Непрерывное восхождение. Том 2, часть 1. Сборник, посвященный 90-летию со дня рождения П. Ф. Беликова. Письма Г. В. Маховой (1934-1936). Письма (1938-1975)

«Человек думает, что в природе не было бы никакого смысла, если бы он не был бессмертен». Действительно, Галя, как Вы думаете, вот я говорил Вам о Боге (о бессмертии, правда, не говорил, но оно всегда так или иначе подразумевается, если признать существование Бога), может быть, вся моя говорливость покоится как раз на этом самомнении. Не понравилась мне жизнь, и коротка она, и скучна, солнечных-то дней в этой жизни пересчитать по пальцам можно. Силы же, знания, воли, чтобы отвоевать место в жизни по своему аппетиту, у меня не хватает. Вот и влачусь я, похрамывая на обе ноги, по задворкам прекрасной планеты сей, засмотрю звездочку в небе и замечтаюсь. Мечтаю я это себе и рассуждаю таким образом: зачем мне даны глаза – чтобы видеть мир, зачем даны чувства – чтобы чувствовать его, зачем дан ум – чтобы понимать немного его. Недаром все это есть у меня, меня должно ждать что-нибудь после смерти. Ухвачусь я за эту зацепку и пойду плести о всяких загробных жизнях, а природа делает свою механическую работу, превращает меня в прах, обогащу я соли земли своим гниением, и кончатся этим мои обязанности по отношению к природе и обязанности природы по отношению ко мне. Кто мне сказал, что для меня, для моего проблематичного бессмертия создан весь мир, вся вселенная? Если бы Земля была специально для меня создана, так хватило бы ей Солнца, Луны и нескольких звезд, не нужно было бы мириад миров. Это ведь все равно, если бы клоп забрался за обои в какой-нибудь спальне Нью-Йоркского небоскреба и стал бы думать, что небоскреб для него специально выстроен. И т. д., и т. д., и т. д. Я способен развить эту тему Вам на 10 листах.

А теперь я поверну ее наоборот и кончу в нескольких строчках. Действительно, у природы будет смысл, если человек и не будет бессмертен. Но не будет тогда смысла в человеке. Осмысленная же природа не может создать бессмысленное существо. Таких ошибок природа не делает. Человека ждет, Галя, все-таки впереди вечность, потому что он мыслит об этом. Положите под курицу утиные яйца; когда вылупятся утята, они поплывут, курице же только останется поражаться таким их действиям. Положите наоборот – под утку куриные яйца; вылупятся цыплята, но не полезут за уткой в воду. Собаки очень умны, но они не пытаются летать, у них нет заложен[ного] потенциала к полетам. Человек думает о бессмертии. Это его врожденный инстинкт. Все дикари верят в загробную жизнь, и чем больше мы этот инстинкт в себе развиваем, тем яснее и яснее для нас становится проблема бессмертия. «Кто без дара небес небо возможет постигнуть, Бога кто обретет не богоравной душой?» И когда мы с мыслью о бессмертии начинаем познавать природу, ее законы, мы убеждаемся, что наш дух бессмертен. Только мысль о бессмертии, о вечности позволяет человеку пользоваться радостью земного.

 
И доколе не постигнешь
Этих слов: «умри и будь», —
Темным гостем будешь в мире
Проходить свой темный путь.^[10]
 

Гете

Но, Галя, уже первый час, и если я дальше буду развивать эту тему, то мне сегодня письма не кончить. И то боюсь, что на этот раз не только Ваши глаза, но и голова устала. Я показал Вам свой способ познавания, но у Вас отсутствует тренировка для него, я не предлагаю его Вам. Вся цель сегодняшнего моего послания – узнать, заинтересовались ли Вы теми немногими фактами, которые я привел, и есть ли у Вас желание узнать еще такие факты. В том случае, если у Вас проявится интерес по затронутой мною теме, если Вы захотите узнать еще и еще больше, я по мере сил удовлетворю Ваше желание знания в этой области. Но чтобы узнать много, надо много хотеть, поэтому, повторяю еще, – не препятствуйте возникновению самых разнообразных вопросов и задавайте их мне, тогда и для Вас, и для меня будет легче найти тот способ познания, который будет самым приемлемым для Вас, а само познание надо только начать, и тогда оно уже не прекратится. Так что не стесняйтесь в вопросах, даже самые пустяшные задавайте. Ведь был же поднят на одном Вселенском Соборе вопрос «Поместится ли душа на острие иголки?». Это люди с белыми бородами и лысыми головами решали вполне серьезно. И ни вред, а пользу принес этот вопрос в свое время. Вреда в познании быть не может, надо надеяться, что оно откроет более широкие горизонты, надо надеяться, что можно сделать жизнь культурнее, красивее, надо надеяться на самое невозможное, лишь тогда можно жить и мыслить.

