Сезон дождей

Мерцающие сады

Николаек подобрал для них временное жилье в кассах колеса обозрения. Несколько дней Май почти не выходит наружу, не встает с постели и занимается только разглядыванием пейзажа за окном. Книжник видит ее спину, укрытую одеялом, когда просыпается и когда засыпает. Свою горизонтальность она объясняет усталостью и необходимостью собраться с мыслями. Книжник иногда заводит с ней беседу о «Комнате кошмаров» и Май уверенно заявляет, что завтра она отправится туда. Следующий день она проводит в кровати, отвлекаясь только на разговоры с Николаеком. Каждый день он приносит им овощи, которые гости парка вырастили сами, и воду в стеклянных бутылках. Заодно он показывает девушке свою коллекцию. Он собирает носители информации, хранилища памяти: пластинки, кассеты, диски, флешки и твердотельные накопители. Май слушает его рассказы об устройстве и принципах работы этих вещей, внимательно рассматривает каждый принесенный экземпляр.

Единственный раз она выходит на улицу куда-то дальше туалета на четвертый день. Книжник, который целыми днями гуляет, рассказывает ей о миниатюрном зоопарке, которой когда-то был в «Стране фантазий». Несколько пустых вольеров в нем предназначались для лис. Май разрешает проводить себя туда. Она долго рассматривает табличку у пустого вольера: фотография и несколько интересных фактов о лисах. Здесь содержались доместицированные vulpes vulpes. Более дружелюбные, чем дикие лисы, они с удовольствием играли с посетителями парка. Им нравились человеческие прикосновения и общение с людьми.

Почти каждый вечер Николаек приглашает Май и книжника на чай в свой домик на дереве. После чая он усаживает их перед старым телевизором, который показывает только помехи. Подключает к нему игровую приставку, работающую с большими прямоугольными картриджами. Остаток вечера они играют вместе и друг против друга в старые игры. Это особая гордость Николаека. Он так хорошо восстановил программный код, что игры работают без проблем.

Май почти не притрагивается к чаю. Напиток остывает, пока она увлеченно жмет на кнопки. Книжник и Николаек иногда переговариваются во время игры. Николаек говорит, что занят восстановлением информации на носителях. В отличие от монаха из Колыбели, который подчеркивает недолговечность памяти, он целит в вечность. Самостоятельно собрал компьютер и сейчас трудится над программой, которая сможет обработать и восстановить данные с большинства носителей. Пока что почти все файлы, которые он мог открыть, были только мешаниной из пикселей, знаков или искаженных звуков, но бывали и исключения.

Свои успехи Николаек показывает каждый вечер после игры в приставку. Обычно это кусочек какой-то песни, который он смог вытянуть из обгорелого жесткого диска, клубка магнитной ленты или пластинки. Май просит включать эти музыкальные отрывки по нескольку раз. Ночью, уже в кассах колеса обозрения, она напевает услышанные мелодии. Ей помогает книжник. Он отстукивает ритм пальцами и мычит что-то в тон, по привычке пробуя подобрать продолжение мелодии.

Май выскальзывает из их временного дома, когда книжник еще спит. В это время парк залит густым туманом. Она сверяется с картой и находит отмеченный кружком аттракцион «Комната кошмаров». Ей нужно пройти почти через весь парк, чтобы добраться туда. Май проводит пальцем по маршруту, шепотом проговаривает: «направо от цепочной карусели, прямо, прямо и прямо, потом мимо вольеров, еще дальше железная дорога, от нее налево».

По пути она часто останавливается. Трет виски и качает головой. Иногда прислоняется к столбу, садится в мокрое пластиковое кресло. Где-то в затылке у нее разрастается воронка, которая с каждой минутой увеличивается и раскручивает все вокруг.

Поблизости ничего похожего на то, что Май должна встретить на проложенном маршруте. Она вновь сверяется с картой. Палец скользит по линии дороги, ведущей от колеса обозрения к комнате кошмаров, а потом будто запутывается в складках бумаги. Спрятав карту обратно в карман, Май продолжает идти. Туман вокруг то появляется, то исчезает. Когда в затылке еще раз разбухает воронка и темнеет в глазах, Май протягивает перед собой руку. Открытая ладонь будто пробивает тонкую невидимую пленку. Шаг вперед, и девушка падает сквозь пустоту, хотя остается на месте. Из кармана вновь появляется карта. На ней все аттракционы, кассы, ларьки со сладостями, дорожки кажутся связанными друг с другом, частью единого ландшафта. То, что она видит, когда поднимает глаза от карты, совсем не едино. Ряды качелей, моток проводов, порванные уличные зонты и сошедший с рельсов маленький вагончик купаются в собственном ничто. Они никак не связаны с окружением. Невозможно провести маршрут от одного предмета к другому, линия прерывается.

