Традиции & Авангард. №2 (14) 2023 г.

Мирослава Бессонова

Родилась в 1995 году в Уфе. Окончила Восточную экономико-юридическую гуманитарную академию.

Публиковалась в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Пироскаф», Prosodia, «Интерпоэзия», «Кольцо “АД», «Московский BAZAR», «Прочтение», «Этажи»; в альманахах «45-я параллель», «Образ», «Балкон» и других изданиях.

Участник литературной мастерской Ассоциации союзов писателей и издателей в Москве (2022), Нижнем Новгороде (2022) и Казани (2023).

Глянь, облака посажены на клей…

«схватил меня и полетел…»

 
схватил меня и полетел
вперед по этажу
а сколько крал подобных тел
ума не приложу
 
 
с балкона вниз где сох матрас
и дворник сор сжигал
над низким городом где нас
не видел марк шагал
 
 
из куртки мелочь не просыпь
не будем на мели
глянь одуванчики как сыпь
покрыли часть земли
 
 
вон курят дети под мостом
одетые на ять
и спорят весело о том
не буду повторять
 
 
не выпускай меня в беде
раз бьешься об заклад
что люди ходят по воде
а не летают над
 

«подкараулил момент и сбежал…»

 
подкараулил момент и сбежал
утром в канун Рождества
были оставлены щит и кинжал
спилена ветка родства
не промелькнул в городских новостях
так и прослыл беглецом
взрослому мальчику годы спустя
фото приснится с отцом
от егерей их озлобленных псов
мучимых бешенством лис
он ли в краю догоревших лесов
на ветке кедровой повис?
 

«спасибо сбывшимся вещам…»

 
спасибо сбывшимся вещам
я их большой кумир
местам где манку поглощал
и лебедей кормил
 
 
срывал плакаты и флажки
расходовал гуашь
пока прилежные божки
внедряли шпионаж
 
 
к словам цеплялась как репей
недальняя родня —
казалось им иных кровей
некровожадный я
 
 
раз всем понятное пою
как баюшки-баю
пока на выселках страны
чудовища в строю
 

«позвонят и скажут: все пропало…»

 
позвонят и скажут: все пропало
брошу трубку выйду отдышаться
было время оказалось мало
и на рай не остается шанса
 
 
он должно быть выглядит неброско
но огнем охваченная муха
не прожжет глазок в небесных досках
заслонивших от пера и пуха
 

«сидишь на кухонной тахте…»

 
сидишь на кухонной тахте
и прошлое не ворошишь
стенает турка на плите
и тлеет на фольге гашиш
 
 
дырявит солнечный нарвал
обои а панельки вне
поют владимирский централ
в экстазе молятся войне
 
 
мне плохо с этими людьми
и страшно выходить во двор
где лето разлеглось в тени
ленивое как лабрадор
 

«ничейного тебя подхватят и поднимут…»

 
ничейного тебя подхватят и поднимут
качельки во дворе хребты гаражных крыш
рябины что вжились в неординарный климат
все то чему себя присвоить разрешишь
 
 
заброшки вдоль реки опоры ЛЭП трамваи
местам где будешь ты я снизу помашу
мозаике цветной советского ДК и
как только сдастся свет медвежьему ковшу
 
 
а может быть тому что не получишь даром
виденьям райских куб и безупречных мальт
забудь меня дышать уфимским перегаром
потом сходить с ума на плавленый асфальт
 

«твой сонный голос одурманит так…»

 
твой сонный голос одурманит так
что на мгновенье станет хорошо
пока под видом высшего из благ
не завершил планету афтершок
 
 
я жду его сливаясь как геккон
с животным страхом – маскировка дня
но скоро скоро выйду на балкон
смотреть перфоманс стекол и огня
 

«глянь облака посажены на клей…»

 
глянь облака посажены на клей
летучести утратившие свойство
и у весны как у любви твоей
диагноз биполярное расстройство
и мчитесь вы с успехом на убой
дорожные не видящие знаки
где лица пролетают вразнобой
как призраки из мира Миядзаки
 

«вышла вся прямая речь но…»

