Сталинградская эпопея. Свидетельства генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса. 1939—1943

Стоит подумать и о третьем моменте. При тесных взаимоотношениях командного состава в рейхсвере честолюбию каждого отдельного военнослужащего были поставлены естественные границы. Сослуживцы внимательно следили за тем, чтобы никто не шагал слишком широко. Солдатам тоже свойственно честолюбие. Добрая толика этого духа передается, разумеется, и в среду старших офицеров, создавая новые, чисто функциональные отношения между ними. Тот, кто хочет выдвинуться, должен быть функционален. Заканчивалась эра самостоятельно мыслящих офицеров, по той простой причине, что при всем их гневе и возмущении им негде было себя испытать. Все смирились с тем, что каждому отдельно взятому командующему армией на основании Главного приказа № 1 от января 1940 года было запрещено вмешиваться в дела, не относящиеся к выполнению конкретной, поставленной перед ним задачи. Так и получилось, что мудрость, согласно которой командующий армией – это всего лишь командир большого участка фронта и должен внимательно держать нос по ветру, приобрела в 1942 году на Восточном фронте гротескную уродливую форму. Паулюсу пришлось в полной мере ощутить горечь такого положения вещей^[64].

Таков был стиль военного руководства, когда первый обер-квартирмейстер прибыл на Восток для участия в Русской кампании. Его тихой мечтой было осуществление широкого оперативного руководства из кабинета с картами на письменном столе, но при тесном контакте с армейским командованием в духе заветов Шлиффена: «Быть, а не казаться»^[65]. В ставке «Фриц» он был лишь одним из, так сказать, бюрократических исполнительных органов нового метода оперативного руководства. Для него было трагедией, что он, выученик предыдущей оперативной школы Генерального штаба, смог лишь короткое время проявлять самостоятельность в искусстве штабного управления.

Взаимодействие с войсками он поддерживал в своей оригинальной манере. Гальдер, полностью доверявший Паулюсу и весьма высоко его ценивший, иногда посылал его на передовую, в группы армий «Юг», «Центр» и «Север». В августе 1941 года он побывал в своей 6-й армии под командованием того же Рейхенау, любившего необдуманно рваться вперед, но имевшего на этот случай уравновешенного начальника штаба – полковника Гейма. Это посещение дорого обошлось Паулюсу: дизентерия, которой он заразился во время Балканской кампании, требовала соблюдения некоторых предосторожностей. Теперь Паулюс заболел «русской болезнью», обострением старого кишечного расстройства, которое после короткой ремиссии снова разыгралось в жаркие дни лета 1942 года на Дону^[66].

Кроме того, ему приходили письма с фронта от старых добрых друзей, от молодых штабных офицеров из его ближайшего окружения, которые шли на фронт, откуда в письмах проявляли свою живую заботу. Работа за письменным столом не была, однако, чужда фронту и реальной жизни. Разумеется, он понял, насколько важно в этом централизованном аппарате управления уделять внимание обоснованным и необоснованным протестам с фронта и, невзирая на собственные интересы, уверенно успокаивать и сглаживать бушующие страсти.

Кампания 1941 года захлебнулась в холодных снегах на подступах к Москве. Паулюс верил в человека, который с 1938 года был непреклонным критиком Гитлера, из чего никогда не делал тайны, генерала Фельгибеля, с 1940 года начальника службы связи вермахта. Браухич, командующий сухопутными силами, был смещен с должности. Некоторое время Паулюс вместе с Гальдером ошибочно предполагали, что управление войсками могло бы значительно упроститься, если бы Гитлер взял на себя – как это и произошло 19 декабря 1941 года – главное командование сухопутными силами (ОКХ). Подполковнику фон Лоссбергу, который хотел склонить Паулюса к мысли о том, что сменить Браухича на посту командующего должен Манштейн, Паулюс уклончиво ответил, что такие назначения находятся вне пределов его компетенции^[67].

В канун нового, 1942 года, по свидетельству будущего офицера связи главного командования сухопутными силами при 6-й армии в Сталинграде майора Целестина фон Цицевица^[68], Паулюс сказал перед его отлетом на Центральный участок фронта, в штаб 9-й армии: «Перед началом войны с Россией я, по поручению начальника Генерального штаба, составил план штабной игры, который затем зафиксировал письменно. В игре было показано, как должны будут развиваться события. Все получилось именно так, как я и предвидел. Там, в сейфе (он показал рукой на угол кабинета), находится запись игры. Я раздумываю, чем заняться, когда у меня появится свободное время, – хорошенько высплюсь или займусь этой записью. Думаю, что я выберу второе».

