Быстрее империй

– Позови его, а сам погуляй пока, – попросил я товарища.

Комков не обиделся. Я наблюдал, как он подошёл к пареньку и передал приглашение. Тот, пожав плечами, направился к избе, а приказчик тут же нашёл себе занятие. Люди перераспределялись, корабли чинились. Пополнялись запасы рыбы, добивался калан. Все ожидали рывка на Архипелаг. А мне теперь предстояло разобраться с прошлыми неприятностями и обезопасить перед походом тылы.

В дверь постучали. Я машинально оглядел комнату, отметил наличие на столе водки, закуски, и усмехнулся – ну, прямо девушку ожидаю на ужин. Проверив пистолет, предложил войти.

– Звали меня? – спросил парень. – Я Алексей Тропинин.

– Лёшка, значит?

– Можно и Лёшка, – согласился тот.

– Садись.

Он сел. Я не знал с чего начать разговор и размышлял, не налить ли водки? Но, подумав немного, решил не спешить.

– Мне сказали, ты до книг охотник, – взяв спокойный тон, я сделал паузу, чтобы подробнее изучить клиента. – Я чего спрашиваю, люблю учёных людей. Сам порой грешу чтением-то. Хоть и вредно оно для глаз. Особливо по ночам.

Он промолчал, но кивнул.

– А тут, видишь, и поговорить не с кем, – посетовал я. – Мужичьё одно безграмотное. Правда смелое, не отнять. Видно одно от другого зависимость имеет. Так что, значит читаешь?

– Ну, бывает, – промямлил паренёк.

– Чудесно. И Ломоносова читал, как говорят? Похвально. Российское могущество Сибирью прирастать будет. Так кажется?

– …и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке, – закончил цитату парень.

– И ведь верно сказал. Будет, достигнет, – продолжил я и перешел к главному. – А вот скажи мне, Тропинин Алексей, знаком ли ты с учением сэра Дарвина? Можешь ли разъяснить, например, от кого, согласно учению этому, произошёл человек?

– От обезьяны, – ответил парень и быстро добавил. – Но это сущая ересь.

– Попов здесь нет, если не считать Расстригу, – буркнул я и, сделав морду кирпичом, прошипел. – Так, стало быть, и имя первого космонавта планеты назвать сможешь?

Молчание длилось минуты три. Я наблюдал, как глаза Тропинина сперва округлились, а затем превратились в щёлки. Щёки покраснели, на лице появился испуг. Это меня здорово успокоило. По крайней мере, парень явно прибыл не по мою душу и вряд ли представляет какую-нибудь спецслужбу. Сейчас он скорее опасался, как бы не прищучили его самого.

– Дарвин! – выкрикнул Тропинин, поскрипев извилинами. – Я прокололся на Дарвине!

– Это была лишь проверка. Ты прокололся гораздо раньше, назвав голландскую гавань датской. Типична ошибка тех, кто плохо знает английский. Проблема, однако, в том, что здесь его вообще никто не знает, ни хорошо, ни плохо. И уж тем более никто не знает о том, что гавань будут называть на английском.

– Датч-харбор.

– Вот именно. Впрочем, на сленге тихоокеанских моряков словом «датч», на сколько я знаю, будут называть всякого северного европейца, в том числе и датчанина. Лет эдак через сто. Откуда ты вообще знаешь такой пустяк, как название гавани?

– По каналу «Дискавери» смотрел сериал про краболовов, – ответил Тропинин. – Они как раз на Уналашку базировались.

– Про каких ещё краболовов? – озадачился я. – Впрочем, ладно, как-нибудь потом расскажешь. Канал Дискавери», ишь ты! Есть многое на свете друг Горацио… но это всё лирика. Никто твоих странностей и не заметил бы, здесь все, знаешь ли, не без них, кабы ты не обронил монетку в ручье.

– А я и не ронял, – как-то виновато улыбнулся парень.

На миг мне стало плохо. Неужели путешественников во времени набилось на остров как в автобус в час пик? Выходит все с начала начинать? А что же тогда делается на материке?

– Я её бросил на счастье, – добавил он после паузы.

