Вызов принят!

Глава о папе

Я НИКОГДА НЕ СПРАШИВАЛА отца, хотел бы он, чтобы ему поставили официальный диагноз и прописали лечение, потому что, как мне кажется, я знаю, что бы он мне ответил. «Да мне и так неплохо, Принцесса. Если уж я столько лет прожил, не принимая никаких таблеток, с чего бы теперь начинать?» Отлично сказано, Нэвилл, отлично сказано.

Папу любят все на свете, и каждый стремится стать Нэвиллу Барберу лучшим другом. Даже ласковое прозвище у него – Няшка. Если папе не удается вас рассмешить, он будет смеяться над тем, что вам не смешно.

Вот три основных факта, которые нужно знать о моем отце.

1. Он Не Делится Едой.

Папа: Хочешь, я куплю тебе такую же?

Я: Нет, пап, мне бы только кусочек.

Папа: Вот от своей кусочек и откусишь.

Я: Но я не хочу целую лазанью, я только попробовать…

Папа: Ну а я хочу целую лазанью, поэтому я ее себе и купил.

Я: Серьезно? Ты со мной не поделишься?

Папа: Ни за что.

И тут он начинает возводить вокруг своей тарелки крепостную стену из солонок, перечниц, стаканов и бутылочек с соусом, нож при этом из рук тоже не выпускает – чтобы начать отбиваться, если что.

2. Он Обожает Анекдоты С Бородой.

Вот вам типичный каламбур от Нэвилла Барбера:

Входит кузнечик в бар, а бармен ему и говорит: «Оу, мы подаем коктейль, который назван в твою честь». А кузнечик отвечает: «Серьезно? У вас есть коктейль “Эрик”?»

Охрененная шутка, правда? Но вся соль тут даже не в юморе, а в том, какой кайф папа получает, когда шутит. Складывается впечатление, что его основная задача не рассмешить тебя, а довести до белого каления – по крайней мере, нам с сестрой всегда так кажется. Если папа считает, что шутка удалась, он будет повторять ее снова и снова, нарушая первое правило хорошего комика: «Не держи зрителей за идиотов».

«Дошло? Кузнечика звали Эрик!»

«Да, пап, мы поняли».

«Но бармен-то имел в виду коктейль, который называется “Кузнечик”».

«Ага, пап, точно».

«Но он не учел, что у кузнечика еще и имя может быть».

«ПАП!!! БЛИН!!!»

И у нас есть победитель!

Очко в пользу Нэвилла, ноль очков в пользу девочек Барбер.

3. Он Всегда Собирается Раньше Всех, ВСЕГДА.

Во времена моего детства, если мама говорила, что выйти из дома нужно будет в шесть, в пять сорок пять отец уже сидел на диване. Машина к этому времени стояла перед домом, мотор в ней работал, кондиционер был включен, в багажнике лежала сумка-холодильник, а в ней – запас лимонной и лаймовой газировки, тоника и бутылочка хорошего белого вина для мамы^[10]. Он терпеливо ждал, пока мама выберет, какими духами из всех, что он надарил ей за годы брака, надушиться, а мы с Оливией разберемся, какая из двух одинаковых юбок-варенок с заниженной талией моя, а какая – ее.

В шесть ноль пять, когда мы наконец спускались в гостиную, папа всегда встречал нас комплиментами. «Отлично выглядишь, дорогая», – говорил он маме. «Девочки, вы красавицы», – сообщал он нам с сестрой. Потом мы все вместе садились в машину, воздух внутри которой успевал уже остыть до комфортной температуры, и уезжали.

Папа надежен как скала. Он всегда готов прийти на помощь. А также порадовать тебя очередной идиотской шуткой. Выслушав ее, ты закатишь глаза, он же, извинившись, убежит в туалет и оттуда отправит тебе ее на мобильный в виде голосового сообщения, чтобы после ты могла поделиться ею с друзьями в пабе.

Папа был единственным ребенком в семье и всю свою юность, с рождения до того дня, как съехался с мамой, прожил в одном и том же доме. У его родителей была молочная ферма. В семь утра к ним заезжал развозчик – забрать молоко на продажу и папу, которого нужно было подбросить до школы. Школа была такая маленькая, что временами бабушке Рите звонил сам директор и спрашивал, ждать ли папу сегодня. А то никого больше не будет и он не знает, стоит ли вообще открываться. Это когда папе было четыре.

