И будет рыдать земля. Как у индейцев отняли Америку

Задолго до того, как американские переселенцы рискнули перебраться на другой берег Миссисипи, культуру индейцев Великих равнин и Скалистых гор радикально изменили европейские «дары»: лошади, ружья и болезни. Лошадей в Новый Свет привезли в XVI в. испанцы. По мере того как испанская граница сдвигалась вглубь территории современных Соединенных Штатов, лошади оказывались в руках индейцев, а затем путем обмена (и воровства) к конной культуре приобщалось одно племя за другим. В 1630 г. всадников среди индейцев не было, к 1750 г. почти все племена Великих равнин и большинство племен Скалистых гор скакали на конях. Конечно, «бизонья» культура возникла задолго до этих перемен, но охотиться на бизонов верхом оказалось гораздо удобнее. Кроме того, лошади увеличили частоту и накал межплеменных стычек, поскольку верхом стало возможно покрывать расстояния, немыслимые для пешего. Ружья, с которыми индейцев познакомили французские трапперы и торговцы, увеличили потери в стычках. Еще больше смертей сеяли болезни, которые принесли с собой бледнолицые. Болезни опустошали индейские племена Запада так же, как до этого – племена, обитавшие к востоку от Миссисипи. Сколько жизней они унесли, доподлинно не знает никто, но только от холеры в 1849 г. погибла половина индейского населения западных равнин^[22].

Ирония событий на Великих равнинах заключалась в том, что ни для одного из воевавших с регулярной армией племен земли, которые они называли своими, не были исконными. Все эти племена очутились там в ходе масштабной миграции, вызванной заселением Востока страны белыми. И в 1843 г., когда была проложена Орегонская тропа, до завершения массового исхода, начавшегося в конце XVII в., было еще далеко. Перемещенные племена, хлынув на равнины, начали соперничать с их коренными обитателями за охотничьи угодья. И потому, подчеркнем это еще раз, грядущие сражения за Великие равнины между индейцами и правительством – самые долгие и кровопролитные за все время Индейских войн – по сути своей окажутся столкновениями между мигрантами. Да, в результате будет утрачен традиционный индейский уклад жизни, но не то чтобы очень давний.

Самыми сильными из племен, перекочевавших на Великие равнины до нашествия белых, были сиу^[23], прежде обитавшие в лесах нынешнего Среднего Запада. Перемещаясь на запад, нация сиу разделилась на три части: полуоседлых дакота, державшихся берегов реки Миннесота, накота, поселившихся к востоку от Миссури, и лакота, с боем прорывавшихся на северные равнины. Именно лакота мы и представляем себе, когда перед глазами встает образ конного охотника на бизонов, – эта ветвь составляла почти половину народа сиу. Лакота, в свою очередь, делились на семь племен (оглала, брюле, миниконджу, ту-кеттлз, ханкпапа, черноногих-сиу и санс-арк), из которых самыми крупными были оглала и брюле. По численности эти два племени превосходили все остальные, не принадлежавшие к лакота, племена северных равнин.

Продвигаясь в начале XIX в. на запад через нынешнюю Небраску и обе Дакоты, лакота постепенно объединялись с еще раньше вытесненными на север Великих равнин шайеннами и арапахо, успевшими образовать странный, но довольно прочный союз. Они не понимали наречий друг друга и объяснялись на замысловатом языке жестов, а по психологическому складу были едва ли не полной противоположностью. Если арапахо были миролюбивы и уживчивы, то шайенны отличались свирепостью и воинственностью. Первые встречи лакота с шайеннами и арапахо были далеки от дружеских, поскольку обе стороны соперничали за богатые дичью Блэк-Хилс (Черные холмы). «Заключался мир, – вспоминал впоследствии вождь шайеннов. – Они протягивали нам трубку и говорили: “Будем добрыми друзьями”, а потом раз за разом вероломно нарушали свое слово». Так продолжалось до 1840-х гг., когда многие шайенны и арапахо, устав от двуличности лакота и польстившись на посулы белых торговцев, мигрировали на юг, где образовали племена южных шайеннов и южных арапахо. Лакота остались безраздельными хозяевами северных равнин.

