Большая игра

Глава 7. Странная история двух собак

К северу от гималайских перевалов, на продуваемом штормовыми ветрами Тибетском плато высится священная гора Кайлас. Окутанный религиозными предрассудками и вечными снегами пик высотой в 22 000 футов располагается, как равно верят буддисты и индусы, в самом центре мироздания. От века приверженцы обеих религий рисковали жизнями ради того, чтобы достичь этой отдаленной горы, так как, по поверью, обход вокруг нее освобождает от грехов всей жизни. Для верующих мрачный ландшафт вокруг горы Кайлас исполнен религиозной символики – в частности, как утверждается, там сохранились отпечатки следов самого Будды. Еще там есть священные озера, в которых обязательно нужно искупаться, могилы святых, которые непременно следует посетить, святые пещеры, в которых нужно предаваться размышлениям и молиться, и монастыри, где усталый путник может отдохнуть.

Паломники прибывают туда из таких далеких краев, как Монголия и Непал, Индия и Цейлон, Китай и Япония, а также из самого Тибета. На протяжении десятилетий немалое их число погибало на обледеневших перевалах, становилось жертвами обморожения или голода, лавин или нападений разбойников. Впрочем, не только страх смерти смущал умы тех, кто размышлял над опасным путешествием к горе Кайлас. Даже сегодня паломники с молитвенными колесами и амулетами (а некоторые – с каменными веригами) преодолевают тяжкий путь к священной горе так, словно исполняют тягчайший обет. Правда, ныне оборванные паломники вынуждены делить этот священный край с джипами, набитыми западными туристами, которые рвутся пополнить список освоенных ими экзотических мест.

До недавнего времени окрестности горы Кайлас считались одним из самых недоступных мест на свете. Нога европейца туда почти не ступала, разве что два священника-иезуита побывали там в 1715 году и описали гору как «мрачную, бесплодную, с крутыми склонами и жутко холодную»^[51], а затем поспешили в Лхасу. Минуло целое столетие, прежде чем ее вновь увидел европеец – на сей раз британский ветеринарный врач, путешествовавший по дальнему северу Индии в поисках лошадей для кавалерии Ост-Индской компании и попутно немного занимавшийся неофициальными исследованиями. Звали этого врача Уильям Муркрофт, а в Индию он прибыл в 1808 году по приглашению компании, чтобы управлять ее конными заводами. Очень скоро он пришел к убеждению, что где-то на севере, в дебрях Центральной Азии или Тибета, можно отыскать породу лошадей, превосходящую прочие прытью и выносливостью, и решил найти эту породу, чтобы освежить кровь лошадей компании. В ходе второго из трех длительных путешествий в поисках этой породы у горы Кайлас в Тибете с Муркрофтом и случилось событие, внушившее ему навязчивую идею, которая преследовала его до конца жизни.

Все произошло в доме тибетского сановника. К удивлению англичанина, там его встретили две диковинные собаки, чье европейское происхождение угадывалось с первого взгляда, – терьер и мопс (обе породы были из тех, о которых и слыхом не слыхивали в Центральной Азии). Откуда же они там взялись? Муркрофт возомнил, что нашел ответ: явно опознав в нем европейца, обе собаки начали прыгать вокруг, ласкаться и радостно лаять, а потом, чуть угомонившись, принялись достаточно исправно выполнять команды, как после дрессировки. Для Муркрофта это означало только одно: оба пса когда-то принадлежали солдатам. Местные жители утверждали, что получили их от русских торговцев, но Муркрофт был убежден в ином. В любом случае это обстоятельство доказывало, что русские здесь уже побывали. С той поры и до самой своей смерти в 1825 году Муркрофт засыпал руководство в Калькутте множеством взволнованных предупреждений о планах русских в Центральной Азии.

Он был убежден, что Санкт-Петербург намерен захватить огромные нетронутые рынки Центральной Азии. Ост-Индской компании следовало решить, будут ли коренные жители Туркестана и Тибета «одеваться в ткани из России или из Англии», станут ли они покупать «железные и стальные орудия, произведенные в Санкт-Петербурге или Бирмингеме». Более того, он был уверен, что русские стремятся к территориальным захватам. Первыми падут ханства Центральной Азии, а потом наступит очередь Индии. В одном из писем к начальству Муркрофт объяснял, что даже горстка английских офицеров, командующих местными нерегулярными воинскими частями, способна остановить русскую армию в движении через перевалы на юг, завалив солдат каменными глыбами с окружающих высот.