Цицевиц видел перед собой до крайности измотанного и уставшего человека. Характерно, что у этого безупречно выдержанного человека в те годы появился нервный тик, временами искажавший левую половину лица.

Однако этот сдержанный человек выполнит свой долг, как продиктует ему воинская присяга, будет держаться до последнего часа…

Командование 6-й армией

Тем временем настал решающий момент в становлении Паулюса как полководца. Под руководством Гитлера не только наступление под Москвой было начато с опозданием, перед самым приходом сумрачной русской осени и зимы с их распутицей, морозами и снегом. Группа армий «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала фон Рундштедта, начавшая наступление на нижнем Дону в направлении Кавказа, застряла у Ростова-на-Дону, где Дон впадает в Азовское море.

Рундштедт потребовал отвода своей группы на оборудованные в тылу его армий позиции на реке Миус. Гитлер не доверял этому свирепому, как медведь, прусскому юнкеру родом из Курляндии (который, правда, всегда и во всем его слушался!). Гитлер отказал в требовании. Рундштедт попросил об отставке. Такое Гитлер полагал совершенно немыслимым: генералы должны были выполнять приказы, даже если не понимали их смысла. Но он удовлетворил прошение Рундштедта. (Автор ничего не говорит о поражении немцев под Ростовом-на-Дону, который они взяли 21 ноября, а 29 ноября город был отбит Красной армией, после чего немцы к 2 декабря были отброшены на рубеж реки Миус, а фон Рундштедт отправлен Гитлером в отставку. – Ред.) 3 декабря генерал-фельдмаршал фон Рейхенау, командующий 6-й армией в районе Харькова (при сохранении командования армией), стал одновременно командующим группой армий «Юг». После выполнения неизбежного отхода на Миус он, с каменным лицом, доложил фюреру о своей уверенности в том, что действовал вполне в его духе…

Гитлер проглотил эту вольность. В его глазах Рейхенау – так же, как в то время и Роммель, – был настоящим «народным генералом», «истинным национал-социалистом».

В тот день, когда Рейхенау официально принял на себя командование группой армий, 3 декабря 1941 года, Гитлер находился в штабе командования 6-й армии в Полтаве (в городе, в окрестностях которого в 1709 году была решена судьба шведского короля Карла XII, первого западного властителя, который верил в то, что могучую державу на востоке Европы надо уничтожить силой оружия!). Гитлер сидел за столом, уставленным картофельными оладьями, овсяной кашей и тыквенным пюре, между начальником штаба группы армий «Юг» генералом фон Зоденштерном и генерал-фельд-маршалом Рейхенау. Гитлер открыто говорил о трениях, возникших между ним и Рейхенау, сказав в заключение: «Браухич докладывал, что все командующие армиями, за исключением двух, высказываются за отступление за Днепр. Если бы я знал, что вы – один из этих двух, то я, по крайней мере, спросил бы вас, почему вы против». Затем он полчаса распространялся о роли пшена в питании солдат с глубокой древности до наших дней^[69]. Рейхенау сделал свой вывод из открыто обозначенного Гитлером уважения. Это было нешуточное предупреждение – при всей смелости Рейхенау – о том, что от его войск потребуется большое напряжение в связи с задуманным Гитлером новым широкомасштабным наступлением (летом 1942 года).

Оглядываясь назад, можно утверждать, что было немыслимо, чтобы один человек, к тому же с пошатнувшимся здоровьем, на что он, разумеется, не хотел обращать внимание^[70], мог, одновременно, командовать группой армий «Юг» и 6-й армией, с их двумя большими штабами под руководством генерала фон Зоденштерна^[71] (группа армий «Юг») и полковника Гейма (6-я армия) даже при том, что их штабы находились в Полтаве. Рейхенау предложил Паулюсу, бывшему начальнику штаба 6-й армии, стать его преемником в должности ее командующего. Это предложение как нельзя лучше совпадало с давним желанием самого Паулюса, считавшего, что его место на фронте. Генерал Гальдер тоже считал, что Паулюсу надо дать шанс, несмотря на то что сам он очень не хотел лишиться своего главного сотрудника.

