Пушки и колокола

– Все, Никола! – не дожидаясь, пока остановятся сани, разгоряченный Милован соскочил на утоптанный снег. – Согласие дал Тверд. Третьего дня теперь на смотрины жди! Да гляди мне, – в шутку погрозил он кулаком своему товарищу, – лицом в грязь не ударь! Я тут жениха так нахвалил, что хоть бы и саму княгиню тебе!

– Ух, умолил! – статно сошел на землю Никодим. – С таким-то ясыком хоть бы и на ялмалке толгофать! Уш больно шибок! – как показалось виновнику торжества, даже с завистью посмотрел на товарища ремесленник. – Женку пы отдал свою, коли такой толховаться плиехал пы, – неожиданно звонко расхохотался мастеровой.

– Да ну тебя, – фыркнул в ответ Булыцкий.

– Все, Никола. Ежели ты не оплошаешь, считай, дело сделано! – подбоченясь, гордо вымолвил дружинник.

– Оплошаешь тут с вами, – беззлобно проворчал учитель, – черти.

Следующие два дня пролетели за хлопотами. Холостяцкий дом, и без того вычищенный и вылизанный, теперь представлял собой образцово-показательную хату, по которой можно было охарактеризовать хозяина как мужика хоть и безродного^[9], но при этом крепкого, рачительного и рукастого.

– Казарма прямо, – усмехнулся пенсионер.

– Чего за казарма такая? – поинтересовался Милован.

– Дом большой для служилых. Ратникам военным; от всего отдельный.

– Что за во-ен-ный?

– Ратник военный – на то и назван, что только службу несет.

– Так и смерд несет, коли князь кликнет. И холоп боевой – тоже. Куда к ним еще и ратника твоего во-ен-но-го, – с усилием выговорил он непривычное слово.

– Ты, Милован, по-своему все судишь. Я – иначе, – задумавшись, а как бы толковей-то объяснить товарищу, что здесь имеется в виду. – Холоп боевой, а паче ратник – они хоть и в войске, да только служение это так: есть замятня – с оружием в руках, нет – с сохою, да про свои требы. А ежели в рати, – так пока князь не отпустит. Иной раз – хоть и год навылет. Выходит, и человека нет, и траты все обеспечь, а как посевная или страда, так и что: пропадай все?! А холопу боевому, – так вообще – князь не хозяин!

– Ну так и есть, – кивнул бывший лихой.

– А во-ен-ный, – по слогам, чтобы его товарищ хорошенько запомнил, повторил пришелец, – он только и делает, что слу-жит. Тренируется да науку ратную постигает.

– Что за наука-то? По мне, так и дело простое; коли разом все, да к тому еще и удаль есть, да дух, да воевода ладный, так и мужи на радость женкам домой с хабаром вернутся. А если разлад, да окромя толпы – ничего, так и быть беде. Да и на что твои во-ен-ны-е, ежели дружина есть? – Милован лишь пожал плечами.

– А сколько тех дружинников-то? – отвечал учитель. – Ну, сотни две. Так ты с ними с добычи поделись. Так ты с ними, как с дитями тетешкайся. А как уйдет?^[10] Да и непросты дружинники-то твои. На них, порой, и управы не сыщешь, а в бою – все одно гуляй-поле. Хоть опытны, да верны, да сильны, а каждый – себе на уме. А указывать такому полезешь, так и башку снимет.

– Что за дружинник-то, ежели ему каждый – указ?! Без гонору и муж – не муж.

– А у каждого ежели гонору того, так и делать что будешь? Да и не каждый такому и власть. Только воевода!

– Заместо дружинников своих, что ли, этих…

– Да зачем заместо?! Зачем?! Дружина – та завсегда с правителем! Чем сильнее она, тем и правителю уважения больше. А ежели князь – из городу, дружинники-то тю-тю! Вместе с ним! А лихо случись, кому оборону держать? Посадским, выходит, да тем, кто в крепость успел! Военный – тот князя не всюду сопровождает. Тот на посады охраняет, да в сечи ходит. И без гонору, да не сам по себе!

– Хоть убей, в толк не возьму! И дружинники, и холопы, и ратники. А тут тебе еще во-ен-ны-е! Куда их столько?

