Точка возврата

Сел, повернул ключ. Стартер чухнул и на этом выступление прекратил. Вот же зараза, если он тут с зимы стоит, то я с ним сейчас намучаюсь. Мика под рукой нет, а то он любит машины толкать. И не только машины. Крутанул еще раз, мысленно призвав на помощь известную мать… ура, затарахтело! Видимо, все-таки не давали застояться. В баке больше половины, а ехать мне меньше сотни миль в одну сторону – хватит за глаза. Когда вернемся, поскребем по сусекам на предмет заправки.

Теперь поехали на склад, а то задняя полочка тоскливо пуста. Мы туда пристроим что-нибудь слонобойное, чтобы уж никакому врагу не захотелось с нами встречаться. Правда, слонобои довольно немилосердны и к самому стрелку, а удастся ли привить благородные навыки стрельбы нашему рыжему Гераклу, пока неизвестно. Мне так вовсе показалось, что он на меня обиделся, когда я его покинул. Но не будем излишне мнительны. Может, он уже все забыл. А может, снова продастся за вкусняшку. Кстати, надо бы прихватить с собой чего-нибудь такого, вроде чипсов или сэндвичей, а то Мик опять нажрется гиперкалорийных батончиков и начнет буянить. Ткнул на выезде стволом высунутого из кабины дробовика в выключатель на стене ангара, двери задвигать вовсе поленился. Раз уж тут столько халявщиков, пусть им будет чем заняться. Вообще странно оно как-то, что за интерес местным принимать такие толпы беженцев, не стремящихся ничем заниматься? Хотят сделать из Джипсумвилля новую столицу мира? Да вряд ли это получится с контингентом, бьющим баклуши. Наверное, это врожденное канадское дружелюбие не позволяет сказать: а ну валите куда-нибудь еще, где вам будут рады. Или государственные дотации на прием лоботрясов заманчивые? Опять же какой-то местный доброхотческий колорит. Я много времени провел в африканских странах, где идут бесконечные локальные войны и население вынуждено мигрировать, спасая свои шкуры. Чего греха таить – эти самые беженцы крайне редко стремятся полноценно устроиться там, докуда добежали, предпочитая пританцовывать в тенечке в знак своей неисчерпаемой самобытности, пока не приедут белые миссионеры и не оделят их гуманитарной помощью. Но мне всегда казалось, что это тамошняя африканская специфика, потому как и те, кто остается на месте, редко бывали замечены в поведении более содержательном. И уж точно тамошних беженцев не принимают как родных и не расселяют по домам чужих дедов, героически павших на службе отечеству.

Да что ж меня все никак не отпустит-то? Старый он уже был, ему девяносто еще когда стукнуло, и красное мясо трескал без меры вставными зубами, и трубкой дымил, как паровоз, и на охоте зачастую по два-три дня пропадал, после чего неделями ковылял вопросительным знаком, неотрывно держась за поясницу. Прямо ходячая инструкция, каким не должен быть здоровый образ жизни. Мы с ним трижды прощались, когда у него то сердечный приступ, то гипотермия, то подраненный кабан на бивни взял, но всегда же вылезал, старый черт!

Отцепиться бы уже от него как-нибудь, а? Не дело это – пытаться работать, когда в голову лезут контрпродуктивные мысли, нытье и сожаления. Надо сосредотачиваться на достижении простых и очевидных целей и вот так, от флажка до флажка, по шажочку… называется ходьба, доступно почти каждому.

На дороге перед машиной появился уныло бредущий мужичок с садовой тачкой. Я вежливо притормозил, мужичок, не уделив мне внимания, прохромал мимо к ближайшему газону, выудил из тачки палку и ткнул ею куда-то в заросли. Выудил палку обратно с драным пакетом, стряхнул его с палки в тачку и потащился дальше. Мусорщик. Тут появилась нужда в мусорщике. Тут, в пасторальнейшем поселении, где никто и никогда не бросал никакой дряни мимо урны! По-моему, комендант со своими обязанностями не очень справляется. На его месте я бы быстро навел порядок. Не знаю ни одной родины, которую не спасли бы массовые расстрелы.