– Уф! – я мысленно вытер испарину. За такие паузы к стенке ставят. – Зачем? Собирался вернуться сюда? Нет, Кадьяк – остров знатный. Но медведи и местные племена здесь не самые дружелюбные.

– Не сюда, конечно, домой. Сам не знаю, зачем бросил. Вроде и примета к другому случаю относится, но вдруг показалось, что вот брошу, и всё закончится. Или проснусь после кошмара, или ещё как-нибудь домой вернусь. А может, просто весточку отправил. В будущее.

– Домой ты не вернёшься, это я тебе могу гарантировать, строго заметил я.

Тропинин кивнул с такой обречённостью, словно за его спиной уже выросли люди в форме, а на запястьях сомкнулись наручники. Я вернул ему паузу, затем усмехнулся.

– Я не из полиции времени. Впрочем, и не из службы спасения. Не думаю, что последняя вообще существует. Однако монетку ты бросил не зря. Помогла она тебе. Всё же нашёл я тебя и не одному теперь тебе куковать в этой дикости.

Я задумался и кстати вспомнил о попутных обстоятельствах дела.

– И в Арзамасе ты в прошлом году не появлялся?

– Я там вообще не появлялся, – пожал плечами Тропинин.

Ответ был ожидаем. Да и имя с возрастом не совпадают. Какой из парнишки коллежский советник? Стало быть, я охотился за двумя зайцами, или вернее один из этих зайцев всё ещё охотился за мной. А сколько их вообще? Открытие, что и сказать, неприятное.

Я прошёлся по комнате. Появление соплеменника… или как там можно назвать человека из одного со мною времени? Современником? Звучит как-то нелепо. Так вот, появление парня из родной эпохи смутило меня ничуть не меньше чем его. Когда опасения прошли, возникла даже надежда, что гоблины приврали, утверждая, будто сумели ликвидировать кризис, вызванный моей диверсией в Интернет. Возможно, Тропинин из тех, кто уловил суть метода и пробил пространство, а затем каким-то образом додумался и до путешествий во времени, или же гоблины выперли его тем же способом, что и меня. Но столь наивная магия, как брошенная в ручей монетка, означала, что Тропинин не обладал какими-то осознанными методами путешествия во времени. Следовательно и попал он в прошлое отнюдь не посредством моих шалостей в сети. Что ж, самолюбие малость пострадало. Однако как же он пробил время? Загадка. Но почему бы не спросить его самого?

Я вновь уселся за стол, разлил по кружкам водку, выдвинул на середину миску с копчёной рыбёшкой.

– Ну, рассказывай, как же ты сюда попал? За каким бесом полез в тёмное наше прошлое?

– Не лез я никуда, – буркнул Тропинин.

Я улыбнулся и кивнул, поощряя к откровенности.

– Чёрт его знает! – прорвало паренька. – Случайно попал. На корабле.

– На корабле? – я поднял кружку и кивком предложил ему поступить также. – За знакомство.

Мы чокнулись, выпили, закусили.

– Сам я из Иркутска, – начал рассказывать он. – Вернее родился в Ангарске, но родители переехали в Иркутск. Школу закончил, в армию собрался, а в Петропавловск отправился на лето с товарищами из клуба исторической реконструкции. Строили там реплику дальневосточного коча.

Тут я немного поморщился. Историка-любителя мне для полного счастья тут только и не хватало. Как начнёт лезть с советами…

– Построить построили, – продолжал между тем Тропинин. – Но разрешения на выход в море нам никто не давал, даже испытания не разрешили. У нас и капитанской лицензии ни у кого не оказалось. Как-то не подумали заранее об этом. Договорились, в конце концов, с одним местным, он на яхте когда-то помощником подвизался, а потом на сейнере мотористом… Но вот с корабликом совсем беда получилась. Чтобы зарегистрировать его как судно от нас потребовали кучу всякой ерунды на него установить. Ребята привезли откуда-то движок дизельный. Огни поставили, помпу, огнетушитель, спасательные жилеты достали. Какая-то яхта получалась со всеми наворотами. А регистрации всё нет и нет. Так наш корабль на берегу и простоял почти весь сезон. Одни караулили, другие по инстанциям бегали, по журналистам, пытались пробить дозволение на эксперимент, хотя бы на пробный выход в бухте только.