Но это было лишь начало. В Великобритании и в Индии русофобы составляли меньшинство, либо пользовавшееся слабой поддержкой со стороны правительства и руководства компании, либо вовсе не имевшее поддержки. При всем сходстве их взглядов вряд ли отец русофобии сэр Роберт Уилсон и ветеринар Муркрофт когда-либо слышали друг о друге, не говоря уже о том, чтобы переписываться. В то же время руководство компании было слишком далеко от мысли, что Санкт-Петербург, официально по-прежнему британский союзник, питает какие-либо коварные намерения насчет Индии. Ведь первейшими и достаточно дорогостоящими задачами русских являлись, как полагали, обустройство и защита уже завоеванных земель, а не захваты новых владений в Гималаях и далее, вопреки настоятельным призывам Муркрофта. Потому начальство игнорировало предупреждения ветеринара, усматривая в них плоды чрезмерного рвения, а не трезвую оценку ситуации. Депеши Муркрофта погребались в архивах, их даже не читали, и вновь появиться на свет им было суждено лишь после его смерти.

Давней мечтой Муркрофта было в поисках лошадей посетить Бухару, большой торговый город, столицу богатейшего ханства Центральной Азии. Он ничуть не сомневался в том, что на тамошних рынках отыщет лошадей, столь необходимых компании (чего до сих пор никак не удавалось сделать). Речь шла о легендарных туркестанских лошадях, прыть, выносливость и ловкость которых расхваливали на базарах северной Индии. Весной 1819 года настойчивость Муркрофта наконец оценили: он получил одобрение и финансовую поддержку очередной экспедиции протяженностью 2000 миль – для него уже третьей и последней. Подобно русскому путешественнику Муравьеву в ходе миссии в Хиву, Муркрофт не имел официального статуса, и от него вполне могли отречься, возникни какие-либо проблемы или вызови его пребывание в столь далеком от индийских границ городе протест со стороны Санкт-Петербурга.

Покупка лошадей была одной из многих задач Муркрофта. Еще он предполагал открыть северные рынки для британских товаров и опередить таким образом русских, которые, по его убеждению, вынашивали схожие замыслы. Итак, 16 марта 1820 года он со своим отрядом пересек границу земель, подвластных компании; за ним неспешно следовал большой караван с лучшими британскими экспортными товарами, от фарфора до пистолетов, ножей и хлопка. Груз тщательно отбирали, чтобы затмить гораздо худшие по качеству русские товары. Помимо множества всадников и слуг спутниками Муркрофта в этом дальнем походе через Окс были молодой англичанин по имени Джордж Требек и англо-индиец Джордж Гатри. Оба не только оказались умелыми и надежными спутниками, но и проявили себя стойкими и верными друзьями в трудные дни. Никто из них и подумать не мог, что из-за долгих и частых задержек путешествие в неизвестность отнимет около шести лет и завершится трагедией.

* * *

По опыту предыдущих экспедиций Муркрофт знал, что кратчайшая дорога в Бухару лежит через Афганистан. К несчастью, в ту пору там разгорелась ожесточенная гражданская война. Несмотря на сопровождение из отряда гуркхов^[52], война угрожала исходу экспедиции, особенно когда поползли слухи о том, что верблюды в караване нагружены ценными товарами для рынков Туркестана. Поэтому Муркрофт решил миновать Афганистан и подойти к Бухаре с востока, со стороны Кашгара в китайском Туркестане. Проще всего было пересечь Каракорум от столицы Ладакха – Леха. Более того, приближаясь к Бухаре с этой стороны, Муркрофт рассчитывал заодно открыть для английских товаров рынки китайского Туркестана. В сентябре 1820 года, после многочисленных задержек в Пенджабе и года с лишним в пути, Муркрофт и его спутники наконец прибыли в Лех – первыми из англичан. Тотчас же они попытались наладить отношения с китайскими властями в Яркенде – городе на дальнем рубеже Каракорума, – чтобы получить разрешение на проход по их территории. Но, как вскоре обнаружил Муркрофт, сделать это было непросто.