– То ты нынешними мерками судишь, – покачал головой преподаватель. – А оно вскорости ох как все попеременится! И люд появится, что только сечами жить и будет, и наука военная, где все наперед уже загадано; когда, кому, как да что делать в сече. Хоть бы и лютой самой. И не за хабар в руках держать будет. И без права уйти.

– Погоди, погоди! То есть как это?! А харч откуда?! Это же таких кормить! Вроде как дружинник, выходит. А в то же время – нет. Ежели смерд, то кто землю обрабатывать будет?^[11] Или лиходейничать им надобно, а?!

– Зачем лиходейничать? Они – княжьи! Князь их и кормит!

– С чего бы?! Праздность да леность – грехи!

– Да какая праздность?!

– А такая, что страда или хоть и житница, а они, вишь, баклуши бьют! Землю пахать пора пришла – а они, по лавкам сидя, сечи ждут! Князь – к соседям, так и дружина с ним, а во-ен-ны-е опять баклуши бьют.

– Да погоди ты! – замахал руками Булыцкий. – Вот завелся-то: в лености! Да баклуши бьют! Служат они! Слу-жат и ничем больше не занимаются!

– Да как так-то?! Служат, пока замятни да беды. А мир да лад ежели? Дружинник – то понятно. Он и с князем всегда рядом, и в походах, а эти чего? Ты мне, Никола, растолкуй, чем твой во-ен-ный холопа боевого, а паче дружинника, лепше?

– Тем, что не гуляй-поле, но в строю воевать обучен! И доблестью своею красоваться ему не перед кем; все дело единое делают.

– Чем тогда холоп неладен? И гонору нет, и послушен, да еще и боярский… А ратник – так вообще смирен. Вон, сколько надо их.

– Ага. А собирать их сколько будешь на сечу, а? А в бою такой как себя поведет, если, кроме плуга да топора, держать не умеет?! Если в ратном деле не смыслит ничего, толку с него?! Вон, дружинник или боярин, да хотя бы холоп боевой один со сколькими смердами сладит?!

– Да какой смерд на боярина руку подымет?!

– А ты в сшибках, наверное, спрашиваешь, прежде чем мечом замахнуться: кто, мол, будете, роду, мол, какого? – оскалился в ответ пенсионер.

– Все равно, – его собеседник упрямо мотнул косматой башкой.

– Ну, не смерд пусть! Нехай – ратник!

– Пеший конному – не помеха!

– Обучить да вооружить если, – еще та помеха. Уж поверь.

– Ну-ка, поясни, – усмехнулся бородач. – В жизнь не поверю в небылицу твою!

– Потому и не поверишь, что ведаешь: ратники – как облако комариное: рукой махнул, и разлетелись кто куда. А по одному долго ли порубить, особенно если неумелые? А ежели в строю обучить стоять, вооружить, с топором тем же научить обращаться… Так, чтобы и близко никто! И показать, как у ворога принято; отступление, для глаз отводу, дабы не обманулся и строй не рассыпал! А за ними – лучников, супротив верховых. Да не двоих или троих, а десяток! И так построить, чтобы ни с какой стороны не подступиться! Гуртом всюду обучить, по командам и перестраивались, и в атаку разом! Плечом к плечу! И назад, если придется, – чтобы стеной, а не как горох! Что? Не сила, скажешь, а?!

– Ну, – задумчиво протянул Милован… – Дружинников обучи.

– Так мне Дмитрий Иванович и дал дружину свою. В поруб швырнет, лишь заикнусь о том. Да и потом, сам сказал: гонору много. Ты таких попробуй чему обучи… Мне бы тех же смердов набрать, да наукам из грядущего обучить…

– Мож, и прав ты, Никола. Уж слова зело красиво льешь, да только вряд ли… – задумавшись, почесал затылок муж.

– Чего вряд ли?

– С холопами боевыми, как на ладони все: боярин кормит их да содержит. А за то ему – земля в распоряжение, чтобы и сам кормился, да людей своих… А с твоими во-ен-ны-ми, выходит, князю одна только морока: одень, накорми, вооружи! Не до того сейчас Дмитрию Ивановичу, – так же задумчиво продолжал Милован. – Оно, с одной стороны, людей пристроить бы куда, чтобы и на глазах, и при деле, и на лихо не тянуло. С другой – еще и сверх тратиться… Накладно. Почитай рублей по пять на душу, и то, без кольчуги если, ну, или совсем ежели с худой. Ну, семь… Ну, никак не меньше! Не пойдет он на то сейчас, – бывший лихой покачал головой. – Тебе бы с боярами перетолковать. А дело-то, кажись, доброе, ежели все разом, как один!