А когда он немного подрос, то начал ездить в школу сам – на велосипеде по проселочной дороге. Он возвращался из школы в пятницу вечером и до самого понедельника, до начала новой учебной недели, не видел ни одного человека, кроме своих родителей. Если мимо фермы проезжал автомобиль, вся семья выскакивала на балкон, чтобы не пропустить такое огромное событие. Но папа всегда находил чем заняться, не устраивал истерик и не жаловался.

Папин отец, Харольд, был человеком старой закалки, суровым и не привыкшим давать волю эмоциям. Зато с бабулей Ритой папа отлично ладил. И позже, когда познакомил ее с моей мамой, бабушка приняла ее как дочь, о которой всегда мечтала.

Папа был очень близок со своей матерью. Рита всегда хотела иметь еще детей, но Харольд был против, а в те времена это решало все. Думаю, папа СЧАСТЛИВ был бы иметь брата или сестру, но он никогда вам об этом не расскажет. Потому что это означало бы, что он жалуется на судьбу, а Нэвилл Барбер таким не занимается. Он доволен своей жизнью, благодарен за все, что она ему дала, и не замахивается на большее. К тому же он ненавидит сидеть без дела и надоедать людям жалобами, он всегда чем-нибудь занят.

Сейчас папа служит разнорабочим в небольшой клинике на Золотом побережье. В 1996-м он нанялся туда на неделю, чтобы выполнить разовый заказ, и так хорошо себя зарекомендовал, что с тех пор начальство вот уже много лет продолжает изобретать для него все новые и новые задания.

На работе все так любят папу, что, когда ему самому потребовалась госпитализация (он оказался в больнице второй раз в жизни, первый был – когда он рождался на свет), его поместили в палату люкс, а медсестры, у которых в тот день был выходной, специально приезжали в клинику узнать, все ли у него в порядке. (Папа жаловался на тяжесть за грудиной, чем страшно всех напугал. Потом, правда, выяснилось, что виной всему были газы. Вот вам типичный Нэвилл.) Мама, которая из-за слабых легких то и дело угождает в больницу, может рассчитывать разве что на букетик цветов, зато папу встречают с фанфарами, даже если он пришел всего лишь сдать кровь на анализ.

Я съехала из родительского дома в 17, и тогда папа стал писать мне напутствия на обратной стороне визитных карточек. И каждый раз, когда я наведывалась в гости к родителям или когда они заезжали меня навестить, у него наготове была очередная визитка. А на ней – несколько слов о том, как он любит меня и поддерживает во всем. Теперь вместо визиток папа пишет мне записки на обратной стороне официальных отзывов и рецензий.

Селеста!

Только что прочел письмо от твоего литературного редактора.

Какая же ты у нас талантливая.

Никогда не перестаешь удивлять нас с мамой.

Вот и еще одно подтверждение твоей гениальности.

Люблю.

Папа XXX.

Глава, в которой я танцевала до упаду

В ДЕТСТВЕ Я ЗАНИМАЛАСЬ танцами, не просто танцами, а танцами (раскланивается и щелкает пальцами над головой). Я танцевала на фестивалях и школьных ярмарках, в торговых центрах и на конференциях, на Экке (ежегодном Королевском Шоу в Квинсленде), на финалах футбольных турниров, в душе, в душе у бабушки, а разреши вы мне, я бы и в вашем душе станцевала тоже.

Я считала себя уникальным средством три-в-одном, ведь я могла Танцевать, Танцевать и ТАНЦЕВАТЬ. И обожала это занятие.

Мама рассказывала, что танцевать я научилась раньше, чем ходить, но, как я уже не раз говорила, мама всегда слегка преувеличивает. Это, однако, не мешало мне повторять ее слова всем, кто готов был слушать, а особенно – грезящим танцами ребятам из студии. Слышали, наверное, как двенадцатилетки хвастаются друг перед другом своими выдающимися способностями, обширным опытом и непревзойденным упорством?

– Я знаю танцевальные движения из ВСЕХ клипов Spice Girls, даже из «Viva Forever», – сказала Джули как-то раз, когда мы забежали в «Макдак» во время перерыва.