Во-первых, Яркенд лежал в 300 милях к северу, за почти непроходимыми – особенно по зиме – перевалами, и на получение ответа от тамошних властей (которые и в лучшие времена не слишком утруждали себя торопливостью) могли уйти месяцы. Муркрофту понадобилось некоторое время, чтобы это осознать. Имелись и другие причины, препятствовавшие ему попасть в китайский Туркестан – или Синьцзян, как принято говорить сегодня. Могущественные местные купцы на протяжении многих поколений обладали монополией на караванную торговлю между Лехом и Яркендом и не горели желанием уступать ее англичанам. Даже когда Муркрофт предложил наиболее влиятельным из них сделаться представителями Ост-Индской компании, его усилия по-прежнему саботировались. Лишь позднее он выяснил, что китайцы предупредили купцов: дескать, стоит англичанам получить разрешение на проход через перевалы, как они приведут с собой армию.

Очень скоро Муркрофт обнаружил подтверждение своих самых горьких страхов: в Лехе у него нашелся русский соперник. Официально тот считался местным торговцем, который ездил через перевалы и вел торговлю между Лехом и караванными городами китайского Туркестана. Но, как стало доподлинно известно Муркрофту, на самом деле это был высокопоставленный царский агент персидско-еврейского происхождения, выполнявший важные политические и коммерческие задания из Санкт-Петербурга. Звали его Ага Мехди, и карьеру начинал он мелким уличным торговцем. Вскоре Мехди начал торговать теплыми кашмирскими шалями, славившимися по всей Азии своей красотой. Потом, благодаря выдающейся предприимчивости, проделал долгий путь через Центральную Азию и добрался до Санкт-Петербурга. Там его шали привлекли внимание самого царя Александра, пожелавшего встретиться с предприимчивым купцом.

Мехди произвел на Александра большое впечатление и был отправлен обратно в Центральную Азию с поручением попытаться наладить коммерческие связи с Ладакхом и Кашмиром. Поручение было выполнено, и на тамошних базарах стали появляться русские товары. Когда купец вернулся в Санкт-Петербург, восхищенный царь наградил его золотой медалью с цепью, а также даровал русское имя «Мехди Рафаилов»^[53]. После этого для Мехди приготовили новую миссию, на сей раз с политическими и сугубо коммерческими задачами. Ему приказали отправиться гораздо южнее, в независимое государство сикхов Пенджаб, где следовало подружиться (по возможности, конечно) со стареющим, но чрезвычайно мудрым и коварным правителем Ранджитом Сингхом, о котором поговаривали, что он отлично ладит с англичанами. Мехди вез с собой рекомендательное письмо от царя, подписанное министром иностранных дел графом Нессельроде. В письме, в целом достаточно невинном, сообщалось, что Россия хотела бы торговать с купцами Ранджита Сингха, а самого правителя приглашали в Россию с визитом.

Муркрофт быстро все это выяснил и сумел даже через своих агентов раздобыть копию царского письма. Казалось, оно подтверждало его наихудшие опасения по поводу намерений русских. Заодно он узнал, что предприимчивый соперник вскоре должен прибыть в Лех, где сделает остановку на пути в столицу Ранджита Сингха Лахор. «Мне очень хотелось с ним увидеться, – записал Муркрофт в своем дневнике, – чтобы лично удостовериться в подлинных его устремлениях, а также в поползновениях честолюбивой державы, под патронажем и властью которой он трудится». Муркрофт установил также, что Рафаилов, если называть того новым именем, везет с собой крупную сумму денег, а еще и рубины и изумруды, причем отдельные камни очень крупные и очень ценные. Последние, как подозревал Муркрофт, почти наверняка предназначались в качестве подарков от царя Ранджиту Сингху и его приближенным – такими камнями не разбрасываются ради местной торговли или обмена.

От людей, вернувшихся с севера через перевалы, англичанин узнал о внушавшей беспокойство деятельности Рафаилова в этом почти полностью мусульманском закутке Китайской империи. Ему сообщили, что в Кашгаре Рафаилов тайно пообещал местным вождям поддержку царя, если те попытаются свергнуть маньчжурское иго. Вождям передали, что, доведись им представить в Санкт-Петербург законного претендента на кашгарский трон, тот прибудет обратно во главе обученной русскими армии и вернет все земли, принадлежавшие его предшественникам. Правдивы были эти слухи или нет, но Муркрофт воочию видел ликование местного населения, воодушевленного благосклонностью русского царя. Было очевидно, что Рафаилов – крайне серьезный противник. Знание людей и местных языков, не говоря уже об уме и предприимчивости, превосходно служило выполнению порученной ему – по мнению Муркрофта – задачи, то есть распространения влияния России до границ с Британской Индией и политической и географической разведкой сопредельных территорий.

