Кровь за кровь

Глава 10

Карта Хенрики начала меняться.

Первые новости пришли из Каира, в 14:30. Расшифрованное Бригиттой сообщение – написанное карандашом – было простым:

Рейхскомиссар Штром арестован. Национал-социалистические силы сдались. Египет объявлен Республикой. Ждём остальных.

Остальные агенты засвистели и заревели, когда Бригитта прочитала новости. Каспер улыбался так широко, что на левой щеке стала видна ямочка. Йохан отсалютовал воображаемым бокалом: Ура! Райнхард поднял свой, не менее воображаемый, чтобы чокнуться в ответ. Хенрика добавила маркеры на оперативную карту – насыщенный сине-фиолетовый цвет отметил границы Египта.

Один Рейхскомиссариат пал. Ради этого стоило преодолеть такое расстояние.

Доклады текли постепенно, создавая на карте Хенрики паутину линий огня из тонкой пряжи, удерживаемой кнопками. Восстания вспыхивали по всему Лондону и Дублину. Рим был в огне. Насилие не успело просочиться только в Германию, потому что здесь революция была облачена в военную форму. Многие мятежные генералы без проблем направили свои войска в стратегически важные пункты по всему городу. Райнигер со своим подразделением прошёл по Аллее Славы до Зала Народа, совершив быстрые и тихие аресты. Геринга уже задержали, вместе с ним был захвачен и контроль над войсками Люфтваффе^[5]. (Согласно докладу, Геринг сидел в кабинете, покуривая праздничную сигару в честь своего «повышения»). Геббельс был ещё в Токио, нахождение Борманна и Гиммлера было неизвестно.

Алая волна отступала. Кусочек за кусочком, красный цвет угасал.

Адель снова начала биться в дверь. Грохот от ударов ногами по металлу, словно метроном, отсчитывали время для работающих в комнате. БУМ, БУМ. Получить код. БУМ. Ввести буквы на клавиатуре «Энигмы». БУМ. Записать полученное сообщение. БУМ. Внести заметки. БА-БАХ. Доложить генералу Райнигеру о победе в Египте. БУМ.

Порой к своему сольному номеру Адель добавляла слова: «Вы все за это заплатите!» Хенрика заглушала её крики стуком клавиш печатной машинки, задаваясь вопросом: эта девушка когда-нибудь устаёт? Она упряма, как осёл. Почти как Яэль.

Эта мысль напомнила Хенрике, что они до сих пор не получили от девочки вестей. В протоколе миссии Яэль не было сказано, что она обязана доложить о выполнении, да и в бегах передать сообщение Сопротивлению было почти невозможно. Хенрика подняла взгляд на тёмно-серые земли Японских островов.

Яэль ещё в Токио? Нет, конечно же, она уже выбралась…

– Хенрика, – голос Каспера звучал странно, заставляя польку посмотреть на него. Ямочка на щеке пропала. Трубка радио безвольно повисла в его руках.

Карандаш Бригитты упал на пол, но она даже не попыталась его поднять. У Райнхарда и Йохана были ошеломлённые, разбитые взгляды. Все четверо смотрели за спину Хенрике, в сторону телевизора.

Когда она обернулась, то увидела почему.

«Рейхссендер» снова транслировал передачу. Перед камерой сидел Адольф Гитлер. Живой и, судя по виду, абсолютно здоровый.

Он говорил: «Мои соотечественники. Наша великая империя мира и чистоты находится под угрозой. Этим вечером многие из вас стали свидетелями отчаянного покушения на мою жизнь. Победоносной Вольф, с её слабой женской душой, прочистили голову, заставив поверить, что без меня мир станет лучше. Само Провидение вновь защитило меня от тех, кто стремится разрушить наш образ жизни. Несмотря на все их старания, я не мёртв».

«Но опасность не миновала. И сейчас я взываю к людям Рейха, прошу вспомнить клятву, которую давали своему фюреру. Вспомнить о великом мире, который мы построили вместе, и не позволить чистой крови ваших отцов пролиться напрасно».

– Проклятье! – прошептал Каспер.

Ответ Хенрики был намного громче, намного хуже.