Май блуждает так еще какое-то время. Вновь туман, через который прорисовывается большая дуга, будто проведенная толстым карандашом по бумаге. Невидимая рука добавляет ей новые детали, растушевывает контуры густыми и темными линиями. Май останавливается и смотрит на колесо обозрения. Поворачивает голову и видит те самые кассы, в которых уже остыла ее постель.

Когда открывается дверь, спящий книжник чуть ворочается. Май скидывает куртку и забирается на кровать. После пары часов дремоты она приподнимает одеяло и заглядывает в окно. Уличный пейзаж плывет и распадается.

Так начинается ее первое утро в «Стране фантазий».

В один из дней Николаек приносит Май блистер таблеток, которые должны избавить ее от головокружения. Он предупреждает, что с другими симптомами они не справятся. В «Стране фантазий», по его словам, каждый чувствует на себе некое давление. Такова воля Аниты. Может быть, Май помогут прогулки. Они воспитают привычку, ощущение, что она последовательно передвигается в пространстве, а не падает через одну пустоту в другую. Просто смотреть в окно и пытаться удержать пейзаж вместе недостаточно. Николаек спрашивает, почему она рассказывает о своих проблемах ему, а не книжнику?

– Я не знаю, как говорить с ним об этом.

Как только Николаек уходит, Май проглатывает две таблетки и запивает водой. Из окна она слышит, как книжник просит Николаека задержаться. Она подходит ближе к окну и пригибается, чтобы ее нельзя было увидеть. Прислушивается. Голоса отдаляются, но отдельные фразы можно разобрать.

– …боится войти туда… заняло много дней… теперь она просто лежит… почему именно «Комната»…

Сложно оценить интонацию, не видя лица. Кажется, так звучит беспокойство.

– …с первой ночи здесь…, – уже шепотом. – …кошмары, постоянная тревога… поскорее отсюда… не имею права заставлять… на мне лежит ответственность за то, чтобы она нашла… понимаю, что это нормально… бояться не стыдно, особенно когда это самая большая загадка…

– …Анита не говорит… это поможет понять… у всех разный… вы, я, Май и остальные, все… Парк не одинаковый… для каждого немного иной… воля Аниты или это само место… доверьтесь выбору госпожи… если позволите, я спрошу… говорите мне, а не ей… все то, что сказали?

– … не знаю… как ей признаться…

Май просит книжника проводить ее к мерцающим садам. Говорит, что хочет еще раз посмотреть на них. Она идет медленно, озираясь по сторонам. Книжник берет ее под руку. Спрашивает, все ли у нее хорошо. Она молча кивает. Всю дорогу она не выпускает из рук карту и упрямо водит пальцем по ней. Отвлекается лишь раз, когда они проходят мимо бассейна, из которого гости парка вытаскивают мусор. По словам Николаека, в нем хотят сделать грядки для овощей.

Десяток мутных теней закручивается спиралью и скользит по мерцающему саду. Май поднимает голову: птицы в небе будто поражены тревогой. Их полет нерешителен и запутан. Кажется, они не знают, куда им лететь. За взглядом Май следит мужчина с дредами. Он перестает говорить и ждет, когда внимание девушки вновь обратится на него. Поправляет свой сложноописываемый наряд, составленный из разных кусков ткани. Когда Май отворачивается от заблудившихся в небе птиц, мужчина продолжает с того места, на котором остановился.

– Мерцание сада – в его непостоянности. Даже слово «сад», не больше чем форма, влить в которую можно что угодно. Сад – это вон тот узкий прямоугольник, выбитый в асфальте и составленный по правилам сутэ-иси. Сад – вон та фигура человека, собранная из проволоки, проводов и пары цветочных горшков с плющом. Раньше рядом с этой фигурой была еще одна. Плющ стал их объятием. Теперь второй фигуры нет и лианы бессильно опали на землю. Сад мерцает, сад ускользает, сад скорбит, смеется, влюбляется, ненавидит и смотрит сам на себя.

