Информационный Завет. Основы. Футурологическое исследование

В центре исследования – информационный человек, но нельзя ничего не сказать о социуме. Информационное общество – это общество, где информационный человек становится лидером. Другими словами, ему принадлежит власть. Расцвет информационных технологий в данном случае вторичен. Они – продукты информационного общества и инструменты управления им.

Для характеристики типа современного общества мною выбран термин «информационное», потому что «постиндустриальное», вообще говоря, фиксирует только период в истории цивилизации. «Постиндустриальное» – «следующее за индустриальным» и больше ничего. Важнее указать на сущность процессов, а не на их место на воображаемой исторической линейке.

Не годятся формулировки «цифровое общество», «экономика знаний», «технотронное», «электронное» или «кибер» -общество и т.п., поскольку все они указывают на отдельные черты явления, сужая область обобщений.

По этой же причине не подходят термины, содержащие словосочетание «промышленная революция» с соответствующими числительными (Третья, Четвёртая и т.д.). Не в одной промышленности дело: масштаб цивилизационных изменений выходит за рамки экономической динамики.

Элвин Тоффлер пользовался термином «супериндустриальное общество», подчеркивая качественный переход. От массового производства стандартных товаров к уменьшению количества средней производимой партии. Но и это, безусловно, важное обстоятельство, тем не менее, не отражает всей полноты наблюдаемых изменений.

Как будет показано ниже, эта, вроде бы, несущественная терминологическая дискуссия имеет значение. Ибо язык – отражение наших мыслей.

Анти-понимание

Итак, моё объяснение состоит из трёх утверждений:

1. Суть информации сводится к различению, которое является таким же фундаментальным компонентом бытия, как материя и энергия.

2. Человек – существо различающее, т.е. информационное.

3. Информационный человек – особая социальная форма настоящего этапа антропогенеза, порождающего информационное общество.

Есть немало критиков, которые отрицают либо некоторые из этих утверждений, либо все сразу. Рассмотрим их аргументы.

– «Срыватели покровов»

Это радикалы, чей главный лозунг – «Власти скрывают!».

Что же скрывают власти? Всё! Никакого информационного общества нет, а есть колоссальный вселенский заговор, в котором участвуют мировые корпорации, финансовая элита и влиятельные политики. Их цель – порабощение.

Порабощение кого? Всех! По их мнению, под видом, в том числе, концепции постиндустриализма продвигаются идеи глобального потребительства, контроля личности, массового ограбления, хищнического использования природных ресурсов, притеснения разнообразных меньшинств и инакомыслящих, ограничения прав и свобод человека.

Вообщем, всё то, что в современном мире категорически осуждается, является целями «заговорщиков». А поскольку эти пакости сильные мира сего открыто делать не могут (хотя почему бы и нет?), они творят их втайне, прикрываясь болтовней об информатизации и компьютеризации.

Ярким примером деятельности данной группы критиков служат выступления сторонников антиглобализма (anti-globalization movement). Движение крайне разношёрстное (от марксистов до националистов), но голосистое. Последняя крупная акция – попытка сорвать проходивший в июле 2017 года саммит G-20 в Гамбурге. 120 тысяч человек вышли на улицы города с горячим приветствием «Welcome to Hell». В столкновениях пострадало более сотни полицейских, несколько десятков протестующих были задержаны.

У антиглобалистов немало защитников-интеллектуалов. Философы, социологи, культурологи, политологи и прочие исследователи. Они считают всех приверженцев концепции информационного общества либо утопическими мечтателями¹³, либо ангажированными дезинформаторами²². Своим долгом, разумеется, полагают разоблачение происков «мировой закулисы», нагло оболванивающей общественность.

Так что – власти скрывают, а они срывают.

– «Пессимисты»

Это депрессивные ребята, они говорят: «Конец близок!».

Пессимистический взгляд на какие-либо перемены в обществе – традиция, уходящая корнями в глубокую древность. Думаю, в своё время было немало противников использования огня и колеса. Ну, как же! Огонь всех пожгётъ, а колесо всех распялит.