 
вышла вся прямая речь но
отыщи эквивалент
в леденящем бесконечном
переходе с да на нет
зная что на повороте
дымный порох пьяный чад
свяжут с тем кто будет против
никогда не разлучат
 

«мир на игле мир под иглой…»

 
мир на игле мир под иглой
и образ счастья ненавязчив
и где-то для меня одной
готов наряд и собран ящик
 
 
описан весь бесцельный хлам
казалось быть того не может —
там клуб похожий на Tamtam
ждет выход мой в цепях и коже
 
 
мы скоро свидимся ребят
привет с уфимского квартала
где я который год подряд
рисую знак гидроцефала
 

«уйди через бронзовый лес…»

 
уйди через бронзовый лес
(бог в помощь 2гис или зуммер)
от страсти с которой не слез
любви за которую умер
от тона что вечно сердит
у ждущих в тылу ширпотреба
туда где гортань холодит
внезапное мятное небо
 

«было туманно страшно…»

 
было туманно страшно
после светло красиво
слов не хватало так что
слов не произносила
 
 
после апофеоза
мраку как на картине
висли в гротескных позах
бабочки в паутине
 
 
таяло время горсти
этой большой недели
в окна стучались гости
по небу что одели
 
 
в белое одеяло
шли самолеты клином
к солнцу что исцеляло
как пузырек с морфином
 

«страшен дом многоэтажен…»

 
страшен дом многоэтажен
но другого не дано
я уже не помню даже
как спускаются с него
в мир где толпы поредели
и рассвет замедлив шаг
не разбудит в самом деле
двух лежащих в камышах
 

«вышел и встал под липки…»

 
вышел и встал под липки
переобулся в осень
в вечер тревожно-липкий
летние кеды сбросил
 
 
не были дни мгновенны
да истекли их сроки
самое время вены
лезвиями осоки
 

Сергей Миронов

Родился в 1970 году в Калининграде. В1993 году окончил факультет журналистики Санкт-Петербургского государственного университета. Работал в газете «Вечерний Петербург». Автор ряда интервью с художниками и коллекционерами ленинградского андеграунда.

Публиковался в журналах «Нижний Новгород», «Волга», «Дальний Восток», «Южная Звезда», «Белая скала», «Перископ», «Традиции & Авангард» и других изданиях. Лауреат Премии имени А. Куприна (2020).

Живет в Калининграде.

Клинический случай
рассказ

1

После развода Рита почувствовала себя полноценной женщиной. Она всегда жила как бы вне семьи: поодаль от мужа и сбоку от дочери. Дистанция эта явилась не следствием домашних конфликтов, а была заложена в самой Ритиной природе. Ее тяготил тот безрадостный факт, что она подпустила к себе молчаливого, скрытного человека, к пятидесяти годам заплывшего жиром и взрастившего колючий букет болезней: гипертония, язва, мигрень. Вита – капризный плод их загубленной молодости – откололась от мрачных родителей за год до развода: переехала жить к другу, снимавшему однокомнатную квартиру вблизи кулинарного техникума. Там будущие повара-кондитеры и познакомились.

Впрочем, если бы жил с Ритой не аморфный Анатолий, а более деятельный и стойкий к въедливым болячкам мужчина, вряд ли бы это поменяло ее отношение к взаимным обязанностям супругов. Не любила она ежедневной стряпни на кухне, влажных уборок, возни с гибнущими цветами. В будние дни Рита предпочитала прогуливаться в городском парке и ездить на море с Эмилией – давней подругой, возомнившей себя такой же сиротливой душой.

Несмотря на обилие врожденных и нажитых недостатков, Анатолий случайно нашел в больнице отзывчивую, милосердную женщину, которая обязанности медсестры распространила на него после очередной выписки, уже у себя дома. Расставание с супругом пошло Рите на пользу. Пару недель она пребывала в раздумьях, потом по совету Эмилии затеяла генеральную уборку, а через полгода после избавления от Анатолия занялась косметическим ремонтом в квартире, застеклила балкон, на кухне поменяла штору. Незначительные перемены в быту слегка ее растормошили: она обновила гардероб, стала регулярно посещать косметолога. Эмилия рекомендовала ей молодую маникюршу.