5 января 1942 года, в разгар тяжелейшего зимнего кризиса, когда противник готовился к новым ударам под Москвой и Харьковом, первый обер-квартирмейстер генерал-лейтенант Паулюс, произведенный в генералы танковых войск, был назначен на пост командующего 6-й армией. Это был не слишком завидный шанс, если учесть послужной список Паулюса. Однако он никогда самостоятельно не командовал ни полком, ни дивизией, ни корпусом. Прошло полтора года с тех пор, как он находился в действующих войсках на должности начальника штаба 6-й армии. В принятой Паулюсом армии были заслуженные боевые генералы: его старый друг Карл Холлидт (который не завидовал Паулюсу), командир XVII корпуса, бывший председатель имперского военного суда генерал Хейтц, командир VIII корпуса, которого солдаты называли «папа Хейтц». И вот теперь на должность командующего приходит «молодой» генерал из Генерального штаба.

Разумеется, прошло больше двух недель на передачу дел, прежде чем Паулюс смог принять армию. Больше других искренне радовался один человек: генерал-фельдмаршал фон Рейхенау. В архиве Паулюса сохранилась записка Рейхенау, написанная 12 января 1942 года во время прощального вечера, устроенного в связи с уходом из 6-й армии двух офицеров ее штаба – полковника фон Шибена и майора Плока. Охваченный приступом благодушной сентиментальности Рейхенау пишет Паулюсу письмо на грубой почтовой бумаге: «Дорогой Паулюс! Сердечно приветствую Вас. Думаю, я не мог бы передать армию в более надежные руки, чем Ваши. Возможно, когда-нибудь. В знак старой верности, Ваш фон Рейхенау»^[72].

Под фамилией командующего поставили свои подписи и другие, присутствовавшие на вечере офицеры. «Возможно, когда-нибудь» может означать, что в тот момент Рейхенау еще не знал, состоялось ли назначение Паулюса. Но возможно, это было предчувствие близкой смерти, предчувствие, что он, Рейхенау, не станет свидетелем желаемого события! В любом случае, предлагая кандидатуру Паулюса, Рейхенау хотел, чтобы под его началом лучшей армией рейха командовал его бывший начальник штаба. Эти люди хорошо понимали друг друга именно потому, что были очень разными^[73].

Три дня спустя, 15 января 1942 года, фельдмаршал фон Рейхенау, как обычно, закончил при сорокаградусном морозе пробежку по лесу. Когда он к обеду пришел в офицерскую столовую, все сразу заметили, что он очень плохо выглядит. Фельдмаршал сказал, что неважно себя чувствует, едва притронулся к пище, поставил подписи на документах, поданных председателем военного суда, вышел из столовой и на пороге упал без чувств. У Рейхенау случился сердечный приступ, вызвавший глубокую кому. Доверенный врач Рейхенау, доктор Фладе, находился в это время в командировке в Дрездене, и его спешно вызвали в Полтаву. Гитлер, поставленный в известность о происшедшем полковником Геймом, приказывает самолетом доставить в Полтаву лейпцигского семейного врача Рейхенау, профессора Хохрайна, находившегося в тот момент на фронте группы армий «Север». 17 января 1942 года так и не пришедшего в сознание Рейхенау зафиксировали на кресле-каталке и отправили самолетом на лечение в Лейпциг. Самолет сделал аварийную посадку во Львове. Во время посадки Рейхенау получил тяжелую черепно-мозговую травму. До сих пор неясно, умер ли он в самолете, или до окончания полета в Лейпциге в нем еще теплилась жизнь. Официально смерть генерал-фельдмаршала была констатирована 17 января 1942 года в Лейпцигском госпитале^[74].

В срочном порядке ОКВ обратилось к бывшему командующему группой армий «Центр» генерал-фельдмаршалу Федору фон Боку, который из-за болезни проходил со второй половины декабря 1941 года курс лечения на курорте Земмеринг. Фон Боку предложили возглавить группу армий «Юг». Он согласился. Однако с Рейхенау ушел не только идеально подходивший Паулюсу командующий группой армий, но и сердечно расположенный к нему человек. Это не значит, что фон Бок и Паулюс всегда расходились во мнениях, но все же с Рейхенау Паулюса связывали не только служебные, но и чисто дружеские отношения.