Из деликатности, ни Май, ни книжник, ни мужчина с дредами (который отметил, что про себя они могут называть его Джон, но он будет благодарен, если они не станут произносить это имя вслух) не обращают внимание на то, как мужчина умывается слезами у одной из фигур: поднятой вертикально бетонной плитой, бесстыдно открывшей стальные прутья. Из той же деликатности Май и книжник не переспрашивают Джона ни о чем. Только на первый их вопрос «что такое мерцающие сады?» он разглагольствует уже почти час.

– Сад здесь может построить кто угодно. Сюда приходят те, кто открыл свою тайну. Те, кто разочарован, обычно ломают что-то из фигур. Другие просто садятся и смотрят. Иногда дни напролет. А когда они заканчивают медитацию, им кажется, что прошло несколько минут. Третьи строят их сами, иногда с моими советами.

– Почему все они из… мусора? – Май обводит взглядом странные конструкции, которыми усеяна парковка.

– В действительности, каждый сад – это история. Она рассказывается через предметы и вещи, которые сохранились в мире со времен, когда еще не все закончилось. Все они как стрелки, которые указывают в прошлое. Куски бетона, металлолом и содержимое мусорных урн укладывается на размеченный граблями песок или щебень так, чтобы созерцание сада было возможно только с одной точки. Именно в ней груда мусора складывается в историю, рассказ о трансформации души. Главное правило: никаких повторений, каждый сад получается уникальным. Другое правило: любая история рассказывается до конца.

Джон извиняется и покидает их, чтобы продолжать работу. Май шепотом признается книжнику, что ничего не поняла. Он тоже. Пока книжник вглядывается в мерцающие сады, девушка опять отвлекается на небо. Пасмурное полотно прорезает темная линия, которая распухает с каждым мгновением. Она сгибается, клонится к шву горизонта. Май тянет книжника за рукав.

– Это самолет, да?

– Да. И, кажется, он падает. Видишь? Это след от дыма.

– Это не тот самый самолет, который я хотела увидеть? Он привозил нам еду?

– Не знаю. Отсюда не разглядеть.

– Надеюсь, что это не он. Странно. Мы не знакомы, я никогда не видела его, но мне становится грустнее, если я думаю, что именно этот самолет прилетал к той почте. Скорее всего, я уже никогда не узнаю, кто это был… Хочу, чтобы пилот выжил. Хватит уже потерь.

Проклятье

Май смотрит на дверь. Ее взгляд бежит от потрескавшегося рисунка паутины к плохо нарисованному пауку с горящими глазами. От паука к отпечаткам рук, которые когда-то были кроваво-красными. Подбирается к ручке двери, а потом убегает наверх. Туда, где старательно выведена надпись «Комната кошмаров». С кровавыми подтеками и дрожащими буквами. Май отступает, рука сжимает подаренный Ольвией амулет. Она никому не сказала о том, что решила войти в комнату. Может быть, если бы сейчас кто-то был за ее спиной, дверь уже была бы открыта.

Несколько недель назад Май и Ольвия лежали рядом в пустом магазине и никак не могли уснуть. Вдова и мать умершего ребенка говорила, что прошлое похоже на проклятье. Оно обрушивается и нет никакой возможности снять его. Куда бы Ольвия ни шла, ее прошлое всегда с ней, как дьявольский хвост. Такой длинный, что, в попытках найти путеводную нить, она хватается за этот самый хвост.

Могила родителей – могила сына, потом опять могила мужа.

Могила родителей, могила сына, могила мужа.

Другое место, другая ночь. Май засыпала у кровати Миртл. Сонный, подернутый дымкой взгляд следил за каплями, которые падали из пакета с глюкозой. Миртл говорила ей, что прошлое – это правда о себе, которая никогда не бывает приятной. Она говорит, что прошлое похоже на голодного волка или одичавшего пса, который следует за тобой по ночной дороге. Вокруг никого, нечем отбиться и волк знает об этом. Хищник не спешит, держится на расстоянии. Слышно его тяжелое влажное дыхание. Голод и снова голод. Миртл говорила, что даже от такого прошлого тяжело отказаться.