До склада добрался, еще не успев вдоволь навозмущаться. Склад оказался свежей постройки, раньше его тут не было – длинное сборное помещение с общей крышей и несколькими рядами ячеек-хранилищ шириной в десять футов и глубиной около двадцати. Вот в такой объем и вписывается наследие человека. Впрочем, если сейчас меня склюнет пролетающий мимо птеродактиль, то материала и на такое помещение не останется.

Машину я, презрев правила, не стал бросать снаружи, а заехал на ней прямо в широкий проход между рядами камер и остановил кузовом как раз к искомой двенадцатой. Вылез, глушить двигатель не стал – я ненадолго, а с него станется обратно не завестись. С нашим везением только по грибы. Снял навесной замок, уже успевший тронуться ржавчинкой. Ну, что у нас тут?

Места и впрямь хватило с избытком. Большие и разные картонные коробки, несколько длинных деревянных ящиков вдоль стен. Мебель никто и не подумал приобщить к личному имуществу, и спасибо. Я бы тут намучился, кантуя неподъемные диваны и кресла ручной и далеко не самой тонкой работы местного столяра столетней давности, который из всех возможных стилей предпочитал монументализм. Старинный телевизор, огромный и пузатый как аквариум, бывший предметом большой дедовской гордости еще до тех пор, как он начал обзаводиться потомством. Нет уж, обойдусь. Это я и подниму-то с трудом, не говоря уже о том, что включать его в сеть следует через очень специальный трансформатор, которым и самим можно, как кистенем, глушить бегемотов.

Книги, которые я перечитал в детстве от корки до корки, увязанные в плотные стопки. Много хороших, надо признать, на все времена и безо всякой претензии, в отличие от маминых джойсов и спенсеров. По сути, это все для меня и было заведено. Дед к литературе относился с подозрением, как и положено кондовой глухоманной деревенщине. Хэмингуэя держал полное собрание, но в основном из лирических воспоминаний, как однажды с ним подрался. А за упоминание постмодернизма от него можно было и по шее выхватить. Может, Фирзаила подсадить на классику? Ему полезно будет узнать, по ком у нас тут звонит колокол. Ладно, пока не к спеху, будет нужно – еще раз заскочим.

Коробка с фотографиями, уложенными плотной стопкой. Даже переворачивать не буду, некогда сентиментальничать. Коробка с рукописями – или, вернее, широким ассортиментом тетрадей и пачек исписанной бумаги. Наследие моего прадеда, русского офицера, которого я сам не застал – он писал мемуары на неудобоваримых языках, причем английский хоть и знал, но полагал для своих целей малопригодным. Пускай фон попробует почитать, лично мне в последнее время боязно стало за внутричерепное давление, нагнетаемое избытком информации. Коробка с дедовскими курительными трубками. Среди них попадаются и дорогущие, в основном дареные. Мне ни к чему, да и образ жизни для них надо иметь соответствующий. Это сигаретку можно затянуть на бегу, а с трубкой как расчехлишься, так на час к месту приколочен. Коробка с бабкиными побрякушками – никогда в нее не лазил и сейчас не собираюсь. Шляпы. Вот мой слауч с одним обвислым, а вторым загнутым к тулье полем. Вообще надо бы озаботиться касками для всей компании, но лучше взять то, что есть – не от пули, так хоть от солнечного удара. Забрал шляпу, нахлобучил. Для моих инородцев тут, впрочем, ничего нету – у одного башка слишком уж крупная, а у второго, наоборот, мелкая. Вот разве что дедовскую полевую кепку для Мика прихватить? Будет повод его пристрелить, если потеряет. Взял, закинул в кузов пикапа, не покидая комнатки.

Походные рюкзаки. Два больших туристических, с анатомической подвеской – мы с фоном ходили в тренировочный поход на неделю. Три разнокалиберных поменьше, включая отцовский тропический, привезенный из Вьетнама. В одном из больших – туго спеленутая палатка. О ней воспоминания самые неприятные – она всю жизнь продувалась и протекала, но дед упорно отказывался ее менять. Я ведь ему привозил новую, хорошую, но тут ее не вижу. Неужели выкинул? Ну, как бы то ни было, а на эту я не позарюсь, так что ее на груду коробок, а рюкзаки в кузов. Не хочу сейчас думать, какой пригодится больше, возьму все, а там определимся.