«Раз у тебя нет надежды, ты не в состоянии измыслить то, что превосходит всякую надежду», а всякую надежду превосходит познавание Того, Кто выше человека-Бога. Так что мы, Галя, надеюсь, займемся с Вами понемногу религиозной философией. <…>

Пишите.

Павлик

П. Ф. Беликов – Г. В. Маховой

17 февраля 1935 г

<…> Затрудняюсь я сказать, много ли я изучаю людей или мало. Специально этим как будто не занимаюсь, но свое мнение почти о каждом человеке, с которым мне сталкиваться приходится, у меня всегда как-то само собой образуется и базируется оно именно на различных мелочах. Бывает, что говорит человек о самых высоких материях, раскрывает перед тобой, кажется, все тайники своей души и вдруг одним взглядом или жестом выдает, что это еще не его тайники и не его душа, правда, он искренне хотел бы быть таким, но еще далек от исполнения своего желания. Тогда начинаешь замечать, что ему мешает, что ему надо изменить, что уничтожить в себе и что развить. Одним словом, начинаешь осязать то, из чего человек исходит, а не только то, к чему он идет. Первое же не менее важно, чем второе. Скажем, направились бы мы оба пешком в Сыренец.^[11] Вы бы, несомненно, скорее дошли бы до назначения, чем я, потому что Вам из Евве^[12] пришлось бы идти, а мне из Ревеля.^[13] Точно такое же положение и в людях можно наблюдать. Люди одних идей, одной общей цели, одинакового направления мыслей все-таки слишком друг от друга разнятся, ибо исходят они из различных местоположений. И напрасно Вы, Галя, думаете, что в Ваших письмах я первенствующее место отдаю «изображенным ролям». Никогда. По себе знаю, что избавиться от «изображаемых ролей» почти невозможно, и потому главное внимание обращаю на мелочи, на оговорки, на «иллюстрации». Видите – я, если не умнее, то во, всяком случае, гораздо хитрее, чем Вы это предполагаете. И читать мне Ваши письма совсем не трудно и не скучно. Вы думаете, что Вы говорите о посторонних вещах, когда пишете, например, о Рейнг[ольде] Ивановиче, или о Еввеском обществе,^[14] или об окружающей Вас обстановке? Как раз наоборот. Когда человек говорит о себе, то часто он касается совсем посторонних предметов, когда же говорит об окружающем его мире, то больше всего говорит о себе. Ведь достаточно заметить, какими глазами человек на окружающий мир смотрит, чтобы разгадать, каков этот человек. Подход к себе большею частью бывает объективным, человек как бы смотрит на себя издали и любуется или недовольствуется теми или иными своими качествами. Подход же к другим почти всегда очень субъективен, человек раскрывает самого себя, производя оценку окружающей обстановке. Таким образом, могу я Вам все тайны своего «ясновидения» объяснить, но не буду этого делать, не потому, что дорожу этими «тайнами», а потому, что пользоваться ими, может быть, только я умею и они Вам мало пользы принесут. <…>