Тут (в отличие от ревнителей старины, о которых речь ниже) главное – величина аффекта. Не драма, а трагедия. Не хандра, а глубокая меланхолия. Почему? Потому что страшно.

Пессимисты любят обращаться к «Закату Западного мира» (нем. Der Untergang des Abendlandes) Освальда Шпенглера (Oswald Spengler), забывая о важных обстоятельствах. Во-первых, критика Шпенглера была направлена против господствующего в его время другого типа общества – индустриального (возникновение массового сознания, распространение мегаполисов, техницизм, централизация управления и пр.). Во-вторых, рукопись создавалась в тяжелейших для автора условиях: полуголодный образ жизни, крушение империи, тяготы послевоенного времени и т.д.²⁶ Можно представить психологическое состояние Шпенглера. Пожалуй, «депрессия» – наиболее мягкая его оценка.

Тем не менее, спустя сотню лет эпигоны идей Шпенглера продолжают твердить о «закате» чего-либо: Европы, Америки, Китая, постиндустриального общества, человеческой цивилизации вообще.

Пророчествуется «гуманитарный кризис» вследствие засилья компьютерами и информационными технологиями¹⁰. Вместо информационного общества провозглашается «общество не-знания», где никому и ничему нельзя верить⁸. Муссируется тезис о рисках информатизации – её «тёмной стороне». В связи с этим предлагается, например, введение «информационной гигиены», опирающейся на некие таинственные «физиологические закономерности» и призванной защитить мозг от «пагубной информации». Чиновники берут под козырёк и просят денег на открытие и содержание охранительных структур. Пока что подобная «забота» носит характер суетливого шарлатанства и не приняла строгую форму закона.

Пессимизм может проявляться и в активной форме. С 2001 года проходит Всемирный социальный форум (World social forum, сокр. WSF) – слёт альтерглобалистов (или альтермондиалистов). Эти активисты поставили задачу разработать альтернативную версию миропонимания (которая, по их мнению, должна противостоять глобализации), где всё будет по справедливости.

Последний слёт состоялся летом 2016 года в Монреале. В нём приняли участие около 35 тысяч человек из 125 стран мира. Впрочем, сущностную концепцию так и не родили. И даже не договорились, когда собраться снова. Подмечено, что с каждым мероприятием количество участников WSF уменьшается. Печалька.

Пессимизм – не временный симптом душевного неблагополучия, а образ мыслей.

– «Скептики»

Похожи на пессимистов, но критикуют не постиндустриализм в целом, а отдельные его проявления. Мол, поживём – увидим.

Информационный человек представляется скептикам преувеличением, как и все грандиозные изменения в экономике, науке, социуме¹⁶. Выдвигаются гипотезы, где новое мыслится как продолжение старого. «Когнитивный капитализм»^36,40, «информационный/цифровой капитализм»^{23,30,31,32,41}, «турбокапитализм»³⁷, «виртуальный капитализм»²⁹, «хай-тек капитализм»³³. Их объединяет утилитарная трактовка информатизации: человек тот же, что и раньше, но производит, кроме автомобилей и памперсов, ещё и знания. Все эти авторы, хоть и говорят о качественных процессах, описывают, тем не менее, количественные изменения.

Для других представителей этой группы информатизация – один из этапов развития цивилизации, а компьютеризация – один из этапов информатизации общества²⁵. Таким образом, предлагается традиционная линейная схема – всякий параллелизм социальных и биологических процессов отвергается.

При этом упускается, что волны цивилизации могут накладываться друг на друга. На это указывал, в том числе, Элвин Тоффлер. В пределах одного государства могут одновременно сосуществовать активные группы Первой, Второй и Третьей волны. Это не исключение, а довольно обычное явление.

Ещё одна подгруппа скептиков вещает о трёх мифах, якобы распространяемых сторонниками постиндустриализма²⁰. Называется миф о конце географии (мир без границ), миф о конце истории (мир без войн и насилия), миф о конце политики (мир без политики и политиков). Возражая, скептики говорят: «Границы будут существовать», «Войны будут продолжаться», «Политикой будут заниматься».