– Так зачем разом вооружать-то? Ты пока собери, да обучи хоть бы и с оглоблями, как с копьями, да с палками заместо мечей! Да командам научи боевым.

– Что за команды?

– А на то, чтобы разом все, да не гуляй-поле; каждый сам по себе. Оно как метелка: по прутику, так и не сила. А как вместе, так и не перешибить. Да и потом, – видя, что его оппонент колеблется, продолжил преподаватель, – вон, орудие какое заместо тюфяков вылили! А с таким обращаться уметь надобно! Без того своих же и перебьешь. Тоже ведь обучи! Да не просто так, а чтобы, кроме этого, и не занимался ничем другим пушкарь твой.

– Верно говоришь, – чуть подумав, согласился дружинник. – Только – к князю тебе дорога прямая. Ему решать.

– Ну, так пойдем!

– Эй, эй! – всколыхнулся бородач. – Скор ты больно! Ты давай сначала с женитьбой закончи, а потом…

– Да ну тебя! – выругался Булыцкий. – Заладили: обожди, шибкий, спорый. Ждать-то чего?! Князю, оно ведь тоже время надобно! Разом только то, что он желает: вынь да положь! А тут… Сейчас скажем, к весне, даст Бог, дозволит. Пошли!

– Угомонись ты, бес окаянный!

– Не идешь?! Ну, так я сам, тетеха сонная!

– Тьфу на тебя! Как что в голову вобьешь, так чирья на заднице хуже! – выругался дружинник, но все-таки, потоптавшись, пошел вслед за товарищем.

Уже к палатам княжеским подходя, сообразили, что верней было бы поперву Владимиру Андреевичу рассказать про затею свою. Все-таки в ратных делах к нему бы прежде, чем к князю Московскому. А раз так, то и дорога прямая к Владимиру Серпуховскому. Вот только подумали об этом поздно.

– Чего, Никола, неймется? – усмехнулся вышедший на крыльцо князь. – Знаю, – жестом остановил он гостей, – если сам Никола пожаловал, так, значит, опять удумал чего-то. Прыток, – уважительно кивнул Великий князь Московский. – Заходите, чего, как татаре-то?

Поклонившись, товарищи вошли внутрь и живо поднялись наверх.

– Чего намыслил?

– Того, что не рать тебе нужна сейчас, дабы границы княжества крепить, а войско, как… Как у тевтонов тех же. Всех забот было бы, что с оружием обращаться уметь, да науки ратной премудрости постигать. Чтобы в бою и смекалист, и вынослив, и обучен! И не каждый сам по себе героем, но все вмести, как один; плечом к плечу, – разом выпалил трудовик.

– Что мелешь?! – Благодушное настроение князя разом улетучилось.

– О чем ты? – искренне поразился трудовик.

– И смекалист, и умен, и обучен, – оскалившись, передразнил Дмитрий Иванович. – Тебя послушать, так получается, дружинник княжий – дадон неуклюжий?!

– Бог с тобой, князь! – оторопел Николай Сергеевич. – Разве так говаривал?!

– Вот и твоя радость, что не ты говаривал, а я не слыхивал! – оскалился князь. – Поди!

– Сказать позволь, Дмитрий Иванович…

– Дозволил уже!

– Хоть показать, на что наука та способна, народу дай. Богом-Христом прошу!

– Ох, чужеродец, – оскалился князь, – в порубе, знать, забыл как сидеть?

– Бог с тобой, Дмитрий Иванович! Как лучше ратую ведь! Ты же мне и про Тохтамыша верить отказывался, а оно вон как вышло!

– Долго мне еще окаянным в харю тыкать будешь, а?!!

– Все, чего прошу: дозволения твоего! Дальше уже – забота моя! Время дай, хоть чуть, а там поглядишь да решишь: дельное оно или нет.

– Тьфу на тебя!!! – в сердцах огрызнулся правитель. – А дозволение – в придачу. Ты с мальцами в монастыре Троицком тетешкался, вот и бери их, да науками своими княжича потешай! Этими твоими… Потешниками! – выругался Дмитрий Иванович. – Как опротивеет, назад в смерды их всех!