В продуктовом магазине, где Рита работала последние три года, ей наскучило все, кроме вкуса любимых сортов колбасы. Иногда Рите чудилось, что в мясном отделе существовал кусочек прежней семейной жизни с тем же тягостным однообразием, а хамство ворчливых покупателей было обычным, каждодневным явлением, как копошение больного супруга на кухне. За прилавком Рита вскипала регулярно. Она сама не понимала, откуда в ней бралось столько затаившейся злобы к настойчивым пенсионерам, нагловатым подросткам и дамам с глупыми игрушечными собачками на руках.

Круглолицая, в больших овальных очках, со вздернутым розовым носиком, некрасивыми тонкими губами, рыжеватой челкой, уложенной полукруглым каскадом над покатым лбом, Рита разговаривала с покупателями тихо, вкрадчиво, иногда – пренебрежительно, по необходимости по-змеиному шипела, но на крик старалась не срываться.

В середине девяностых она челночила. Моталась в Польшу на приграничные рынки за вещевым ширпотребом, потом продавала тряпье владельцам промтоварных палаток, часть шмоток сбывала сама – размещала объявления в рекламных еженедельниках. Эта схема работала безотказно. Постоянные клиенты обеспечивали Риту заказами на ближайшее будущее. В преддефолтные времена они жили с Анатолием сносно, без особой нужды. По сути, Рита содержала семью. Анатолий – сотрудник научно-исследовательского института – получал тогда зарплату консервами из балтийской кильки в томате и мороженой салакой.

Продать Рита могла практически все что угодно. Она умудрялась впаривать клиентам даже товар с заводским браком, который брала в Польше с существенной скидкой. Спрос обладает страшной поглощающей силой, если на прилавках нет предложения.

Залежавшуюся нераспроданную одежду знакомые челночницы отдавали Рите регулярно, они верили, что та сбагрит трикотаж ненасытным покупателям. Рита это делала виртуозно. Приплачивать таможенникам, поощрять польским пивом и зубровкой водителей рейсовых автобусов она тоже научилась. Освоила Рита и несколько расхожих рыночных фраз на польском языке. В общении с приграничными оптовиками Рита выглядела уверенной, по-базарному прижимистой, знала, как выбить у неуступчивых продавцов дополнительную скидку. Природа наделила ее задатками предприимчивой торговки, но выше примитивной схемы «купи-продай» Рита не поднялась. Ее деловые таланты ожидаемо стухли на городском рынке. Польский и турецкий ширпотреб вытеснила качественная одежда мировых производителей, и народ устремился в торговые центры, заваленные европейскими лейблами. Шопинг как образ жизни укоренялся в умах горожан, склонных к постоянному обновлению гардероба, в худшем случае – дефилированию вблизи витрин с неоновыми вывесками и разодетыми манекенами.

Рита устроилась на работу в продуктовый магазин. За годы, проведенные в супермаркете рядом с домом, она доросла до старшего продавца, пережила несколько опасных ревизий и неприятных бесед с сотрудниками Роспотребнадзора. Из магазина Рита несла сумки не только с акционным товаром, но и с продуктами, не оприходованными в торговой сети. Продавались они в обход товарных накладных. Такие махинации были рискованными, правда, и эта лазейка со временем прикрылась. Недобросовестным поставщикам пришлось легализовать бизнес. После того как продавщицу из молочного отдела судили за хищение дневной выручки из кассы, Рита решила завязать с опасным лихачеством. Она довольствовалась только зарплатой, правда, и Анатолия неожиданно повысили до старшего научного сотрудника. Так что бюджет их более-менее укрепился, а Вита умудрилась поступить в техникум на бюджетное отделение.

Но магазин Риту утомил. Бессмысленная трата времени, постоянные простуды, осточертевшие покупатели, а главное-безрадостная зарплата и никаких перспектив. Рита стала задумываться, куда бы податься на заработки. Но ничего интересного на горизонте не маячило. Со средним торговым образованием возрастной работник мог только прозябать в магазине. До самой пенсии. Так что она была на своем месте.