20 января в Полтаве Федор фон Бок принял группу армий «Юг», а Паулюс 6-ю армию. На фронте завязались тяжелые зимние оборонительные сражения. 6-й армии была поставлена единственная задача – держаться и еще раз держаться! Для этого не требовалось никакого оперативного искусства! Нужна была только твердость. Фон Бок, которого Гитлер и командование сухопутных сил держали на коротком поводке – что было противно его стилю и воспитанию, – был вынужден и сам держать в железной узде своих подчиненных^[75].

Полковник Гейм, ставший начальником штаба армии Паулюса, так описывает смену командования армии:

«Король умер, да здравствует король! Через несколько дней новый командующий взял в руки бразды, выпавшие из рук умершего. Я был рад, потому что знал, что с новым командующим мы хорошо пойдем в «одной упряжке». Он сидел на том же стуле, что и фельдмаршал, держал в руке тот же карандаш, он тоже был солдат до мозга костей и безупречно владел своим ремеслом. И все же он был совсем другим – даже внешне!

Ухоженный, элегантный, с тонкими, изящными руками, ослепительно-белым подворотничком, начищенными до зеркального блеска сапогами, он разительно отличался от своего предшественника – грубоватого и расчетливо щеголявшего своим походным видом генерал-фельдмаршала Рейхенау. Я видел теперь перед собой не массивное тело на сильных, тяжелых ногах, а сухопарого человека, пожалуй, слишком высокого и немного согбенного – словно из предупредительности в отношении уступавшего ему ростом собеседнику. Вместо свежего лица с маленькими яркими голубыми глазами я видел перед собой хорошо знакомые черты на обтянутом кожей черепе. Это лицо аскета? Пожалуй, для этого ему не хватало твердости. Скорее это было лицо мученика…

Отличным был также и душевный склад этого человека. Если раньше вопросы решались со светским великодушием, поверхностно, но подчас очень верно, то теперь каждая проблема взвешивалась вышколенным умом, холодно и трезво. Если раньше живой ум Рейхенау на лету схватывал все самое существенное, то теперь каждый пункт обсасывался фон Боком со всех сторон, зерна тщательно отделялись от плевел, решение выводилось логически до ясного понимания, до трудно рождавшегося решения. Вместо категорического приказа теперь действовало убедительное доказательство…»

Первый начальник штаба Паулюса, ставший затем, в трагически безысходной ситуации, командиром XXXVIII танкового корпуса – один из многих генералов, на собственном опыте узнавших, как фюрер и Верховный главнокомандующий сначала ставил перед ними невыполнимые задачи, а потом требовал к ответу, обвиняя в саботаже, – упоминает еще одну особенность Паулюса. Случалось, что вечером он принимал какое-то решение, а утром его отменял – видимо, он обдумывал положение всю ночь и решал, что надо поступить по-другому^[76].

Но – и это было уже потом, во второй фазе Сталинградской битвы, после окружения – если этот медлительный, подчас невыносимо педантичный мыслитель принимал верное, на его взгляд, решение, то держался его до конца, проявляя при этом настоящую «твердолобость», которую обычно объясняли его вестфальским происхождением^[77].

Потребность всесторонне и самым основательным образом обдумывать любую ситуацию порождала стремление постоянно иметь достоверную информацию о положении в войсках. Правда, при этом Паулюс не проявлял лихости а-ля Рейхенау. Тем не менее Паулюс регулярно выезжал на передовую. Для того чтобы принимать верные решения, ему был необходим постоянный контакт с подчиненными командирами дивизий и даже полков. Будучи первым обер-квартирмейстером, Паулюс всегда старался не терять связи с войсками, используя для этого обмен письмами и телеграммами, личные встречи с фронтовыми офицерами и инспекционные поездки в передовые части. Так и теперь, став командующим армией, Паулюс использовал любую возможность для контактов и бесед с фронтовыми офицерами всех званий. Разумеется, он делал это незаметно. Паулюс терпеть не мог позерства и всегда избегал шумихи и саморекламы^[78].