А о философии Вы опять что-то перепутали. Помню, что я Вам писал как-то о правильном месте философии в жизни, но не помню, в каком аспекте я это делал. Ведь жизнь слишком многообразна, и одного правила на все случаи не придумать. Вы выбрали один из таких случаев, а правило к нему применили из другого. Вы написали: «Сытее ли наш ближний от нашего самоусовершенствования? Нет, он много сытее от полученной работы на фабрике злостного буржуя и эгоиста». Правильно, Галя. Спорить не буду. Но Вы забыли, что «пища духовная» от пищи физической несколько различается. Философия принадлежит к разряду первой, и поэтому следовало бы сказать: «Можем ли мы сделать нашего ближнего лучшим путем своего усовершенствования?», или: «Становясь совершеннее, действуем ли мы на окружающих нас людей благодаря своему совершенству?», – и тогда уже на эти вопросы отвечать. Ваш же вопрос поставлен во всех отношениях неправильно. Ведь «хлеб насущный» – это не больше чем почва, на которой должны развиваться лучшие человеческие духовные силы. «Хлеб насущный» – это условия, в которые мы поставлены и не выходя из которых мы должны развиваться, но это не цель нашего развития и, конечно, не цель философии. Не мог Бетховен без ежедневных обедов творить свою музыку, но ведь нам-то наплевать на меню его обедов, мы музыку ценим. Так и во всем. Скажу не хвастаясь, что я добр, очень даже добр, но я меньше жалею тех, кто умирает от холода и голода, чем тех, кто, в довольстве живя, не носит в себе ни одной мысли, выходящей за пределы «насущного хлеба». Вы пишете, что когда есть нечего, так тогда философия очень проста. Я скажу еще по-другому – когда есть нечего, тогда и вообще никакой философии может не быть. Но почему ее нет у тех, кто обеспечен едою? Простительно ли им есть только потому, что без еды они существовать не могут? Да кому нужно их существование? На съедаемый ими кусок хлеба есть более достойные претенденты. Пусть они откажутся от этого куска ради других, пусть они умрут с голода и тем выполнят свой долг – отдадут другим то, из чего сами не способны извлекать необходимое для человечества, чтобы оно человечеством без кавычек называлось. Но такие люди не знакомы обыкновенно с понятием долга. Не стоит на них долго останавливаться. Сыты они или голодны, – все равно они только «балласт» в человечестве, ни натощак, ни после обеда не дано им ни на пядь продвинуть человечество вперед. И Бог с ним, если Бетховен любил вкусно покушать, простится это ему за его музыку, Бог с ним, если некоторые философствуют только на полный желудок. Они все-таки кроме наполнения его еще что-то делают. А что за заслуга только наполнять себе желудок, или даже в том, что наполнять другим желудки? Может быть, во мне недостаточно сильно развито чувство благодарности и поэтому только я более благодарен Рериху, который многое дал моему уму и сердцу, чем Лапшину из «Eesti Siid’a»,^[15] который три года кормил меня, предоставляя на своей фабрике работу? Я все-таки считаю себя правым. А как Вы думаете, Галя? <…>

Теперь же прощаюсь. Надо кончать. Уже 12 часов, а завтра в 5 утра вставать. Сверхурочные работы теперь кончились, но приходится меняться – неделю работать днем и неделю ночью. Эту неделю как раз с утра работаю. Здоровье же мое в прежнем состоянии, без перемен к лучшему или худшему, может быть и есть какие-либо перемены, да я их не замечаю, так что покамест на этом фронте все в порядке и «без перемен».

Всего наилучшего. Пишите все-таки «не мудрствуя лукаво», хотя верю Вам вполне, что писать нелегко. Это у меня только процентов 10 писательской крови, и, видя перед собою белый лист, я, нимало не сумняшеся, заполняю его, мало заботясь о том, какое впечатление он на Вас производит. Хвалю Вас за честность – я, как видите, не обладаю ею в таком количестве, пишу иногда, пишу, а каково Вам читать, редко спрашиваю.

Павлик

П. Ф. Беликов – Г. В. Маховой

26 февраля 1935 г

Tallinn

<…> Обыкновенно редко люди ищут в себе свою суть, свою душу, которая создает и желания, и настроения, и мысли. Люди думают, что эта суть находится вне их, и ищут ее в том окружающем, что действует так или иначе на них. Подобно моему знакомому философу, они центр тяжести хотят перенести на восприятие воздействий извне. Окружающая обстановка для них – истина, а их удел – к этой истине приспосабливаться; это называется психологией, если удалось приспособиться, то психологией нормальной, отвечающей всем требованиям жизни, если не удалось приспособиться, то психологией ненормальной, которая порождает неудовлетворения, меланхолию, неврастению и т. д. Однако такой взгляд – ошибочен. Мы должны перенести центр в себя. Истина в нас, а не в окружающей нас обстановке. Приведу в доказательство самый простой пример: на одно и то же воздействие извне два человека могут реагировать совершенно различно. Наши действия будут все-таки зависеть от нашей внутренней сущности, и эта сущность имеет большее значение, нежели побуждающие нас к действию обстоятельства. Одни и те же обстоятельства у различных людей вызывают и различные действия. Если истина на земле должна когда-нибудь воцариться, то лишь путем самосовершенствования она явится, а не путем завоеваний исключительно внешних сил. Хорошо говорили древние греки – «Если хочешь улучшить мир, то начинай с самого себя», но только поступали не по словам своим. Аполлонов Бельведерских с Венерами создали, спасибо им за это, а сами спились, не тем будь помянуты. Много говорили, много говорят и много говорить будут о прогрессе человечества. В чем этот прогресс заключается и есть ли он вообще? С одной стороны, за каких-то 100–200 лет жизнь значительно изменилась, и изменилась к лучшему – двинулась вперед, одним словом. С другой стороны, за несколько тысяч лет никаких изменений к лучшему не произошло. Причина этому как раз есть ошибка искания истины не в себе, а в окружающем. Для ясности разберем два понятия – «культура» и «цивилизация». Какая между ними разница? Что разница есть – это знают почти все, но в чем эта разница заключается, этого очень часто не знают люди, претендующие на звание культурных людей. А разница между тем громадная. Уметь управлять автомобилем – будет цивилизацией, уметь управлять собой – будет культурой.

