Зимопись. Книга четвертая. Как я был номеном

Глава 7

Это произошло ночью.

– Тихо! Замри! – Скрутив пытавшуюся перевернуться Марианну в бараний рог, я зажал ей рот. Мы застыли, пристально вглядываясь во тьму.

Очередные бурлаки. Тянут-потянут…

Вытянули. Берег наполнился шумом остановившихся на отдых людей. Несколько воинов с мечами наголо вышли на поляну с кострищем. Ничего нового: бронзовый век в собственном соку. Шлемы – куполом или шляпой, по телу – бронзовые пластинки и чешуя, на ногах – сапоги.

Тлевшие угли не насторожили пришельцев, наоборот, воины удовлетворенно хмыкнули, отходя к запасу чурок, которые осталось только нарубить. Суета готовки еды выбила покой из леса, как чересчур усердный следователь признание из бомжа.

Как определить, хорошие ли перед нами люди? Мы и сами не очень похожи на достойных бюргеров или селян, чтобы к нам отнеслись непредвзято. Явные беглецы. А беглых либо возвращают хозяевам, либо продают новым. Закон жизни. Той жизни. Давней. В историю которой я каким-то образом попал. Во всех смыслах.

– Никодим, мы по-быстрому или с лёжкой?

Предводитель, плюгавенький сутулый мужичок, покрутил головой, оглядев окрестности.

– По-быстрому, и очень.

Его вытянутое лицо с глубокими морщинами у глаз напоминало кого-то из семейства гиеновых, козлиная бородка топорщилась, скудную растительность на щеках и подбородке трепало ветерком. Неприятное лицо заставило меня пока не думать о радостном сошествии и братании.

На правах старшего Никодим уселся у будущего костра, которым только начали заниматься: рубили, поджигали, устанавливали, готовились варить…

Дыша мне в ладонь, Марианна ухитрилась шепнуть:

– Кто?

Я пожал плечами. Сейчас нужно сидеть как мыши в присутствии кота, любой звук – путь на плаху. Или домой. Как повезет.

– Враги?

– Посмотрим. – Я вновь грубо заткнул слишком бойкий рот царевны.

Сквозь листву просматривалось не все, но многое. На ушкурников новоприбывшие не походили. Ладья – большая, торговая, с «чердаком», как в старину назывались закрытые помещения, ныне – каюты. Скорее всего, перед нами – купцы, но какие купцы? Их начальник не вызывал доверия. Так среди крутых бандитов-быков всегда есть мелкий гнида, которого, кажется, плевком перешибешь, а поди ж ты – оказывается великим умищем и серым кардиналом всей кодлы. С его замыслов все начинается, его разводом лохов «по понятиям» все заканчивается. И всегда в его пользу.

Лучше уж подождем следующего трамвая. Или переправимся на плоту, как изначально задумывалось. На самом деле я совершенно не люблю приключения. Теперь.

Марианна подрагивала, сжавшись в комочек. Правильно. Я тоже боюсь.

Купцы-воины ели мясо. Ну не сволочи ли. Я не успевал глотать слюни. Предводитель Никодим послал двоих оглядеться в округе. Вернувшись, бойцы заверили, что все тихо.

– Собираемся. – Никодим поднялся первым.

Кто-то прибежал с деревянным ведром заливать костер, кто-то потащил котел и прочие причиндалы обратно на судно. Никодим пальцем подозвал нескольких воинов:

– И не забудьте того, кто на дереве.

– На каком?!

Кривой палец начальника вытянулся в нашу сторону.

Упс. Вот и вся маскировка.

– Слазь, а то хуже будет! – В нашу сторону направили массу разнообразного оружия.

Сопротивляться нет смысла. Никодим заметил одного, но второму уже не скрыться, и если (то есть, когда) найдут – хуже будет. И разлучаться нам не следовало. Мозг, штурмовавший ситуацию, выстрелил идеей:

– Скажешь, что я твой домашний зверь – застигнутый на полпути в Священный лес человек-волк, теперь безмозглое создание. Если повезет – разыграем ту же карту, что и с пиратами.

– Мелкота! Двое! – доложили принимавшие нас воины нехорошо улыбнувшемуся Никодиму. – Ого, сразу и мальчик, и девочка, и какие смазливые. Удачный день.

