приставлен к ней был какой-то немец Кляксерман, по словам графа, шибко сведущий во всех известных науках. Вот этот деятель и обучал девушку всем премудростям, от астрономии с геометрией до танцев и этикета.

Звали подопечную графа Елизаветой Тихоновной. Была она юна, свежа лицом и несказанно очаровательна, даже несмотря на слегка оттопыренные уши и чуть жидковатые тёмно-русые волосы, уложенные на макушке в забавные плетёные крендельки. Зато улыбалась она очень мило. И во взгляде её огромных голубых глаз читался такой неподдельный интерес к моей персоне, что я просто не смог оставить его безответным. Вот и болтал без умолку, чуть ли не совсем позабыв про еду.

Глава 3

С утра поспать подольше, увы, не вышло. Помешал орк, принявшийся тарабанить в дверь моей комнаты ногами и тем самым, похоже, решивший поставить весь дом на уши. А выбираться из постели мне не хотелось от слова совсем. Я и улёгся-то лишь под утро.

Вчера после ужина Елизавета Тихоновна сначала немного потерзала мой слух весьма посредственной игрой на пианино, страстно колотя пальчиками по клавишам, часто стреляя глазками и усердно растягивая милое личико в многообещающей улыбке. А после потащила меня на вечерний променад, устроив экскурсию по огромному графскому парку, разбитому в чисто английском стиле.

По сути, это был облагороженный лес – никаких тебе ровных дорожек, никаких прямых линий и правильных геометрических фигур. Эдакие типа хаотично разбросанные лужайки, цветники и деревья, создающие иллюзию натуральности. И вроде создано всё было самой природой, но чувствовалось, что графские садовники приложили невероятные усилия, оформляя эту тщательно продуманную красоту.

Впрочем, вскоре мне стало совсем не до прелестей ландшафтного дизайна. Елизавета Тихоновна оказалась довольно бойкой девицей. Едва мы удалились от крыльца, эта очаровательная хитрюга повисла у меня на руке, засыпала кучей вопросов и, внимая моим россказням с широко раскрытыми глазами, увлекла в глубины парка к какому-то небольшому прудику.

А уж там, на берегу этого затянутого бурой ряской водоёмчика, предложив расположиться в ажурной беседке, скрытой от посторонних глаз плакучими ивами, принялась сетовать на незавидную свою судьбу. Мол, это я, такой везунчик, имею счастье вращаться в свете, любуясь столичными красотками. А вот она, бедняжка, обречена прозябать на задворках страны, скучать без общества и носить платья, давно вышедшие из моды. В связи с чем вынуждена тяготиться невозможностью проявления к себе трепетного внимания такого героического столичного красавца, как я.

При этом не переставала столь томно вздыхать и кокетливо закатывать глазки, что я вынужден был проявить галантность и утешить лукавую страдалицу парой незатейливых комплементов. Увы, тут же ставших поводом для новой порции её жеманного манерничанья и благодарного поцелуя. А потом и второго.

Ну а дальше всё пошло, как по накатанной. Нежные и почти невинные объятия при луне очень быстро превратились в страстные, а после и вовсе переросли в любовные игрища, да такие, что я слегка опешил. И дело было не в экстремальной обстановке, полной неудобств, и даже не во взрывном девичьем темпераменте, вполне присущем неуёмной юности, а в неожиданной раскованности этой провинциальной шалуньи и неудержимой её порочной изобретательности. Благодаря которой мне, а ещё больше бедной беседке, пришлось выдержать нелёгкое испытание на прочность.

Уж не знаю, кто Елизавету Тихоновну научил всем этим любовным премудростям и акробатическим этюдам, но от юной девицы я такого напора и фантазии сроду не ожидал. Целомудрием там и не пахло, а я даже в своём мире не вытворял ничего подобного, да к тому же ещё в таких условиях и количествах.

Поэтому немудрено, что утренний дебош Тимона я встретил чуть ли не матом. Ну не мог, паразит, хотя бы на пару часиков попозже меня разбудить?

– Вставай лежебока! – бодро заявил орк, пропуская мимо ушей мое сердитое ворчание. – К тебе уже дважды слуг посылали, разбудить пытались да на завтрак зазвать.

– Правда? Не слышал.

– Ещё бы, – небрежно отодвинув меня с пути и проигнорировав предложенный стул, Тимон прошёл к окну и привычно пристроил зад на подоконнике. – После твоих вчерашних подвигов я вообще сильно сомневался, что ты нынче сам встанешь.

– Подвигов? А ты откуда знаешь?

– Братец, у тебя что, до сих пор кровь обратно к голове не прилила? Забыл, что меня специально для охраны к тебе назначили? Неужто думал, что я тебя без пригляду оставлю?

– В смысле? Ты что, подсматривал? – чуть не задохнулся я от возмущения.