Грохот в кладовке оборвался, умер. Хенрика была готова поспорить на десять тысяч рейхсмарок, что Адель прижалась ухом к двери, слушая яростный и невероятно живой голос фюрера.

«Наше возмездие будет стремительным и безжалостным. Мы заберём кровь за пролитую кровь. За пулю, выпущенную в Токио, тысячи обрушатся на головы предателей Отечества. Сопротивление будет уничтожено без колебаний…»

Казалось, руки Хенрики двигались сами по себе, ударяя по печатной машинке, пальцы коснулись клавиш «Олимпии», не попадая по ним. Машинка упала на пол, с грохотом разбиваясь о бетон кучей покорёженного металла и чернильной ленты. Документ, над которым работала Хенрика, был усыпан буквами. «Величайшая победа – Фюрер Адольф Гитлер мёртв – и самая маленькая – Каир объявил себя Республикой», а в конце СМЛБЖ ЯГШЩ ЙЦУК, набор случайных букв.

На этом моменте история операции «Вторая Валькирия» прерывалась.

Глава 11

У Яэль был свой стиль стрельбы: левая рука поднята и вытянута вперёд. Адольф Гитлер стоял перед ней, снова (до сих пор) живой. Усы укрывали губу; надувшиеся вены оплетали виски. Глаза его были звеняще, маниакально голубыми.

«УБЕЙ УБЛЮДКА»

Яэль подчинилась: палец на курке. Пуля просвистела сквозь золото бального зала, впиваясь фюреру в грудь. Сначала была лишь пустота – провал в плоти, где раньше было мясо.

Потом появилась кровь. Хлестнула наружу, повсюду.

Адольф Гитлер не закричал и не упал. Он начал меняться. Волосы вспенились белым, затем окрасились чёрным. Его глаза вспыхнули тёмным, темнее, ещё темнее, пока не стали того же оттенка, что у Цуды Кацуо. Это и были глаза Кацуо. Японский Победоносный стоял на месте фюрера, взгляд его после смерти стал даже острее. На его груди продолжал расцветать алый круг.

«Мне так жаль, мне так жаль, мне очень, очень жаль», – хотела сказать Яэль. Но вместо этого палец её непреклонно надавил на курок. В груди Цуды Кацуо появилось второе отверстие.

Он снова изменился, приобретая лицо Аарона-Клауса – каким она видела его в последний раз. Его лицо излучало веру, что он сможет всё изменить.

Его она тоже застрелила.

Опять и опять. Выстрел, изменение, выстрел, изменение. Меняющий кожу надевал лицо за лицом, лицо за лицом. Тёмные кудряшки Мириам. Мамины глаза цвета вечерних теней. Улыбка бабушки, словно составленная из клавиш пианино. Яэль выпустила больше пуль, чем могло поместиться в обойме её П-38. Выстрелы изрешетили их грудные клетки, отверстий было больше, чем мог бы вынести любой человек. Лица продолжали меняться, звуча в бесконечной молитве потерянных душ.

Они не хотели умирать. Не становились мёртвыми.

Сейчас они были сосудами с кровью, что вырывалась из многочисленных ран, оставленных Яэль. Растекаясь по полу, облизывая подошву её дзори^[6].

– Разве не этого ты хотела? – спросил Аарон-Клаус. – Разве не к этому мы так упорно готовились?

БАХ!

– Ты бросила меня, – прошептала Мириам. – Оставила умирать.

БАХ.

– Монстр! – взвыла мать. – Она монстр!

БАХ.

Кровь достигла лодыжек, поднималась всё выше, выше, теплом коснулась коленей. Позади Яэль стояла толпа, но люди, казалось, не замечали, как красный цвет пачкает кимоно, пропитывает их костюмы. Они держали бокалы шампанского, гомон их бессмысленных разговоров становился всё громче, громче, громче…

Пробуждение было странным. Не как после большинства кошмаров. Не было ни бешено стучащего сердца, ни молотящих по воздуху конечностей, ни промокшей от пота рубашки. Лишь темнота, шум, боль и уколы окровавленных волос на щеках, когда Яэль подняла голову, осматривая полутёмное помещение.