У лакота и той части шайеннов – арапахо, которые остались на севере, нашлись общие враги – уступавшие им численностью, но готовые биться насмерть кроу, жившие в центральной части Монтаны и на севере Вайоминга, а также наполовину перешедшие к земледелию пауни^[24], селившиеся по берегам реки Платт в Небраске. Причиной для вражды и соперничества было, с одной стороны, вечное стремление союза лакота, северных шайеннов и арапахо расширять свои охотничьи угодья, а с другой – общая для всех племен Великих равнин принадлежность к воинской культуре. Жившие далеко друг от друга кроу и пауни не могли объединиться в союз, но они отчаянно нуждались в друзьях – или хотя бы во врагах врагов, которые могли бы сойти за друзей. В конце концов оба племени предпочли связать судьбу с белыми^[25].

Такая же чехарда творилась и на юге Великих равнин. Оттесненные лакота от Блэк-Хилс кайова^[26] отступили на юг, в так называемую Команчерию, где они сражались с команчами, пока не заключили с ними союз. Бесспорные хозяева южных равнин и самые умелые наездники на всем Западе, команчи были народом яростным и беспощадным, беспрепятственно кочевавшим и совершавшим набеги от реки Арканзас вглубь Техаса. Время от времени они воевали с мексиканцами, однако с американцами уживались вполне мирно – пока белые переселенцы не начали покушаться на их охотничьи земли. Техасская республика обращалась с команчами еще хуже, чем мексиканское правительство в прежние времена, и вела против них жестокую предательскую политику, апофеозом которой стала расправа с мирной делегацией вождей. После этого команчи объявили техасцев своими злейшими врагами и нападения на поселенцев рассматривали как справедливую кару за убийство вождей и как возможность поразмяться.

Южные арапахо и южные шайенны, воспользовавшись близостью к Команчерии, устраивали набеги и угоняли принадлежавшие команчам и кайова табуны вплоть до 1840 г., когда эти четыре племени заключили мир, создав могучий союз, в перспективе способный противостоять нашествию белых^[27].

Власти в Вашингтоне (за исключением откровенных тугодумов) понимали, что воцарившаяся на сухопутных маршрутах тишина, которой так радовался уполномоченный по делам индейцев в 1849 г., – явление временное. С катастрофической скоростью истребляя леса, пастбища и дичь, белые переселенцы ставили индейцев, обитавших там, где пролегли маршруты миграции, на грань голодной смерти. Понимая, что у индейцев имеются лишь три варианта будущего: сражаться за свое благополучие, объединиться с белыми или погибнуть, правительство взяло на себя три обязательства: защитить и обезопасить пути миграции и растущие белые поселения, аннулировать право индейцев на обжитые ими земли и выработать гуманную политику обеспечения перемещенных индейцев средствами к существованию. В то, что власти действительно исполнят эти обязательства, верилось слабо. У малочисленной армии фронтира едва хватало людей для защиты фортов, что уж говорить о прикрытии переселенцев, поэтому единственной действенной в ближайшее время стратегией оставались переговоры. Эту задачу возложили на Тома Фицпатрика, бывшего горного охотника, ставшего агентом Бюро по делам индейцев. У индейцев равнин Фицпатрик пользовался доверием, и ему, как никому другому, оказался по плечу титанический труд, называемый агентской службой. Индейским агентам – представителям правительства в одном или нескольких племенах – поручалось предотвращать конфликты между поселенцами и индейцами, при необходимости привлекать военных для поддержания мира, а также (без махинаций и задержек) выдавать индейцам положенное им по аннуитету.