– Ну а меня, – вмешалась Элиза, – старшая сестра обучила всем па из танца выпускной группы. Она сказала, у меня так хорошо получается, что если кто-нибудь из выпускниц не сможет участвовать в отчетном концерте в конце года, мне позволят ее подменить.

Я окинула девчонок высокомерным взглядом, прекрасно зная, что все их наивное хвастовство сейчас померкнет по сравнению с тем, что скажу я.

– Что ж, а я научилась танцевать раньше, чем ходить.

Пауза. Тишина. Ноль реакции.

– Ааа еще у меня дядя пожарник.

Тут они улыбнулись. ТАК-ТО! Я знала, что смогу их сразить.

Я занималась в «Школе талантов Джонни Янга» (ШТДЯ) на Золотом побережье. Вернее, когда я только поступила в эту студию, она называлась «Танцевальная школа Колин Фицджеральд». Но потом мисс Колин вышла замуж за мистера Лэнса из ШТДЯ, и они объединили бренды.

Врать не буду, поначалу с этим слиянием было трудно смириться. Но когда мы поняли, какие шикарные возможности оно перед нами открывает – например, выступать на сцене казино «Юпитер» на Золотом побережье, а все потому, что мы теперь официально считались ТАНЦОРАМИ ИЗ «ШКОЛЫ ТАЛАНТОВ ДЖОННИ ЯНГА» (произносится торжественно и нараспев), – мы тут же забили на щепетильность.

Мне было пятнадцать, когда мы с ребятами из студии впервые на две недели отправились в другой штат, в Дарвин, где должны были выступать в торговых центрах. Одни – как танцоры, другие – как ведущие, а третьи – как актеры костюмированного шоу. (Видели, наверное, меховых гигантов, что в дни школьных каникул расхаживают по моллам, пугая детишек до усрачки? Так вот, представьте себе, там внутри находятся люди, а не только мрак и ужас.) Мне в Дарвине посчастливилось выступать в роли кролика, ежика Соника и одного из членов семейки Симпсон – хотелось бы мне сказать, что я играла Мардж, но нет, меня одели в костюм Мэгги. Дело было в сентябре, и уже к 8 утра температура воздуха достигала 37 градусов. За неделю я похудела вдвое, хотя и питалась все это время лапшой быстрого приготовления, съедая по 45 пачек в день. Жили мы в гостинице и, проснувшись, первым делом выбегали на балкон, так как кто-то сказал нам, что «утреннее солнце дает самый устойчивый загар». Больше меня в такие поездки не отпускали – маме не понравилось, что спустя две недели я вернулась домой с торчащими ребрами и зависимостью от глутамата натрия.

Дом наш стоял поблизости от пляжа, взрастившего лучших серферов мира, но для меня в этом не было никакого проку. Я не ходила по выходным заниматься в клуб юных серферов, как делали все мои сверстники, потому что по субботам у меня были уроки танцев. ТАНЦЫ, ТАНЦЫ ДО УПАДУ!!! Мама привозила меня в студию к 9 утра, а домой мы ехали с Джеймсом Корденом на его машине, распевая любимые хиты Spice Girls. Если же Джеймс был занят, меня подбрасывали жившие по соседству от нас Эстер, Бьянка и Эшли.

Первым уроком был Джаз для малышей (возраст от двух до четырех лет), вели его я, Бьянка и другие ребята из нашей и выпускной групп. Преподавать мне не нравилось, но я получала удовольствие уже от того, что нахожусь в студии, тем более что по субботам мы занимались вместе с ребятами из танцевальных школ со всего Золотого побережья. Мы демонстрировали друг другу, какие движения выучили за неделю, и делились прозрачным лаком для ногтей, когда нужно было замазать стрелки на блестючках (блестючки, друзья мои, это колготки с лайкрой, если вы не знали). В нашей танцевальной студии не было обязательной, одинаковой для всех формы; носить можно было что хочешь, лишь бы одежда была классной и помогала тебе затмить других танцоров. Например, один из парней, еще не объявивший открыто о своей ориентации, был явно неравнодушен к кислотно-желтому трико – он натягивал его даже в тридцатичетырехградусную жару, видимо, считая, что ради того, чтобы все тебе завидовали, можно и попотеть.

Мисс Колин носила только черное. Черное с черным в черную крапинку и с черной отделкой. А макияж у нее на лице всегда был такой плотный, что моя сестра сочиняла, будто она сначала рисует лицо на покрывале, а потом, спрятав руки за спину, ничком падает на кровать, чтобы оно отпечаталось в нужном месте.