Стены: металлические и… изогнутые? Жёсткий пол. Сидения, обитые шершавой коричневато-жёлтой тканью. На сиденье напротив неуклюже лежал Лука Лёве; ожёг от сигареты на ключице поднимался и опускался с каждым вздохом. Гул толпы из кошмара продолжался, был невыносимо громким.

Двигатель самолёта.

Она вспомнила.

После ударов штандартенфюрера и упорного молчания Яэль, военный исчез. Яэль, Лука и их охранники остались в бальном зале с неизвестным меняющим кожу прикрытым простынёй трупом. Утекали часы. В окна проникли первые лучи рассвета, плавно перешедшего в утро, а потом и в день. Охрана сменилась. Кровавый саван и мёртвое тело двойника фюрера были убраны из зала. День медленно полз вперёд. Когда офицер СС, наконец, вернулся, с ним был Феликс Вольф. Издалека казалось, что на парне надета перчатка из лакированной красновато-бурой кожи. Но когда штандартенфюрер Баш подтащил Феликса ближе, Яэль рассмотрела два пальца его правой руки, раздавленных.

Он такого не заслужил.

Яэль поймала момент, когда Феликс увидел волков, увидел её. Вольф вздрогнул. Выше, выше поднимались его голубые глаза: минуя бабушку, маму, Мириам, Аарона-Клауса, Влада… по окровавленной и яркой коже её «классического» лица, пока их взгляды, наконец, не встретились. Глаза обоих были затуманены болью, внешней и внутренней. Яэль хотела что-нибудь сказать, но говорил уже штандартенфюрер, рассказывал, что их троих на самолёте отправят в обратно Германию для «более тщательного допроса» и судебного разбирательства.

Вместе с охранниками из СС их отвезли на полевой аэродром и погрузили в личный самолёт фюрера: Иммельман IV. Яэль, Феликса и Луку засунули в хвостовой отсек и заперли за металлической дверью, лишили такой роскоши, как ватные ушные затычки и апельсиновый сок. Штандартенфюрер Баш и охранники бросили их одних, уйдя в переднюю часть самолёта.

Это показалось Яэль странным, но опять же, какой смысл оставлять охрану? Руки пленников были скованы наручниками и прикреплены к неподвижным элементам салона. (Запястья Яэль приковали к ножке стола, Луки – к каркасу его сидения). Но даже если им удастся освободиться, куда идти? Они заперты в металлической трубе в тысячах метров над неведомой глушью.

Но Феликса Вольфа это не останавливало. Парень сидел рядом с Яэль, его руки были прикованы к другой ножке стола. Света в кабине было очень мало – самолёт летел на запад, слишком медленно, чтобы обогнать ночь, – но Яэль всё же могла разглядеть месиво из содранной кожи и запёкшихся комков гранатового цвета, в которое превратилось его рука.

(Не удивительно, что ей снилась кровь).

По крайней мере, большой и указательный пальцы на правой руке вроде бы работали нормально. Феликс использовал их, пытаясь открыть замок наручников. Отмычка была грубоватой, но неплохой – ему удалось снять значок с формы Гитлерюгенд и придать булавке нужную форму, согнув её о край стола.

Но – как сказал Влад, когда Яэль только начинала обучение – вскрытие замков требует деликатности. Точности, которую покалеченные пальцы Феликса обеспечить не могли. Свежие раны скребли о металл наручников, пока снова не начали кровоточить. Раз в несколько секунд Феликс сбивался и ругался, едва удерживая в руках булавку. На его бледном, веснушчатом лице отразилась мука.

– Хватит! – Это слово не было первым (или единственным), что хотела сказать ему Яэль, но оно просто вырвалось. – Ты только делаешь себе больно!

Феликс продолжал крутить булавку. Он делал всё возможное, чтобы не смотреть на девушку. А Яэль делала всё возможное, чтобы не смотреть на кровь – стекающую по коже Феликса, вдоль наручников, собирающуюся на рукавах формы Гитлерюгенд.

Спустя ещё несколько минут гримас боли и ковыряния булавкой замок щёлкнул. Левое запястье Феликса было свободно. На взлом правого замка ушло заметно меньше времени. С громким клац наручники упали на пол.

– Протянете нам руку помощи, господин Вольф? – Лука уже проснулся и пялился на второго парня. – Мне даже не важно, что от одной из них осталась лишь половина.