Культура есть, прежде всего, утверждение смысла своего внутреннего бытия. Нужно сказать самому себе – я есть, я существую, я обладаю разумом и свое существование считаю разумным, т. е. мое существование имеет разумную причину и настолько же разумную цель. Лишь тот, кто таким образом утвердил свое бытие, может называться человеком культурным, кто признал за собой ценность разумного существа, тот признает такую же ценность и во всем его окружающем, ибо, найдя ее в себе, нельзя ее не заметить и в других, культура дает смысл жизни, и удел культуры – осмысленное творчество. Все водители культуры, будь это люди науки, литературы, искусства, музыки и т. д. и т. д., вкладывают в свое творчество тот смысл, который им удалось найти в себе и в окружающем, чем выше этот утвержденный ими за собой смысл, тем они всегда и культурнее и тем выше поставили себя в глазах культурного человечества. <…>

Нет, не следует заботиться о том – когда же жить, жизнь приходит всегда сама, не жизнь, а право на жизнь требуется завоевывать, это право заключается исключительно в наших знаниях; если знания обширны, то мы слышим, когда пробивает час действий, и начинаем деятельно жить, если же в знаниях большие пробелы, мы волей-неволей пропускаем нужные моменты, и жизнь проходит мимо нас. Имея перед собой даже вечность, не следует опаздывать никуда ни на минуту, потому что жизнь не повторяется. Для каждого мгновения что-то новое у нее припасено. Кажется, у Шекспира сказано: «Что потерял ты на минуте, и вечность уж не возвратит». Надо заметить, что очень и очень правильно сказано. Прошлое не возвращается, приходит новое, и это новое пройдет так же безрезультатно мимо нас, если мы не сумеем его за собой утвердить. Истина сия как Божий день ясна для зрячих, полная жизнь есть беспрерывное прихождение нового, и в этом ее прелесть.