Обо всем этом Муркрофт докладывал своим начальникам, находившимся в отстоящей на 1000 миль Калькутте. В докладах он отмечал, что Рафаилова на самом опасном участке путешествия – по казахской степи, где царило полное беззаконие, – сопровождал казачий конный отряд. Теперь Муркрофт окончательно уверился в том, что за поисками Санкт-Петербургом рынков на севере Индии скрывается, как он выражался, «чудовищный захватнический план». Там, где пройдут караваны с русскими товарами, следом наверняка смогут пройти казаки. Рафаилов был разведчиком, исследовал маршрут и готовил почву для вторжения. Муркрофт твердил, что судьба северной Индии зависит только от него: если лукавому пришельцу не помешать, ему остается всего пара недель пути до цели. Поэтому Муркрофт и его спутники возбужденно ожидали прибытия Рафаилова.

Ожидание оказалось напрасным. Точно неизвестно, при каких обстоятельствах погиб царский посланник. Он попросту исчез где-то на высоких перевалах Каракорума, и его останки присоединились к тысячам скелетов людей и животных, разбросанных вдоль пути, который позднее один путешественник назвал местной via dolorosa^[54]. Муркрофт обошел эту историю молчанием, разве что отметил, что смерть соперника стала для него «страшной неожиданностью». Можно предположить, что Рафаилов скончался от внезапного сердечного приступа или от горной болезни, так как в тех местах тропа уводила вверх почти на 19 000 футов над уровнем моря. Возможно, даже Муркрофт, опытный врач и ветеринар, не смог установить причину смерти Рафаилова, но возможно и то, что эта загадка погребена где-то среди 10 000 рукописных страниц его отчетов и переписки. Так или иначе, любые намеки на то, что сам Муркрофт как-то причастен к этой трагедии, можно почти с полной уверенностью отвергнуть. Он был не только исключительно благородным, но и чрезмерно великодушным человеком. Его биограф доктор Гарри Олдер – видимо, единственный, кто скрупулезно изучил все бумаги Муркрофта, – нашел в них указание на то, что осиротевший малолетний сын Рафаилова получил от англичанина пансион на надлежащее образование (иных сведений не сохранилось). До тех пор пока западным исследователям не станут доступными тайные русские архивы того периода, истинная правда о Рафаилове наверняка не выйдет на свет. Сам Муркрофт ничуть не сомневался, что тот был доверенным агентом русского империализма, а советские исследователи считают самого Муркрофта одним из главных британских лазутчиков, что прокладывали пути для аннексии Центральной Азии. Проживи Рафаилов еще хотя бы несколько лет, он, как писал Муркрофт в письме другу, «смог бы подстроить события, от которых содрогнулись бы многие правительственные кабинеты Европы».

Неожиданное исчезновение Рафаилова не избавило Муркрофта от параноидального страха перед намерениями русских относительно северных государств Индии. Без согласия руководства в Калькутте, не имея надлежащих полномочий, он тем не менее поспешил от имени «английских купцов» начать переговоры о заключении торгового договора с Ладакхом. Он верил, что этот мастерский ход откроет рынки Центральной Азии для британских производителей, по-прежнему страдавших от экономических потрясений вследствие наполеоновских войн. Однако начальство Муркрофта не разделяло таких взглядов. Оно питало сомнения относительно планов России в Центральной Азии, не говоря уже об Индии, и самым тщательным образом старалось избегать конфликтов с правителем Пенджаба Ранджитом Сингхом, который считался наиболее ценным другом и соседом Британской Индии. Меньше всего компании хотелось увидеть в качестве противника его мощную, хорошо обученную армию сикхов. В Калькутте все знали, что после захвата Кашмира Ранджит Сингх полагает Ладакх зоной своих интересов.

Впрочем, умасливать Сингха было слишком поздно: Муркрофт проявил инициативу и уже написал в Пенджаб, что Ладакх – независимое государство, в дела которого не стоит вмешиваться; он также добавил, что правитель Ладакха мечтает о британском покровительстве. Компания поспешила принести Ранджиту Сингху смиренные извинения за проступок Муркрофта и признать договор с Ладакхом ничтожным, но, по всей видимости, эти действия запоздали. Муркрофта от ярости Сингха (не говоря уж о ярости непосредственных его начальников, которые несли ответственность за ветеринара) было не спасти. Вскоре последовала череда загадочных покушений на жизнь Муркрофта и двоих его спутников.