Феликс обернулся. Лицо его было покрыто множеством ран, видимых даже в скудном свете кабины самолёта. Нос его всё ещё был заклеен после удара Луки, на виске остался синяк от последней встречи с пистолетом Яэль, губы покрылись красной коркой после пыток эсэсовцев. Он совсем не был похож на мальчишку с чёрно-белых фотографий в досье Адель. Не похож на парня, который бросил всё, чтобы помочь Яэль на дороге.

Феликс опустился на колени, отпирая наручники Луки. Но даже не двинулся, чтобы избавить от оков Яэль.

– Где моя сестра? – Взгляд глаза в глаза был не столь болезненным, сколь… опасным. Феликс смотрел на неё с острой яростью, но Яэль это не удивило.

Она отняла у него любимого человека. После такого любой станет опасным.

Четырёх потерянных жизней (четырёх чернильных волков) достаточно, чтобы превратить человека в монстра.

– В безопасности. – Яэль надеялась, что это правда, и не только ради Феликса. После того, как она вырубила Адель в её квартире в Германии, Каспер отвёз девушку в подвал пивной Хенрики. Этот офис – сердце и душа Сопротивления. Если он не в безопасности…

– Я спрашивал не об этом, – взгляд Феликса стал острее. Костяшки здоровой руки напряглись.

Яэль посмотрела на них. Почти желая, чтобы Феликс нанёс удар. Прекрасно зная, что СС раздробит каждую оставшуюся косточку, чтобы вытянуть из изувеченного парня любую возможную информацию. Она не винила его за рассказ о татуировках, но, если остался хоть малейший шанс, что устроенная Райнигером операция «Вторая Валькирия» ещё в силе, Яэль не станет рисковать ей напрасно.

– Это всё, что тебе нужно знать, – сказала она. – Адель в безопасности.

– Я бы не стал так волноваться, господин Вольф. – Лука вклинился между ними. – Ваша сестра более чем способна за себя постоять.

– Адель… – Что бы Феликс ни собирался сказать, он передумал и только покачал головой. – Ты её не знаешь.

Лука фыркнул и покачнулся на пятках.

– Как и ты. Фройляйн Хамелеон три чёртовых недели заставляла нас думать, что она твоя плоть и кровь.

Рот Феликса распахнулся, потрескавшиеся губы раскрылись. Он хотел что-то сказать, но не смог.

– Если она говорит, что твоя сестра в безопасности, значит, так и есть. Конец дискуссии, – отрезал Лука. – Меня больше беспокоит наше будущее обезображивание и возможное обезглавливание.

– Есть способы умереть и похуже, – Феликс понизил голос.

– Возможно. Но сам я из тех, кто предпочитает умереть во сне от остановки сердца, – возразил Лука. – Фройляйн – наш шанс этого добиться, но, проклятье, она нам не поможет, если будет закована в наручники. Так что, если ты не возражаешь, я заберу булавку?

Двигатели Иммельмана IV гудели, ревели, самолёт трясся, пролетая сквозь зону турбулентности. Брат Адель уронил значок Гитлерюгенд на пол и отошёл в сторону. Закатив глаза, Лука поднял булавку и принялся за наручники Яэль. В полной тишине она наблюдала за его работой, не зная, что чувствовать.

Выбирать было из чего. Злость – оправданная – за то, что случилось в доках. (Яэль до сих пор мысленно проклинала его на шести языках). Восхищение – заслуженное – тем, как он вёл себя с штандартенфюрером СС в бальном зале. А кроме прочего было ещё это неясное, потерянное ощущение.

Что теперь? Что теперь? Что теперь?

Лука поднял взгляд. Их глаза встретились – его, ошеломляющий, цвета шторма, и её мерцающий, неестественно яркий, – и Яэль вдруг поняла, что смотрит в них слишком долго.

– К слову о доках, – сказал парень. – Ты была рядом со мной последние три недели. Сама понимаешь, доверие – не самая моя сильная черта. Я повёл себя как придурок. Подлец.

– Да.

– Мне следовало подождать.

– Да, – согласилась Яэль. – Следовало.