– Да, Хейердалу пришлось бы туго с нашими бюрократами, – заметил я. – Попробуй, поставь движок на бальсовый плот или тростниковую лодку.

– Так, ему и пришлось туго, – улыбнулся Тропинин. – Читал я его книги. Ну вот, как раз, когда моё дежурство выпало, поднялся шторм. Бухта хорошо защищена от ветра, но бывают порывы, которые пробиваются. Таким шквалом кораблик и сорвало со швартовых, и понесло. Сам я справиться с ним не смог. А его ведь даже не испытали. Хорошо ялик на палубе уцелел. Перепугался я и решил добраться на нём до берега. Пока спускал, а это та еще задачка, пока перебирался в него, огни вовсе исчезли. А когда вернулся к берегу, Петропавловска уже на месте не оказалось. Вернее оказался, но нынешний… не город и не деревня даже, так, несколько домиков, да и те в стороне.

Он вздохнул.

– Вообще-то я всегда мечтал попасть куда-нибудь, где можно себя проверить, посмотреть, на что годен.

– Вот и хлебнул романтики, – буркнул я.

– Ну, не сказать, что я представлял себе приключения именно так. Кругом грязь, болезни, голод, а главное никому нет до тебя дела. Ну, то есть, словно пустое место. Сунулся к одному, к другому, как на идиота смотрят. Только что по шее не дают.

– И тогда ты решил перекроить историю? – ухмыльнулся я. – Героически выйти с «Шилкой» навстречу орде?

– Да уж… с «Шилкой» – его глаза мечтательно закатились, но быстро погасли. – Ничего я не решил. Документа у меня никакого нет, соваться к властям опасно. Да и где они эти власти? А тут корабль из Охотска в гавань пришёл, на зимовку встал. Я и пристал к ребятам, чтобы от голода не околеть. Они даже спрашивать не стали, кто такой и откуда?

– Да уж, на Камчатке люди в цене.

– Ну вот. Пообтёрся немного среди них, тут-то меня и понесло. Как узнал, что за год на дворе, вспомнились фильмы, статьи, книги. Попытался с хозяином переговорить, дескать, надо бы в Америку двигать, пока не поздно. Ну, мол, пока европейцы не прибрали её к рукам. Он-то сперва собирался на Ближних островах промышлять, наорал на меня, за блаженного принял. А потом, как из Нижнекамчатска вернулся, планы вдруг поменялись.

– Ха! – воскликнул я. – Ещё бы им не поменяться. Сколько крови и денег мне это стоило.

– Ну, а я за зиму в долги влез. Он и сказал: «хотел, мол, в Америку, все уши прожужжал, вот и пойдёшь с нами харч отрабатывать». Так меня в артель и поставили.

– Славно. Сколько должен-то?

– Да уже ничего и не должен, – улыбнулся Тропинин. – Только и пая мне не положено. Словно холоп тружусь, за одну еду.

Радоваться такой оказии или огорчатся? Сколько их ещё тут обитает, современников? И не только современников, вот чёрт! Эти, кто позже выпал наверняка и знаний больше имеют. И каждый, небось, ведёт собственную игру с историей? То-то «тяни-толкай» у нас в сумме получится.

Но все же, большинство любителей авантюры, видимо, отправилось в Питер окучивать верховную власть, и гниют они теперь в тюрьмах да равелинах, если только сразу не получили по шее. Топором. Хотя кто-то из моих сверстников с соответствующим мировоззрением мог и к Пугачёву податься. Революцию мутить, то да сё. Полагаю, результат у них вышел тот же, разве что вместо топора там кол подобрали занозистый.

Чего же с ним делать? Бросать соплеменника на произвол местных упырей мне, конечно, не позволит ни совесть, ни здравый смысл. Куда бы вот только его приспособить? На знания двадцать первого века здесь невелик спрос. Правда раз реплику смог построить, пусть и с друзьями, значит, в кораблях разбирается. Уже хлеб. Если бы вовремя сориентировался, то и долгов бы не наделал – плотники судовые сейчас в цене.