Однажды Рита особенно сильно почувствовала, что основательно приросла к тыльной стороне прилавка. Ее заточили в колбасном отделе среди варено-копченого изобилия зельцев и смальцев, сосисок, нарезки в вакуумной упаковке. Как будто ее саму закатали в тонкую непроницаемую оболочку и сделали большой пепельно-розовой колбасой с вкраплениями лоснящегося жира. Почти такой же студенистой массой заплыла ее талия, наполнился живот. Продукцию своего отдела Рита ненавидела. Она хорошо знала, из какой гадости сделаны некоторые виды колбас и сосисок, помеченных предупредительной наклейкой «К завтраку». Колбасу Рита продолжала есть по привычке, от «Можайских» сарделек не отказалась, хоть и повторяла, что с каждым годом вода, в которой она их варила, становилась пузыристее и жирнее. Любила Рита грудинку, уминала по утрам бутерброды с паштетом из гусиной печени, тащила домой острые сырокопченые чипсы, вяленые, скрученные в трубочку свиные уши. Обычно Рита варила первое на неделю, но, как правило, жидкие борщи и супы будоражили ее аппетит пару дней, после чего выливались в унитаз. О втором Рита не задумывалась. Когда подступал голод, она хватала из холодильника то, что попадало под руку.

Как-то встав на весы и узрев красную стрелку, преступно застывшую на отметке «91», Рита решила заняться собой. Из магазина нужно было немедленно уходить. Все эти болячки – прогрессирующая гипертония, бессонница, частые колиты – она приобрела на рабочем месте. Шестнадцать лет мясного рабства, нервных потрясений… Одежда, пропахшая тщедушным ароматом обработанных туш, костной ткани, а в доме – живучий гастрономический запах, пробуждающий аппетит даже на сытый желудок.

Ей следовало отвлечься от дум о еде. Она пыталась отогнать приступы жора воспоминаниями о жизни, проведенной с Анатолием. Однако экскурса в семейный фотоархив ей хватало на пару часов. Вечером Рита вновь размораживала охотничьи колбаски и жарила их, залив яичным желтком. Не помогали отвлечься от дум о еде прогулки по городу, посещения краеведческого музея, визиты к дочери в съемное неприветливое жилье. Эмилия попыталась затащить Риту в бассейн, в группу водной аэробики, состоявшую из пенсионеров с избыточным весом. Этот вариант, пожалуй, был оптимальным. Рита отнекивалась неделю, но все же согласилась. Она переборола страх, купила шапочку и купальник. Первое занятие в бассейне стало для нее последним. Рита всегда боялась воды. Она и дома мылась только под душем, в ванной никогда не лежала, быстро натиралась мочалкой, смывала пену горячей водой и вырывалась на волю с чувством глубокого облегчения. Не с тем невесомым, с каким обычно выходишь из бани на свежий воздух, а с дежурным успокоительным ощущением, что в субботу ты совершил необходимый водный моцион и можно на неделю отстать от себя и не особо реагировать на потные подмышки и ноги.

В бассейне Рита чуть не пошла ко дну. Пенопластовая подушка выскользнула из-под ее слабых, пухлых рук и запрыгала, уплывая, по легкой волне вдоль поплавков. Подоспевший тренер, не раздеваясь, прыгнул в воду, когда Рита начала захлебываться. Крик она подняла истошный, но краткий и отрывистый, как вой электрички перед железнодорожным переездом.

От шока Рита отошла на следующий день. Эмилия, соблазнившая подругу чудодействием водных процедур, ощущала косвенную вину за нелепое происшествие, случившееся с Ритой в бассейне, и предложила более безопасное, но не менее эффективное занятие: норвежскую ходьбу. Махать лыжными палками в дружном коллективе чопорных энтузиастов Рита наотрез отказалась. В исцеляющую методику скандинавских шарлатанов она не верила.

Может, впервые Рита поняла, что причины ее неутешительного положения кроются в ней самой. Перемен в жизни она боялась, а человека, способного перевернуть, сокрушить пресную реальность ради взаимного блага, рядом никогда не было.