В 1851 г. Фицпатрик собрал у Форт-Ларами 10 000 индейцев северных равнин на непревзойденный по масштабам совет. На нем вожди подписали соглашение, вошедшее в историю как Договор в Форт-Ларами. Его смысл, как почти всегда в таких случаях, индейцы поняли весьма смутно, если вообще поняли, но с радостью приняли дары для своих народов от Великого Отца. Два года спустя Фицпатрик организовал подписание аналогичного договора в Форт-Аткинсоне – с племенами южных равнин. Оба договора были образцово лаконичными и разночтений вроде бы не допускали. Индейцы обязались впредь воздерживаться от стычек друг с другом и с американцами, признать устанавливаемые границы племен, позволить правительству прокладывать дороги через свои территории и строить форты (все это и так уже прокладывалось и строилось) и не трогать пионеров, пересекающих территорию племени. За это правительство обещало оберегать земли индейцев от разорения белыми (в действительности не имея для этого ни возможностей, ни желания) и в течение пятидесяти лет выплачивать участникам соглашения аннуитеты (впоследствии Сенат сократит этот срок до десяти лет).

Фицпатрик выполнил порученную ему работу, однако о договорах отзывался неодобрительно, считая их лавированием и бессмысленной отсрочкой. «Нужно определиться – либо армия, либо ежегодные выплаты, – доказывал он, обнаруживая незаурядную дальновидность. – Либо мы их подкупаем, предлагая нечто более выгодное, чем добычу от набегов, либо должны приструнить их силой и помешать разбойничать. Любые полумеры чреваты неудачами и провалами». Осуждал Фицпатрик и практику аннулирования права индейцев на землю – по той простой причине, как он сам объяснял, что этих прав у индейцев Великих равнин заведомо нет, а есть лишь «право бродяги», т. е. привилегия того, кто первым захватил территорию. Здесь большинство индейцев с ним согласились бы, никто из них и не думал прекращать набеги на врагов только потому, что так велело правительство. Признавать границы территорий они также не собирались. «Вы разделили мою землю, и мне это не нравится, – заявил вождь лакота. – Когда-то она принадлежала кайова и кроу, но мы выбили эти нации оттуда, и точно так же, как мы поступили с ними, поступают белые, когда хотят забрать себе землю индейцев»^[28].

Вопреки всем этим соглашениям конфликты между армией и индейцами вспыхивали то и дело, пусть в основном и непреднамеренные. Порой достаточно было одного опрометчивого поступка кого-то из молодых и горячих индейских воинов или неосмотрительных младших офицеров. Именно это случилось в августе 1854 г. на северных равнинах. Лейтенант Джон Граттан, только что окончивший Вест-Пойнтскую военную академию и похвалявшийся, что разделается со всеми лакота скопом, если ему дадут десяток солдат и гаубицу, сцепился с миролюбиво настроенным вождем брюле Атакующим Медведем. Поводом была отбившаяся корова переселенцев, которую зарезал индейский воин. Атакующий Медведь предложил компенсацию за корову, но Граттан, вместо того чтобы принять ее и решить дело миром, принялся палить по индейскому лагерю. Когда рассеялся дым завязавшейся перестрелки, оказалось, что смертельно раненный Атакующий Медведь лежит на земле, истекая кровью, а Граттан и 29 его солдат убиты.