– А ты сам-то как тут очутился? – воспользовался молчанием Тропинин.

– Хм. Меня сюда сослали, – я решил не врать в мелочах.

– Сослали? Кто сослал? Как? И почему сюда?

– Что б я знал! Какие-то изверги. Я им, видишь ли, перешёл дорогу в неположенном месте. Дали пинка под зад и вот я здесь. Как и почему именно сюда, лучше не спрашивай. Хорошо хоть не к динозаврам.

Лёшка задумался. Возможно, не поверил. Ответы наверняка показалась ему малоправдоподобными. Но тут уж мне было чем крыть – его собственная история выглядела не менее фантастической.

Я едва успел задать пару вопросов про его возраст и время, когда он попал сюда, как наш разговор прервали. За окном поднялась шумиха, раздался выстрел, в дверь вломился Комков.

– Коняги! – крикнул он. – На крепость идут! На городок! Будут корабли жечь!

Глава пятая. Ссора

Мы умудрились разругаться уже на следующий день после знакомства.

Давешняя тревога оказалась ложной. Конягмиуты лишь проверили нас на вшивость. Увидев быструю мобилизацию, суету, услышав выстрелы, они сразу же отступили в горы. Но, как часто бывает в таких случаях, раз уж сорвались с мест, и чтобы энергия зря не пропадала, многие взялись за отложенные дела. Кто корабль чинить, кто оснастку править. Мне пришлось разбираться с завезенным накануне товаром, нашлись какие-то проблемы и в артели «Захария», так что Тропинина почти сразу же отозвали.

Только на следующий день современник напомнил о себе, появившись после полудня у главной избы. Дело как раз шло к обеду и Комков не хотел поначалу впускать паренька, мол не хватало еще, чтобы всякая рвань к начальству зачастила водкой угощаться. Но я объявил, что это мой земляк и знакомый старых знакомых, так что для него нужно сделать исключение. И вообще подумать, как к делу человека пристроить.

– Как знаешь, Иван, – проворчал приказчик, но Лёшку впустил.

Мы покушали щей из квашеной капусты, выпили, как полагается. Сидели так втроем, а разговор не вязался. Приказчик косился на гостя, не собираясь в его присутствии говорить о делах. При Комкове и Тропинин, понятно, не мог говорить о сокровенном, но видно было, как извертелся он в нетерпении.

Лёшка годился мне в сыновья, если подходить к делу формально, то есть считать от года рождения. Но «выпал» он лет на десять позже, а потому оказался скорее ровесником. Во всяком случае разница в возрасте казалась несущественной, чтобы можно было обращаться друг к другу на «ты». С другой стороны, я выглядел постарше, да и на самом деле был поопытнее парня в местных делах, а значит мог подчеркнуть дистанцию не прибегая к статусу начальника.

– Пойду парней проведаю, – заявил Комков, не выдержав тягостного молчания, поднялся и направился к выходу. – С долгами разберусь, с продовольствием.

– И что ты собираешься делать? – спросил Лёшка, как только приказчик оказался снаружи.

– Я не собираюсь, я делаю, – как можно более небрежно ответил я. – Оглянись вокруг, почти все здесь моими трудами возникло.

Тропинин смутился, но назад не сдал.

– Я что спросил, просто хочу узнать, вместе мы или нет?

Хороший вопрос. Которого я, честно сказать, опасался. С тех пор опасался, как выяснилось, что Тропинин был реконструктором. С недоверием я к их брату относился, слишком уж увлеченными они выглядели, не от мира сего, так сказать. И не потому. что устраивали потешные бои или рядились в костюмы. Проблема в том, что такие люди не редко находились в плену концепций, фантазий и мечт, зачастую оторванных от реальности.

С другой стороны, выяснять исходные позиции нам с Тропининым пришлось бы, так или иначе. Не сегодня так завтра. И лучше уж побыстрее определиться. Но выкладывать карты первым я не хотел. Тем более, что не готовясь к серьёзной игре, я даже не разложил их по мастям. Получилось так, что я сел пасьянс раскладывать, в смысле бедовать тут в одиночку, а он вдруг в преферанс превратился. С немалыми ставками.