После несостоявшегося приобщения к физическим упражнениям Рита каждый день критически поглядывала на свое расплывшееся, волнообразное отражение в зеркале и пролистывала в смартфоне объявления о приеме на работу, а заодно, отвлекаясь от кусачих мыслей о еде, поигрывала в легкомысленные игры, собирала пазлы, решала квесты. Со временем это занятие поглотило ее целиком. Вечерами Рита возилась с головоломками, зарывшись в подушках на кровати, и засыпала глубокой ночью. Утром она вновь заходила в социальные сети и просиживала в интернете до обеда. В друзья ни к кому не просилась, но сообщества разведенных домохозяек посещала.

Как-то Рита наткнулась на объявление некой Алёны: «Ищу сиделку для мужчины семидесяти четырех лет. Круглосуточное дежурство. Достойная зарплата. Подробности по телефону». Рита немного подумала, подавила приступ голода и набрала указанный номер.

Ей ответил бойкий хрипловатый голос. Дама, разместившая объявление в сети, возглавляла агентство по уходу за пожилыми людьми. Она оказалась той самой Алёной, искавшей сиделку для пенсионера.

– Дедушка после аварии. Бывший спортсмен, впоследствии – тренер, – говорила интригующе женщина. – Попал с сыном в автокатастрофу. Сын погиб, отец выжил. Многочисленные переломы, ушиб грудной клетки. Лежит с аппаратом Илизарова. – Алёна замолчала, пошуршала страницами записной книжки, продолжила: – Аппарат стоит на правой ноге. На левую руку наложен гипс. В питании неприхотлив, сон нестабилен, – читала она запинаясь свои заметки. – Иногда сам ходит в туалет, но чаще пользуется судном. Передвигается с помощью ходунков. По пятницам выпивает две рюмки коньяка. Племянник говорит – для тонуса.

– А других кандидатур у вас нет? – осторожно спросила Рита.

Алёна перелистнула страницу:

– Есть бабушка за восемьдесят с деменцией. Живет в однушке. Вот еще одна дама. Эта после операции на сердце. Обитает в четырехкомнатной квартире. Условия – жесткие. Уборка два раза в неделю, работать придется под камерами. Дочь из местной бизнес-элиты, безвылазно сидит в Ницце. Сменила трех сиделок за четыре месяца. С последней не расплатились.

Рита задумалась. Ни один вариант ее не устраивал.

Алёна словно почувствовала сомнения незнакомки:

– Поймите, в этой профессии идеальных вариантов не найти. Контингент – тяжелый, капризный. У всех свои причуды и болячки, странности. Нужно уметь сносить издевки, спокойно реагировать на претензии родственников. Вы-человек терпеливый?

– В общем, да, – ответила Рита, вспомнив, как с напускным безразличием сдерживала натиск недовольных покупателей. Угодить свежей колбасой придирчивым мясоедам было не так-то просто, даже продукцию столичных заводов они костерили нещадно.

– Берите мужчину, – неожиданно предложила Алёна. – Во-первых, две тысячи в сутки наличными, оплата еженедельно; во-вторых, будете готовить клиенту и бесплатно питаться. Только собирайте для отчетности кассовые чеки. Да, и Артур – это племянник – просил раз в месяц отправлять ему показания счетчиков. Я так поняла, он у дяди из близких один остался. Живет в области. Кстати, мой однокурсник.

– Хорошо, я подумаю, – неопределенно сказала Рита.

– Только думайте недолго, – предупредила Алёна. – Я на заявки реагирую быстро. С людьми работаем, хоть и на себя. Да и конкуренция в нашем деле зашкаливает.

2

Через день, в субботу, Рита поехала на Артиллерийскую. Она все же решила глянуть на Максима Андреевича и его племянника, а между делом – оценить условия проживания и раскусить благодетельницу Алёну. Недельные заработки, если верить ее обещаниям, складывались в умопомрачительную сумму, о которой Рита не мечтала со времен окончания челночных туров в Польшу. Ради такой зарплаты можно было смириться с некоторыми житейскими неудобствами, вынести капризы больного, в конце концов, опорожнять и мыть за ним судно. Гоняя в маршрутке разноцветные шарики по экрану смартфона, Рита настраивала себя на рабочий лад. Однако сразу условилась: никакие деньги не заставят ее ухаживать за дедулей, если тот окажется извращенцем. Кто их знает, на что способны великовозрастные мужчины? А этот еще и бывший спортсмен. Небось, не совсем загубленный тип. Выжил в серьезной автокатастрофе, регулярно балуется коньяком.