– Благодарю тебя, князь, – чтобы не спугнуть удачу, поспешил поклониться Николай Сергеевич.

– Да поди же ты, репей! И про порох, – остановил он пенсионера. – Про порох не запамятуй. Иначе в порубе сгублю! Ратники ему княжьи не любы… Поди!

Не смея перечить, друзья торопливо покинули помещение.

– Талдычил же: угомонись ты, бес! – едва оказавшись на улице, набросился на товарища Милован. – Нет! Неймется ему все! Руки чешутся! Вон, слава Богу, женишься скоро; будет куда прыть свою девать! Князя на месте ровном прогневил! – пилил он друга своего. – Еще чуть – и до беды рукой подать! Что, как Тимоха^[12] желаешь, да?! Или в поруб! Все ему неспокойно!!! Князь, может, и про наказ с порохом позабыл свой, а ты тут сам на глаза явился! – до самого порога орал дружинник, мало-помалу выпуская пар. – Ты, Никола, вот чего, – наконец, успокоившись, проговорил Милован. – Ты порох лучше придумай как дать! Там князь, глядишь, дозволение даст и дружинников к тебе в помощь. Оно кто его знает: мож, хворь какая или настроение сегодня негожее. Богу ведомо, чего взъелся. Оно, – уже совсем примирительно продолжал тот, – сам иной раз не угадаешь, куда там кривая выведет.

– Так ведь дозволил князь! Дозволил!

– Тьфу на тебя! Смотрины завтра; гостей встречать. А у него – диковины в мыслях.

– Твоя правда, – машинально ответил Николай Сергеевич, уже о своем думая.

– Ну, так и добро. Ступай, отдохни, а там и видно будет, – Милован продолжал увещевать, совершенно неверно расценивая причину задумчивости друга. А учитель, спровадив товарища, забрался на печь и принялся размышлять – как бы ему пацанов количество необходимое найти для формирования потешных полков, командование над которыми возьмет юный княжич и которые, дай Бог, в будущем составят костяк непобедимой армии. И так и сяк прикидывая, кого, чему и как обучать, не заметил, как и заснул.

Утром его разбудил сиплый кашель Милована:

– Поднимайся, Никола. Уж утро божие на дворе. В храм молитву воздать, да гостей на смотрины принимать, а там – и слава Богу.

Потянувшись, преподаватель, соскочив с печи и лицо у рукомойника сполоснув, принялся наряжаться. Специально подготовленные для этого штаны, новая рубаха, сшитая по такому случаю, поверх которой – атласная верхница и очередное новшество: жилетка-телогрейка на беличьем меху.

– Ишь ты, – усмехнулся, глядя на товарища, Милован, – душегрею переладил. Ну-ка, покажись! – как почудилось, с завистью даже проговорил бородач. – Срамно одежку-то бабью мужику^[13].

– Да ну тебя! – отмахнулся Николай Сергеевич. – Чего бабьего-то увидал? Разве что похожи, да и только. Рубаха, вон, тоже и мужняя и женская есть, так и что? А с телогрейкой и статно, и пояснице, – для пущей убедительности учитель похлопал себе по спине, – лад. Вон, в тепле все, а ежели жарко, так скинул – и беды никакой тебе.

Милован ничего не ответил, только хмыкнул и до самого визита гостей то и дело взгляды бросал на гордо выхаживающего по дому товарища, выряженного в шикарную даже по современным меркам короткую жилетку.

Неожиданно для самого себя Николай Сергеевич франтом еще тем оказался; денег не пожалел ни при выборе материала, ни при крое, ни при украшении нового вида одежки, да еще и в четырех экземплярах выполненного. Опытом уже наученный, рассудил пришелец, что вещичка в быту полезная, но в массы ее продвигать всяко правильней через персон знатных. Как печку. Князю если приглянется, так и лад. Считай, полдела сделано. Если нет, то и на этот случай появились уже мысли у неугомонного трудовика.

С улицы донеслись задорные свисты и крики, извещающие о прибытии гостей. Еще раз бегло оглядев свое жилище, жених вышел на крыльцо встречать будущих родственников.