Теперь перейдем на другую тему. Начнем ее так: «Мы не можем оставаться без движения. Или мы идем вперед, или отступаем»^[16] (Рерих). Это надо запомнить, Галя. Многими говорится – жизнь есть движение. Многими принимается эта истина. Но редко кто в этой «жизни-движении» стремится найти собственное место, редко кто вообще сознает, что такое «жизнь-движение есть», и почитатели этого лозунга на вопрос: «Как живете?» – не моргнув глазом отвечают: «По-старому»! Где же осталось их «движение»? Или верность своей истины они поддерживают хождением на службу, а по праздникам в кино? Часто бывает и так. От душевной наивности ли это происходит или от интеллектуального недоразвития – все равно. <…> Мысль, идущая вперед, т. е. мысль познающая, занимается творчеством, мысль отступающая, ограничившая себя рамками собственного невежества, обязательно убивает. Это и есть «жизнь-движение». За каждым нашим поступком находится наша мысль, и «человек становится тем, что он думает». Вот почему так важно следить за своими мыслями, очищать их, расширять новыми знаниями. Как только мы перестаем это делать – мы идем назад, отступаем. Иметь возможность увеличить свое знание и не использовать эту возможность – не значит ли уже повернуться спиною к прогрессу, стать предателем Истины? Безусловно, так оно и есть. Не продвигаясь вперед, мы не можем удержать за собою и прежде завоеванных позиций. Жизнь довольно жестока, не с той, так с другой стороны она урвет от тебя «твое собственное», если это собственное не будет тобою укрепляться дальнейшим твоим развитием. Вы удивляетесь, как можно от одной, кажущейся окончательной, ясности перейти к другой. Но так и должно быть. В нашем мире ничто не окончательно. Сказано: «Творимы и творчество – удел!».^[17] Дом Бытия постоянно строится. И если, скажем, Вы построили для себя в этом доме Бытия 5 этажей не для того, чтобы воздвигать дальше 6-й, 7-й и т. д., а для того, чтобы подвести их под окончательную крышу и успокоиться, то эти построенные Вами 5 этажей обязательно разрушатся. Хорошая притча есть в Евангелии на эту тему. Не буду Вам ее переписывать, у Вас, должно быть, дома Евангелие имеется, и если Вам будет интересно, то посмотрите от Матфея глава 25-я, стихи 14–30. Дальше Вы пишете: «Прошлой ясности, однако, не стыжусь, она дала мне свое полезное». Опять-таки так и должно быть. Творчество мысли есть именно творчество, а не разрушение, утверждение, а не отрицание. Никакой опыт жизни не может быть бесследно зачеркнут, он может быть только изжит и преодолен более полным опытом, в который предыдущий опыт непременно войдет. Воздвигать 6-й этаж над своей постройкой – не значит разрушать низлежащие. Кто хочет продвинуться вперед путем отрицаний, тот пилит сук, на котором сам сидит. Множество таких ошибочно построенных идей смущают умы человеческие. Но взгляните на них глубже, что они из себя представляют? Как они из себя выглядят? Досконально [в этом] разобравшись, про них остается сказать только, что они…

 
…как все земные боги —
из бронзы лоб, из глины ноги.
 

[Д. Г. Байрон]

<…> Всего наилучшего Вам, Галя, желаю. Когда соберетесь написать, мой адрес будет уже:

Tallinn, Paldiski mnt. № [12] – 4.

В воскресенье переезжаю. Вспомнил и поник головою. Удивляюсь самому себе: как это я могу только шутить, имея перед собою такую трагическую перспективу.

Павлик

П. Ф. Беликов – Г. В. Маховой

28 февраля 1935 г

<…> Я очень ценю в Вас способность мучиться некоторыми вопросами, ценю жажду правды, которая в Вас имеется, ценю ту веру в людей, которую умею из-под «предосторожности» видеть, ценю ту борьбу с самой собою, которую Вы часто ведете, и нисколько не боюсь «показаться Вам смешным». Вы слишком близкий мне по духу человек, и не много их на Божьем Свете имеется, чтобы совсем равнодушно к их судьбам я относился бы.