Дальше дело пошло веселее, поскольку нашлась одежда. Отцовский охотничий комплект легко опознался по текстуре – он у нас один горячий поклонник мультикама. Для наших здешних зеленых лесов выбор, пожалуй, странноватый, но у него свои причины – когда тебя постоянно швыряет по миру, привыкаешь подбирать варианты более-менее универсальные. Да и в лес он, как мне всегда казалось, ходит больше для души, воздухом подышать, никакого охотничьего азарта. Может, когда выйдет в отставку и затоскует по атакам и по смертям… а пока так, за компанию. Вот этот костюмчик я и прихвачу для нашего рыжего приятеля, должен налезть. Оранжевый охотничий жилет пускай остается на месте. Захочет обозначиться – пускай просто куртку задерет и пузо покажет, оно примерно такое же светоотражающее. Ботинки отцовские меньше моих, так что никому не пригодятся. А вот и мои вещички, которые я тут держу на случай, когда вдруг судьба неожиданно занесет. Жаль, совсем детские вещи давно повыкидывали, пригодились бы для эльфа.

Нашел неприметные маршрутные штаны с обилием карманов, пару футболок, пару курток – одну в том же кадпатовском окрасе, вторую в обычном хаки. Самое главное – стоптанные кроссовки, которые я всегда предпочитал тяжеленным берцам. Сразу и переоделся, а то костюм, снятый с дохлого парня – это, поверьте мне, вовсе не мило, все время такое чувство, что по телу незнакомые блохи бегают. А вторую куртку и футболку прихвачу для Мика, а то он своим гавайским обликом будет внушать встречным мысли неподобающие. Нам оно не надо. Самим встречным тем более.

От натертых ног сразу пришло горячее спасибо, и трофейные бейтсы я с наслаждением запулил в дальний угол каморки. Вот, так жить уже можно! Заодно стащил наплечную кобуру (старомоден я, да и пистолет ношу не современный легковесный, чтобы позволить ему перекашивать пояс) и тоже забросил в кузов. Все равно с разгрузкой ее толком не надеть. Пистолет пока пришлось запихать под ремень. Возьму еще дедовскую длинную штормовку, если ей подвернуть рукава – сойдет Фирзаилу за плащ-палатку. Его собственная роба разве что на неделе высокой моды шока не вызовет.

Несколько ножей, сваленных в отдельную коробку, я вынес в кузов прямо в ней. Там разберемся, какой для чего, ножу всегда применение найдется. В другой коробке нашлись все три дедовских револьвера – он почти сорок лет проработал геологом, им подобные штуки положены чуть ли не штатным расписанием. Самый старый – еще прадедовский веблей МК6 четыреста пятьдесят пятого калибра, прошедший Первую Мировую, моя первая и любимая игрушка. Для ребенка он был, конечно, неудобно велик и непомерно тяжел, да и, само собой, не заряжен, но удовольствия доставил просто море. Потом двадцать седьмой смит-вессон, вставший на вахту после дедова возвращения со Второй и оттрубивший почти тридцать лет, и последним в восьмидесятых годах появился ругер редхок. Первые два, хоть и выглядят ухоженными, довольно сильно изношены, а последний почти новый, из него и стрелять-то почти не пришлось – дед вскоре после его покупки вышел на пенсию, утратив привилегию, и дальше по лесам шастал исключительно с винтовкой, как все нормальные люди. Взять? А зачем? Рыжего нам есть, чем оснастить, а мне и так неплохо. Нет, лишнего нам не надо. Это старый рюкзак можно выбросить, если деть будет некуда, а такая хорошая вещь пусть лучше в сохранности лежит.

Бинокль, старенький бушнелловский, безо всяких новомодных дрючек типа лазерного дальномерения, по степени потертости и качеству картинки – такое впечатление, что из времен отцовой службы во Вьетнаме. Значительно лучше, чем ничего, хотя вот его заменить придется при первой же возможности на что-нибудь поновее, с просветленными линзами и конской светосилой. Ситуации, в которых хороший бинокль ценнее любой винтовки, далеко не редкость. Это даже не в кузов, а в кабину, со всей осторожностью.

Ну вот и остались у меня неразобранными только большие оружейные ящики, самое, так сказать, вкусненькое. Сейчас я…

…сейчас я убью кого-нибудь, ответственного за сохранение таких важных вещей. Или просто кого-нибудь, кто подвернется под руку.