Сумасбродная выходка Граттана являла собой неприкрытую агрессию и, несомненно, могла спровоцировать объявление войны белым. Тем не менее индейцы продемонстрировали поразительную выдержку. Если не считать нападения отряда индейских воинов на почтовый дилижанс, трое пассажиров которого погибли, брюле по-прежнему беспрепятственно пропускали обозы переселенцев. Однако военное ведомство, не желая признать, что причиной столкновения послужило безрассудство офицера, решило отомстить за Резню Граттана, как стали называть это столкновение. Полковник Уильям Харни получил приказ сурово покарать индейцев. Этот приказ он исполнил два года спустя, в сентябре 1856-го, сровняв с землей лагерь брюле у Блюуотер-Крик на Территории Небраска, перебив половину воинов и взяв в плен почти всех женщин и детей. Посрамленные вожди брюле выдали участников нападения на дилижанс, в числе которых был и отважный военачальник Пятнистый Хвост. Просидев год под замком в Форт-Ливенуорте, Пятнистый Хвост был так впечатлен могуществом белых, что после выхода на свободу выступал за мир с ними – или, по выражению некоторых лакота, вернулся из тюрьмы «разжиревшим слизнем». Может, Пятнистый Хвост и раздобрел слегка, но мягкотелым он точно не был, поскольку молниеносно завоевал в племени брюле беспрецедентную власть.

Целых десять лет над нацией лакота витал призрак Мясника Харни. На советах звучало много громких слов, но до дела не доходило – мучительная жажда отплатить белым ограничивалась мечтами. Между тем сам Харни сочувствовал индейцам. Нисколько не радуясь своей победе над брюле, он напомнил чинам в Вашингтоне, что «индейцы всего лишь отстаивали свои права»^[29].

Продолжая сеять несправедливость под предлогом мести за Резню Граттана, правительство решило, что наказания заслуживают и шайенны, которые на переселенцев не покушались и делать это не собирались. В итоге отряд регулярной армии летом 1857 г. атаковал селение шайеннов на реке Соломон в пределах Территории Канзас. Число погибших индейских воинов было небольшим, но солдаты одержали психологическую победу, продемонстрировав, как писал шайеннский агент, всю тщетность сопротивления белым.

Для шайеннов это был не самый лучший момент, чтобы признавать поражение. Через год после сражения на реке Соломон белые изыскатели нашли на востоке нынешнего штата Колорадо золото, и буквально за одну ночь там вырос город Денвер. Старатели и фермеры толпами повалили на охотничьи угодья шайеннов и арапахо, заполонив почти всю обширную территорию, обещанную этим племенам Договором в Форт-Ларами, подписать который десятью годами ранее их склонил Том Фицпатрик. В феврале 1861 г. десять вождей шайеннов и арапахо, в том числе Черный Котел с Тощим Медведем, подписали Договор в Форт-Уайзе, по которому их племенам предстояло ютиться в крошечной резервации на засушливых равнинах юго-восточного Колорадо. Однако большинство шайеннов и арапахо, презрев данное их вождями слово, остались жить на своих охотничьих землях. Они вели себя тихо и ни на кого не нападали. Никто и представить не мог, какими трагедиями обернется вскоре это пассивное сопротивление.

Тем временем на юге все попытки укротить кайова и команчей заканчивались сокрушительным поражением. Эти племена не трогали обозы переселенцев, но продолжали совершать набеги на техасцев. Вхождение Техаса в состав Соединенных Штатов ничего не изменило. Когда выяснилось, что от регулярной армии защиты не дождешься, за дело взялись техасские рейнджеры и в трех схватках изрядно потрепали команчей. Разозленные индейцы не только с невиданной яростью кинулись разорять техасские и мексиканские приграничные территории – теперь они нападали и на фургоны переселенцев.

Военные почти ничего с этим поделать не могли. До Гражданской войны 1861 г. основная часть скудных сил регулярной армии направлялась на подавление не утихавших на протяжении трех лет кровопролитных индейских восстаний на тихоокеанском Северо-Западе. В 1858 г. завершилась последняя война, и индейцы подписали договоры, закрепляющие границы резерваций. В них загнали побежденные племена, а тремя годами позже им навязали Договор в Форт-Уайзе. Это были первые шаги по пути, который позже назовут политикой концентрации. Индейцев будут выселять с земель, которые приглянулись белым или которые те уже прибрали к рукам, и перемещать как можно дальше. Затем начнется благородный эксперимент по обращению индейцев в христиан-землепашцев. А поскольку большинство индейцев не интересовали блага, к которым их планировали приобщить белые, политика концентрации обычно оборачивалась войной^[30].