– Для начала скажи, что сам думаешь и каковы твои планы? – спросил я, разливая водку по глиняным стопкам.

– Всё просто, – сказал Тропини ловко опрокинув пойло в горло и закусив огурцом. – Мы оказались в выгодной ситуации. Так?

– Поясни, – я тоже выпил и закусил.

– Мы знаем, что должно произойти в будущем, и можем его малость подправить.

– Например… – поторопил я.

– Сделать американские земли частью Российской Империи. Не только Аляску, понятно, она уже, считай наша, но и Орегон, и Калифорнию!

– Аппетит приходит во время еды, – буркнул я и откусил огурчик.

Пока я хрустел Тропинин терпеливо ждал.

– Подправить можно, но вот вопрос, а зачем? – спросил я, наконец. – Нужна она империи, эта Америка?

– В каком смысле? – удивился Лёшка. – Конечно же нужна!

– Сомневаюсь.

Я опять разлил водку по стопкам, но Тропини на этот раз к ней не притронулся.

– Но как же? Это же только территории одной сколько!

– Ты мыслишь политическими категориями нашего времени. Это тогда будет казаться важной всякая скала с национальным флагом посреди океана. Менталитет нынешней власти более прагматичен. С заморских территорий им нужен доход. А доход дают налоги и рынки сбыта. То есть люди. Которых здесь кот наплакал. Поэтому если власти вдруг интересуются политикой, то европейской. Где проживает нагулявшая жирок буржуазия. Там наши цари порой готовы и за ненужный клочок земли повоевать.

– «O! Ja, ja! Kemska wolost!» – пошутил Тропинин.

– Вот именно. А теперь нацепи на голову вельможный парик и посмотри на Америку из Петербурга. Причём учти, что другой Америки, кроме горстки дикарей среди льдов и скал, власть не знает. Ни золотых россыпей, ни нефтяных полей, ни тучных пастбищ. Какую выгоду сулят такие приобретения, если доставка к океану одного пуда груза из центральных областей обходится минимум в двадцать рублей? Здешних двадцать рублей, не наших.

Он пожал плечами.

– А везти нужно почти всё. Уж ты мне поверь, я доставлял, знаю. И хлеб, и железо, и парусину с канатами. Про людей распятых на Юдомском кресте, убитых в стычках и умерших на этапах промолчу. Что для империи люди? Но выгода-то где?

– Меха, – неуверенно предположил Лёшка.

– Правильно! – Я подвинул стопку к нему поближе и он почти на автомате выпил. – Поэтому промышленным и позволили выходить в море. Ровно столько и позволили, чтобы на шубки соболиные для аристократов собрать. А колонизация, новые губернии, новые народы… – я махнул рукой. – Да что там говорить. Наполеон легко отказался от американских колоний, а он был не самым тупым императором. И, в конце концов, кто в нашей с тобой реальности продал Аляску? Не большевики же?

– Нет. Александр Второй и Великий князь Константин.

– А где гарантия, что они не продадут её ещё раз? Что изменится от нашего вмешательства?

Тропинин выглядел довольно удрученно. Не потому что я сразил его аргументами, скорее потому, что не нашел у меня поддержки своим фантазиям.

– Знаешь, по сути любая империя это частный случай капитализма. Такая большая корпорация с единственным владельцем на страну. Или, как вариант, с небольшим акционерным обществом из богатеев и аристократов. Выгодно купить актив – покупает, выгодно продать – продаёт. Аляску продали, зато прикупили часть Китая. Амурскую область, Уссурийский край. Их и осваивать легче, и удержать, случись какая война. И толку от них больше.

– Так чего же ты хочешь? – устало спросил Тропинин. – Зачем затеял всё это?

Я разлил водку по стопкам и мы выпили не чокаясь, словно хоронили мечты.

– Ну, мои планы попроще, – попытался отговориться я, уже понимая, что цели наши малость разнятся. – Вот собираюсь на Архипелаг двигать. В смысле на архипелаг Александра, если его когда-нибудь так назовут. Новоархангельск будем закладывать, курорт на тамошних источниках открывать. Из-за твоей дурацкой монетки только и задержался. Перенервничал. Думал, те изверги меня опять достали. Но уж теперь-то, когда всё разъяснилось, можно и сбор трубить.