Два помповых дробовика двенадцатого калибра. Один двадцатого, на нем я стрелять учился. Одна, две, три, четыре винтовки. Три из них – времен второй мировой: немецкий восьмимиллиметровый маузер, путем немалых ухищрений вывезенный дедом при возвращении из Европы, наш местный «росс» с затвором прямого хода и местного же разлива энфилд №4. Им всем лет по семьдесят. Патроны под них еще выпускаются, но нет никакой гарантии, что первым же выстрелом не разорвет уставший за годы ожидания ствол. И четвертая – словно в насмешку оставленный сэвидж в калибре 22—250 со скромной малократной оптикой. Достойная находка для того, кто собирается идти священной войной на хорьков и сусликов.

Вот вы, значит, как.

Невзирая на волну негодования, которая быстро и энергично поднималась в душе, ворота ячейки я аккуратно запер. Залез в кабину. Сделал глубокий вздох. Спокойно, Мейсон, спокойно. Не заводись. Вряд ли тут что-то пропадает с концами. Сейчас поедем, зададим пару наводящих вопросов, что-нибудь да отыщется.

Сдал назад, царапнув гипсокартонную стенку склада. Так вам и надо, ворюгам, я еще вернусь с гранатометом, если Мик его до тех пор не использует.

К тому моменту, как я добрался до комендатуры и выскочил на тротуар, успел немного отдышаться и успокоиться, так что дверь по-цивильному открыл, вместо того чтобы выбить вместе с рамой. И обратился к Деннису, чья лысина поблескивала за дальним столом рядом с курчавой макушкой Чарли, почти вежливо:

– Дяденька комендант, а вот вы не в курсе, какая (какая-то) (кем-то) (куда-то) (что-то) (еще и такая) (кто-то) (что-то) эти (какие-то) (кого-то), в смысле (кого-то), то есть, тьфу, винтовки?

А хорошо у них тут, знаете. Кофейком вкусно пахнет. Айрин на диванчике как раз прихлебывала из небольшой фаянсовой чашечки. Красивая она, когда молчит и не дергается. При моем эпичном появлении она поперхнулась, выпучила глаза и, не удержавшись, с треском извергла мощный кофейный фонтан прямо перед собой, забрызгав конференц-зал аж до середины. Знаю, знаю, я неотразим.

Деннис укоризненно покачал головой.

– Ты б хоть девушки постеснялся, что ли.

– Девушка может мне… – ладно, постесняюсь запоздало. Прикинемся вменяемым, пока он не встал в отпорную стойку. – Много чего хорошего мне может сделать девушка, но на данный момент меня все же больше занимает озвученный вопрос. У вас тут что, отменили частную собственность? Куда делись винтовки, Деннис?

– Сам себе можешь всякого хорошего, – не преминула откликнуться девушка, кокетливо погружая нос в чашку.

– Нет, не отменили. Но кое на какие жертвы ради общего блага пришлось пойти всем, и Тедди, кстати, совершенно против этого не возражал.

– Вот не надо мне рассказывать, что старый бродяга проникся идеей добра и любви и раздал свою любимую коллекцию страждущим.

– Нет, конечно. Да и нужды не было. Пока он был с нами, он своим оружием сам распоряжался. Сам выбирал нужное, сам другим одалживал, когда надо. А вот после того, как его не стало, а наследники, желающие вступить во владение, не объявились, я принял его вещи на баланс комендатуры. Чему применения не нашлось – то пошло на склад, а оружие, которое может нам тут пригодиться – в наш городской арсенал. У меня тут все по пунктам расписано, – Гламберг пошелестел бумагами на столе и вытащил один из листков. – Что, кому, куда. Как знал, что прибежишь всклокоченный, распечатал заранее. Можешь ознакомиться, можешь даже заявку написать на получение из арсенала обратно в частную собственность, имеешь право, но я тебе сразу отказ выдам, предупреждаю честно. Можешь обжаловать в Комиссии по Военному Положению, но будет одна морока.

– Почему это отказ?

– Да потому что приоритеты. Ты вот один… или не один, но тебя немного, да и черт тебя знает, кто ты такой – оставаться не собираешься, а к кому в конечном счете прибьешься, это вилами на воде писано. Может, в бандиты подашься или вот как те парни, – Деннис очень выразительно махнул рукой, – Тоже бросишься отделять очередной кусок земли под свою личную конституцию. А у меня здесь больше тысячи человек, их защищать приходится от таких напастей, про какие в учебниках не пишут. Так что для меня как божий день ясно, что серьезное оружие нужнее в городском арсенале для общественных нужд, чем у тебя в багажнике для твоих частных. Это нечестно, согласен, но за людей я отвечаю, так что пусть будет нечестно, зато население в безопасности.