Май долго трет глаза, прежде чем подняться. Онемевшим пальцам требуется время, чтобы найти ручку, повернуть и потянуть на себя. Угол двери стукается о лоб девушки. Май шмыгает носом и переступает порог. Оборачивается и захлопывает дверь за собой. Пара кусочков краски вылетает из кровавых отпечатков рук и падают на землю.

Как признаваться в любви на языке бестелесных

Май не появляется в кассах к вечеру и книжник отправляется искать ее. Обойдя весь парк, он приходит в конечную точку маршрута, «Комнату кошмаров». Снаружи аттракцион выглядит как обычная бетонная коробка, покрытая поблекшими черными надписями: «Беги!», «Не входи», «Что-то ужасное прячется тут», «Я слышу шаги дьявола», «Раньше здесь была надежда, теперь ее здесь нет». Книжник видит упавшие фрагменты краски и след на земле, который оставила дверь, когда Май открыла и закрыла ее. Недолго прислушивается к тому, что происходит за дверью. Не услышав ничего интересного, он идет к полуразвалившемуся прилавку, который стоит прямо напротив «Комнаты». Рядом все еще стоит табличка с сортами мороженого, которое раньше здесь продавали. Книжник садится на скамью и ждет. Не уходит и когда начинается дождь. Остальные гости «Страны фантазий» прячутся по своим убежищам. В их окнах загорается мягкий и теплый свет. Сумерки подступают медленно, а потом, будто поскользнувшись, обрушиваются на «Страну фантазий».

По всему парку загораются уличные фонари и разгоняют плотную тьму. Благодаря им книжник без проблем находит домик на дереве. Сонный Николаек выслушивает его и обещает рассказать Аните, что Май ушла в «Комнату». Перебежками от одного освещенного участка к другому, книжник возвращается к кассам колеса обозрения. Открывает дверь, шагает внутрь, но голос позади заставляет его остановиться. Он оборачивается. Через еще молодую ночь к нему идет Май. Черные волосы водорослями липнут к лицу. В глазах горит огонь, который не потушил даже ливень. Девушка переходит на бег. Книжник слышит, как причмокивает мокрая одежда. Еще одно мгновение и Май обнимает его так, как не обнимала никогда.

– Как же хорошо вновь тебя увидеть, – бормочет она, зарываясь лицом в его куртку.

– Я… ммм… тоже рад. Пойдем внутрь. Ты промокла.

Она остается на месте. Поднимает лицо и смотрит на книжника. В глазах все тот же огонь.

– Нам не нужно туда. Пожалуйста, давай уйдем. Я все вспомнила. Все поняла. Уходим! Прямо сейчас. Вместе.

– Подожди… Расскажи, что там было. Что ты вспомнила?

– Не важно. Все это. Важно только то, что я поняла. Я искала совсем не то, что было нужно. Другое, самое главное, было всегда рядом.

– Другое?

Май хихикает. Такого книжник никогда от нее не слышал. Смешок, легкий и неуловимый, как солнечный зайчик. Она смеется и будто нехотя ослабляет объятия. Прижимается к нему всем телом. Одна рука бежит вверх, к его щеке. Другая останавливается на плече.

– А ты не знаешь?

– Нет.

– Глупый. Не нужно искать то, что уже у тебя есть.

Ее глаза все еще смотрят на него. В их глубине плещется янтарное вино. Он пьет и пьянеет с первого глотка. Ее губы прижимаются к его губам легко, но решительно. Тепло ее тела наступает на него, заставляет пятиться через открытую дверь. Туда, где есть постель и скупо разлитый по стенам свет. Долгий глоток вина не прекращается, пока книжник не захлебывается в нем. Он спотыкается, падает. Май вместе с ним. Поцелуй продолжается. Ее руки касаются его плеч и встречаются у пуговиц куртки. Расстегивают одну, потом другую.

Книжник продолжает пьянеть. Их губы разъединяются на миг и все то тепло, что он пил, разливается по венам. Май вновь начинает целовать его. Губы касаются уголка его рта, щеки, шеи и становятся все горячее. От тепла поцелуев на теле расцветают ожоги. Это продолжается несколько сотен лет, пока не разбивается вдребезги от простого вопроса.