В шестидесятые мисс Колин несколько раз летала во Вьетнам и там участвовала в концертах для военнослужащих – с этими поездками у нее было связано много романтических воспоминаний. Она была прирожденной артисткой и отдавала студии и нам, ученикам, все, что у нее было, без остатка, не жалея ни вспыльчивости, ни склочности.

Следом за джазом шел урок чечетки для малышей, и в зале становилось очень шумно. Потом были занятия средней группы, и вот тут начиналось самое интересное. Потому что к этому времени в студию стекались танцоры старшего возраста, принимались за растяжку и примерку костюмов для предстоящих выступлений. Наступал перерыв, и все мы бежали в «Севен Элевен» – купить замороженный напиток «Слурпи» и желейных червячков, которых мы засовывали в трубочку от «Слурпи», чтобы они тоже заледенели. Мисс Колин всегда поручала кому-нибудь из самых надежных ребят (читай: своих любимчиков) принести ей чизбургер без булочки, банку колы и шоколадку. Но меня она этой чести никогда не удостаивала.

Затем мы возвращались в студию, и наконец наступало наше время: время шоу-группы и выпускного класса. Как же мы ЗАЖИГАЛИ! Старались так, будто выступали на Медисон-сквер-гарден, а на подтанцовке у нас была Джей Ло. Ну, я, по крайней мере. Что делали остальные, я не знаю, так как всегда закрывала глаза для пущего эффекта.

Народ в танцевальной студии занимался самый странный, но мне там всегда было спокойно. Например, Мистер Кислотно-Желтое Трико обожал ни с того ни с сего делиться со мной подробностями своей сексуальной жизни. Всех окружавших его людей он называл С – «Сэ», сокращение от слова «сучка». Я поначалу подумала, что это он лично мне придумал такое прозвище, в знак особого расположения. А когда узнала правду, меня это и смутило, и развеселило одновременно.

Если Мистеру Кислотно-Желтое Трико казалось, что я недостаточно стараюсь в любой из областей своей жизни, он тут же начинал меня подначивать и допытываться, в чем дело. Он смеялся над моими шутками и закатывал глаза, когда я начинала жаловаться, что мне снова не досталось места в первом ряду, потому что туда ставят только хорошеньких блондиночек.

– Слушай, Сэ, тебе туда ни за что не попасть. У мисс Колин есть любимчики, но ты не из их числа. Зато я тебя люблю. Просто смирись.

– Но я так стараюсь.

– Это никого не волнует. Пошли лучше посидим на солнышке и перемоем кому-нибудь кости.

Танцевальная студия стала для меня вторым местом после родительского дома, где не страшно было показаться шумной, не похожей на других выскочкой.

В этом году мисс Колин умерла. Ей было 77. Я всегда буду благодарна ей за то, что она научила меня считать до восьми, и за то, что музыка на наших уроках орала так громко, что, по-моему, я до сих пор не слишком хорошо слышу.

Глава, в которой я делюсь своей историей под тэгом #metoo (Грустный Смайл)

Я ВСЕЙ ДУШОЙ ПОДДЕРЖИВАЮ движения #metoo и #timesup. И не стесняюсь говорить все, что думаю о праве женщин на равное положение с мужчинами и о том, какая это чушь – утверждать, будто мы не должны так бурно реагировать на сексистскую хрень, потому что мы же девочки.

У меня тоже есть история под тэгом #metoo – на самом деле даже две, – и в своей книге я их расскажу, потому что мне так хочется. Но имен людей, о которых пойдет речь, называть не буду – и тоже потому, что мне так хочется. Это мои истории и мой опыт. И несмотря на то что они ни в коей мере не повлияли на то, каким человеком я стала, они все же остаются моими историями.

Я давно заметила, что стоит в подобных случаях назвать имена реальных людей, и все внимание переключается на них. Народ начинает проклинать агрессора, а о жертве мгновенно забывает. Она становится просто еще одной никому не интересной женщиной, которой не повезло. Зато преступника все обсуждают, он буквально просыпается знаменитым. В то время как суть всех этих историй в том, что в нашем обществе сложилась определенная культура, которую давно пора разрушить.