Приступ брюзжания ака крик души ON.

Вот скажи мне, ты, кто мне такую судьбу прописывает – что за отношение к герою? Разве у популярных авторов не иначе? Разве их герои вынуждены мыкаться, отвоевывая то, что их по праву? Разве им не должны доставаться по поводу и без награды и бонусы, премии за каждого подстреленного, благодарности за каждого перееханного, одобрение за каждого стукнутого? Разве не находят они во вскрытых заначках предметы исключительно нужные, отличного качества, в идеальном состоянии и люксовой комплектации? Разве представители грозных силовых и правительственных инстанций, которые не заведомые враги, не строятся к ним в очередь, дабы предложить без стеснения пользоваться их ресурсами, взамен же взыскуя лишь чисто условной лояльности? Да и напарники героям разве не для того даются, чтобы поддерживать их метким огнем и отточенными навыками? Почему именно мне достались вот эти недотепы и нытики, которые на меня таращатся с гадливыми ухмылками типа «ну что, съел»?

Приступ брюзжания OFF.

Пошли вы все. Сироту каждый норовит обидеть.

– Дай сюда, – потребовал я мстительно и выхватил у Денниса предложенный листок. Дежа вю. А что же я вспомню? Усмешку на гадком чиновном лице, свою неуклюжую спешку и глупую ярость в конце… И Федры не увижу. Какой такой Федры? Расиновской? Читал, не торкнуло. Откуда и зачем все это в башку лезет?!

– На здоровье, – откликнулся комендант издевательски ровным голосом и вернулся к прерванной беседе с Чарли. Тот ему, оказывается, перечислял своих родственников для поиска. Чтоб ты надорвался на такой работе, Деннис, тем более что это вполне реально – у мамаши Барнет сестер на целый церковный хор. И все толстые.

Листок, как оказалось, и впрямь содержал полный перечень всего, чего я не досчитался в на складу. Может, и не пропало ничего, кто их знает. Считать ли пропавшим то, что формально не потеряно, но не может быть немедленно получено?

Две винтовки триста восьмого калибра. Изъяты в пользу гражданского ополчения. Ну допустим. Решение разумное – патрон стандартный, с одних армейских складов им можно всю страну снабдить, даже не обращаясь к бесконечному коммерческому ряду. Лично я бы на них и не позарился – в этом калибре штурмовые винтовки интереснее болтовых охотничьих. Тридцать-ноль шесть, туда же. Пускай, на оленей я все равно не собирался. Винтовка двести двадцать третьего калибра – выделена для обучения начинающих. Разумно.

– Винтовка моссберг двадцать второго калибра, – зачитал я вслух. – Не подумай, что мне жалко, но что значит «ориентирована на нужды специального назначения»? Растите спецназ с детского сада?

– Очень тихая, совершенно без отдачи, – охотно пояснил Деннис. Кажется, мое проклятие начало сбываться, перечисление модельного ряда тетушек Барнет потихоньку лишало его кислорода. – На короткой дистанции точная. Очень много патронов. Очень дешевых. Все вместе – просто конфетка.

– И кого вы из нее стреляете? Крыс?

– Пойдут крысы – и их постреляем. А пока была всего одна оказия – через Зияние вывалилась целая лавина слизняков. Здоровых таких, ну, как для слизня-то, – Деннис показал мясистую ладонь. – Вот таких примерно. Мерзкие – жуть, и как-то добрались до крайних домов. Так вот их этими двадцать вторыми три дня выкуривали, очень их славно разрывало и лопало. Ну и так, по случаю, всякая мелочь иногда шмыгает – из нормального калибра ты весь поселок переполошишь, а этой чпокнул аккуратно и радуйся.

Отболтался, расхититель. Ладно, смотрю дальше. Винтовка калибра триста винчестер магнум, с оптическим прицелом Меопта, передана боевому ополчению в качестве эрзац-снайперской. Допустим. Да бог с ними, с этими разнообразными, я в них все равно не так чтобы хорошо разбирался, мне бы судьбу серьезных калибров прояснить.