Картину дополняет забота о личном составе штаба – начиная с начальника и заканчивая рассыльными, радистами, водителями и вестовыми. Не в меньшей степени отличала Паулюса и щепетильность в подписании решений военных трибуналов как в отношении солдат, так и в отношении офицеров. Типичен, например, такой случай: в одном пехотном полку к смерти был приговорен ефрейтор за то, что он якобы симулировал ранение в ногу, чтобы уклониться от службы. Это была «трусость перед врагом»! Военный врач признал ефрейтора здоровым, и командир настаивал на расстреле. Паулюс, который должен был утвердить приговор, распорядился сделать солдату рентген. В результате был обнаружен застарелый перелом. Ефрейтор отправился с переломом на фронт, боясь позора и наказания. Обвиняемый был освобожден и отправлен в госпиталь.

Паулюса глубоко задел случай генералов Штумме и барона фон Бойнебург-Ленгсфельда, когда наказанию подлежали ошибочные действия Ia (штабного офицера оперативного управления Генерального штаба от дивизии и выше) фон Бойнебурга^[79]. Паулюс тогда хотел, чтобы военно-полевой суд рассмотрел и его дело, ибо разглашение военной тайны, в котором Гитлер обвинил обоих подчиненных Паулюсу генералов, прямо касалось и самого Паулюса, как их непосредственного начальника. Дополняет картину и уже упоминавшийся факт, когда Паулюс своей властью отменил отвратительный по его понятиям «приказ Рейхенау» от 10 октября 1941 года, несмотря на то что весьма циничные и фанатичные формулировки этого приказа Рейхенау снискали тогда ему всеобщее одобрение в высших кругах рейха. Сюда же можно отнести и то, что Паулюс запретил исполнение «приказа о комиссарах», подтверждение чему мы находим в дневнике генерала Йодля (запись от 6 мая 1942 года), где сказано, что приказ этот был неофициально отменен.

Разумеется, уже при Рейхенау, который, несмотря на свою жестокость, был практичным и благоразумным человеком, происходила переоценка ценностей в том, что касалось обращения с русским, точнее, с украинским населением в тылах армии. В архиве Рейхенау мы находим проект докладной записки Гитлеру с предложением более мягкого обращения с украинским населением с тем, чтобы сделать его представителей соратниками по борьбе с большевизмом. Так как содержание этой записки полностью соответствовало мнению преемника Рейхенау, фельдмаршала фон Бока, ее направили в ОКХ (главное командование сухопутных сил)^[80]. То, что Паулюс смог снискать хорошее отношение местного населения, подтверждается сохранившимся в его архиве поздравлением видных украинцев (коллаборационистов, которые закончили так же, как и другие – на виселице. – Ред.) по случаю победы под Харьковом, направленным Паулюсу в конце мая 1942 года^[81].

Оборонительные бои среди снега и льда

Положение, в котором генерал танковых войск Паулюс 20 января 1942 года принял 6-ю армию, было не блестящим. Советское наступление под Изюмом с форсированием Северского Донца создало со стороны противника глубокий выступ фронта группы армий «Юг» на южном фланге 6-й армии. Из района Лозовой противник наступал на Полтаву. Именно в этой ситуации Паулюс принял командование армией. Он перенес командный пункт армии в Харьков, ближе к передовой, командование группой армий «Юг» осталось в Полтаве. Самым уязвимым местом был стык между 6-й и 17-й армиями^[82]. Именно в этом месте противник, несомненно, ставил цель прорыва и, в дальнейшем, форсирования Днепра у Днепропетровска. Все это происходило при морозах, доходивших до —30–40° (уже говорилось, что средняя температура января 1942 года в этом районе была —15 °C. Возможно, ночью и под утро доходила до —30°. – Ред.), при обледеневших дорогах, при нарушениях железнодорожного сообщения, недостатке корма для лошадей и нехватке горючего для моторизованных соединений^[83].

Прежде всего, Паулюс должен был позаботиться о создании резервов на своем правом фланге. Но пополнение поступало по каплям, а его распределение зависело от главного командования сухопутных сил, а также от решений Гитлера, которые он принимал на совещаниях, проводившихся дважды в день. В конце января 1942 года из-за очень глубокого снега и сильнейших морозов, затруднявших передвижение войск, положение стало еще более тяжелым.