Теперь белые вторгались на индейские земли со всех сторон и в непостижимых для индейцев количествах. Лавина переселенцев двигалась с востока, старатели ковырялись в земле на окраинах индейских территорий на западе, на севере и на юге. Обнаружив золото, участок просто захватывали. Индейцев, которые сопротивлялись натиску, надлежало, как выражались ковбои западных штатов, «сгуртовать» и обезвредить, загнав в резервации на плохих и потому непривлекательных для белых землях. На то, чтобы взять непокорных индейцев в огромную петлю и, постепенно затягивая ее, задавить мятежный дух, уйдет три десятилетия.

В бурных 1850-х затишье наблюдалось только на Юго-Западе. Огромный регион, включающий не только нынешнюю Аризону и Нью-Мексико, но и северные области Мексики, назывался Апачерией – там преобладали индейцы апачи^[31]. Это было не племя как таковое, а скорее конгломерат не связанных между собой общин, распадавшихся на две крупные части – восточную и западную^[32]. Самые большие неприятности доставляли правительству две западные группы – западные апачи и чирикауа, не особенно друг друга жаловавшие.

К 1820-м гг., когда в Апачерию начали проникать американцы, западные апачи и чирикауа-апачи вот уже почти два столетия враждовали сначала с испанцами, затем с мексиканцами и их индейскими союзниками. Устраивая внезапные нападения на военные отряды, разоряя гасиенды и обкладывая данью поселки, апачи ощутимо отравляли жизнь обосновавшимся в Апачерии мексиканцам. Американцев апачи поначалу встретили тепло, как врагов своего врага, но, когда значительная часть Апачерии отошла Соединенным Штатам по Договору Гадсдена 1853 г., обязывающему Вашингтон предотвращать набеги апачей на Мексику, атмосфера стала накаляться. У апачей не укладывалось в голове, чего от них требуют: они-то с мексиканцами не мирились, с какой стати им прекращать набеги к югу от границы? Хватит и того, что они оставили в покое всех, кто живет к северу от нее.

А в 1860 г. золото обнаружили в гористых западных пределах Территории Нью-Мексико – в самом сердце земель чихенне (восточных чирикауа-апачей). Вождь чихенне Мангас Колорадас попытался договориться с белыми по-хорошему, но старатели отхлестали его кнутом, и тогда он объявил американцам войну. Еще несправедливее обошлись с вождем чоконен (центральных чирикауа) Кочисом, который благополучно уживался с поселенцами на пустынных землях юго-востока Аризоны. Это благополучие разрушил Джордж Бэском, еще один безрассудный лейтенант того же вест-пойнтского разлива, что и Граттан. В феврале 1861 г. он арестовал Кочиса и нескольких его воинов, ошибочно обвинив их в похищении мальчика с дальнего ранчо. Кочис сбежал из-под ареста и взял заложников. Спустя несколько дней бесплодных переговоров Кочис убил заложников, тогда Бэском повесил арестованных чирикауа, в их числе брата Кочиса. Дальше больше – и Аризону захлестнула волна кровавых расправ.

Весной 1861 г. регулярная армия вдруг ушла с фронтира. Индейцы не знали, что и думать об этом внезапном отступлении. Чирикауа, решив, что разгромили правительственные войска, принялись бесчинствовать с удвоенным размахом, но индейцы Великих равнин замерли в нерешительности – и в результате упустили уникальную возможность замедлить нашествие белых.