– Люди добрые, гостей встречайте, да покажите, что женишок-то ваш славен! – задорно соскочил с подлетевших к крыльцу саней раскрасневшийся от морозного воздуха Тверд. – На словах-то… – Не привыкший еще балансировать одной уцелевшей рукой, он, поскользнувшись, с размаху приземлился на снег. На помощь мужчине тут же подскочил сопровождавший его дворовый. – Поди прочь! – неловко поднимаясь на ноги, прикрикнул дружинник. – Сам управлюсь! Где жених?! – Увидав вышедших на крыльцо хозяев, гость расплылся в довольной улыбке. – Ну, Никола! Ну, учудил! Бабье напялил! – запрокинув голову, расхохотался бывший рында.

– А ты, гость дорогой, не на одежку тычь! – статно прогудел Милован. – Ты дом смотри, да погляди, каков хозяин зять твой будущий!

– А хочешь, – усмехнувшись, добавил преподаватель, – сам примерь. – С этими словами он ловко скинул богато расшитую телогрейку и протянул ее Тверду. – И ладно сроблена, и тепла, и без рукавов, что хоть накидкой носи, – с улыбкой глядя на будущего своего родственника, продолжал жать трудовик. – А? – призывно кивнул жених. – Дар тебе в знак уважения.

– У, лукавый! – беззлобно замахнулся уцелевшей рукой, расплылся в улыбке тот, давая тем самым понять, что предложение принято. Тут же рядом возник приставленный к мужу дворовый, который помог накинуть новинку.

– Ну, гость дорогой, доволен или нет? – смотря на то, как Тверд разглядывает подарок, усмехнулся пришелец.

– А дом-то твой как, годится для молодой? Манатками-то одними не упасешься, – удовлетворенный осмотром, задорно поинтересовался визитер. – Не тесна ли горница будет?

– Так зайди да посмотри! – ухмыльнувшись, отвечал дружинник, призывно распахивая двери и приглашая вовнутрь.

– Хороши сенцы, – удовлетворенно крякнул Тверд, попав вовнутрь. – И инструмент хранить, и, если гости нагрянут, разместить, и тепло в доме.

– Негоже гостю дорогому в сенях-то! Ты проходи. Милости просим, – позвал бывший лихой.

Гость не заставил просить дважды и шагнул внутрь, оказавшись в прихожей, жарко обогреваемой боковиной печи. Дальше, уже как печь заканчивалась, отгороженным от всего остального пространства плотной материей был организован бабий кут.

– Ладно скроил все, – удовлетворенно кивнул дружинник, еще раз оглядев внутреннее убранство дома. – А углов-то что клетей; не много ли? – бывавший в гостях лишь короткими набегами рында только теперь получил возможность, не торопясь, осмотреть жилище будущего родственника.

– Так то, как в грядущем, – с достоинством ответил трудовик. – Гляди. Вот – светлица. Сюда хоть и гостей, хоть и стол накрыть, – поучал он, показывая внутреннее убранство большой комнаты с бойницами крохотных окошек, затянутых бычьим пузырем. – Здесь – опочивальня, – завел он визитера в отгороженную стенкой небольшую уютную комнатку, в которой стояла добротно сбитая деревянная кровать.

– Это чего? – пораженно глядя на массивное резное изголовье, поинтересовался визитер.

– Кровать.

– Чего?!

– Кровать, говорю.

– А полати тебе чем не милы? Чем лавка не угодила-то?^[14]

– Так тоска от них! Ни повернуться, ни развернуться!

– А места сколько занимает! А как кто придет, так и не рассадишь.

– Так и нечего гостей в опочивальню водить! То для жены с мужем. Все остальные здесь – нежеланные. Вон, тебе, – кивнул он на стоящие по стенкам лавки да расставленные вокруг массивного стола стульцы, – для гостей. Надо сколько, столько и рассадишь.

– А маеты пока сладишь?! – не сдавался дружинник. – А мастерам заплатить?!

– Так не неволит никто, – пожилой человек лишь пожал плечами. – Не хочешь, не плати. Спи себе на полатях. – На этот аргумент его оппонент не нашел что ответить.

– А тут чего? – выйдя в небольшую комнатку, прилепившуюся прямо к предпечью, одной из стенок которой было полотнище, отделявшее женскую половину от всего остального пространства.

– Трапезная, – пояснил хозяин.

– На что? Княжьи, что ли, хоромы?! Ты, Никола, честь-то знай^[15], – гость непонимающе замотал головой.