Первое предпринял неизвестный, выстреливший поздно вечером через окно в работавшего за столом Джорджа Требека; по счастью, стрелявший промахнулся. Судя по всему, он принял Требека за Муркрофта, который имел привычку часами просиживать за складным столиком, составляя отчеты и заполняя дневник. Далее состоялись сразу два покушения на Муркрофта, и одного из несостоявшихся убийц врач застрелил. Потерпев неудачу, убийцы сменили тактику. Вскоре Муркрофт и его спутники начали ощущать странные боли, которые приписали местной лихорадке. При этом, даже выступив против Ранджита Сингха (не говоря уже о местных купцах, монополии которых они угрожали), они успели завести среди жителей Ладакха друзей, прекрасно разбиравшихся в происходящем. Как-то ночью, когда Муркрофт ломал голову над причиной непонятной болезни, к нему пришли два странных человека, прятавших лица под шарфами, чтобы не быть узнанными. Жестами эти двое недвусмысленно растолковали, что Муркрофта и его спутников отравили. Когда они выпили подозрительного вида отвар, принесенный ночными гостями, головные боли и ломота в суставах неожиданно прекратились. На сем, как ни странно, покушения оборвались.

Муркрофту удалось пережить месть со стороны врагов, но теперь он столкнулся с недовольством собственных начальников. До тех пор руководство компании удивительно терпимо относилось к его бесконечным и дорогостоящим поискам новых лошадей для улучшения поголовья. После двух безрезультатных экспедиций ему даже позволили организовать нынешнюю поездку в Бухару. Не было сомнения, что компания остро нуждается в лошадях; к тому же Муркрофт привозил из своих путешествий множество ценных топографических и политических сведений, поэтому его причуды и нараставшая русофобия не слишком беспокоили начальство – на них просто закрывали глаза. Однако вмешательство в крайне чувствительные отношения Ост-Индской компании с соседними правителями были совсем другим делом.

Первым порывом руководства было уволить Муркрофта и лишить довольствия; депеша с таким указанием была отправлена, но вскоре последовало второе письмо, где содержалось распоряжение вернуться в Калькутту. По всей видимости, Муркрофт получил письмо об увольнении, но вот второе до него не дошло. Уязвленный до глубины души, он оскорбился. «Я пекусь о распространении влияния моей страны, – записал он в дневнике, – на государство на границе Индии, каковое является оплотом для расширения нашей торговли на Туркестан и Китай, а также могучим аванпостом против врага с севера». Отречение родины стало для него тяжким ударом, а верх унижения он углядел в том, что так и не сумел пробудить интерес своего руководства к огромным нетронутым рынкам Центральной Азии, как не сумел и заразить чиновников в Лондоне и Калькутте своими страхами перед русской угрозой британским интересам в Азии.

Человек менее настойчивый, нежели Муркрофт, наверняка разочаровался бы и сдался. В конце концов, он мог просто вернуться в Лондон и продолжить карьеру преуспевающего ветеринара. Но он не забывал о лошадях, которых столь долго стремился найти. Если попасть в Бухару через Китайский Туркестан не удалось, можно попробовать пройти более опасной дорогой через Афганистан. Муркрофт не понимал, что долгие месяцы, проведенные в Ладакхе в попытках договориться с китайцами о проходе через горы, почти с самого начала были бесполезной тратой времени. Ловкий Рафаилов, которого Муркрофт так ценил, ухитрился – прежде чем отправиться в свое собственное трагическое путешествие через перевалы – влить яд сомнения в умы китайских сановников и восстановить их против Муркрофта.

Вместе со спутниками Муркрофт попытался наверстать потерянное время и покинул Ладакх до того, как туда попало второе письмо компании, требовавшее от него возвращения в Калькутту. В конце весны 1824 года, после путешествия через Кашмир и Пенджаб (при этом постаравшись обойти как можно дальше к северу Лахор, столицу Ранджита Сингха), они переправились через Инд и добрались до Хайберского перевала. Далее лежал Афганистан, а за ним – Бухара.