Индейцы не воспользовались моментом, чтобы нанести удар, и вскоре на Великих равнинах появились новые солдаты – жители западных территорий, для которых убить индейца было все равно что подстрелить оленя. Это были люди особого склада – жестче и суровее солдат регулярной армии. 15 000 добровольцев, воевавших на Западе (из почти 3 млн человек, которых собрало федеральное правительство для подавления мятежей на Юге), вдвое превышали силу довоенных войск фронтира. Большинство добровольцев прибыли из Калифорнии: почти полумиллионное население этого штата продолжало расти. Поток мигрантов не иссякал: хотя Гражданская война поглощала энергию и ресурсы всей страны, слухи о золоте Запада приводили на индейские земли все больше белых переселенцев.

Несмотря на необходимость пополнять армию, правительство Линкольна поощряло движение американцев на Запад. В 1862 г. Конгресс принял Закон о гомстедах, по которому начиная с 1 января 1863 г. любой гражданин США или тот, кто выразил желание стать им (включая освобожденных рабов или женщин, являющихся главами семьи), мог получить в собственность 160 акров (около 65 га) государственной земли к западу от реки Миссисипи при условии, что претендент прожил на этом участке пять лет без перерывов, обрабатывая и улучшая его, и никогда не воевал против Соединенных Штатов. По переселенческим дорогам и тропам, и без того разбухшим от потока охотников за богатством, двинулись фургоны семей, мечтающих о своей ферме в прерии. Наплыв белых на индейские земли еще больше усилился.

Резкий прирост населения привел в 1861–1864 гг. к образованию шести Территорий: Невада, Айдахо, Аризона, Монтана, Дакота и Колорадо (последняя разрасталась быстрее остальных). Появилась прямая дорога на Денвер – тропа Смоки-Хилл, которая проходила по лучшим охотничьим угодьям индейцев. Вскоре их земли были вдоль и поперек расчерчены маршрутами почтовых дилижансов и телеграфными линиями, а Небраска и Канзас продвигали свои границы все дальше вглубь равнин. Гнев на белых захватчиков накапливался, но племена южных равнин не брались за оружие, хотя их мир неумолимо сжимался.

Несмотря на затишье на южных равнинах, в других регионах крови проливалось достаточно, чтобы два генерала добровольческих войск – Джеймс Карлтон и Патрик Коннор – успели стяжать славу на охваченном Гражданской войной Западе. В июле 1862 г. часть «Калифорнийской колонны» Карлтона выбила несколько сотен чирикауа под предводительством Кочиса и Мангаса Колорадаса с перевала Апачей – стратегически важного узкого ущелья в самом сердце земель чоконен. В столкновении был ранен Мангас Колорадас, а полгода спустя один из подчиненных Карлтона заманил вождя в лагерь для проведения переговоров и убил. Однако этот двойной удар не сокрушил чирикауа. Наоборот, когда солдаты ушли, Кочис принялся с новым рвением опустошать юго-восток Аризоны.

Тем временем Карлтон, продвигаясь на восток, разгромил маленькое племя мескалеро-апачей в пределах Территории Нью-Мексико. Затем, применив тактику выжженной земли, при поддержке своего давнего друга, легенды фронтира Кита Карсона, одержал верх над могущественной нацией навахо, которая давно вела войну с жителями Нью-Мексико. Пока Джеймс Карлтон сражался на юго-западе, генерал Коннор «расчистил» дороги между Калифорнией и Ютой, а затем уничтожил общину шошонов-ренегатов, воевавших с золотоискателями в Скалистых горах^[33].

В отличие от истекавшего кровью Юго-Запада и грохочущих выстрелами Скалистых гор, в северной части Великих равнин жили относительно безмятежно, пока в 1863 г. там не разгорелась беспрецедентных масштабов война. Все началось с кровавого восстания дакота, чья обширная резервация в Миннесоте сократилась до полоски земли вдоль реки Миннесоты, в то время как белое население штата резко выросло. Вероломные торговцы спаивали дакота и выманивали у них получаемые по аннуитету деньги, миссионеры донимали индейцев проповедями. Фермеры, обосновавшиеся по соседству, процветали, а резервацию преследовали голод и безысходность. 17 августа 1862 г. молодые воины, возвращаясь с неудачной охоты, убили шестерых поселенцев. Умысла здесь не было, но и сдержать накопленную за десять лет ярость уже не получалось. Понимая, что правительство этого так не оставит, вожди предпочли вступить в бой, и отряды дакота успели перебить сотни поселенцев, прежде чем войска северян вытеснили их на равнины к их сородичам накота. В сражениях 1863 и 1864 гг. армия разбила и обессилила дакота и накота. За вычетом горстки бежавших в Канаду или примкнувших к лакота, они покорились требованию жить в резервации.