– Чего непонятного, – пожал плечами Булыцкий. – Опочивальня – почивать чтобы; хоть бы и днем ты умаялся, так и ушел, пусть бы не мешал никто. Трапезная – сам видишь; невеличка, да то и лад. С утреца-то проснулись, откушали чем Бог послал, да труды творить. А как гости придут, так и в светлицу всех рассаживай. Коли остаться кто решит до утра опять же – есть где уложить.

– Ох, небось натратился, дом такой мастеря, – уважительно протянул Тверд.

– Натратился, доход, значит, имеет. Жених, стало быть, ладный! – азартно вклинился в разговор Милован. – Вон, гляди, артель по плинфе, да пушечная артель, да по валенкам – еще одна. Оно хоть и княжье, а все равно, главный там – Никола. Доволен?

– Хорош женишок. За зависть, – вместо ответа уважительно прогудел Тверд.

– Доволен, получается? – Милован подался вперед. Визитер кивнул головой в знак согласия. – Так, и за стол пожалуй. Уж мы, как видишь, тебя поджидая, по чести сготовились: и показать есть что, и на стол поставить. Наш товар, как говорится, – на ладони, теперь свой изволь. Кто ведает, может, нам чего не приглянется, а? Знать желаем, какая сестрица у тебя хозяйка!

– Ну, так и вы к нам пожалуйте, – поклонился в ответ Тверд, усаживаясь на специально приготовленное почетное место.

– Отведай, чем Бог послал, – входя в раж, продолжал верховодить бородач. – К визиту твоему вон и диковин сготовили. Гляди, – на столе появилась плошка с тушеной картошечкой, да еще одна, поглубже, с борщом, – вон и князю не всякому такого отведать доводилось, а тебе, как по наказу. Угостись, окажи честь!

– Хороши диковинки, – отведав и того и другого, довольно хмыкнул гость. – И жених на славу, и невеста клад. Род добрый пойдет!

– Ты не торопись, – оскалился в ответ Милован. – К согласию пришли, да по рукам-то еще и не ударили. Никола вон с Дмитрием Ивановичем Донским самим знается! Человек-то уже и не последний. Все в трудах, угодных князю, дни навылет! Так и пару ему соответствующую: чтобы и ладная, и рукодельница. Покажи давай, чего умеет!

– Так и мы теперь – родственники княжьи, – покончив с угощением, задиристо отвечал гость. – Так и тоже люди не последние!

– А умеете чего?

– А чего хотите-то?! Накормить, одеть, за хозяйством приглядеть, мужа ублажить? А все Аленка сделает! Как на духу тебе говорю!

– Так тебе – сам Бог велел! А пусть сестрица что скажет, а пуще – покажет!

– А ну, поехали! – поднимаясь на ноги, пригласил Тверд. – Чего словесами-то кидаться? Оно всяко краше делом доказать.

Делегация теперь уже и с Булыцким вместе дружно расселась в санях и, собирая за собой ватагу охочих до зрелищ мальцов, понеслась в гости в дом невесты. Впрочем, понеслась – сказано уж очень громко. Оно, пока внутрь крепостной стены не закатились, с ветерком. А как сменился простор на тесноту улочек, так и поплелись едва-едва, порою с трудом протискиваясь между напирающих друг на друга оградок. Так и тащились до уже знакомого дома.

– Заходите, гости дорогие! – первым соскочив с саней, пригласил хозяин в свой дом. – А ну, Аленка, встречай! – позвал тот, едва войдя в сени. – Женишок-то хорош, так и нам лицом в грязь теперь негоже!

Из двери вышла богато одетая сестра. Поклоном приветствовав прибывших, она скромно пригласила их пройти к столу.

– Хороша, – довольно хмыкнул Милован, – да чин ведает. С такой невестой хоть бы к князю самому, и то – не срам. – Тверд лишь расплылся в улыбке: знай, мол, наших!

Уже внутри, прочитав молитву, гости расселись за богато сервированный стол отведать приготовленного невестой угощения. Аленка же, скромно потупившись, встала в красном углу, ожидая дальнейших распоряжений.

– Хороша хозяйка твоя, – отведав из очередного блюда, похвалил Милован. – И все, что ли? – дерзко продолжил тот, покончив с угощением. – Алеша – три гроша, шейка – копейка, по три денежки нога; вот и вся твоя цена! Мы тебе вон какого жениха! Тут пирогами не отделаешься!