Снимая с дерева спускавшуюся царевну, ее глумливо облапали, отчего она вспылила и попыталась вырваться. Пощечина-оплеуха вызвала слезы в непонимающих глазах: за что?! Похохатывая, бойцы Никодима толкали Марианну друг к дружке, как мячик, откидывали ее защищавшиеся руки, задирали подол.

Вспомнив четвероногость, я не слез с дерева, а полуслетел-полуспрыгнул, проявив былые навыки во всей красе, после чего демонстративно принюхался и состроил недовольный оскал.

– Гррр!

Со страшным рыком я ринулся на помощь царевне, намереваясь впиться зубами в бедро ближайшего мужика.

– Что с ним? Юродивый или придуривается? – От меня отшатнулись и постарались пнуть с разных сторон.

– Это мой человолк! – звонко объявила Марианна и тут же совершила величайшую глупость, добавив: – Не трогайте его!

Пожалела, комок ей в кашу и пенку в молоко. Не могла сказать: «Осторожнее! Кусается! Взглядом на тот свет отправляет, а слюна у него ядовитая!»

Впрочем, без толку, человолков здесь не знали. И тотем у Никодима и его команды, видимо, другой, если вообще имелось что-то святое.

– На суете показывать будем как диво заморское. – Отведя от меня взгляд, Никодим быстро зашагал к берегу. – Ловите, только шкурку не попортьте, больно симпатичная.

Несколько человек с веревками окружили меня. Еще двое схватили царевну, заткнули кляпом рот и теперь держали ее, дергавшую ногами в желании помочь – мне, а не себе. Храбрая девчонка, только глупая. Отвага – это смелость, проявленная к месту. Уместность определяется умом и опытом. У Марианны уместность диктовали эмоции.

Внезапно все кончилось, все застыли, как приговоренные на эшафоте, когда нож гильотины уже летит.

– Удачи и здоровья вам, люди добрые, гости дорогие, – раздалось из леса.

– И вам того же. – Никодим остановился между костром и судном, где его застал голос из чащи, и расправил плечи, вглядываясь в тень за листвой.

– Как вам наша земля?

– Благодарствуйте. Чувствуем себя как дома.

– Нет ли какой обиды или неудовольствия?

Голос был пожилой. Одновременно серьезный и настороженный. Умудренный. Обладатель такого голоса не станет нарываться зря, но своего не упустит.

– Никак нет, добрые хозяева, все превосходно.

– А дрова? Не сырые?

– Ничуть. Все как надо.

Среди деревьев показалась фигура. Тьма скрывала детали, но в основном все видно: крепкий старик в львиной гриве седых волос, что образовывали внизу сказочную бороду: длинную, белую, пышную. Необъятную. Граф Толстой нервно курит в сторонке, Карл Маркс и всякие Бармалеи рядом не лежали. Если только вымышленный персонаж Дед Мороз… но то – вымышленный. Перед нами стояла летняя копия новогоднего деда – в плетеных лаптях, холщовых штанах и рубахе, подпоясанной расшитым кушаком. Из-за спины старика высовывал свой любопытный нос мелкий постреленок. Видимо, тот самый «гляделец» из разговоров мальчишек. Оружия у «добрых хозяев» не было. На первый взгляд. Впрочем, на второй тоже.

– Если вас все устраивает, то будьте любезны выдать плату за гостеприимство, и можете отдыхать дальше.

– Благодарны хозяевам, извольте получить, что причитается, хотя оставаться, мы, увы, не будем. Дела.

– Вижу, что уже собираетесь, но нехорошо так торопиться. А если бы, не приведи Святой Никола, мы не успели, то что бы вы потом говорили? Как людям в глаза смотрели бы, и что они сказали бы о такой нелюбезности?

Продолжив елейным тоном, Никодим изо всех сил старался не сорваться:

– Простите нас, мы действительно торопимся. Если б мы вас сейчас не дождались, в следующий раз отблагодарили бы втрое.

– Не бывает следующего раза, гости дорогие, сами знаете. Кто это у вас?

Он указал на меня и царевну, удерживаемых дюжими вооруженными молодцами.

– Мы не хотим портить отношений с конязем. Приносим свои извинения и, помимо стандартной платы, в подтверждение добрых намерений и долгой дружбы отдаем вам мальчишку. – Укрытый дорогим доспехом Никодим склонился перед лапотным стариком.

– Больной?

– На голову, а в остальном – сами видите. Симпатичный, крепкий. Готовый бойцовый пес.

– Что за девчонка с ним?