Я решила рассказать о своем опыте на страницах этой книги, потому что искренне желаю, чтобы другие девушки и женщины поступали тем или иным образом только потому, что так хотят. А не потому, что считают, будто что-то должны. Единственные, кто действительно что-то должен в этих жутких ситуациях, – это мужчины. Должны не принуждать девушек к сексу, не нападать на них, не унижать их, не запугивать. Ни словом, ни делом во веки веков, аминь.

В 1996-м, на четырнадцатый год моих занятий танцами и четвертый в «Школе талантов Джонни Янга», мне дали сольный номер для отчетного концерта в конце года. Я была единственной выпускницей и участницей шоу-группы, которой еще ни разу не доставалось сольного номера. Но тот год должен был стать моим. Вне всяких сомнений! Правда, я так думала и во все предыдущие годы, эта мысль гвоздем сидела у меня в голове. Но в тот раз все было иначе, я даже не вскрикнула, когда знакомый гвоздь в очередной раз вонзился мне в мозг и кровь брызнула во все стороны. Я была готова – я, черт меня подери, на свет родилась, чтобы станцевать это соло.

На отчетных концертах мисс Колин обычно представляла попурри из какого-нибудь мюзикла. Слово «попурри» в данном случае означало, что мисс Колин выдергивала из спектакля свои любимые номера и кое-как подгоняла под музыку отработанные на предыдущих концертах хореографические движения. Будет ли в таком куцем виде понятен сюжет и что же останется от классической постановки, ей было абсолютно плевать. НО НАМ ИДЕЯ СТРАШНО НРАВИЛАСЬ!

В попурри участвовали только танцоры из шоу-группы. В один год для постановки выбрали «Бриолин». Сэнди играла хорошенькая блондинка Джули, Дэнни играл Реми, единственный натурал из всех юношей-танцоров, его родители всеми силами пытались сделать из сына суперзвезду. Мне же досталась роль одной из леди в розовом. Я держалась позади и шепотом подпевала песням, безбожно искажая текст, чтобы рассмешить свою подругу Бьянку. На следующий год ставили «Вестсайдскую историю». Марию играла хорошенькая блондинка Джули, Тони играл Реми. А мне страшно повезло, я блистала своим недюжинным талантом в массовке, изображая одну из пуэрториканок.

И вот наступил 1996-й, последний год моего обучения. В этот раз для отчетного концерта готовили «Милую Чарити» в классической постановке 1966-го, и мне дали – лучше присядьте! – ГЛАВНУЮ РОЛЬ. Да, милые мои, я должна была играть Чарити Хоуп Валентайн в мюзикле «Милая Чарити». (Надменный смайл.)

Человек, достигший в студии таких недосягаемых вершин, как положение танцора шоу-группы и участника урезанного мюзикла, обязан был, помимо прочего, обладать еще одним выдающимся талантом – он должен был уметь невероятно быстро переодеваться за кулисами. Эти переодевания были едва ли не важнее самого выступления на сцене. Дело требовало ответственного подхода и тщательной подготовки. Членам шоу-группы частенько поручали помочь другим танцорам с реквизитом, потому что они отлично знали, как это важно. Но на тех, у кого в концерте были сольные номера, эта обязанность обычно не возлагалась. Они ведь были героями дня, и все смотрели на них снизу вверх, как на известных на весь мир врачей или Паулу Абдул.

Мисс Колин: Нужно, чтобы во время финального припева «Поющих под дождем» кто-нибудь прокатил зонт с одного края сцены до другого. Селеста, справишься?

Я: О, нет, мисс Колин, я не могу. Мне же нужно успеть быстро переодеться за кулисами и вернуться, чтобы…

Оглядываюсь по сторонам, откашливаюсь и, дождавшись, чтобы все обернулись на меня, четко произношу.

Я: СТАНЦЕВАТЬ СОЛО!

«Соло, соло, соло», – разносит эхо.

Чтобы во время концерта успеть быстро переодеться за кулисами, нужно подготовиться к этому задолго до того, как твои дядюшки и тетушки запишут мероприятие в свои ежедневники. Надо заранее сообразить, как будет лучше – оставить свой СК (сменный костюм, запоминайте, друзья мои) за сценой еще до начала концерта или положить его на место, пока трехлетки будут танцевать на сцене отрывок из «Лебединого озера» (худший кошмар моего папы). Еще очень важно предупредить всех, где будут лежать твои вещи, чтобы никакая озабоченная карьерой чада мамаша по ним не потопталась и все не испортила.