– Это один только задаток, а дело впереди! – задорно ответил Тверд.

– Так и показывай!

– А ты носа не вороти! Вон, приданое богато; часу своего ждет! – кивком указывая на небольшой, припрятанный в углу сундук, ухмыльнулся старший брат.

– Ох, и не видать-то отсюда! – приложив к глазам ладонь, поморщился гость. – Сундучок-невеличка, так и стенки по пальцу, а внутри – кукиш! Небогато приданое-то, видать.

– Яхонт красный – тоже невеличка, а цена – не укупишь. – Войдя в раж, мужчины, казалось, забыли и про Николая Сергеевича, и про Аленку. Рассыпаясь в шуточках, они сварливо, по-базарному торговались, всячески нахваливая будущих мужа с женой.

– А в приданое-то что? Дырка небось от бублика-то?

– А в приданое – зясть; мало, что ли?

– А к зятю-то что?

– А вон. Утварь, чтобы дом – полна чаша, наряды, – пусть бы красней солнца женушка-то была, покрывала, да простыни, дабы ночами мягко молодым, прялка, – чтобы всегда в обновках, серебро, да отрез^[16].

– Хороши дары, – важно кивнул головой бородач, – да что-то не верится! А ну-ка, похвались! – Уверенным шагом бывший лихой двинулся к сундуку, рядом с которым тут же вырос Тверд, чтобы, в одно мгновение с готовностью, распахнув крышку, предъявить его содержимое.

– Гляди, да глаза не сотри, – ухмыльнулся в ответ брат невесты.

– Ну-ка, ну-ка! – Совершенно не стесняясь, бородач извлек из нутра хранилища тонкой работы исподнюю рубашку. Вопреки ожиданиям Булыцкого, ни хозяин дома, ни тем более молчавшая весь ритуал Алена не возмутились такому нахальному поведению. Напротив, Тверд азартно, словно бы на рынке торгуясь, что-то там отвечал да жарко спорил, нахваливая сестру да набивая цену. А вот пришельца это покоробило. Настолько, что аж и злоба глухая заклокотала.

– Заканчивай! – когда Милован извлек из загашника очередное платье, негромко, но твердо скомандовал преподаватель.

– Чего?! – Товарищи, увлекшиеся процессом, не сразу и сообразили, что происходит.

– Балаган, говорю, кончайте! – ударив кулаком по столу, прорычал трудовик.

– Никола, ты чего?! – аж подпрыгнули участники торга.

– Хороша твоя сестра, берем!

– Эй, эй, Никола! Ты не суетись. Не горячись ты. Оно, хоть ты как крути, а без смотрин – никуда! – засуетился Милован. – Ты чего?!

– А того, что срам по сундукам девичьим мужикам лазить! – краем глаза заметив, как зарделась Алена, выпалил пожилой человек.

– Так ведь смотрины… – растерялся Тверд. – Положено.

– То снохе положено! И матери! – отрезал пришелец. – А мужику в бабьих вещах лазить – срам!

– Мож, и прав ты, – растерялся от такого поворота Милован. – Может, и срам.

– Хороша хозяйка твоя, – продолжал переть пришелец. – И стряпуха, и умелица, и красна, и приданое ладное. Берем! Тем паче что и князя с митрополитом благословение на то! – уверенно закончил он.

– Берем, – утвердительно кивнул бывший лихой.

– Ну, раз так, то отведай, гость дорогой, – в руках хозяина возникла плошка с хмельным медом, которая тут же перекочевала к жениху. Памятуя о последнем происшествии с брагой, Николай Сергеевич, прилагая все силы, чтобы не поморщиться, маленькими глотками осушил ее до дна.

– Ну, и Бог в помощь, – почему-то облегченно вздохнул Тверд.

Венчание назначили через пару дней. Свой первый и, как казалось, единственный за всю жизнь брак Николай Сергеевич, что естественно, проводил без таинства; время не то было. Да и сам… Молодой, горячий строитель социализма. Ему бы кто и предложи тогда обряд этот провести, так и не понял бы: а зачем, мол? Потом уже, с возрастом начал помаленьку в сторону церкви поглядывать. Особенно когда те самые легендарные лихие девяностые наступили. А как супруга его ушла – и зачастил по монастырям да храмам. Ну а как в прошлом и оказался да с Сергием Радонежским познакомился – уверовал. По-настоящему. Вот так оно вывернулось в итоге. А раз так, то даже и намека на какой-то внутренний протест не возникло. Более того, даже непонятно было, как вообще без венчания-то?