– Тоже больная, но… Но это наша девчонка, – непререкаемо закончил Никодим.

Заискрила дуэль взглядов. Злой Никодимовский напоролся на неожиданно могучий стариковский. Застывших в клинче взоров никто не отвел.

Старик вымолвил несколько добродушно, словно за ним в кустах пряталась армия:

– Девочку придется отпустить.

– Она наша.

– Ваша добыча?

– Просто наша.

Руки купцов-воинов потянулись к мечам.

– Если девочка путешествует с кляпом во рту и конвоем, то явно не по своей воле.

– Всяко бывает. Не нужно бы вам лезть в чужие дела. Добыча с вашего берега – ваша. Не спорим. Потому и отдаем мальчишку.

– Девушка тоже не ваша. – Я поднялся с четверенек.

У большинства отвалились челюсти, а от Никодима повеяло смертельным холодом. Отряхнувшись, я пошел к задергавшейся Марианне.

– Ну вот. – Старец удовлетворенно зевнул. – За обман полагается штраф, оставите один меч.

– За меч мы дюжину таких купим! – Вскинутая рука в бронзовых наручах указала на меня.

– Или откажем в гостеприимстве.

Новый раунд бокса взглядов остался за хозяевами леса. Не нокдаун, но победа по очкам. Гости были сильнее, но хозяева – техничнее.

– Согласны, – буркнул командир.

– И девчонку.

– Это слишком!

– Кудряш, расскажи, что видел, – обратился старик к прятавшемуся за ним мальцу.

Тот выставил палец, указав на меня и царевну:

– Первый огонь развели вот эти двое. Я пришел на дым, они уже спали. А вот эти, с челна, – палец Кудряша сдвинулся на вооруженных гостей, – их забрали.

Корабли здесь зовутся челнами, механически отметилось в мозгу. Это лучше, чем корытами. Как в старые времена на моей родине.

– Беглые, видно же! – не выдержал один из купцов. – Законная добыча!

– На нашей земле вся добыча – наша, – окончательно утвердил старец. – Отпускайте, пока я второй меч не потребовал. И буду вправе, сами знаете.

По кивку предводителя захваты ослабли, освобожденная царевна бросилась ко мне с объятиями.

– Ну вот, – довольно улыбнулся старик из глубины усов и бороды. – Все разрешилось. Кудряш, возьми за постой. И штраф.

– Не держите зла, – через силу откланялся Никодим.

– И вы, люди добрые. – Седая борода качнулась в ответном поклоне. – Будете в наших краях еще – заходите, милости просим. Мы люди простые, не злопамятные. Мы – да, а конязь лют. Но о том, что сегодня случилось, мы ему докладывать не будем. Мы друг друга поняли?

Взяв под руки Марианну, судорожно дышавшую после освобождения от кляпа, и меня, старик повел нас вглубь леса. Через миг к нам присоединился Кудряш:

– Дед Пафнутий, вот!

– Неси, – не глядя, отмахнулся дед Пафнутий.

Он перевел колючий проницательный взор на меня. Я выдержал и выжигание дырок в зрачках, когда через них что-то пыталось всверлиться в мозг и пошарить там, и последующее придирчивое разглядывание всей фигуры в целом. Затем настала очередь царевны.

– Вижу, не беглые. Вообще не наши. С челна? Потопли?

– Ушкурники, – влез я прежде, чем царевна раскрыла рот. – Напали, все забрали, всех положили. Мы одни спаслись.

– Ясно. Сироты, значит. Есть хотите?

Часть 2. Пес, муж, кузнец

Глава 1

В котомке старика нашлось кое-что съедобное. Быстро перекусив, мы двинулись к показавшемуся вдали небольшому поселению. Оно состояло из нескольких домишек и напоминало казачий хутор.

Не совсем хутор. И совсем не казачий. Вместо шашек – мечи, вместо заломленных папах – островерхие шишаки. В общем, богатырская застава. Хотя… Хлипкие мазанки, крытые соломой, окружал тын – забор из тонких жердей. Для защиты от неприятеля такое не годится, но обитатели хутора были военными. Видимо, здесь что-то типа таможни. Я сделал вывод, что времена стоят достаточно мирные, иначе не паслись бы в открытом поле лошади, привязанные к вбитым кольям. Два обитателя заставы вывалились из домишки и вальяжно направились навстречу. Мечи в ножнах, походка вразвалочку, взгляд рассеянный и одновременно прощупывающий – таможня и ГАИ в одном флаконе. Даже животики у бравых воинов наметились почти такие же.