Алёна ждала Риту у подъезда. На директора агентства по уходу за пожилыми людьми незнакомка не тянула – молодая, лет тридцати пяти, с растрепанными, сожженными в кресле парикмахера волосами, в растянутом свитере грубой вязки, джинсах, протертых выше колен до абстрактных узоров, в расшнурованных со вздернутыми языками кроссовках. С виду взбалмошная девица без стиля и, скорее всего, разведенная. С такими директрисами нужно быть осторожной.

– Давайте сразу договоримся, – заговорщицки увлекла Риту в темный подъезд Алёна. – Мы с вами давно знакомы. Общаться с клиентами будем как старые друзья. Вы трудитесь в нашем агентстве не первый год, все услуги осуществляются по двусторонним договорам. Один – с клиентом, второй – с наемным работником, то есть с вами. Если спросят, наш офис находится на Каштановой, 6.

У двенадцатой квартиры Алёна остановилась. Рита тяжело дышала. Подъем на четвертый этаж дался ей с большим трудом.

– Мы на месте. И последний вопрос. Вы готовить умеете? Максим Андреевич любит сытно покушать. Предпочитает русскую кухню.

– Умею, – соврала Рита.

Дверь открыл симпатичный, одетый во флисовый спортивный костюм мужчина. Был он коротко, аккуратно подстрижен: русые волосы зачесаны назад, виски и затылок оголены. Куцая бородка на его гладком, свежем лице казалась излишеством, а добрая, широкая улыбка располагала к общению.

– Приятно познакомиться, – сказал Артур и пригласил женщин в зал.

Рита осмотрелась по сторонам: типичное жилье честных пенсионеров, наживших скромное добро в далеком советском прошлом. Полированный на скошенных ножках сервант, на стене бордовый узорчатый ковер, полинялые обои с тусклыми ромбовидными блестками, архаичная мебель. На подоконнике-два глиняных горшка герани и плющ, пустивший плеть вокруг высокой фарфоровой статуэтки.

– В вашем распоряжении эта обитель, – обратился Артур к Рите, будто та уже согласилась взвалить на себя обязанности сиделки и домработницы. – Раздельный санузел, уютная кухня, балкон. Деньги на питание, хозтовары и лекарства лежат в серванте. – Он открыл стеклянную дверцу и приподнял крышку заварного чайника. – Берите столько, чтобы хватило на двухнедельное проживание. Если выйдете из бюджета, дайте знать. На питании не экономьте. Дядя всеяден, но аппетит иногда теряет. После аварии замкнулся, ушел в себя. На глазах потерял сына, три года назад похоронил жену. – Артур указал гостьям на диван. – Тормошите его, пытайтесь втянуть в разговор, пусть даже он будет молчать, отворачиваться, капризничать. Завтрак у него с девяти до десяти, обед с двух до трех, ужин не позже семи. Послезавтра придет медсестра обрабатывать раны в местах проколов. Проблема там вылезла. Сначала говорили, ничего страшного – выделение сукровицы, обычное в таких случаях дело, а на днях пошел гной, пока умеренный. Но кто знает, что будет дальше? В общем, решайте до завтра, беретесь ли вы за нашего мужчину или мне продолжать дежурство. Я торчу тут третью неделю, – беспокойно заворочался в кресле Артур, – а человек я занятой, живу в области, у меня три продуктовых магазина, семья, дети.

– Может, представим Риту Максиму Андреевичу? – предложила Алёна.

Рита встала, почуяв, что от нее требуют определенности. Ситуация в доме явно дошла до критической точки. Артур заметно нервничал, в процессе разговора с дамами не раз глушил мелодичные звонки телефона. Алёна тоже куда-то спешила, хотя, как подозревала Рита, торопилась эта особа всегда, такие дерганые личности встречались ей регулярно. Обычно были они людьми поверхностными, но планы имели грандиозные и невыполнимые. В мозгу трезвомыслящей Риты почти не осталось места авантюрным поступкам, деловой жилки она лишилась, закончив предпринимательскую деятельность, но тут встрепенулась – неловко было отказывать людям, которые, по сути, снабдили ее работой, не заглянув в куцее профессиональное прошлое, да еще пообещали достойную зарплату.