Парадоксально, но развенчивая «постиндустриальные мифы», эти критики создают свои собственные. Подоплёка которых основана на тезисе консерваторов-индуктивистов всех времён: «Если такого никогда не было, значит никогда и не будет». Железобетонное оправдание для ничегонеделания.

Все мифы рано или поздно рассеиваются и, теряя силу, становятся, в лучшем случае, фольклором. Но всё-таки лучше строить предположения и ошибаться, чем, сомневаясь во всём новом и ничего не предлагая взамен, не ошибаться вовсе.

– «Индустриальные патриоты»

Это род ностальгирующих консерваторов: «Люди не меняются». Их религия – прошлое.

По мнению этих исследователей, информационное общество не существует: оно объявляется «фантомом постиндустриальной эпохи»¹¹. Почему? Потому что вчера всегда лучше, чем сегодня.

Что такое быть консерватором в XXI веке? Конечно, это значит идеализировать ценности и принципы, по выражению Тоффлера, мира фабричных труб. Говорить с придыханием и дрожащим голосом, вспоминая крупномасштабные стройки, гигантские заводы, великие идеи и могучие империи. Полностью игнорируя, что всё это в наши дни не стоит ровным счётом ничего.

Тем не менее, тоскующие по «старым добрым временам» указывают на узкую применимость информационных технологий, их поверхностность. Они говорят о важности культуры, твёрдости религиозных устоев, незыблемости патриотизма, неизменности человеческих чувств и бессмертии души. Им мнится, что воцарившийся модернистский морок развеется, как всякое модное увлечение. Что вдруг все станут снова читать бумажные книги, прилежно учится в школах и институтах, лечится у семейного врача и по 40 лет работать на одном и том же заводе. Что всё вернётся на круги своя и сведётся к «базовым человеческим ценностям»…

Всё это уже было.

Воображаю, как палеолитический собиратель «на пальцах» доказывает древнеегипетскому земледельцу, что еду проще найти, чем горбатиться на поле. Или как средневековый кузнец убеждает заводского рабочего, что изготовленное им колесо круглее того, что выплюнет из своих недр бездушный конвейер.

Да, люди не меняются – ни сами критики, ни их аргументы.

Скептики и «индустриальные патриоты» полагают, что информация – это либо функция, либо форма материи или энергии. Потому что так думали в прошлом, и нет причин пересматривать это мнение. Такова типичная индуктивистская логика.

«Срыватели покровов», яростно набрасываясь на глобализацию и якобы присущую ей примитивизацию и стандартизацию, твердят о сложной природе человека. Это, дескать, биопсихосоциальное существо, и нельзя всё сводить к информационному обмену. Т.е. вместо одного сложного понятия – информация – они предлагают объяснять сразу три: «жизнь», «душа», «социум». А ведь ещё нужно указать на верную пропорцию этих частей и разъяснить их взаимодействие. Они неоправданно усложняют вопрос.

Наконец, пессимисты явно встревожены тем, что плоды прогресса окажутся смертельной отравой для человечества. В основе их страхов – убеждение, что именно современные технологии приводят к «расчеловечиванию». На это потребуется развёрнутый ответ, и он будет дан позже.

Спекуляция

У латинского существительного speculatio – два значения: наблюдение (на войне) и созерцание или умозрение (как философская практика).

Умозрительных гипотез, описывающих человека в эпоху информации предостаточно. Сочиняют их преимущественно не перечисленные выше критики, а самые что ни на есть горячие сторонники идей постиндустриализма. Авторы силятся описать гипотетического соперника в предстоящей схватке с человеком. Получается сущий монстр, этот «Чел будущего».

Рецепт спекулятивных рассуждений всегда один и тот же. Исследователя, совершенно не знакомого с технической стороной дела, глубоко поражает какой-нибудь факт. В своём воображении он доводит его до гипертрофированной формы и соединяет с человеком настоящего. Выходит страшно и занимательно.

Ёнэдзи Масуда – блестящий мыслитель, один из тех, кто активно продвигал концепцию информационного общества в 70х-80х гг. прошлого века. Чтобы обозначить новый тип человека, возникающий в связи с развитием компьютерной техники и информационных технологий, он предложил термин homo intelligens. Буквально – «знаток», «человек, хорошо разбирающийся в чём-либо» (приводится и более поэтический перевод: «человек сведущий»²¹).