– Вот. – Кудряш передал им собранную с гостей плату.

– Свою часть мы в следующий раз возьмем, – сообщил дед.

Один воин спрятал добычу в мешочек на поясе, второй заинтересованно обошел деда Пафнутия по кругу:

– Старик, да ты помолодел не по годам. Ну-ка сгорбись.

Дед Пафнутий со вздохом выудил из-под рубахи спрятанный за спиной меч.

– Штраф? – Оглядев меч, вояка пристроил его у себя за поясом.

Его напарник укоризненно, но с понимающей улыбкой покачал головой.

– Не хотели платить, – признался дед.

– Кто? – Ребята посерьезнели.

– Новенький, Никодимом кличут, из верхних. Челн у него небольшой, но с чердаком.

Я отметил слово «чердак». В моем мире называли также. Есть ли связь? Если да – какая?

– Разобраться? – спросили вояки-таможенники.

– Не надо. Я вот сиротинушек подобрал. – Пафнутий кивнул на нас. – Никодимовские тоже увезти хотели, но закон-то на нашей стороне.

– А то.

Воины бросили на нас с Марианной ленивые взгляды. Не найдя ни в чем криминала, они вернулись «на службу», то есть под крышу домика, а мы последовали дальше, теперь по наезженной грунтовке. По левой стороне расстилалось возделанное поле, по правой – ухоженные сады с убранным урожаем. Не чета дорогам. Садами здесь занимались всерьез. Один из видов государственного дохода, если верить тому, что слышали от мальчишек и девчонок. Следы людей, коней и телег наползали друг на друга, кое-где зияли ямы. Местами приходилось обходить немалые лужи, оставшиеся после вчерашнего дождя. По сравнению со страной башен здесь дорогам внимания не уделяли. Как и должной охране рубежей.

– Кудряш, – обратился дед к пацаненку, – беги вперед, скажи Немиру, пусть готовит встречу.

Всякий раз, когда лень, привычка и размеренность овладевают каким-нибудь народом, это ему выходит боком. Вышло и нам.

– Бегите, – сорвалось с губ деда, с кряхтеньем шагавшего рядом и вдруг остановившегося.

Я оглянулся по сторонам:

– Куда?

– Почему? – вскинулась Марианна.

– Поздно, – сказал старик и тяжело опустился наземь.

Из-за развесистых деревьев вышли старые знакомые, в руках – луки, мечи и брыкавшийся Кудряш с зажатым ртом.

– Говорили же тебе, дед, – скучно бросил Никодим, возглавлявший отряд, – не лезь не в свое дело.

Я виновато глядел на царевну. Не будь ее рядом – прорвался бы в сады и был таков, вопреки и невзирая. Но она, царевна, была.

Нас быстро обыскали, связали руки и заткнули рты. Кричать, пока была возможность, я не рискнул. Дед и мальчик не кричали – значит, никто нас здесь не услышит. Рисковать жизнью не стоило.

– Разленились вояки. Не передай они присмотр сельским, уплыл бы не только меч. – Никодим перевел взгляд на нас с Марианной. – Нам это на руку. Старика с мальцом хватятся нескоро.

Позади меня что-то произошло. Внезапная сумятица, вскрик, смачная ругань, стук отпущенной тетивы, снова вскрик. Один из Никодимовских бойцов вынес на обозрение Кудряша. В спине у мальчика торчала стрела.

– Убег бы. Пришлось. – Он равнодушно перевалил трупик через плечо.

По усам и бороде деда Пафнутия покатились слезы. Вытянув вперед связанные руки, он кинулся на убийцу.

Никодим ударил старика мечом по затылку – не острым ребром, а плашмя. Дед Пафнутий завалился вбок.

– Уходим, – сказал Никодим.

Деда попытались поднять.

– А он это, того, – боец показательно скрестил на груди руки, – окочурился.

Никодим ругнулся.

– Тела оставлять нельзя. Старика тоже тащите, здесь должны думать, что он и мальчишка живы и что их куда-то нелегкая занесла.