4 февраля 1942 года фельдмаршал фон Бок записал в своем дневнике^[84]: «Английское радио передает, что Тимошенко хочет отбить Харьков и Днепропетровск, чтобы лишить немцев выгодных исходных позиций для запланированного на весну наступления на Кавказ». (Маршал Семен Тимошенко был в то время командующим советским Южным фронтом (главнокомандующим Юго-Западным направлением, куда входили наступавшие под Харьковом Южный и Юго-Западный фронт. – Ред.). и, несмотря на то что он выдвинулся во время революции и имел «пролетарское» или, скорее, крестьянское происхождение, никто не смог бы назвать его бездарным солдатом!).

В дневнике фон Бока есть донесение Паулюса из Харькова, датированное 6 февраля 1942 года. Согласно этому донесению, 208-й пехотный полк, готовившийся к наступлению на северном фасе Изюмского выступа, потерял 700 человек из-за обморожений и общего истощения. Это была беспощадная зимняя война на Востоке, которую надо было выдержать. 6-я армия под началом нового, не имевшего опыта такой своеобразной оборонительной войны командующего это испытание выдержала. К середине февраля стало в какой-то мере ясно, что наступление противника в направлении Днепропетровска, к важнейшей переправе через Днепр, выдохлось. Да, конечно, у русских еще оставалась возможность расширить кое-где Изюмский выступ.

Фельдмаршалу фон Боку приходилось командовать фронтом группы дивизий «Юг», растянувшимся от Крыма до Среднерусской возвышенности к северу от Белгорода. Он оценивал положение в свете возможного нового немецкого наступления на юге с целью овладения кавказскими нефтяными месторождениями; при всей его критичности Паулюс с полным правом очень высоко оценивал способность противника мобилизовать резервы и ответить контрударом на подготовку немецкого наступления. По этой причине он считал необходимым создание мощного резерва под Харьковом. В начале марта начальник штаба 6-й армии генерал фон Зоденштерн узнал, что у фюрера в настоящий момент нет времени заниматься планами широкомасштабных операций. К тому же Гитлер еще не ознакомился с меморандумом фон Бока от 20 января 1942 года^[85]. Это была оборотная сторона Восточной кампании. Но и Паулюс взглянул на нее с иной, новой для себя точки зрения. Но не во власти одного командующего армией было помешать странной и причудливой работе огромной военной машины.

В марте под Харьковом, между Балаклеей на юге и Волчанском на севере начались новые неприятности. Протяженность оборонительных позиций каждой из дивизий 6-й армии достигла 20–30 километров по фронту^[86]. 15 марта 1942 года фон Бок записал: «Утром обговаривали с Паулюсом планы дальнейших действий. Речь шла о том, чтобы сохранить самообладание…»^[87] «Сохранять самообладание» значило держаться до каждой следующей местной контратаки. Один раз создалась угроза прорыва танков противника к Харькову. Несмотря на все опасения, фон Бок предоставил Паулюсу полную свободу действий, доверяя его умению верно оценивать положение. Потом, правда, выяснилось, что Паулюс оценил положение слишком мрачно. Запланированный контрудар группы генерала Брейта (3-я танковая дивизия и вспомогательные соединения) получился слишком слабым из-за отхода главных сил по приказу Паулюса. Командование группы армий оценило ситуацию лучше, чем Паулюс. Но и он сделал выводы из этих поучительных месяцев, ведь командующий 6-й армией был очень добросовестен! Тем не менее после случившегося фон Бок посчитал, что в руководстве 6-й армии необходимы изменения. В своем нынешнем составе оно оценивало положение слишком пессимистично, командованию не хватало «священного огня». По мнению фон Бока, Паулюс был «порядочным человеком», но надо поменять начальника штаба. Это было несправедливо по отношению к полковнику Гейму! Но тем не менее Гальдер согласился.

В начале мая Гейма сменил полковник Генерального штаба сухопутных войск Артур Шмидт, который остался с Паулюсом до самого конца^[88]. Полковник Шмидт, так же как и Паулюс, происходил не из традиционной семьи потомственных военных, но телом и душой это был настоящий солдат. Шмидт, сын торговца из Гамбурга, пошел в армию добровольцем в 1914 году. Несомненно, этот человек обладал решимостью и большой силой духа^[89]. Как и Паулюсу, ему было суждено, невзирая на святость послужного списка, сравнительно молодым занять вожделенную должность начальника штаба армии. Вероятно, многие генералы завидовали ему еще больше, чем Паулюсу, который с непонятной, так сказать, легкостью перескочил из Генерального штаба в командующие армией!