Круги от волнений в Миннесоте разошлись по относительно тихим южным равнинам. Поселенцы Колорадо, которые и без того чувствовали себя неуютно в соседстве с южными шайеннами и арапахо, пришли в ужас. Любой проступок индейцев (на самом деле преступления были редки и сводились к угонам коней или скота) воспринимался как начало такого же восстания, как в Миннесоте. Поэтому многие жители Колорадо считали необходимым нанести по племенам упреждающий удар, на это был настроен и командующий военным округом полковник Джон Чивингтон. Проводимая им политика упреждающей войны и стоила жизни Тощему Медведю. Когда Тощий Медведь погиб под пулями белых, Черному Котлу удалось удержать воинов, готовых стереть в порошок крошечный отряд, сотворивший это злодеяние. Однако ни он, ни остальные вожди не могли бесконечно предотвращать нападения жаждущих мести индейцев на фургоны переселенцев и уединенные ранчо в южной Небраске и западном Канзасе. Угоном скота дело уже не ограничивалось, набеги превращались в лютый и кровавый разбой с насилием и зверскими убийствами. И хотя летом 1864 г. в основном это было делом рук Воинов-Псов – непримиримой общины шайеннов^[34], в ряде нашумевших расправ были повинны молодые воины Черного Котла.

В августе губернатор Эванс и полковник Чивингтон набрали временный полк – 3-й Колорадский кавалерийский – из всякого отребья, громил и головорезов, рвущихся истреблять индейцев. Не дожидаясь, пока они возьмутся за дело, Черный Котел запросил мира. Ранее Эванс предлагал миролюбиво настроенным индейцам отмежеваться от враждебных, именно это и попытался сделать Черный Котел, но публика требовала возмездия. Эванс спихнул решение на Чивингтона, стремившегося использовать колорадских кавалеристов в боевых действиях, пока не истек срок их службы. На рассвете 29 ноября Чивингтон обрушился на не ожидавший нападения лагерь Черного Котла у Сэнд-Крик. Увидев развертывающийся для атаки отряд Чивингтона, Черный Котел сначала поднял американский флаг, затем белый над своим вигвамом. Но Чивингтона не интересовало ни перемирие, ни демонстрация патриотизма. Он не собирался брать пленных – и не взял. Двести шайеннов, две трети которых составляли женщины и дети, были убиты практически так же, как убивали индейцы во время миннесотских волнений. «Их скальпировали, вышибали мозги, – свидетельствовал позже армейский переводчик. – [Колорадцы] ножами вспарывали животы женщинам, забивали прикладами маленьких детей, проламывали им головы и глумились над телами убитых». Черному Котлу с женой, несмотря на девять полученных ран, удалось каким-то чудом спастись. Желая лишь одного – вырваться из порочного круга атак и ответных ударов, он увел уцелевших соплеменников на юг от реки Арканзас. Тем временем полковника Чивингтона и его «Кровавый Третий» полк чествовали в Денвере как героев^[35].