Почему появляется, по мнению Масуды, homo intelligens? Мыслитель рассуждает так. Развитие лобной доли головного мозга человека – революционный биологический скачок, позволивший сформироваться Homo sapiens. В эпоху распространения компьютеров формируется возможность объединения живой ткани и мощных вычислительных устройств. Биокомпьютер – аналог развитой лобной доли, выделивший нас из обезьян. Масуда правильно указывает на то, что само по себе повсеместное применение новых технологий не влечет за собой коренные социально-биологические изменения. Это предварительный этап. К чему? К слиянию машины и человека, и последующему генезису нового биологического вида (но не биоробота! Масуда чётко отделяет живое от искусственно-механического).

Исследователь хорошо разъясняет положения теории генно-культурной ко-эволюции в качестве довода в пользу появления homo intelligens. Метко описывает человека прошлого (мелочное, эгоистичное, хитроватое существо, озабоченное материальными благами). Однако отчего-то полагает, что новый человек будет альтруистом и, аки Супермен, броситься спасать человечество. Масуда отвергает конкуренцию и предлагает в качестве объединяющей идеи синергизм. Который понимает как совместную деятельность для предотвращения и преодоления кризисов с позиций гуманизма и глобализма. Такая оптимистичная трактовка типа будущего человека делает честь лично учёному, но оставляет вопросы^38,39.

Почему бы человеку, использующему компьютеры (в том числе для улучшения собственных когнитивных функций), не быть эгоистом? Мошенником? Убийцей?

Прямой корреляции между высоким интеллектом и совестью не существует.

Синергетическое общество, о котором пишет Масуда, подчинено принципу главенства общественных интересов. Это коллективистская идея. Но гуманизм, который исследователь по значимости в новом обществе ставит рядом с глобализмом, – идея индивидуалистская. Гуманисты объявляют наивысшей ценностью самого человека и его потребности. Исторически гуманизм берёт истоки в антропоцентризме (куда уж эгоистичнее!). Его печальные последствия в XX веке хорошо известны. Идея гордого, сосредоточенного исключительно на себе, человека ведёт к ницшеанству. А там, где Сверх-человек, разумеется, есть и «недочеловек»².

Само собой, Масуда не идёт так далеко в своих рассуждениях. Но могут пойти другие.

Конструкция, где общественное благо мирно сосуществует с личными амбициями, вряд ли прочна. Боюсь, человек и мир, описанный исследователем (действительно весьма сведущим и порядочным человеком), – красивая, но маловероятная утопия. В то же время ряд мыслей Ёнэдзи Масуды, безусловно, заслуживают внимания.

Далеко не все футурологи были столь оптимистичны. Наращивание темпов производства компьютеров и появление таких технологий, как виртуальная реальность (virtual reality, сокр. VR), повергло некоторых социологов, психологов, педагогов и философов в настоящий шок. Они стали бить в набат, завывая о пришествии «человека виртуального» (homo virtualis).

VR, а, вернее сказать, искусственное пространство, генерируемое этой технологией, настолько взволновало воображение творческих личностей, что обернулось для них подлинным кошмаром. Они поспешили выплеснуть его на ничего не подозревающую общественность³.

В их представлении homo virtualis – просто-напросто торчок. Компьютерный наркоман. Пребывание в пространстве видеоигр, симуляторов, прочих компьютерных новинок и, конечно, в интернете (данное слово эти господа отчего-то всегда почтительно пишут с заглавной буквы) отрывает человека от действительности. «Виртуализация» обедняет поведение вне контакта с компьютером: индивидуум мало общается с близкими (может, они никогда не были его близкими?), проявляет меньше эмоций (это ведь не значит, что у него их нет, правда?), получает множество разнообразной и противоречивой информации (вы так говорите, как будто это что-то плохое). Короче говоря, он не похож на других, нормальных людей. Ну, ясное дело: не похож – значит, больной.