Он подал знак, и кто-то из команды первым отправился в обратную сторону – бесшумно, незаметно, как опытный разведчик. Убедившись, что все в порядке, за ним так же осторожно, короткими перебежками, последовали остальные. Дважды все надолго залегали, сливаясь с землей. Меня с царевной и трупы несли без церемоний, иногда волокли по земле, чаще перекидывали через плечо или по двое держали на весу за руки и ноги. Пока шли садами, мне и Марианне дозволялось идти самостоятельно, нас просто направляли грубыми толчками и постоянно пихали в спины с требованием пошевеливаться. Заставу мы обогнули без проблем, оттуда никто не глядел ни назад, ни по сторонам. Должно быть, там предпочитали, чтобы люди и деньги приходили сами, по главной дороге. После садов отряд оказался в густом лесу, откуда через некоторое время пробрался на берег. Здесь все повеселели.

– Может, по течению назад? – предложил Никодиму мужик, который нес на плече Кудряша.

Несколько человек кивнули. Чувствовалось, что отвечать за гибель мальчика и деда команда желанием не горит. А возможность такого ответа витала в воздухе. Мне вспомнились казненные. Если так наказывают нарушителей порядка вроде наших похитителей, то я двумя руками за такую справедливость. Как говорят аллехвалинцы, если сознательно плюешь на общество – оно обязано ответить тем же, причем так, чтоб другим неповадно было.

– Там нас видели, – не согласился командир. – Когда этих хватятся, мы должны быть далеко и ни при чем. До порогов осталась пара часов тяги.

Нас переправили через высокий борт на занозистую палубу. На поперечине единственной мачты висел свернутый парус, тяжелый и заставивший поежиться: а если сверзится? В трюм вел прикрытый крышкой широкий лаз, а палубу от начала до конца перечеркивали скамьи с упорами для ног. С обеих сторон к скамьям прилагалось по закрепленному в уключинах веслу, каждое в прошлой жизни было высоким деревом. С мачты спускались канаты непонятного назначения. Пахло сыростью.

Нас кинули на палубу, словно мы были дровами. Трупы Никодимовская братва завалила камнями на дне реки – не найти, если не знать, где искать. Когда все было готово, команда в несколько рывков столкнула судно на воду и взялась за канаты, тянувшиеся с борта челна. Пристраивая лямку через плечо, кто-то ныл:

– И чего не дадут голытьбе подработать? Прежний конязь разрешал.

– Тянем сами, а поборы почти не изменились, – поддержал еще кто-то.

Им ответил другой, более старый голос:

– Бурлаки не носили оружия, им было запрещено, и однажды кто-то увез работяг. Теперь тут с этим строго.

На борту осталось двое – Никодим и еще один, которого я определил как главного помощника.

– Товар или развлечение? – Никодим указал помощнику на царевну. – Проверь.

Тот полез к ней руками. Марианна дергалась, вертелась, пиналась и мычала. После непродолжительной борьбы, для царевны заранее обреченной на поражение, помощник обернулся к главарю:

– Женские неприятности.

– Тогда прячь, глянем потом.

Из-под ног сидевшего с рулевым веслом Никодима помощник снял подставочку и вынул из палубы несколько досок. Под ними оказалась пустота глубиной в пару ладоней – типичное второе дно для контрабанды. Во тьме виднелись спрятанные там мешки. Меня с Марианной впихнули в подпалубное пространство, сверху накрыли досками. Над лицами осталось по дырочке для дыхания.

Нет, я рано обрадовался, отверстия оказались технологическими, в них крепилась подставка. Когда ее водрузили на место, в дырки вошло по острому штырю, направленному мне и Марианне прямо в лоб. Если начнем рыпаться, мычать и подавать другие признаки жизни, кому-то на палубе достаточно наступить на скамеечку, и штыри пробьют черепа.

Я проиграл. Проиграл все: жизнь, надежду, мечту. Журавля в небе и синицу в руках. И не одну. А одну подвел, не сумев защитить. Какой же я мужчина после того, что случилось? Мужчины побеждают. Проигрывают много думающие о себе существа, которые относят себя к мужчинам исключительно из-за наличия ничем не подкрепленного самомнения и болтающихся штучек в штанах. Пусть даже в юбках. Или в одних рубахах, если учесть местную специфику. Передо мной встал выбор: погибнуть героем или жить побитым псом. Будь я один, второй вариант тоже имел бы право на существование, хотя бы теоретическое. В зависимости от. Никто не хочет умереть, особенно, если зря. Но я не один, в этом все дело.

Под кожу вполз ядовитый холодок страха. Тьма угнетала, давила, расплющивала. Не тьма – чернота. Абсолютная. Везде. