Гибель Лодэтского Дьявола. Второй том

– Любезная госпожа Совиннак, не прячьте от меня своих глаз, – услышала Маргарита голос. – Кажется, это единственное, что не удалось вашему супругу утаить от света.

Она посмотрела на своего правителя, как раз когда они соприкоснулись правыми руками. Герцог ухватил ее пальцы своими, и больше он не улыбался. Губы-порез, что через миг наполнятся кровью, злые губы, – одно это успела увидеть Маргарита, прежде чем снова опустить глаза.

По окончании танца партнеры низко раскланялись друг другу. Маргарита хотела сделать шаг назад и раствориться среди других людей, как услышала:

– Барон Иберннак, – сказал герцог Альдриан, – проводите госпожу Совиннак за мой стол и усадите рядом с моим троном. Я желаю продолжить общение, – улыбался ей герцог.

Барон, находясь позади Маргариты, нагловато приобнял ее за правое плечо, а другой рукой захватил ее левую ладонь и повлек девушку к подиуму с шатром. Герцог Альдриан тем временем пригласил на новый танец графиню Онару Помононт.

– Я не могу, – пыталась объясниться на меридианском Маргарита и, не найдя слов, перешла на орензский. – Это неправильно… Мой супруг там один, Ваша Милость.

– Какая же ты дуреха, – цинично посмеиваясь, ответил Арлот Иберннак и опять разонравился Маргарите. – Пользуйся удачей, пока можешь! Ты должна быть благодарна и твой супруг тоже: не каждой мушмуле так везет, особенно если она столь нелепо ряжена. Прямо черепаха, ей-богу!

Пятикупольный шатер являлся шатром вождя (короля, принца, герцога или марс-графа, обязательно в звании рыцаря) – центральный, самый высокий купол символизировал планету Юпитер, четыре меньших купола – Марс, Меркурий, Венеру и Сатурн. Вождь будто был Солнцем, его жена – Луной.

Маргариту усадили на табурет рядом с пустым стулом герцога (высоким, увитым позолоченными розами и, действительно, похожим на королевский трон) – усадили на самое почетное место, по правую руку хозяина дома. Справа от Маргариты находился граф Помононт. На месте Онары Помононт развалился, закинув нога на ногу, Диорон Гокннак, который до этого, весь час пиршества, простоял за спиной канцлера. Темные кудри номенклатора блестели, костюм обтягивал его тело, а губы были влажными, – так и просилось определение «скользкий». Граф Помононт, будто впервые увидав Маргариту, опять оглядел ее через свои очки на палочке – она же чувствовала себя хлебной крошкой, какую еле видно этому аристократу, но глупо улыбалась, не зная, что сказать и что делать. Ортлиб Совиннак с другого конца залы наградил супругу жестким взглядом, полным злости и боли.

Маргарите принесли бокал вина, и она его из вежливости пригубила. Граф общался со своим номенклатором, не обращая на девушку по соседству внимания. Носатая, некрасивая Тереза Лодварская увлеченно обгладывала птичьи кости. Барон Иберннак и Альдриан Лиисемский танцевали в середине залы с чаровницами, разодетыми в перья, в меха, в сверкающие парчой и каменьями одеяния.

После тарды танцевали более быстрый вири́ар – пары выстроились в двойной хоровод: мужчины стояли в центре, дамы, встав на цыпочки, огибали их и меняли спутника – они будто плыли на подолах платьев, ни разу не дернув плечами. Затем женщины встали в центр; мужчины, обхаживая красавиц, расшаркивались, кланялись, брали их за руку – и пары изящно поворачивались. В третьем танце, в мира́ри, под быструю музыку кружилась одна пара, а другие хлопали и весело пританцовывали на месте, пока не наступала их очередь удивлять. Так и прошел весь следующий час – Маргарита покорно ждала возвращения Альдриана Лиисемского, надеясь, что он ее быстро отпустит, а за другим столом Ортлиб Совиннак пил и мрачнел. И за окнами темнело – наступал вечер.

Во время третьего танца баронесса Озелла Тернтивонт и ее раскрашенная подруга, подошли к табурету Маргариты.

– Госпожа градоначальница? – пропела на меридианском Озелла Тернтивонт. – Мы тут гадаем: правда ли то, что ты в кухне этого замка работала? А до того прачкою была? Прачкой? – повторила баронесса последнее слово по-орензски для необразованной «прачки».

Две особы благородных кровей в столь открытых платьях, какие и уличная девка постеснялась бы надеть, нависали над Маргаритой. Озелла Тернтивонт по-хозяйски положила тоненькую ручку на спинку трона герцога Лиисемского.

– Не вполне так, Ваша Милость, – поднимаясь на ноги и приседая в поклоне, ответила по-орензски Маргарита. – Я не работала прачкой, хотя стирать умею. Своему будущему супругу я однажды выстирала плащ. И тем, что умею готовить, тоже горжусь.

Высокородные дамы прыснули смехом. Диорон Гокннак их поддержал, но резко захлопнул рот, заметив, что канцлер недоволен.

– Подите отсюдова, дорогуши, – резковато сказал граф Помононт и замахал на аристократок, прогоняя их, будто надоедливых мух.

– Прачка! – повторили те, вернулись на свои места и принялись со смешком рассказывать услышанное другим придворным.

– Не говоришь по-меридиански? – спросил граф Помононт Маргариту на родной речи.

– Я плохо говорю, Ваше Сиятельство, но неплохо понимаю, – опускаясь на табурет, робко вымолвила расстроенная девушка.

– Хмм, эт уже что-то. Тебе надо больше́е болтовни, дорогуша. Не боись пороть чепуху – и всё тута! Знай, – заговорщически подмигнул он, – вокруг тебя одни дуры!

Маргарита, воодушевленная такой простотой канцлера, сказала:

– Я бы хотела уйти, Ваше Сиятельство. Моему супругу надо в ратушу. Ваше Сиятельство сами так сказали.

– Оо… – с издевкой простонал граф. – Да как можно́? При отсутствиях герцога пойти? Тебе, дорогуша, надо хорошенько учить Культуру. Это знание поважнее меридианского!

– Простите, Ваше Сиятельство. В уроках, что мне преподавали, ничего не говорилось о подобном случае.

– Так слушай-ка меня, – пропел граф. – Культура гласит, что ты не можешь покинуть бал без дозволения герцога. Как можное-то, уйти, наевшись да напившись, но не сказав доброго слова в благодарность хозяину дома? Ну а твой супруг – человек занятой, дорогуша, при хлопотной должности: пусть себе пойдет. Ты же упивайся волшебством до утра! Повеселися с мушку… Он должен был уж давно удалиться. Не понимаю, чё он всё сидит и сидит!

– Но это неправильно, – попыталась возразить Маргарита.

Граф переменил лицо, будто снял маску: стал строг и надменен.

– Это Культура, дорогуша. Это правила общения нижестоящих особ с вышестоящими. Доступненько?

Она кивнула, напуганная и растерянная. Канцлер отвернулся от нее и снова защебетал по-меридиански со своим женоподобным помощником.

________________

По истечении бального часа герцог Альдриан вернулся за стол и жестом показал канцлеру наполнить его кубок.

– Дорогая госпожа Совиннак, что же вы скучаете? – опустился на свой трон герцог. – Не выпиваете вин? Ничего не вкушаете?

– Простите, Ваша Светлость, – заговорила по-меридиански и она. – Я стараюсь не пить вина и других крепких напитков.

– Похвально! Вы и правда столь добродетельны или лишь на глазах супруга?

Ответа Альдриан не стал дождаться.

– Да… Почему градоначальник еще здесь?

– Думаю, ждет ордера с вашей подписью, – оскалился граф Помононт.

– Так проводите его и вручите всё необходимое! Время не ждет! – белозубо улыбнулся герцог Маргарите.

Диорон Гокннак незамедлительно покинул подиум, вертляво прошелся среди усаживавшихся за столы гостей герцога. Маргарита видела, как номенклатор канцлера поговорил с ее мужем, после этого Ортлиб Совиннак поднялся, и по жестам она поняла, что он прощается с соседями за столом. Табурет Шотно уже давно убрали. Ортлиб Совиннак изображал лицом радушие, притворялся, что ничего его не огорчает, ничего не тревожит. Приближаясь к пятикупольному шатру, градоначальник низко поклонился герцогу Альдриану. Он улыбался, улыбался и герцог. После этого градоначальник повернул налево – туда, где его ждал Гокннак, и исчез где-то. Жену он не удостоил вниманием: ни взгляда, ни жеста, ни улыбки. Даже злости больше не было. Маргарита отчетливо поняла, что теряет доверие мужа и его нежность к ней. Если уже не потеряла. Но, что делать, она не знала. Как и ее супруг, она через силу изображала благодарность за честь, какой ее удостоили, усадив как пленницу подле Альдриана Красивого.

Новый час опять пиршествовали. На четвертой перемене блюд под овации внесли запеченного павлина. Маргарита слегка скривилась от жалости к «птице, какой краше нет». Кушать прекрасное создание ей не хотелось, но пришлось. Звезды, однако, не перестали и после этого издеваться над расстроенной девушкой – пятым блюдом стал грациозный белый лебедь. Хлеба́, яства и сальсы для Альдриана Лиисемского подавали придворные, а не прислужники, канцлер наполнял его кубок, третьи аристократы выходили на дорожку перед столом и развлекали герцога забавными историями. Альдриан Красивый охотно смеялся – от вина он становился добрее, любил выслушать шутку да пошутить сам. Маргарита, находясь рядом, улыбалась, когда все хохотали, глотала угощения и подливаемое вино, но невидимая рука сжимала ее изнутри, холодила и вызывала тревожную дурноту; вина и кушанья сбивались камнем в желудке. Герцог Альдриан едва с ней общался, и она не понимала, зачем он, если то и дело обменивался остротами с графом Помононтом и его красавицей-женой, держал ее, молчавшую, между собой и ими.

Перед бальным часом Тереза Лодварская пригласила дам со своего стола пройти наверх и полюбоваться на юную герцогиню. В календу Нестяжания наследнице исполнялся год, однако она еще не говорила. Это объясняли тем, что от Луны девочка получила Кротость, а кроме того: Воздержание, Гордыню и Тщеславие. Малышка Юнона оказалась похожей глазами на своего отца, а вот ее носик уже имел горбинку, как у матери. Пока одни аристократки выражали свое восхищение малышке, другие посещали уборную и прихорашивались, у Маргариты появилась дерзкая мысль – сбежать из замка, но она не осмелилась ее осуществить и вернулась в шатер к трону герцога Лиисемского.

Когда все снова собрались в парадной зале и музыканты на балконах стали брать инструменты, Альдриан Красивый спросил Маргариту:

– Должно быть, госпожа Совиннак, желаете снова танцевать? Какой танец вы бы предпочли?

Ответ Маргарита заготавливала целый час, вспоминая витиеватый меридианский:

– Прошу меня нижайше извинить, Ваша Светлость. Я от всей души благодарю за оказанную мне честь, но я не чувствую себя достаточно здоровой, чтобы продолжить пребывание на этом великолепнейшем из празднеств. Воистину, кушанья и вина в вашем доме – услада для уст, а зрелища – для глаз. Прошу не подумать дурного, но я желала бы с вашего позволения удалиться домой. Кажется, я от волнений занедужила изнурением…

– Боже, дорогая госпожа Совиннак! – воскликнул герцог Альдриан. – Вам нужно было раньше сказать! Мы не хотели вас ни в коем случае мучить! Вас проводят, госпожа Совиннак.

– Ваша Светлость, для меня это было великой и памятной честью, – сказала Маргарита, поднимаясь и приседая в поклоне. Белозубая улыбка герцога Альдриана говорила, что он вполне удовлетворен ее словами. К Маргарите подошел Диорон Гокннак и указал следовать за ним. Маргарита еще раз присела, кланяясь другим аристократам, в первую очередь графу Помононту – канцлер уже отворачивался к столу и не обратил на нее внимания.

________________

Маргарита, как и ее муж, покинула парадную залу через дверь, скрытую за шатром. Зачем так было нужно, ей объяснил Диорон Гокннак:

– Это невежливо: уходить до окончания торжеств на глазах других гостей. Мы пройдем к передней в обход, через второй этаж.

Маргарита следовала за спиной номенклатора, пытаясь не замечать его вихляющей походки, и радовалась, что честь находиться подле герцога завершилась. Они шли какими-то залами, низкими проходами; поднялись на второй этаж. Там тоже были темные, пустые от людей коридоры и комнаты. Маргарита выпила три бокала вина и еще никогда до этого не была такой пьяной, но вино и чувство свободы вернули ей благодушное настроение, – все ее страхи теперь представлялись глупостями наивной простушки. Запутавшись в лабиринте комнат, она ступала за женоподобным красавцем, погрузившись в себя: думала над тем, что сказать мужу и как оправдаться.

Где-то вдалеке от парадной залы и на втором этаже Диорон Гокннак завел Маргариту через полутемный коридор в башню с винтовой лестницей, но не стал спускаться вниз – открыл очередную дверь и придержал ее перед девушкой. Она вошла в комнату, а из полумрака к ней скользнула покоевая прислужница – и ей оказалась Марили. Обомлевшая Маргарита смотрела на нее во все глаза и поэтому не сразу заметила, что находится в спальне. Да и в тусклом свете единственного светильника синий балдахин кровати сливался с портьерами того же цвета.

Маргарита резко повернулась назад – Диорон Гокнакк уже закрывал дверь, находясь по другую сторону порога.

– Его Светлость желает пообщаться с вами дольше, – сказал он, захлопывая дверь. – Отдохните и приготовьтесь.

– Выпустите меня! – прокричала девушка, колотя в закрытую дверь – но ни звука из коридора.

– Стоит так биться, госпожа? – спросила кудрявая Марили. Несмотря на ее учтивое обращение, оно было издевательством. – Я подмогу вам раздеться, обмыться и лечься, – еле сдерживала смех наглая сиренгка.

– Марили! – гневно ответила Маргарита. – Не делай вид, что не узнаешь меня! Что всё это значит?

Марили закатила глаза и многозначительно цокнула.

– Ты и правда дура: чего неясногова? Вона ложе – раздевайся и прыгай тудова, У́льви. И радуйся! Или ты при герцоге будешься недотрогою? Давай – поглянешь, что станется. Или не поглянешь, – противно засмеялась она (раньше Марили смеялась по-другому, звонче и воздушнее: сейчас она хохотала, как рыночная торговка). – Давай, энто просто, – подошла Марили к Маргарите. – Ты ж и так отвориваешь ноги самому мерзкому мужу Элладанна. А экое жуткое платьё сам бог велел скорее снять! Давай же…

– Не трогай меня! – отпрянула от нее Маргарита.

– Ой, да как хошь, У́льви… – усмехнулась прислужница, опять проговорив имя с ударением на первый слог.

Марили плюхнулась на скамью у убранного закусками и вином столика – села, вытянув ноги и поставив их на пятки, будто за день умаялась ходить. По-хозяйски оглядев угощения, она взяла из вазы с фруктами яркий санделианский апельсин и, очистив плод, принялась сладострастно кусать его, вытягивая из мякоти сок.

– Марили, – взмолилась Маргарита, – пожалуйста, помоги мне… А я тебе помогу. Всё, что хочешь, сделаю! Денег дам. Много! Супруг даст…

– Да как я подмогу-то? – изумилась Марили. – Дверь – запёртая! Топору я с собою не таскиваю, уж звиняй!

Маргарита обессилено села на постамент кровати и опустила лицо в руки. Она едва верила в происходящее: оно казалось ненастоящим, розыгрышем, как в Сатурналий, – супруг раз ей поведал, что порой аристократы смеха ради усаживают за свой стол какого-нибудь простака из слуг и потешаются над ним, а тот даже не догадывается об этом и тоже радуется.

– И чё ты так маешься? – ела апельсин Марили, обсасывая пальчики, а Маргарита заметила блюдо с крабами и поморщилась. – Ааа… Муж! Говорют, он свою жену потравил, как зазнал, что она легла с кем-то, еще со двору герцога Альбальда.

– Это неправда! – зло ответила Маргарита. – Он ничего ей не делал! Он сам мне сказал! – солгала она. – И ты его совсем не знаешь!

– Может, энто ты его совсем не знашь? – спокойно возразила Марили. – Ничё, скоро зазнаешь, правда ль то, чего болтают, иль нет…

Маргарита вонзила в нее свои зеленые гневные глаза, однако Марили было ни прошибить, ни уколоть: она доела апельсин, вновь посмотрела на угощения, выбирая лакомство, но вместо этого взяла круглый, стеклянный кувшин с серебряным горлышком и такой же ручкой, налила себе бокал вина.

– Выпей и ты, – кивая на кувшин, предложила она. – Энто подможет.

Маргарита помотала головой.

– Ты покоевая прислужница теперь? – спросила она Марили.

– И не тока, – улыбнулась та. – Сегодня вместе будём герцогу нежить: две сиренгки с зялеными очиями! Наш господин любвлит себя балова́ть! Давай, разденься же ты! Мне тож еще надобно хорошиться!

– И тебе ничуть не противно? Ты замужем?

– Нет, не противно, – улыбалась Марили. – Я давно энтогова хотила. Иметь любвовь с герцогом Лиисема! Всё равно чта с королем! Лиисем больше́е, чем вся Сиренгидия. Всем блага́м – упасть к моим ногам!

– Ты покоевой прислужницей работаешь! – напомнила ей Маргарита.

– Фда… – фыркнула Марили. – Ну энто ненадолгое. Скоро герцог выдаст меня за барона иль даж за графу. Вот поглянешь еще! Он меня нимфаю величивает… – улыбнулась кудрявая девушка. – Нимфа ему при двору не лишняя! И я стануся придворной дамою, жителять в дворцах будуся, нарожду ему детёв. Герцогу нарожду! Ох, вся моя дяревня охнет! Тебе, У́льви, удалося пролезть во второе сословье, а я давно так же моглась бы, и не сомненивайся, но мне надобно больше́е.

Маргарита встала, подошла к окну и отвернулась от Марили. За окном летел снежок – еще один подарок для могущественного и высокородного герцога Альдриана. Даже небо старалось ему угодить.

________________

Герцог Альдриан появился в спальне не раньше, чем прошел еще один час. Он остался в том же убранстве, только без своего неимоверного тюрбана. Черные волосы герцога теперь были коротко стрижены и зачесаны на одну сторону, чтобы скрыть раннюю лысину: чудесные, густые, подкрученные локоны длиной до плеч, с какими он появлялся на людях, оказались париком. Проходя в спальню, герцог удивленно посмотрел на одетых девушек. Марили присела и поклонилась. Маргарита, подумав мгновение, последовала ее примеру: как бы то ни было, грубить Альдриану Лиисемскому было нельзя. Она решила учтиво донести до него, что не может согласиться на новую честь и стать его любовницей.

«Среди его гостей столько красавиц в невероятных и откровенных нарядах, – думала она. – Ну зачем герцогу нужна незнатная и малообразованная горожанка, да в таком уродливом платье? Наверняка это всё же дурная шутка!»

– Госпожа не желатся разублачаться, Ваша Светлость, – нежно проворковала Марили.

– Хмм… – герцог посмотрел на Маргариту, пытаясь понять, что с ней делать дальше: злиться и приказывать или продолжать соблазнять.

– Марили, оставь нас, – сказал Альдриан прислужнице.

Та, еще раз поклонившись, исполнила указ.

– И как мне это понимать? – слегка развел руками Альдриан. Он снова заговорил на более родном ему меридианском языке.

– Извините, Ваша Светлость, – подбирала слова на меридианском Маргарита. – Должно быть, я… не так себя вела, что… вы могли подумать обо мне… Прошу меня извинить, я… недостаточно знаю Культуру, Ваша Светлость, и, наверно… дала понять, что можно… Но… Я люблю своего супруга! И хочу остаться верной ему, ведь дала клятву… клятву хранить верность… перед крестом с Божьим Сыном, Нашей Госпожой Праматерью и перед Нашим Господом. Я в Ад попаду, если нарушу ее!

Герцог Альдриан улыбался, показывая белые зубы.

– Вы можете с утра посетить храм Пресвятой Меридианской Праматери. Уверен, госпожа Маргарита, епископ Камм-Зюрро отпустит вам этот грех, только вы покаетесь. Я же рыцарь, воин Бога, – со мной можно. А служение мне, вашему правителю и господину, – это ваша столь же святая обязанность, как и служение Богу. Сегодня вы меня отвергните? А завтра кого? Нашего Господа?

Он подошел к девушке. В раскосых черных глазах словно плясали черти.

– Это другое… – попыталась возражать Маргарита.

– Полно той, какая уж дважды как сходила под венец, играть в скромницу, – оборвал ее Альдриан. – Мне становится скучно. И знаю, что ты желаешь нашей любви даже больше меня. Супруга не бойся: он останется благодарным, как и ты… А твое убранство столь ужасно, что оно прекрасно! – окинул герцог взглядом девушку. – Просто бесподобно! Давно я так не маялся от любопытства. Думаю, под ним имеется, на что посмотреть, раз твой супруг так пытался это скрыть.

Маргарита умоляюще подняла на него глаза. Герцог снова начал улыбаться.

– Какие очи! Слезы Виверна! Два драгоценных изумруда!

Он резко обнял девушку за талию, притянул ее голову к своей и жадно припал поцелуем к ее губам. Его ладонь нетерпеливо скользнула с талии Маргариты ниже – нащупав под складками платья мягкую плоть, сжала ее. Но в таком толстом одеянии Маргариту было непросто удержать: в следующий же миг она вывернулась и не помня себя с размаху звонко шлепнула герцога по щеке. Лишь после она осознала, что надела, – она, простолюдинка, унизила своего благородного правителя позорной оплеухой, будто сильванина.

Лицо герцога побледнело, левая щека наливалась красным. В раскосых глазах, потрясенно взиравших на девушку, черти заточили вилы. Альдриан схватил Маргариту за руку, ударившую его, и в бешенстве зашипел на меридианском:

– Во времена моего отца тебе бы эту руку отрубили, жженщщина! Будь счастлива, что я не мой отец! Богу до конца своей жалкой жизни молись и благодари его за то, что ушла отсюда живой, дурная!

Герцог Лиисемский с силой дернул девушку за собой к двери – да так, что она, запнувшись в платье, упала, а он выволок ее и выбросил на пол коридора, прямо под ноги Марили.

– Вон из моего дома! – были последние слова Альдриана Красивого.

И он ушел в спальню. Марили, презрительно усмехнувшись, последовала за ним. В полутемном коридоре воцарилась тишина. Двое юных аристократов, пришедших с герцогом, стояли у винтовой лестницы, ухмылялись и не собирались помогать девушке подняться с пола. Путаясь в своем платье, Маргарита поспешила встать на ноги и почти бегом бросилась оттуда.

Она хотела пойти обратной дорогой и скоро заблудилась в безлюдных проходах замка-лабиринта. Она бродила по какими-то темными комнатам и залам, то начиная бежать, то красться, иногда попадала в тупик или закрытый тамбур – и тогда возвращалась назад. Спустя минут двенадцать Маргарита начала плакать. Слезы перерастали в рыдания, когда она наконец нашла новую винтовую лестницу. На первом этаже она еще немного пометалась и столкнулась с желто-красным форменным камзолом.

– Пожалуйста, – роняя слезы, взмолилась она. – Я ищу выход из замка. Помогите мне!

Удивленный прислужник проводил ее в полукруглую переднюю, где невозмутимый Идер Монаро протянул ей плащ. Всю дорогу до темно-красного дома сын Ортлиба Совиннака хранил молчание и, как обычно, скучал. У Маргариты по щекам катились слезы, какие она украдкой вытирала, делая вид, что поправляет капюшон плаща. Это были и слезы облегчения, что она покидает белокаменный замок, и слезы, причину которых ей было сложно разобрать: она догадывалась, что самое страшное ждет ее впереди, – в недалеком времени, где будет разозленный муж и будет жаждавший отмщения герцог Альдриан. О том, что все окончилось, мечтать не приходилось: очевидно, что герцог не простит унижения, и раз он ничего ей не сделал, то отыграется на ее супруге, а тот в ответ, возможно, на ней самой.

Ветер стих, и снег падал пушистыми, белым хлопьями в черной, ночной мгле, преображая всё вокруг. Мир становился умиротворенно-прекрасным. Пирамидки вдоль дороги надели шапочки, а самшитовые черепахи – попоны. Тихо и безмятежно падал снег.