– Да больно-то надо на ваши непотребства пялиться, – гоготнул Тимон. – Эка невидаль. Да не конфузься ты и слюной попусту не брызжи. Ну прилёг я за кусточками на звёзды полюбоваться. Да насилу вас дождался. Уж подумывать начал, что до утра не угомонитесь, но, благо дело, обошлось.

– Скажешь тоже, – вздохнул я с облегчением. На публике мне ещё сексуальных утех не хватало. – И так еле выжил. Даже таблеток на ночь пришлось наглотаться, так болячки все разом разнылись.

– Ну так сам виноват. Скачешь по девкам, удержу не знаючи, будто блоха по псинам дворовым.

– А ты меня не виновать! – возмутился я беспардонностью названного братца. – Сам же в курсе, что это всё побочка от перехода между мирами. Они сами ко мне лезут. А я соглашаюсь, потому как боюсь отказом травмировать психику бедняжек. Добрый я, понял? И вообще, ты меня разбудил, вот и всё, спасибо. Сейчас умоюсь и спущусь на завтрак. А ты можешь пойти Холмова подонимать.

– Так инспектор, не то что ты, давно уж отбыл. Сказал, что намерен поначалу попробовать Поздеева Никодима разыскать. А нам, стало быть, наказал на погост городской двигать да стараться что-нибудь у самого инженера покойного выведать. Но я так думаю, чего нам меж могил блуждать, нужную разыскивая? Нам бы лучше вдову навестить, да попросить её проводить, куда надобно.

Такая идея орка показалась мне весьма здравой, и после завтрака мы сразу же покатили в Миассово. В городской жандармерии, благодаря моему парадному мундиру с блестящим на груди орденом, да ещё и вкупе с продемонстрированной служебной бляхой, нам без всяких проволочек выдали адрес Ильина, и мы с Тимоном очень быстро добрались до нужного нам доходного дома.

Дверь большой многокомнатной съёмной квартиры на втором этаже отворила забавная девчушка лет шести-семи на вид. Совершенно не интересуясь, кто мы да что, вежливо пригласила проходить и сразу же умчалась куда-то вприпрыжку. Саму же Агафью Егоровну мы застали за шитьём.

Довольно молодая, красивая. Стройная фигура, горделивая осанка, каковую и подобало иметь любой девушке из дворянской семьи. И при этом изящные пальчики очень шустро и умело перебирали расстеленную на столе ткань, подставляя её край под снующую вверх-вниз иглу швейной машинки.

Видно, что не привыкать ей к такому труду. Хотя вряд ли инженер на железной дороге имел столь низкое жалование, что не мог позволить своей семье одеваться в готовое платье из магазинов. Да и машинка швейная, как мне показалось, не из дешёвых была. Походила на старинный «Зингер» с ножным педально-ременным приводом. Был когда-то такой агрегат у моей бабушки. Подарок деда, вернувшегося в сорок пятом. Как он из Германии допёр эту трофейную дуру до дома, даже представить не могу. Там одно чугунное основание весило недурно, да плюс сама машинка.

В общем, не похоже было, что девушка по нужде за шитьё засела. Либо хобби это у неё такое, либо она сейчас подобным образом нервы свои успокаивала. А в том, что смерть мужа сильно расстроила Агафью Егоровну, можно было не сомневаться. Я это почувствовал с первых же секунд нашего с ней разговора.

Нет, она не рыдала, не истерила и с нами была предельно обходительна. Но сдержанность и напускное спокойствие явно стоили девушке неимоверных усилий.

– Я очень рада, господа, – узнав о цели нашего визита, заявила она тихим голосом, – что коронное сыскное ведомство приняло во внимание и не пренебрегло моим прошением, назначив дополнительное расследование этого злополучного происшествия. И я надеюсь, господа, что вы не припишете моему радению меркантильный интерес, означенный лишь желанием вытребовать с железной дороги пособие.

– Ни в коей мере, сударыня, – опередил меня Тимон. Мне оставалось лишь кивком подтвердить его слова.

– Прекрасно. Поскольку я, хорошо зная Ивана Федотыча, никак не посмела бы подвергнуть сомнению его разумение и старание в работе. Мне надобно правду знать, а без пособия я уж как-нибудь обойдусь.

– Агафья Егоровна, – я позволил себе чуть ускорить процесс, – мы с вами согласны и ничуть не сомневаемся, что нарушением техники безопасности лишь отговорка руководства, не желающего знать истинных причин инцидента. Мы и прибыли, чтобы разобраться во всём. И нам потребуется ваша помощь. Совсем небольшая. Нам нужно, чтобы вы проводили нас на могилу вашего мужа.

Вдова взглянула на нас с сомнением, видимо, силясь понять, каким образом посещение могилы может способствовать расследованию. Пришлось пояснить:

– Видите ли, сударыня, я обладаю некоторыми способностями, позволяющими общаться с душами умерших. И очень надеюсь увидеть глазами вашего супруга события, предшествующие гибели.

– Но с того дня прошло уже более седьмицы, – Агафья Егоровна глянула на меня ещё более недоверчиво. – Да и кремировали его в тот же день, как нашли. Ни взглянуть, ни проститься мне даже не позволили.

– Мы в курсе, сударыня. Но всё же намерены попробовать. Вдруг да получится.

– Что ж, если вы настаиваете, – кивнула вдова, – не смею перечить. Позвольте лишь приберу работу да упрежу соседку, чтоб приглядела за моей Сонюшкой.

Минут через десять мы уже выехали на кладбище, привлекая прохожих зевак отчаянно дымящей трубой нашего парохода. Видать, сегодня Тимонилино заправил топку не сильно качественным углём. Да ещё и ветер был попутным, а двигались мы по неровной дороге не так чтобы быстро. Поэтому, несмотря на жару, пришлось нам с орком надевать защитные плащи, очки, а носы укутывать шарфами. Агафья Егоровна от очков отказалась и просто зажмурилась, прикрыв лицо шейным платком.

Но один чёрт, пока добрались до кладбища, все здорово надышались едким дымом и прокоптились насквозь. Ещё и вспотели нещадно.

Кладбище оказалось не очень большим. По крайней мере, не таким большим, к каким я привык в своём мире. И никаких оградок, как у нас, зачем-то старающихся застолбить как можно большую территорию для покойника и иной раз сильно мешающих передвигаться по кладбищу. А ещё новых могил здесь обнаружилось совсем чуть. В принципе, могли бы и сами всё найти, не тревожа вдову. Просто вместо того, чтобы сразу пройти к нужному месту, пришлось бы обойти эту юдоль печали по периметру, читая имена усопших на свежих захоронениях.

Понятное дело, памятники на таковых ставить было рано, земле предстояло ещё порядочно осесть. Так что из могильных куч торчали пока лишь одни фанерные таблички, навроде тех, что размещают иногда у нас на газонах с требованием не ходить по траве.

Народу почти не было. Несколько индивидуумов вяло ковыряли землю вдали, похоже, взявшись за работу совсем недавно. Яму выкопать успели лишь по колено и дальше углубляться особо не спешили, уделяя гораздо больше внимания не труду, а большой бутылке, чинно передаваемой из рук в руки.

Едва мы добрались до нужной могилы, горка земли на которой, кстати, была совсем невелика, Агафья Егоровна уселась на корточки возле кривовато установленной таблички и принялась зачем-то поправлять сложенные рядом букетики цветов, при том что-то тихонечко нашептывая. Тимон молча встал в сторонке, понимая, что не стоит меня сейчас ничем отвлекать, а сам я, тоже присев, закрыл глаза и постарался настроиться на нужный лад.

Очень я надеялся, что не зря в моём мире отмечают девять и сорок дней после кончины человека, считая, что до тех пор душа его не исчезает, а витает где-то поблизости, наблюдая за живыми близкими. Возможно, это так оно и есть. И, хотелось верить, что в этом мире у высвобожденных душ не более короткие сроки привязки к телу.

Очень долго ничего не происходило. Очень. Ноги стали затекать, и я просто плюхнулся задом на землю, плюнув на приличия и чистоту одежды.

Чуть поёрзав, уселся поудобнее. Немного отвлекал шёпот вдовы, но не приказывать же ей было заткнуться.

Впрочем, она и сама в конце концов умолкла, позволив мне сконцентрироваться и перестать замечать окружающий мир.

Ещё пару минут в моём восприятии тонкого мира ничего не изменялось, будто и не было его вовсе. Но потом едва ощутимое волнение невидимых материй вдруг зародилось прямо передо мной. До сей поры невозмутимая пустота чуть уплотнилась, образовав слегка вибрирующий сгусток энергии. А тот в свою очередь, приблизившись вплотную ко мне и словно пропустив тонкое щупальце прямо сквозь череп, пощекотал мой мозг.

Я открыл глаза, но почему-то не увидел дымного облачка, в виде которого моё воображение обычно воспринимало души покойных. Даже никакого марева, пусть и еле заметного. Ничего. Однако я совершенно явственно ощущал присутствие чьей-то, как это здесь называют, тонкой оболочки или информационно-биологического поля. Оставалось лишь убедиться, что принадлежало это эфемерное образование именно инженеру Ильину, а не какому-нибудь другому усопшему из соседней могилы.

Вновь закрыл глаза в надежде почувствовать прикосновение чужой души. И на этот раз долго ждать не пришлось. Всего пара секунд, лёгкий холодок в позвоночнике, и чёткая яркая картинка заполнила мой разум.

Вполне ожидаемые рельсы перед глазами. Значит, точно с Ильиным контакт я наладил. Вряд ли на кладбище полно усопших железнодорожников, учитывая, что паровозы только-только появляются в этом мире.