Максим Андреевич лежал в маленькой темной комнате на двуспальной кровати. Был он мрачен и худ. Вид имел немощный, страдальческий и будто поглядывал на вошедших в комнату посетителей из-под тусклой восковой маски, наложенной небрежными слоями на малоподвижное лицо. Его впавшие, сильно ужатые к подбородку щеки пестрели россыпью колючей редкой щетины. Волос на его голове, лежавшей на двух основательно промятых подушках, почти не осталось, но жесткие брови все еще были густы и нависали над красноватыми веками проволочными полукружьями. Левая рука Максима Андреевича, загипсованная от плеча до запястья (казалось, длинные, прижатые друг к другу пальцы недавно прорвали гипс), покоилась на байковом одеяле, накрытом до груди; скрюченные пальцы правой ноги упирались в спинку кровати, от щиколотки до бедра вытянутую ногу окольцовывал аппарат Илизарова. В четырех местах из его нержавеющих ободов в ногу впивались тонкие распорные спицы и винты, притянутые гайками к каркасу. Зрелище было не из приятных. Но Рита не растерялась. По сравнению с копошением крыс под рампой на заднем дворе магазина измученный облик Максима Андреевича был не таким уж жутким и вызывал всего лишь жалость. Правда, и некоторая брезгливость при виде металлической конструкции, вонзившейся в изувеченную ногу старика, прочитывалась на Ритином дородном лице.

Артур заговорил первым:

– Вот такой адский каркас. С виду ужасный, а кости сращивает надежно.

– Если бы еще эта железяка не причиняла людям столько боли! – в сердцах бросила Алёна. – А сколько осложнений вызывают спицы! Не дай бог, начнется серьезное загноение, – она внимательно осмотрела ногу Максима Андреевича, выставленную из-под одеяла, – тогда болванку снимут и закручивать винты по новой будут рядом, в здоровые участки тела. Неспроста кольца пропер-форированы. Сколько страданий людям! Доспехи с иголками! Терпите и не вякайте!

– Я сам не в восторге от этой конструкции, – согласился Артур. – Если винты начинают двигаться внутри мягких тканей, он стонет. Вот – ходунки. – Артур придвинул к кровати хлипкое с виду устройство. – Дядя пользуется ими редко. Судно стоит под кроватью.

– Он у вас вообще спокойный? – спросила Алёна, заметив, что Рита с подобострастием рассматривает пластмассовый горшок.

– Вполне, – заверил однокурсницу Артур.

Но Риту это не убедило. Она вдруг представила, каким гигантским ощипанным деревом нависнет над ней Максим Андреевич, если встанет с кровати. А сколько звуков издаст его поврежденная фигура, когда сдвинется с места! «Франкенштейн», – чуть было не сорвалось с ее длинного языка. Указательным пальцем Рита поправила очки на влажной переносице и еще раз окинула сухого неподвижного пациента беспокойным взглядом.

Артур подошел к комоду и взял с наклонной пластмассовой подставки черно-белую фотографию, на которой волейболист застыл в высоком прыжке над сеткой, блокируя ладонями удар соперника.

– Дядя играл в волейбол. Выступал за область, тренировал детей, потом возглавлял городскую федерацию. Иногда он просматривает фотоальбом, случается, комментирует прошлые матчи, так что не пугайтесь, когда раздастся что-нибудь вроде «Мяч в первую зону!» или «Играй, Володя!».

Услышав знакомые слова, Максим Андреевич зашевелился. Не таким уж беспомощным он был на самом деле, смекнула Рита, видно, дедок почувствовал, что к нему скоро подселят постороннего, потому слегка обиделся на Артура, напустил на себя горестный вид, мумифицировался.

«Утомил, похоже, племянника. Ничего, опустим на пол блокирующего, – набралась смелости Рита. – Не таких еще приводили в чувство».