Некоторые врачи, к сожалению, увлекшись таким толкованием информатизации, выдумывают новые диагнозы. Например, «компьютерная зависимость» или «интернет-зависимость» (подробнее об этом – см. в главе 4).

Вслед за подобными «медицинскими» доказательствами последовал вывод космического масштаба: идёт деантропологизация человека⁹. «Подлинная личность» (знать бы, что это такое?) прячется за множеством аватаров. Человек перестаёт быть человеком…

Ну, и что? Хоть бы и так. Судя по его деяниям в XX веке, не слишком-то симпатичное это существо – homo sapiens.

Идея о несовершенстве человека настоящего нашла горячий отклик в сердцах фанатов постиндустриализма. Сложно иначе назвать трансгуманистов, чьим идеалом является Постчеловек (подробнее о трансгуманизме – популярном нынче философском течении – см. в главе 5).

Постчеловек, как нетрудно догадаться, – ещё один вариант нашего будущего. Он прекрасен: очень умный, очень социальный, очень здоровый и, конечно, гуманист. К сожалению для трансгуманистов, наука их немножко подводит. Обещает клонирование и бессмертие, но пока не получается. Поэтому все желающие стать постчеловеками записались в «трансчеловеки», чтобы самоулучшаться по мере сил и возможностей. Самоулучшение достигается, например, использованием имплантатов, применением хирургических операций, вживлением в собственное тело чипов и т. д.

В ряду современных футурологов нельзя не отметить Юваля Ноя Харари (Yuval Noah Harari). Он прогнозирует явление Homo Deus («человек божественный»). Это «без перерыва блаженствующий человек», в котором будут радикально реконструированы «биохимия, тело и мозги».

Размышления Харари – типичная смесь наспех надёрганных фактов и страха перед непонятной реальностью. В них ощущается отчаянное желание встать на твёрдую почву. Это, разумеется, объективно-рациональная наука. Свободная от грозящих, по его мнению, человечеству новых религий – «техногуманизма» и «датаизма»²⁴.

Забавно, что, защищая «сознание» и «объективную реальность» от мнимых нападок иррациональной веры, Харари, тем не менее, выбирает для нового типа человека эпитет «божественный». Похоже, тут не только ирония. Но и кроткость воображения.

Зато другие авторы искрятся фантазией и изобретательностью. При этом анализируют информатизацию при помощи впитанных с молоком матери индустриальных идей и концепций.

Ещё Тимоти Лири, известный своими химическими опытами по расширению сознания, утверждал, что человек будущего – кибернавт (симбиоз живой ткани и компьютера) ³⁵. Современный автор пророчит возникновение homo sapientissimus (буквально «человек разумнейший»), у которого рациональное вытесняет всякое «человеческое» – чувства, мораль, долг¹⁵. Дабы подчеркнуть неестественность расширяющегося контакта между человеком и компьютером в дискурс вводятся откровенные клички: «гомутер» (производное от homo и computer) ¹⁴. Пишут о «техноидах», «киборгах» и прочих биороботах так, будто они, словно чудовище Франкенштейна, уже бродят среди нас.

«И плавится лёд в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно… О боги, боги мои, яду мне, яду!..».

Весь этот зверинец больше напоминает путешествие по фантастическому миру Герберта Уэллса, чем содержательное обсуждение. В лучшем случае это вульгарный пересказ, а в худшем – перевирание взглядов Ёнэдзи Масуды. Разумеется, исследователи не случайно сорят ярлыками. Они маскируют их надежды, тревогу, страх. А ещё невольно показывают полное незнание предмета.

Комичную форму спекулятивного понимания информатизации иллюстрирует повсеместное учреждение «информационных праздников». Впрочем, стоит ли удивляться? Праздники для праздных.

Как разобраться в этой вакханалии? В этом уродливом смешении нелепых гипотез, концепций и идей, замешанных на откровенной профанации?

Чтобы запутать молодых людей, родившихся и живущих в информационную эпоху, сделано всё возможное и невозможное. Причём не только критиками, но и сторонниками Века Информации. Не думаю, что сознательно. Хотя от этого, разумеется, не легче.