– Что здесь происходит?

Книжник узнает голос Аниты. Пытается отстранить от себя Май, но она сжимает его в объятиях так сильно, что он не может пошевелиться.

– Помо… – успевает выговорить он, прежде чем его губы закрывает поцелуй.

Анита пытается оттащить Май от него, но девушка сопротивляется. Кричит, пронзительно и невыносимо, что он принадлежит ей, что он ее настоящая любовь, смысл, который она так долго искала. На слове «любовь» ее голос наполняется слезами. Май продолжает кричать, что никогда не уйдет и не покинет его. Теперь все будет хорошо. Сквозь слезы на ее лице проступает улыбка, будто ей больше не нужно ничего говорить, ведь книжник и сам все знает.

А потом лицо Май ломается как стекло, в которое бросили камень. Черты и линии осыпаются с него. Книжник видит лицо без лица. Не человек, а заготовка. За головой этой модели, которой не придали индивидуальность, он замечает Аниту. Хозяйка парка заносит пустую бутылку и опять бьет ей существо, вжимающее книжника в пол. Глухой звук удара и лицо Май сменяется лицом Мурасаки. Или Сэй.

– Я ведь знаю, что ты хочешь этого, – вновь Май, шепчет книжнику в ухо. – Чтобы все было так. Я согласна. Будет именно так, если ты захочешь. Я буду такой, какой ты пожелаешь. Для тебя.

Существо вжимает его в пол и продолжает шептать. С каждым рывком книжника шепот становится громче. Признание в любви повторяется по кругу, как заклинание. Он пытается вырваться и слышит, как трещит дерево его руки. Еще чуть-чуть и она опять сломается. Анита еще раз бьет существо бутылкой. Звенит разбивающееся стекло. Лицо книжника окатывает град осколков. Фальшивка ненадолго ослабляет хватку и освобождает руку-ветвь. Книжник достает из нагрудного кармана ножницы и взмахивает ими. На лице существа распухает кровавая черта. Оно отдергивается, закрывает порез руками. Книжник отползает к стене, держа перед собой ножницы. Анита прижимает существо лицом к полу, садится ему на спину. Вытаскивает из своих брюк ремень и связывает его.

– Иди за Николаеком, – говорит она книжнику.

Трещину на руке они обрабатывают раствором медного купороса. Через пару часов, когда раствор просохнет, нужно будет еще покрыть ее варом. Николаек делает все в точности так, как ему говорит книжник. Иногда он посматривает на Аниту и напоминающее манекен существо. С того момента, как его разбудили, Николаек не задал ни одного вопроса.

Аккуратно, но без лишнего такта, Анита обрабатывает раны связанного существа. Его лицо, все такая же безликая и абстрактная заготовка, меняется при малейшем мерцании света. Неподвижным остается только порез от ножниц. Он тянется от правого глаза до левого уголка губ.

– Тебе должно быть стыдно за то, что ты провернул, – говорит Анита. – Как тебя зовут?

– Имени нет, – отвечает существо.

Его голос переливается множеством интонаций, которые скачут и меняются в каждом звуке.

– Называйте Морф или Фром, или Форм. Без разницы. Мне нравятся эти четыре буквы.

– Ясно. Так что на счет стыда?

– Не стыдно. Зачем мне это?

– Ты использовал моего гостя, чтобы… Чтобы что?

– Потому что я так существую. Стыд – это для людей. Я – то, что будет после человека.

– Как скажешь. Только, пожалуйста, без плохой философии. У меня в мужьях достаточно зануд и сумасшедших.

Поблагодарив Николаека за помощь, книжник подходит к связанному Морфу.

– Когда она тебя ударила, я видел лицо одного из поваров. Ты ведь сделал то же самое с Мурасаки… или Сэй? Обманул одного из них, влюбил в себя.

Морф отворачивается к стене.

– Я никого не обманываю, книжник. Один повар умер и я позволил другому любить меня так, что он даже не узнал о потере. Труп лежал в овраге. Кажется, я слышал звуки радио, будто кто-то бормочет сквозь статические помехи. Скорее всего, он вышел из фургона ранним утром и пошел на эти звуки. Поскользнулся на росе, упал и сломал шею. Я нашел его, когда он уже остыл. Взял спрятанную в мертвом лице улыбку, забрал память из его глаз, слова из горла и вернулся туда, где его ждали. Я не притворялся им, я был им долгое время. Когда мы приехали вместе в Город, что-то уже начало угасать. Он выдохся, любви стало мало.