30 февраля 1935 г

Большой перерыв. Помешали в субботу дописать. В воскресенье переезжали. Слава Богу, переехали. Поставил свой стол на место и продолжаю письмо. Мысли немного распуганы всей суетой переезда и тем Содомом и Гоморрой, которые сейчас представляет из себя новая квартира, но попробуем их опять собрать «воедино». Я кончил тем, что к судьбам человеческим, особенно тем, в душах которых много созвучных и близких мне нот есть, я не могу относиться совершенно равнодушно. Да, я гораздо большее участие принимаю в жизнях других людей, чем это со стороны кажется. Люблю я людей. И ту малость, которую способен измышлять мой мозг, ничтожный результат его работы и опыта, я не желаю уносить с собою в могилу, я хочу его отдать другим. Я хочу, чтобы хоть одна моя мысль, перепетая другим, пережила меня. Не ради меня самого, не ради «моего имени», нет – ради той правды, которую в себе содержит эта мысль и в которую я глубоко верю. Не откажите мне, Галя, в правах на такие чувства и согласитесь, что они дают достаточно оснований, чтобы не оставлять совершенно в покое и Вас. Этим и кончу ответ на Ваш возможный вопрос. Перейду теперь к той правде, которую мне хочется видеть в других и в Вас. Правда эта простая и стара она, как мир Божий, но из-за нее только и стоит в Божьем мире жить. В моем переложении так она будет звучать: мысль человеческая должна творить, она дана для творчества, и радость творчества – самая высокая радость. Каждый человек должен уметь пользоваться мыслью как творческой силой. Это не трудно, это не значит, что каждый должен писать «Фаустов» и выдумывать теории «относительности», но каждый обязан создать для себя образ более совершенный, нежели он есть, и к этому образу, превосходящему его самого, стремиться. Мало пользоваться готовыми образцами, примерами, которые перед нами в изобилии имеются, они могут только помогать, быть показательными вехами. Самый большой авторитет никогда не будет служить тебе опорой, если ты сам не пройдешь творческим путем этого авторитета и не сделаешь его мысли своими мыслями. Идти вслепую вперед нельзя. Только под гору можно катиться, закрыв глаза и перестав думать. Соглашусь, что все в мире старо, что «все уже было в веках, бывших прежде нас». Ни одной новой мысли передать я Вам не мог, никакую новую идею перед Вами поставить не в состоянии. Но не забудем, что то, что старо для мира, то ново для нас и для большинства людей в отдельности. Может быть, две тысячи лет тому назад кто-то кому-то писал в точности такое же письмо, как я Вам сейчас пишу, но это не помешает мне назвать свое письмо все-таки продуктом своего собственного мыслительного аппарата. Пусть уже все, что можно было сказать, сказано в мире, однако не каждый из живущих это все сказал и, идя старыми тропами, он идет новым для себя путем, он сызнова творит нужное для себя и для мира. И на этих старых дорогах мира все-таки творчество собственной мысли необходимо. Жил когда-то на земле Сократ, и теперь на земле живут многие его последователи и поклонники. Первый был знаменит, почему вторые нет? Думаете потому, что Сократ что-то новое сказал, а его последователи только его повторяли? Нет. Сократ ничего нового не сказал. И если какой-нибудь из его «последователей» не бюст бы сократовский на письменном столе держал, а жизнь свою сделал бы такою же, как была жизнь Сократа, повторил бы творческий путь Сократа, то он был бы так же знаменит, как Сократ. Секрет тот, что нужно самому из себя Сократа сделать, настолько Сократа, чтобы не растеряться перед новыми условиями жизни, чтобы учение Сократа сделать живым в нашей современной обстановке, нужно нового Сократа, Сократа наших дней создать, и только прибавив к его старым мыслям творчество, можно добиться таких же результатов, каких добился он в свое время. В той книжке, которую я Вам дал, есть слова Христа: «Пусть Моим путем пройдут строители»^[18]. Совершенно правильно. До тех пор, пока будут молиться Христу – христианства не будет на земле. Его осуществление лишь тогда будет возможным, когда по примеру, данному Им, люди сами из себя будут творить Бого-человеков. Если бы Христос пришел бы в наше время, Он все-таки стал бы большим учителем, Его творческие силы смогли бы создать прекрасный образ и в нашей современной жизни. [Так] называемые «христиане» не могут повторить жизни Христа, они порабощены «обстоятельствами». Нужно быть творцом, художником, а не просто религиозным человеком; дабы быть истинным христианином, нужно учение Христа сделать настолько своим учением, чтобы не только, держась за подол Христа, за Христом следовать, а следовать за Ним самостоятельно и в любых обстоятельствах. Если бы Христос прожил до 34 лет (приблизительно), а не до 33, то Его учение было бы еще шире, почему же те «христиане», которые по летам пережили Христа, не дополнили Его учение, а только пережевали