Он воткнул булавку – грубо, слишком грубо – в замок. (Деликатность, как и доверие, не входила в список достоинств Луки Лёве). Яэль начала волноваться, что он может слишком сильно перегнуть булавку, сломать её. Она уже хотела спросить, знает ли Лука, что делает, когда…

Поворот, щелчок, свобода!

Первый замок, второй. Наручники Яэль упали на пол. Она потратила несколько лишних минут, чтобы вправить сломанный нос на место.

Что теперь? Что теперь? Что теперь?

Они всё ещё заперты, как в ловушке, внутри самолёта. Раненые, безоружные, в меньшинстве. Даже если бы удалось преодолеть металлическую дверь, разделяющую их и солдат СС, и каким-то чудом одолеть своих тюремщиков, оставался один маленький вопрос: как посадить самолёт? К такому Яэль не подготовили даже годы тренировок.

Однако Феликса, казалось, это не пугало. Брат Адель прочёсывал кабину в попытке найти хоть что-то полезное. Подушки, одеяла, хрустальные бокалы, старые копии «Рейха». (В ХАНОЕ ГОНЩИКАМ ВЫДАЛИ НОВЫЕ РИКУО 98S – гласил заголовок). Он даже достал часы Мартина из кармана, со щелчком открыл циферблат и сразу же его захлопнул, видимо, решив, что ответов в них не найти.

Лука поднял один из бокалов и подкинул его в воздухе. Тяжёлый хрусталь звучно шлёпнулся в ладонь.

– Можно попробовать вырубить их, когда за нами придут.

Хрустальные фужеры против целой толпы эсэсовцев? Яэль покачала головой.

Иммельман IV снова содрогнулся. Яэль почувствовала, как пол под ней накренился, гравитация сместилась к носу самолёта. Они начали снижаться? Уже?

– А что это такое? – Феликс кивнул в сторону дальней стены кабины.

Все трое подались вперёд, чтобы рассмотреть предмет.

Это был красный рычаг.

И тогда Яэль вспомнила.

(Как можно было не вспомнить раньше?)

Иммельман IV – личный самолёт Адольфа Гитлера. Единственный самолёт, в котором он когда-либо летал.

Яэль рассмеялась. Звук вырвался из горла слишком легко. Лука и Феликс обратили на неё взгляды, на лицах застыла тень сомнения: «Она рехнулась?»

В первые недели планирования миссии Яэль много времени проводила с Райнигером, изучая схемы охраны фюрера. После сорока девяти покушений оборона Гитлера была почти герметична, что не останавливало Сопротивление от попыток дважды, трижды, четырежды проверить её и найти лазейки. Расписания дежурств, чертежи, планы транспортировки – все документы и схемы, в которых могла таиться разгадка слабого места. Райнигер лишь мельком взглянул на чертёж Иммельмана IV, прежде чем отбросить его в сторону. Яэль подняла с пола лист парафинированной бумаги, глядя на изогнутые, летящие линии, тонкие следы, которые напомнили о так любимой ей гравюре Валькирии.

– Почему нельзя напасть в самолёте? – спросила Яэль.

– Помимо отсутствия камер «Рейхссендера»? Иммельман IV неприступен. – Райнигер кивнул на чертёж в руках Яэль. – Невозможно точно узнать, когда фюрер взойдёт на борт, так что нет смысла устанавливать бомбу с часовым механизмом. Иллюминаторы сделаны из пятидесятимиллиметрового пуленепробиваемого стекла. Кабина фюрера укреплена сталью и оснащена отдельным аварийным люком. В спинке каждого кресла имеется парашют. Если во время полёта что-то пойдёт не так, Гитлер просто потянет за красный рычаг и будет таков.

Яэль – не девочка из воспоминаний, а та, которая не могла перестать смеяться, потому что не всё в этом мире несло смерть (не сегодня) – просунула пальцы под спинку ближайшего сидения и потянула. Подушка упала, открывая ремни, а под ними – шнурок. Она проверила следующее кресло, и следующее. Везде одно и то же: съёмные подушки, оснащённые парашютом.

Яэль просунула руки в лямки одной подушки с парашютом, а другую впечатала в грудь Луке: «Чего ждёшь? Надевай».

Победоносный перехватил путаницу ремней и крепежей, рассматривая их, словно большую паутину – с отвращением, будучи почти готовым уронить всё на пол.