– И ты решил заменить Май? Почему ее? Разве мало здесь одиноких, несчастных и разбитых?

– Гарт не подходил. Его жена… ее не обманешь. Она слишком опасна. Я подумал, что с тобой будет интереснее, чем с другими.

– Ладно. Ты хотел стать Май, увести меня отсюда и… что дальше?

– Мы бы жили долго и счастливо.

– Долго? Или до тех пор, когда и я бы выдохся?

– Намного дольше, чем длится обычная любовь, уж поверь.

– И все же, кто ты? – подает голос Анита.

– Ответ будет проходить по разряду плохой философии, – Морф наконец отворачивается от стены.

– Разрешаю, но только на один раз.

– Твой вопрос не совсем понятен, потому что я не могу представить этого «ты». Нет никакого меня, но чтобы ответить, приходится пользоваться такой категорией. Вас, кстати, тоже нет. Личность – это привычка. Вредная, но кому-то необходимая. Я же свободен быть кем угодно, меня не определяет тело и его необратимость. К сожалению, мне все еще нужен кто-то или что-то, от чего можно отсчитывать себя. Использовать человека, как сетку координат. Отдаться на волю другого, покориться незнакомой силе. Я свободен выбрать себе прошлое. А вам приходится его прятать, – Морф поворачивается к книжнику. – Между нами больше общего, чем ты думаешь.

– Срок моего разрешения истек, – Анита присаживается на корточки рядом с Морфом, хватает его за подбородок и поворачивает лицом к себе. – Раз не можешь ответить нормально, я спрошу по-другому. Откуда ты пришел?

– Вы слышали о таком местечке, Аверно?

Книжник, Анита и Николаек выходят на улицу, чтобы посоветоваться. Говорят полушепотом, скорее из уважения к ночной тишине, чем ради секретности. Когда они возвращаются, Анита сообщает Морфу, что он свободен, но не может остаться здесь. Если она вновь почует его запах, то он не отделается так просто. Пусть держится подальше от парка. Анита здесь хозяйка и все, кто приходит сюда, под ее защитой. Николаек и книжник развязывают Морфа. Он разминает затекшие руки и ноги, медленно поднимается и выходит за дверь.

Анита уговаривает Николаека идти спать, дальше она справится сама. Хозяйка парка помогает книжнику сделать вар. Смесь еле слышно булькает на плите и Анита помешивает ее оловянной ложкой.

– Ты сказала, что можешь почуять его запах. Это правда?

– Да. Так же как я чувствую болотный дух от тебя и Май. Плохой запах, как у обмана.

– Кто ты?

– Не знаю. Сейчас я всего лишь хозяйка этого парка.

– Скромно… Почему ты никогда не снимаешь перчатки?

– А если я спрошу, как ты потерял руку, расскажешь?

– Ммм… На вопрос о многочисленных мужьях тоже не ответишь?

– Я их не заставляла. Они сами предложили. Разрешаю спросить меня о чем-нибудь еще. Последняя попытка. Хорошо подумай.

Анита выключает плиту и относит кастрюлю с варом к приоткрытому окну.

– Почему ты занимаешься этим? Зачем тебе парк и эти люди, которые являются один за одним? Ведь прошлое их чаще всего расстраивает. Вся парковка перед парком заполнена фигурами разочарований.

– Если я спрошу тебя, зачем ты занимаешься реконструкцией, твой ответ будет убедительным? Сомневаюсь. Книг давно никто не читает. Я просто делаю то, что могу и пока я это могу. У всех есть право на разочарование. Раз больше некому, я буду раздавать его. Но скоро это закончится. «Стране фантазий» остались считанные дни. Однажды электростанция, от которой мы получаем ток, будет отключена. Слышала, что над этим уже работают. Не знаю, что я буду делать потом. Скажу мужьям, что они свободны от этого брака и могут идти, а всем забывшим, что им придется жить с тем, что у них не осталось ничего, кроме настоящего. Может быть, я открою дверь в ночь сезона дождей и дам себе заблудиться. Если сезон еще когда-нибудь придет сюда.