его до неузнаваемости? Из-за отсутствия творческих сил исключительно. Без этой силы только на поводу у других ходить можно, а в «Царствие-то Небесное» и Христос, при всей своей любви к людям, никого за уши тянуть не намеривался, то будущее, куда Он звал, не есть богадельня для убогих разумом, то будущее должно быть создано людьми и туда нет входа «по контрамаркам» заученных молитв и положенных поклонов. Так и во всем. Всегда нужно быть творцом жизни, а не арендатором готовых идей, убеждений и обычаев. Твои цели могут совпасть и обязательно даже совпадут с чужими, но если они тобою созданы, то ты будешь идти к ним не по принуждению, не по глупости, а свободно. Плохо, если человек таких целей перед собою не имеет. Всем этим я, конечно, не хочу сказать, что «спасение» только через философию возможно. Нет. Я хочу сказать, что оно возможно только через сознательное творчество, в какой же области это творчество будет проявляться – безразлично, главное – чтобы оно было деятельно. «На каком бы пути ни приблизился ко Мне человек, на том пути и благословляю его», – прекрасно сказано в «Упанишадах»^[19]. В той же, кажется, книге, которую я Вам дал, написано в одном месте: «Пусть где-то на задворках лучиночные солнца творят»^[20] – лишь бы творили что-нибудь, к чему, по их сознанию, стремиться нужно. Созданное самим и превосходящее, по твоему мнению, тебе необходимо перед собою иметь. Много будет ошибок и разочарований, но сами Вы знаете, что ошибки учат нас. Когда-нибудь еще на эту тему поговорим, а теперь мне хочется немножко о Иване Семеновиче написать. Не ожидали такого поворота? Я делаю его для того, чтобы показать Вам, как можно с тою самою философией, которая кажется Вам иногда слишком пресной и отвлеченной, подходить к любому живому человеку, дабы понять его. Давно я Ивана Семеновича не видел, Вы пишете, что изменился он порядочно за это время. Чтобы судить о его перемене, у меня не много материала – страничка Вашего письма и довольно скудные мои о нем воспоминания. Но в моем распоряжении – моя философия. Вам иногда кажется, что она возникает и умирает на строчках исписанного листа. Мне же кажется – наоборот – будто она возникает в самой жизни людей и умереть раньше не намерена, покамест эти живые люди не переведутся. Попробую при помощи своей философии увидеть Ивана Семеновича не хуже, чем Вы видите его, сидя с ним за одним столом. Начнем. Обратите теперь, Галя, свое внимание на него. Показываю Вам Ивана Семеновича как иллюстрацию к своему последнему письму. Ваши эстетические чувства, глядя на сию иллюстрацию, морщатся? Правильно и делают. Перед Вами пример человека, который живет прошлым. Я писал Вам, что если не строить шестого этажа, то разваливаются и пятый, и четвертый. Живым доказательством этой истины с успехом может служить Иван Семенович. У него нет будущего, он своевременно не позаботился себе его сделать. Завтрашнего дня он не видит, в завтрашнем дне найти оправдание своей жизни не надеется и ищет его поэтому в днях вчерашних. Или Вы думаете, что человек может согласиться, что он так прожил жизнь впустую, ничего не узнавши, ничему не научившись и не пришедши ни к какому выводу? Нет, это чересчур страшно. В такой пустоте боишься признаться самому себе, не то что другим. И, когда нет надежды на будущее, люди стараются доказать нужность своего бытия в прошлом. Когда это прошлое было еще настоящим Ивана Семеновича, он не думал, что такую большую роль суждено будет этому настоящему впоследствии играть. Жалеет он теперь о такой своей «недальнозоркости», жалеет, что не может пустить им «пыль в глаза» и с усердием раскапывает отдельные пылинки, любуется ими и хочет, чтобы другие так же любовались ими, так же признали бы, что – да, он жил не напрасно. Перенесши ценность своей жизни в минувшее у себя, он не желает больше видеть ценности жизни впереди и у других. Теми годами, которые за спиной, он мерит силу и ум людей. Вы хотите, чтобы он дал возможность Вам переспорить себя в каком-нибудь вопросе? Нет, этого он не может допустить – у Вас за спиной меньше лет, чем у него, а для него свести к нулю счет своих годов – значит свести к нулю всю свою жизнь. Не забывайте – она ведь в прошлом. И тут больная струнка его психологии – у него заметный физический недостаток, надо показать теперь, что этот недостаток прошлого его не обесценивал, надо показать, что его минувшие дни звенели полноценной монетой, что их авторитет не хуже авторитета любого человека. Чем же это показать, как не своим «донжуанством»? У него не было деловой карьеры, не было высоких художественных или умственных задач, он был «посредственным» человеком, но у каждой посредственности есть жажда героизма. Поле завоевания женских сердец – место, где героизм Ивана Семеновича мог проявиться, к тому же, Галя, обратите внимание – он считает одну победу на этом поприще за две, ибо