Вот, пожалуйста: винтовка Ругер в калибре.416 Rigby. С такой уже и на слона можно, небось и гаракху она покажется неприятной. Куда делась? Передана на усиление патрульной группы боевого ополчения. Семидесятый винчестер калибра.375 H&H. Опять специальное назначение. Тоже по слизнякам? Большие должны быть слизняки, побольше коровы. Пятьсот пятый гиббс – специальное назначение. Шутят они, что ли? Уэзерби Марк V в четыреста шестидесятом – угадайте с одного раза.

– Много у вас, как я погляжу, специальных назначений, – заметил я негодующе. – Скажи честно, из этих специально назначенных хоть кто-нибудь пробовал стрелять гиббсом? Это ж плечо вдребезги, если не так взяться.

Деннис хмыкнул.

– У нас тут, знаешь, не Токио какое-нибудь. Люди крепкие, у многих охотничьего опыта больше, чем ты на свете живешь. А когда на тебя налетает скотина размером с грузовик, одним-единственным плечом пожертвовать бывает за счастье. Гранатометов-то нам армейцы не дают, да и стрелять иногда приходится в городе, аккуратность требуется.

– И много таких налетает?

– Пока всего несколько раз, но нам хватило. Пройдись, как рассветет, по окрестностям, погляди на два дома, которые одна животина снесла до фундамента. Теперь все эти слоновьи погибели у нас в арсенале наготове. А в руки их без нужды я не выдаю, не волнуйся. Вот когда вопрос безопасности будет так или иначе решен окончательно, сможешь их забрать в целости и сохранности.

Когда вопрос будет решен, они мне, пожалуй, уже и не понадобятся.

– Хоть пулемет пока верни! Если бы я знал, что винтовок не найду, хрен бы отдал.

– И не проси. Я же не из вредности! Такие нынешние правила военного положения, меня с должности снимут, если кто-нибудь в Комиссию стукнет, и пойдем вместе на принудительные работы. Могу из арсенала штурмовую винтовку выдать, как обещал. Могу, ладно уж, одну из этих, со спецназначения от сердца оторвать. Надо оно тебе? Своего плеча не жалко?

Нет, своего не жалко, тем более что я не для себя, я все продумываю, чем наш рыжий БТР оснастить. Свинтил бы крупнокалиберный пулемет с армейского хамви, но вишь ты какое дело – все равно же отберут.

– Можешь мою взять, – Айрин пихнула винтовку, прислоненную рядом к стеночке. У нее Г36, укороченная и с куцапым полуторным оптическим прицелом, пережившим даже Отстойник. Совсем неплохая игрушка… но, если готовиться к худшему, именно что игрушка. – Я отсюда пока что никуда двигаться не собираюсь.

– Или мою, – поддержал Чарли бездумно.

– А вот твою и возьму. На всякий случай. Давай патроны.

Я забрал у Барнета фалку, распихал два запасных магазина по брючным карманам и, напоследок посмотрев на Денниса взором, должным означать немой укор, направился на выход. Прямо передо мной дверь распахнулась, и в нее протиснулась пухленькая девица с обильной гривой криво подстриженных разноцветных волос и большущим, аппетитно пахнущим сдобой пакетом в охапке. Первая приятная встреча за долгое время. И девчонка тоже ничего.

– Булочки? – спросилось как-то само собой.

– Круассаны, – так же машинально пискнула в ответ девица. Симпатичная такая, с ресницами и прочим одобряемым мною инвентарем, включая сильно близорукие голубые глаза. Плохое зрение встречных не порок, особенно когда ты так выглядишь, что нормально видящий человек инстинктивно шарахается. Даже причудливая окраска волос, от темнющего у корней через полный радужный спектр до подозрительно розового на концах, впечатления не испортила. Впрочем, целый пакет круассанов хоть кого симпатичным сделает.

– Пойдет.

Я сцапал пакет, который носительница отдала безропотно, и хлопнул за собой дверью. За ней раздались запоздалые звуки возмущения, но как бы не так. Запоздало сообразил, что хватать надо было не пакет, а всю девицу, но не возвращаться же теперь, испортив всякое впечатление. Вот вам, блин, виндикация. Будете знать, как мое наследство разбазаривать.