Когда заснеженные южные равнины опалило огнем гнева индейцев, возмущенных Резней на Сэнд-Крик, вожди южных шайеннов, арапахо и лакота пообещали «до самой смерти не опускать топор войны». Однако эти зловещие и грозные слова подразумевали не борьбу до последней капли крови, а большой набег, после которого племена возвратились к привычным занятиям – бизоньей охоте и стычкам с вражескими племенами. В январе – феврале 1865 г. индейские воины разорили дорогу вдоль реки Платт и повергли в панику Денвер. Затем союз племен повернул на север, в Блэк-Хилс, чтобы избежать карательных мер со стороны армии и поведать о своих подвигах северным сородичам, которые, в свою очередь, развязали «войну» с белыми. Три тысячи воинов собрались в крупнейший отряд, когда-либо появлявшийся на Великих равнинах, и напали на станцию Платт-Бридж – объект стратегический, но из-за малочисленности гарнизона плохо защищенный. Нападавшие перебили кавалеристов и устроили засаду на обоз переселенцев. После этого индейцы решили, что солдаты достаточно наказаны, и разъехались, чтобы осенью охотиться на бизонов.

Однако с точки зрения армии конфликт только начинался. В феврале армейское ведомство создало обширное территориальное формирование – Миссурийский военный округ, включающий Великие равнины, Техас и Скалистые горы. Штаб округа располагался в Сент-Луисе, Миссури, командиром был назначен генерал-майор Джон Поуп. При всей своей любви к громким выспренним речам он был опытным офицером и запланировал наступление на начало весны 1865 г., когда лошади индейцев еще не успеют восстановить силы после суровой зимы на равнинах, а их хозяева не возобновят набеги на маршруты переселенцев. Выступить планировалось тремя колоннами, которые ударят по непокорным равнинным племенам одновременно. Поуп рассчитывал на то, что его войска пополнятся ветеранами Гражданской войны, которых отправят на Запад, а предоставленные ему полномочия позволят расправляться с враждебными племенами по его усмотрению.

Отличный план, но осуществиться ему было не суждено. По окончании Гражданской войны в апреле 1865 г. добровольцы-северяне мыслями были уже дома и, едва прибыв на Запад, дезертировали. Второй краеугольный камень плана Поупа – поддержка гражданских властей – рассыпался в прах еще до начала кампании. После Резни у Сэнд-Крик у правительства попросту не хватало духа воевать дальше. Поэтому Конгресс уполномочил губернатора Территории Дакота Ньютона Эдмундса подготовить новые переговоры с лакота и назначил комиссию для заключения устойчивого мира на южных равнинах. Военное ведомство также пребывало в нерешительности. В итоге до поля брани добралась лишь одна из трех сформированных Поупом колонн. В августе 1865 г. экспедиция под командованием генерала Коннора двинулась маршем на Блэк-Хилс, но операция потерпела фиаско. Солдаты дезертировали пачками, а две колонны Коннора в двух бестолковых схватках с лакота и шайеннами едва не были уничтожены полностью. На этом попытки военных установить мир силой закончились. До поры до времени^[36].

По отношению к индейцам Великих равнин политика правительства редко бывала последовательной или хотя бы логичной. Не стала исключением и осень 1865 г., когда губернатор Эдмундс пригласил на мирные переговоры тех самых индейцев, которые в это время сражались с Коннором. То, что никто из них не явился, Эдмундса не смущало. Он хотел убедить потенциальных поселенцев в безопасности Территории Дакота, и в октябре, собрав подписи нескольких прикормленных вождей из «разложившихся» общин, «ошивающихся вокруг фортов», губернатор провозгласил мир на северных равнинах. Уполномоченный по делам индейцев в силу известных только ему причин подыграл Эдмундсу в этом спектакле.

Гораздо больше похожее на подлинный мирный договор соглашение с южными племенами было заключено в октябре 1865 г. на большом совете на реке Литтл-Арканзас. Открестившись от «огромных ошибок» Чивингтона, члены мирной комиссии убедили индейцев, что это в их интересах – согласиться на жизнь в резервации, включающей значительную часть юго-западного Канзаса, почти весь Техасский выступ и значительный кусок Индейской территории. Это был очередной шаг к концентрации индейцев и затягиванию петли.