она была достигнута, несмотря на недостаток физический. Что же получается? Получается то, что недостаток превращается в достоинство. Ценность прошлого искусственно выпячивается еще выше. И это делается не только напоказ, не только для других, под этим скрывается «трагедия» его жизни, если хотите, то даже трагедия без кавычек. Сальные, грязные и пошлые его воспоминания стали такими тогда, когда они в воспоминания без остатка превратились. Он прав, когда говорит, что это единственное отрадное, что у него имеется в жизни. Когда это была еще жизнь, когда это было не прошлое, а настоящее, оно будило в нем не одни мерзостные пошлые чувства. Он мог так же переживать любовь в самом лучшем ее значении, чистым огнем любви возгоралось и его сердце, и как благодарен был он этому огню. Кто, кроме него самого, может описать те страдания, которые он пережил из-за своей хромоты в молодости, и кто, кроме него, может описать ту радость, когда он видит, что этот недостаток не есть непреодолимое препятствие? Если другие принимают любовь как должное, то он принимал ее как дар, посылаемый ему особой милостью. И тут сразу же сомнение, а не ошибка ли это? А не смеются ли над ним за его спиной, может быть, просто «на безрыбье и рак рыба»? Так стоит ли в таком случае хранить в чистоте тот огонь, который в глазах зажигавших его был лишь убогой керосиновой коптилкой? И, несмотря на все свое уважение к этому священному для него огню, он заставлял себя верить, что ему этот огонь, собственно говоря, не очень-то и нужен, свои лучшие чувства для посторонних делал цинизмом, ибо боялся, что дар любви вдруг окажется подаянием нищему. Однако, как бы ни воспринималась им любовь, она делала с ним все-таки то, что делает с каждым человеком, – она вдохновляла его стремлением к подвигу. Любовь всегда зовет на подвиги, лишь когда любовью сердце горит, понимает человек всю красоту жертвы и может идти вперед, не боясь никаких жертв. И не знаю, кто кого обманул – он ли любовь или любовь его, но без обмана и не могло обойтись, потому что поверить в любовь у него не хватило храбрости, каждую минуту он был готов обернуть в цинизм свои лучшие чувства, и поэтому они обернулись сами таким образом. Теперь он копается с искренним недоумением в своем прошлом. Он помнит радость вдохновения, помнит, что радость эта была женщиной вызвана, помнит те зовы, которые звали его куда-то, и не понимает, «что огонь потух – остался пепел». А огонь-то самое главное и есть. Если бы он сумел переключить его на что-нибудь другое, поставил бы этот огонь перед собою впереди, то были бы и теперь у него интересы, желания, устремления. Та женщина, которая зажгла этот огонь, кто бы она ни была, осталась бы всегда воспоминанием ценным и не пошлым. Но этого не случилось, он не стал строить «шестого этажа», думал, что то хорошее, что вызывала любовь, останется навсегда хорошим, ан вышло-то наоборот: «пятый этаж» тоже разрушился, сгнил, и ничего, кроме сальных, грязных и пошлых воспоминаний, не осталось. Когда-то любовь к женщине звала его вперед, он всматривался вдаль и чувствовал – как это хорошо. Теперь он повернулся назад и смотрит на то место, откуда его женщина звала, – там грязная лужа, но он никогда не признается в этом, ибо впереди для него ничего нет и он твердо помнит, что именно на этом самом месте он счастлив был. Поэтому он и называет свои пошлые воспоминания единственным, что у него имеется отрадным в жизни. Плохая это правда, но все-таки правда, и нет у его теперь другой. Живым трупом не желает Иван Семенович еще быть, старается уверить, что он еще нужен жизни, но чем он нужен? Своим пережитым прошлым – вот его мнение на этот счет. Когда он говорит о настоящем, то он только жалуется, ноет да охает. Ничего не способен он показать в настоящем, впереди огней нет – ну и топчется без толку на месте. Остается лишь одно – уверять себя и других в полноценности прошедшего и не замечать, что это прошедшее, раз остановившись, – гниет и только. Много таких Иванов Семеновичей на Божьем Свете. Все, кто забывают, что будущее всегда должно быть, рискуют превратиться в разносчиков старого, полусгнившего хлама, мечтающих «в прошлом ответа найти невозможного». Ответы же на прошлое лишь те получают, кто беспрерывно идут вперед. В будущем ответы прошлого заключены, и в будущем лишь прошлое понимается. Будущее же всегда может быть. Помню, читал где-то, как один астроном умирал, любил он жизнь, но не отчаивался на пороге смерти, ибо надеялся, что, может быть, на Луну с другой стороны после смерти взглянуть удастся. Вот если бы Иван Семенович так же какой-нибудь интерес в будущем имел, не прогнило бы до такой степени и прошлое его, не «нуда», а человек был бы. Так понимает моя философия Ивана Семеновича. Насколько она права – судите сами, я за дальностью расстояния и скудност[ью] материала, проверить ее не могу. <…>