Утром назначенного дня, ненадолго присев на дорожку, Булыцкий с верными своими товарищами да парой особенно приблизившихся мастеровых, прихватив с собой меду, пряников да пирогов, собрался в путь.

– Ну, Никола, – первым поднялся на ноги и, перекрестившись, поклонился в сторону красного угла Милован, – с Богом.

– В добрый путь, – опершись на костыль, поднялся присоединившийся к свите больших бояр Слободан.

– С Бохом! – последовал примеру товарищей Никодим.

– Э-ге-гей, Никола! – подбодрил серьезного своего товарища дружинник, на долю которого сегодня выпало быть дружко жениха. – Не кручинься! Стерпится, слюбится! Аленка – ладная баба! Еще и с ребятенками потетешкаешься!

– Поехали уже. Условились, сосватались да смотрины устроили. Чего теперь тянуть-то? Венчание да свадьба, да и быть семье!

– Присмирел, гляжу, – усмехнулся Милован. – Так и слава Богу. Давно бы так.

– Поехали, – выдохнул учитель. – Невеста с боярами своими небось маются. Негоже, ежели молодой ждать с самого начала заставляет.

– Такого зениха и потоштать не глех, – вставил словцо Никодим.

Булыцкий не стал развивать полемику, но, лишь хмуро глянув на образа, первым вышел в сени, занимать свое почетное место. За ним, перекрестившись, двинулись остальные и, рассевшись по саням, двинулись в путь, за невестой.

В этот раз ехали медленнее; народу уж больно много было, желающего дорогу перегородить да выкуп потребовать. Так, мало-помалу и двигались, пока наконец не подкатили к дому Тверда.

– Добро пожаловать, гости дорогие! – на крыльцо неторопливо вышел наряженный во все лучшее, в том числе и в шикарную свою душегрейку Тверд. – Жених на зависть: смекалист, рукаст! У самого Великого князя Московского на счету хорошем. Ну, так и мы, – усмехнувшись, продолжал встречающий, – не лыком шиты. У Дмитрия Ивановича тоже – в почете. А коли так, то и благословление роду новому. Милости просим! – распахнул он дверь, приглашая войти внутрь.

Чуть замявшись, чтобы откупиться от собравшихся зевак, жених с большими боярами вошли в дом невесты.

– Смелее, Никола, – Милован в спину подтолкнул замешкавшегося на входе товарища. – Давай же, – шепнул он пенсионеру. А потом уже громко, чтобы услышали все собравшиеся, добавил: – А места, чай, княжьи готовы?!

– Готовы, – уперши единственную уцелевшую руку в бок, отвечал брат. – Княгиня уже, вон, стосковалась по суженому своему, – кивком указал он в сторону стоящей чуть поодаль невесты с распущенными косами. – Бог с вами и благословление братово, – поклонившись, он указал молодым на их место за столом: в углу напротив красного.

Короткое застолье, и вот уже свадебный поезд направился прямиком к Чудовой церкви, где и было запланировано таинство.

Уже подкатив к зданию, остановились: не сразу решив, как быть Тверду с Милованом и пришедшим на таинство Дмитрием Ивановичем с братом. Впрочем, заминка та ненадолго была. Принимая во внимание возраст жениха с невестой, то, что оба – вдовцы, а также заслуги мужчины перед княжеством, решили: зайдут все вместе.

Высокий статный священник затянул тягучий торжественный молебен: «Благослови Владыко», после которого начался следующий, а потом – и третий. Закончив с молельной частью, служитель, взяв в руки кольцо Алены, легко и грациозно надел его на грубый палец Николая Сергеевича: «Обручается раб божий Николай рабе божией Але-е-не!» Потом с достоинством проделал то же самое и надел кольцо на пальчик невесты: «Обручается раба божия Алена рабом божьим Ни-ко-ла-а-а-а-аем».

Закончив с кольцами, святой отец постелил перед ногами молодых ярко-красное шелковое покрывало, на которое, почему-то поколебавшись, под звуки витиеватого псалма, встал глава семьи – Николай Сергеевич Булыцкий. Следом за ним на полотно поднялась и невеста.