– Новоархангельск – это понятно, – ничуть не сбился с темы Тропинин. – Но его и без твоих стараний поставили бы. Чуть раньше, чуть позже не велика разница. А лично у тебя есть какая-нибудь стратегия? Чего ты хочешь добиться в итоге?

Я промолчал. Парень затронул весьма уязвимое место моих начинаний. Как ни странно, но при всей глобальности затеянной игры, стратегия, как таковая, у меня отсутствовала. В том смысле, что не сформировалось ясной конкретной цели, достижение которой означало бы «конец игры». Желание прихватить побольше дикой землицы, конечно, оставалось некоей путеводной звездой, но как ей распорядиться, что сложится потом из этих приобретений, я до сих пор представлял смутно.

– А какая стратегия была у Робинзона? – пожал я плечами. – Он ведь не собирался перекраивать мир, приводить в подданство людоедов или взимать с них ясак соответствующими шкурками? Бедолага просто желал обустроить жизнь, наладить быт, раз уж нельзя вырваться с острова. Так и я. Мы, если угодно. У нас с тобой получается робинзонада во времени. Хробинзонада, так сказать. А значит надо как-то устраиваться.

– Робинзон не обладал знанием о ещё не открытых землях, о будущем, о технологиях, – упорствовал Тропинин. – А мы с тобой обладаем. Одному мне такое было бы не по силам, я вообще едва выжил. Но ты-то, я гляжу, поднялся. И думаю, раз так, то грех не воспользоваться шансом.

Ну, эти-то аргументы про знания и технологии уже перетирались мной не единожды. Изначально я собирался основать на американских землях что-то вроде личного государства. Маленькой уютненькой утопии, обустроенной по собственному вкусу. Без рабства, без чиновничества, без сословий. Со справедливыми законами и справедливым управлением (моим, разумеется). Мне хотелось создать страну, где люди чувствовали бы себя достойно. Технически это казалось не таким трудным делом. Ведь я обладал опытом многих поколений, историческим знанием, пусть и искорёженным книгами. А возможность оперировать с пространством-временем давала мне фору.

Но вкусы менялись. Менялись и обстоятельства. По мере знакомства с порубежьем идея постепенно трансформировалась. Дух фронтира пленил меня. Эта страна, населяющие её люди не терпели законов, пусть самых справедливых, не терпели управления, пусть самого гуманного. Они жили даже не традицией, которая нуждалась в длительном времени для укоренения, а создаваемыми по ходу дела правилами, и легко меняли эти правила, как только они становились помехой.

Мне захотелось поддержать этот дух, продлить состояние свободы. Но чёткой формы сохранения первозданного хаоса не существовало, да и не могло существовать. И тем сложнее было объяснить свой подход современнику, для которого сильное государство являлось политической аксиомой и привычной, даже незаменимой упаковкой для общества.

– Ну, мне бы не хотелось сдавать эти земли империи, – осторожно произнёс я. – По-моему она недостойна такого подарка, хотя бы потому, что собирается загнать его по дешёвке.

Тропинин сжал зубы.

– И тогда я подумал… так что же, оставлять этот жирный кусок Соединённым Штатам или британцам? Отнюдь! Чем они лучше России?

– Ну и? – насторожился Лёшка.

– Поразмыслив на досуге, я решил забрать Америку себе!

Я хотел свести всё к шутке, но, похоже, не рассчитал накала страстей.

– Как то есть, забрать себе? – опешил Тропинин.

– Просто, – я пошел на пролом. – По праву, так сказать, первооткрывателя. По праву первой заимки. Ну как у старателей, что золотишко моют в ручьях. Кто первым пришел, того и землица!

Лёшка молчал почти минуту, накапливая заряд негодования. Ну просто конденсатор гнева какой-то.