В тот год костюм для сольного номера мне смастерила мама. Состоял он из простого черного гимнастического купальника, который она заказала у местного дизайнера, но была в нем и кое-какая изюминка. Мама украсила купальник V-образным вырезом, спускавшимся до самой моей груди/живота, и по всему периметру обшила его черными и серебряными блестками. И свой сольный номер я должна была танцевать в этом моднейшем наряде, дополнив его бальными туфлями телесного цвета и розовым боа.

А вот после того как я исполню «Видели-Бы-Они-Меня-Сейчас» (ХА! Искусство отражает жизнь!), и должно было состояться мое супербыстрое, суперважное переодевание. Общий для всей шоу-группы номер «Транжира» мисс Колин поставила сразу после моего соло, так что мне нельзя было терять ни минуты. Разумеется, и речи быть не могло о том, чтобы просто остаться на сцене и выступить с групповым номером В ТОМ ЖЕ наряде. Пятнадцатилетняя девочка, танцующая в миниатюрном купальнике среди подростков от 13 до 17 перед залом, полным пап, дядюшек и брюзгливых друзей семьи, выглядела бы странно и неуместно.

Тут на авансцену снова вышла Кэт Барбер со своими золотыми руками, способными расшить блестками все на свете. Обычно в качестве СК использовались предметы одежды, которые можно было снять одним движением (какие-нибудь тряпицы на липучках, вроде тех, что срывают с себя стриптизеры из ансамбля «Чипендейл»). Чаще всего это были юбки, которые в нужный момент надевались поверх костюма. Но моя юбка – как вам такой поворот? – не болталась на липучках. Мама все продумала! Моя была из лайкры, так что, как только подойдет время невероятно значимого переодевания, я могла просто впрыгнуть в нее. Справа на юбке был маленький разрез, и его мама тоже расшила черными и серебряными блестками, чтобы выдержать общий стиль вечера: моего вечера.

Все мои мысли были о предстоящем выступлении и о том, где же мне оставить свою сверкающую юбку из лайкры и джазовки на раздельной подошве, в которых я должна была танцевать «Транжиру». В конце концов я решила, что положу вещи прямо на пол, сразу у выхода со сцены.

За два года до описываемых событий место проведения нашего отчетного концерта изменили. Если раньше он проходил в городском клубе, то теперь для нас открылись двери казино «Юпитер» на Золотом побережье. Таким образом, мероприятие вышло на новый уровень: теперь мы выступали в процветающем заведении, куда со всего света стекались туристы и богатые старики, рассчитывавшие подыскать себе жену-иностранку. Сама не знаю, почему нам разрешили танцевать в казино. Может, потому, что мы теперь официально считались отделением «Школы талантов Джонни Янга». А может, все дело было в том, что танцы считались занятием таким же рисковым, как и игорный бизнес.

Ведущие концерта каждый год менялись. Один раз шоу открывал Медведь Хамфри (немой медведь, прошу заметить!). На следующий год мисс Колин поручила вести концерт одному из своих сыновей, Брэду. От него эстафету принял наш учитель пения. Я и сама всегда мечтала побыть конферансье на нашем концерте. Мне казалось, что если бы шоу вел один из занятых в нем танцоров, это было бы так же круто, как когда в передаче «Субботним вечером в прямом эфире» один из актеров труппы остается после номера на сцене, выходит из образа и объявляет начало передачи. Я страстно желала заполучить эту должность.

Но в тот год вести концерт пригласили какого-то пожилого аниматора из местных. Уверена, в двадцатые он начинал как сутенер, а затем, в продолжение карьеры, решил заделаться ведущим вечерних шоу на круизных лайнерах и детских отчетных концертов.

И вот я все заранее подготовила, оттанцевала свой сольный номер – ой, простите, СРАЗИЛА зал наповал своим изяществом – и ринулась за кулисы, стараясь не столкнуться с другими, чуть менее талантливыми танцорами, спешившими на сцену со стульями в руках и боа из перьев на плечах. Мне нужно было успеть натянуть мой заботливо расстеленный на полу наряд.

Он лежал ровно на том месте, где я его оставила. СУПЕР, займемся делом!