– Ты хочешь, чтобы мы выпрыгнули из самолёта в этом?

– Я хочу, чтобы ты умер во сне. Старый и седой, – отозвалась Яэль. – А теперь надевай. И куртку не забудь, будет холодно.

Выражение лица Луки балансировало между страхом и отчаянным желанием выглядеть невозмутимым, когда он нашёл несколько одеял и обмотал их вокруг торса, прежде чем закрепить парашют.

Неплохая идея. Яэль тоже схватила половину оставшихся одеял, проталкивая их под ремни своего парашюта, а потом достала третью подушку и повернулась к Феликсу. На лице парня отражался ужас – гораздо больший, чем у Луки. Бесконечный ужас, подкреплённый медицинскими документами.

Акрофобия – сильный страх высоты.

Она уже видела Феликса таким, там, на дороге в горах, когда ему пришлось проехать через ущелье. Но там высота была всего двадцать метров… Здесь падение насчитывало тысячи.

– Нет-нет-нет-нет, – шёпот вырвался единым потоком. Он качал головой, всё тело сотрясала дрожь. – Это не… не…

– Феликс, – Голос Яэль был низким, резким. – Посмотри на меня.

На этот раз Феликс подчинился. Она видела, как страх съедал его заживо, поглощал зрачки, затопляя голубую радужку. Яэль удерживала этот тёмный-тёмный взгляд, пока наматывала одеяла поверх грудной клетки парня, продевала его руки в ремни парашюта, туго застёгивала крепления.

Когда Яэль удостоверилась, что ремни сидят крепко, она нашла шнурок и вложила его в здоровую руку Феликса.

– Досчитать до пятнадцати, а потом дёрнуть за шнур, – сказала она парням. – Когда приземлитесь, оставайтесь на месте. Я найду вас обоих.

Они уставились на неё. Лука кивнул. Лицо Феликса побледнело от страха.

Яэль дёрнула ярко-красный рычаг. В одно мгновение пол был прочным, надежным. В следующее – он разверзся, широко раскрывая челюсть навстречу хаосу. Тьма, холод и гул хлынули внутрь самолёта.

Яэль не представляла, что там внизу, как и не знала расстояние до земли. Кто сказал, что там вообще есть земля? Сколько морей покрывают сушу на территории между Токио и Германией? По грубым подсчётам (двигатели самолётов модели Фокке-Вульф «Кондор»^[7], на которой они летели, в среднем разгоняются до 335 узлов в час, путь занял примерно десять часов) они сейчас где-то на семидесятом меридиане на территории Рейха. Если пилот выбрал траекторию северней, то они далеко от всех больших водоёмов.

Единственный способ в этом удостовериться – прыгнуть.

Лука боком подобрался к люку. Золотистые волосы трепал ветел. Губы растянулись в бесчувственном оскале. Взгляд метнулся к Яэль; пальцы дёрнулись у лба в прощальном салюте.

А потом он прыгнул.

Даже ожидаемое, зрелище было шокирующим. Вот Лука здесь, и уже нет. Поглощён тьмой. Яэль потянула Феликса вперёд за ремни. Нужно действовать быстрей, если они хотят приземлиться близко друг к другу. Но брат Адель сопротивлялся, каждая клеточка его тела стремилась прочь от люка в никуда.

– Ты справишься! – закричала Яэль; мышцы вторили ей. Ей потребовались все силы, чтобы подтолкнуть Феликса к проёму. – Ради Адель!

Они стояли на самом краю. Глаза Феликса встретились с её в последний, четвёртый раз: совершенно прозрачные, широко раскрытые, чёрные, полные всех оттенков ярости, затуманенные страхом.

Яэль толкнула.

Феликса тоже поглотил хаос.

Она стояла одна на пороге голодной ночи. Головокружительная темнота и неведомые высоты завывали под ногами. Парашютные ремни на груди казались тонкими, как бечёвка. На мгновение – больше, чем на мгновение – Яэль поняла страх Феликса.

Но невыносимо холодный воздух царапал кончики пальцев, хлестал по окровавленным-волосам. Звал…

«ПРЫГАЙ ПРЫГАЙ ПРЫГАЙ ЖИВИ»

И она бросилась в ночь.