– Да ты маньяк! – вспыхнул он. – Кем ты себя возомнил? Чингисханом? Или этим, как его там… Аттилой. С тобой или без тебя, империя будет здесь. Ты опередил её всего-то на пару лет. И вот на этом основании решил, будто можешь делать всё что захочешь? Нет! Не пройдёт! Вон парни за окном, они и есть первооткрыватели. Землепроходцы! Это им решать, кому владеть открытыми землями!

– Неужели? – я выдавил улыбку. – Что они могут решить? И зачем им это? Когда ты вламываешься в чужой дом, то намерен вынести из него ценности, а не поселиться там насовсем.

– Ну, у тебя и сравнения!

– Нормальные сравнения! – рявкнул я. – Этим парням Америка не нужна, как и империи. Всем им нужны меха. И со мной они отправились только потому, что я обещал знатную добычу. А то чёрта лысого они бы попёрлись в такую даль. Шею свернуть за клочок земли дураков нет!

– За клочок? Ничего себе клочок!

– Клочок! – припечатал я. – У них за спиной целая Сибирь пустая осталась.

Парень чуть не зарычал.

– И заметь, я не собираюсь трогать твою любимую империю, – добавил я, не обращая внимание на его бурлящую злость. – Не собираюсь устраивать революцию, менять династию. Империя осталась там, за океаном, целая и невредимая, а я просто подыскал себе клочок относительно свободной земли, где и собираюсь попытать удачу. По-моему это естественное право каждого, попытать удачу.

Я выдохся и умолк. Тропинин тоже постарался успокоиться. Немного помолчав, он спросил:

– И что же ты собираешься делать с таким огромным клочком? Нацепишь красные штаны? И те, у кого воздуха нет, сюда насыпятся? А потом, что? Они будут на четвереньках ползать, а ты на них плевать? Удовольствие получать?

– Ха, вроде того, – сравнение показалось мне уместным. – Про нехватку воздуха прямо в десятку! И на счёт «плевать» верно подмечено. В том, смысле, что я не собираюсь кактусы из них делать. Вся фишка как раз в том и состоит, что я не собираюсь ничего делать. Я хочу просто сохранить свободу.

– А-а, – махнул рукой Лёшка. – Вон оно что! Свобода. Мне следовало догадаться об этом раньше. Нахлебались мы уже этой либеральной чуши.

– Кто «мы»? Лично я только вошёл во вкус.

– Ну да, тебя же раньше сюда выкинуло. Не застал ты лихие времена. Эта твоя демократия разрушила всё! У власти собрался сброд, предатели, жулики. Растащили, распродали…

– Не знаю, что у вас там без меня растащили, – пожал я плечами. – Но я говорю не о демократии, а о свободе. Это фронтир, парень! Здесь нет ни демократии, ни монархии, ни диктатуры. Здесь царит свобода, волюшка вольная. Пусть и без страхового полиса.

Тропинин поморщился и махнул рукой.

– Что ты имеешь против? Хочешь стать рабом, вон отправляйся в Россию, запишись в крепостные. Могу даже посоветовать неплохого хозяина. Мужиков порет в меру, девок крестьянских особо не портит, на жизнь детишкам оставляет. В конце концов, свобода такая хитрая штука, которая позволяет от неё отказаться.

– Рабство – это совсем другое.

– То же самое! Принадлежит ли человек частному лицу или империи не велика разница.

Тропинин опять начинал закипать. Он закусил губу и кажется едва сдерживал себя. Похожеже, пора было сворачивать дебаты.

– Возвращаясь к твоему вопросу, скажу, что нет у меня стратегии. На империю мне, как ты уже понял, глубоко наплевать. А здесь на фронтире царит та самая свобода. Без насаждения кем-то, сама по себе. Пусть дикая. Пусть она, говоря языком механики, находится в состоянии неустойчивого равновесия, плевать! Я намерен балансировать как можно дольше, а потому стану бить по носу всякого имперца, который притащится сюда со своими подпорками-колодками в надежде из зыбкого равновесия соорудить устойчивое неравенство.

– Я так понимаю, что бить ты собираешься по моему носу? – подытожил Тропинин ледяным тоном. – Во имя, надо полагать, свободы?

Я не ответил.