Она прожгла тело Максима Андреевича беглым, шарящим взглядом, потом уставилась в его потухшие глаза и сказала:

– Что ж, попробуем поработать.

– Ой как здорово! – просиял Артур. – Максим Андреевич, знакомься! Это – Рита. Будет за тобой ухаживать. Человек она порядочный, проверенный. Не с улицы, не волнуйся – из агентства, – понесло на радостях племянника. – Как ваша контора называется?

– «Надежда плюс», – сообщила Алёна, которая, как и Артур, не ожидала от замкнутой Риты получить столь быстрое согласие.

– Рита так Рита, – безразлично выцедил Максим Андреевич, неожиданно зевнул и, содрогнувшись, окропил одеяло струйками мелкой обильной слюны.

– Будем считать, знакомство состоялось, – удовлетворенно заметил Артур. – Жду в понедельник к девяти. Не забудьте вещи, мыльные принадлежности. Постель имеется. – Аккуратно взяв под локоть, он вывел Риту из спальни. – О всех мелочах переговорим детально.

В прихожей Алёна спросила:

– Дядя у вас всегда такой неразговорчивый? Посторонних, похоже, не очень жалует.

– Максим Андреевич и со мной не всегда общается, – пояснил Артур. – Он то плачет, то смеется, как пел Высоцкий. Психолог сказал, что такие душевные диссонансы продлятся еще минимум год. – Артур взял договор, который ему протянула Алёна, и положил на обувницу файлик с бумагами. – Всего-то три месяца прошло с момента аварии. Практически ничего… Пробовал давать антидепрессанты – не действуют. Выписал трамадол – еще хуже стало: забываться старик начал. Меня как-то не узнал, ночами бредил, жену и сына вспоминал. Кстати, перед сном он включает «Радио России», довольно громко, – предупредил Артур Риту. – Музыка его немного успокаивает. Вы уж с этим смиритесь. Заснет – зайдите в спальню, приглушите звук. Но соблюдайте конспирацию – сон у него поверхностный.

3

В трамвае, по дороге домой, Рита так и не поняла, кто потянул ее за язык и она вдруг выдала утвердительную фразу, дала согласие, раззадорившее усталого Артура. Вроде не собиралась она вот так сразу, не проработав в уме довольно неприятные детали работы сиделки, переезжать к больному подозрительному пенсионеру.

Рита удивилась такой решительности, но быстро одернула себя, ей нужно было срочно чем-то заняться, чем-то новым и прибыльным. Конечно, она могла бы и дальше безвылазно сидеть дома за отупляющими играми в телефоне, если бы не безденежье. Больше года Рита жила в параллельной реальности и выбиралась из социальных сетей только в особых случаях. В ванну и туалет она шла с телефоном, в редкие моменты кулинарных экспромтов, боясь забрызгать экран жиром или обдать кипятком, Рита щекой прижимала телефон к плечу и укрощала на плите бунтующие супы и картошку. Она бы и дальше жила дома в зашторенном, наспех состряпанном мире, будь рядом с ней покладистый мастеровитый сожитель. Она бы возложила на него обязанности по дому, как некогда отрядила Анатолия дежурить на кухню, а сама бы развлекалась на диване с телефоном. Варить гречневую кашу Рита так и не научилась, часто воевала с размазанным по сковородке желтком, когда жарила глазунью, а рыхлые фрикадельки, которые разваливались в кипящем бульоне, ваяла, болтая по телефону с Эмилией.

«Максим Андреевич любит поесть», – вспоминала Рита угрожающие слова Алёны, но все же успокаивала себя, надеясь, что гастрономические запросы старика окажутся предельно скромными, как у большинства людей, прикованных к постели.

«В конце концов, надо собрать деньги на приличный ноутбук», – размышляла Рита и прикидывала, что через три месяца посмотрит аниме Миядзаки в идеальном качестве.

В понедельник утром Рита увидела, как медсестра обрабатывает отекшую синеватую ногу Максима Андреевича.

– Проходите вокруг спиц водкой, стерильной салфеткой удаляете выделения. Потом распыляете на очищенные участки кожи мирамистин. После высыхания раствора посыпаете обработанную поверхность банеоцином.