Поправляя на бегу пришпиленный к волосам парик, я бросилась к своим вещам и вдруг обнаружила, что прямо над ними возвышается стул. Без проблем: нырну под него, схвачу свой костюм, натяну его и успею вернуться на сцену к первым тактам «Транжиры» – и буду танцевать в самом центре, у всех на виду, где мне самое место, черт побери!

И в эту самую минуту я вдруг поняла, что на стуле сидит конферансье. Жирный Бездарный Старик мешал мне взять то, что было мне нужно (чем не метафора типичной женской судьбы?). Сидя на стуле, Жирный Бездарный Старик разговаривал с владельцем студии. Хотелось бы мне сказать, что это была мисс Колин, потому что она бы точно не дала случиться тому, что вскоре произошло. Но, к несчастью, это был еще один Жирный Бездарный Старик, который в данный момент, как это часто бывает за кулисами детских концертов, беседовал с ведущим о старых добрых временах. Увидев меня, старики с усмешкой переглянулись, а затем конферансье заговорил.

Жирный Бездарный Старик: Что случилось, деточка?

Я: Эмм… мне нужно взять свои вещи.

ЖБС: А где они?

Я: Эмм… под вашим стулом.

ЖБС: А, ясно.

С этими словами он взглянул на второго Жирного Бездарного Старика и осклабился.

Со сцены уже доносились первые аккорды «Транжиры», мне нужно было побыстрее забрать костюм и убираться оттуда. Но когда я поняла, что мне придется сделать, и увидела ухмылки на их лицах, я просто застыла на месте.

Конферансье, не сводя с меня глаз, удобнее устроился на стуле – на гребаном стуле, который сейчас стоял между мной и моим костюмом, между мной и моей карьерой! Скрестив руки на груди, он развел ноги так широко, как только могли позволить его древние скрипучие суставы, и съехал ниже по сиденью промежностью.

– Что ж, деточка, полезай под стул и возьми.

Я не могла двинуться с места. Это что, такая нелепая шутка? Затем я медленно направилась к стулу, чувствуя, как они оба пялятся на меня, и понимая, что меня сейчас стошнит.

Поравнявшись со стулом, я торопливо опустилась на колени и потянулась за своими вещами, а конферансье развел свои коротенькие толстые ножки еще шире, съехал на сиденье еще ниже, так, чтобы его промежность оказалась прямо перед моим лицом, и картинно застонал. И второй Жирный Бездарный Старик рассмеялся.

Мне хотелось крикнуть ему: «Пошел на хуй! Пускай ты мужчина, а я только маленькая девочка, все равно пошел на хуй!»

Вытащив из-под стула свои шмотки, я подумала: «Отлично, я справилась. Теперь переоденусь, свалю отсюда, а после концерта расскажу обо всем отцу. И дяде Рэю – его, правда, вообще в зале не было, но он не поленится провести семь часов за рулем, чтобы приехать сюда и хорошенько отделать этих двух животных».

К несчастью, мы выступали не на «Арене 02», хотя порой нам и нравилось себе это представлять, и за кулисами было не так уж много места. И очень скоро я поняла, что мерзкие мужики не закончили меня унижать. Нет, это было только начало, в чем мне еще предстояло убедиться.

Переодеться можно было только здесь же, на глазах у сладко постанывающих жирных уродов, привыкших относиться к женщинам как к вещам. У меня поджилки затряслись от страха. Я поняла, что должна буду либо пропустить танец – танец, которого я так ждала, к которому долго готовилась, мой чертов танец, – либо переодеться перед этими свиньями, которым нравилось пугать и смущать пятнадцатилетнюю девочку, которую они в тот день вообще-то должны были развлекать.

Я опустила голову и начала быстро переодеваться. А они все время пялились на меня и отводили глаза только для того, чтобы подмигнуть друг другу. Я старалась не думать о них и слушать раздающуюся со сцены музыку, зная, что чем быстрее закончится это вынужденное представление за кулисами, тем быстрее я окажусь на сцене и выступлю в свете софитов.

Я переобулась, натянула юбочку и со слезами на глазах выбежала на сцену, опоздав на четыре такта.

Слезы вскоре высохли, а лицо заблестело от пота, потому что танцевала я на пределе сил, стараясь выбросить из головы все, что со мной случилось, а еще лучше убедить себя в том, что ничего не было и я все это выдумала.