– Знаешь что? – сказал он. – Шёл бы ты со своими утопиями подальше. Я хотя бы знаю что хочу. А не вот это вот…

– Правда?

– Да. Я хочу принести пользу своему народу, своей стране. А как она распорядится приобретением – пусть заботит других, пусть лежит на их совести. А моя совесть останется чистой. И тут размышлять много не надо: делай что можешь, остальное приложится. А если дело не выгорит, то хоть попытаюсь.

Атмосфера достигла до той степени, когда кажется, что от печки несёт морозом. Но я отступать не собирался.

– Ну и чёрт с тобой! Пытайся. Хочешь расшибить дурной лоб, мешать не буду. А я пойду, как ты выразился, со своими утопиями подальше.

Выражение отнюдь не было фигуральным. Я встал, прошёлся к выходу и, открыв дверь, крикнул:

– Комков, командуй погрузку!

Тропинин не остался в долгу и, отправляясь восвояси, то есть к своей артели, наградил меня на прощанье эпитетом, происходящим от слова либерал, но имеющим явно негативную окраску. Такого словечка в мое время в ходу не было. Видно и правда начудили там без меня. В ответ я лишь пожал плечами. К политическим партиям я не принадлежал, и значит обижаться мне было не на что. А вскоре суета, что поднялась вокруг, захватила меня полностью.

Небольшое поселение всколыхнулось гораздо раньше, чем Комков отрепетовал приказ. Вместо чёткой мобилизации получилось спонтанное народное движение. Матросы выбирались из своих углов, иногда нетрезвые или больные, сами находили капитанов и вместе с ними отправлялись на корабли налаживать такелаж. Промышленники, не дожидаясь распоряжений передовщиков, разбирались по партиям, укладывали вещи, стаскивали их в кучи перед казармами. Коряки и прочие приставшие к нам туземцы складывали каркасы жилищ, сворачивали шкуры, призывали собак.

Ох как мило моему сердцу было поднятое одной фразой бурление.

Я на время даже забыл и о Тропинине, и о незнакомце, вынюхивающем мою подноготную где-то далеко за Уралом, и о тлинкитах, острящих копья в ожидании чужаков. Всеобщее воодушевление захватило меня. Движение – всё, конечная цель – ничто! Вот актуальный лозунг на данном этапе.

Раздражение от бесплодной беседы с соплеменником нашло выход в лихорадке приготовлений, злость разогнала сплин и поставила столь необходимую для телодвижений энергию. Тлинкиты готовы нас встретить во всеоружии? Что ж, тем хуже для них!

А Тропинин прозябал с захарьевскими, которые в поход не собирались, и лениво посматривали на приготовления со стороны. Одинокий он бродил среди равнодушных людей, не имея возможности излить душу. Кому же пожалуешься, что не поделил с земляком Америку?

***

На второй день лихорадочных сборов у моей совести прорезались зубки, а здравый смысл немножко провентилировал мозги. Тропинин отворачивался всякий раз, когда наши взгляды встречались, но я-то понимал, что творилось на душе у парня. Встретить собрата по несчастью, получить надежду, что теперь все наладится, увидеть возможность в реализации своих планов, возможно какой-то сокровенной мечты и… получить оплеуху из-за политических разногласий. Как ни крути, а это серьёзная встряска. Стресс, как сказали бы в наше время.

Я имел существенное преимущество, так как вполне мог обойтись без напарника. Моё дело давно стояло на прочном основании. Я обладал капиталом, флотом, соратниками и попутчиками в значительном числе. Это то, что было на виду. За кадром оставались мои способности, что давало немалый бонус – всё же я мог снимать стружку с пространства и прессовать время. Я ощущал себя энергетическим сердцем лавины, которая вот-вот сорвётся и сметёт всякого, кто окажется на пути.

А Тропинин без поддержки обойтись не мог. В его активе не значилось ни ресурсов, ни единомышленников, ни даже четкого понимания, что делать дальше. Ему не удалось зацепиться пока в этом мире. Да и никому бы не удалось, не обладай он какими-то важными преимуществами. Зато гордости у парня имелось, хоть отбавляй, а пылающим взглядом он мог бы растопить вечные льды.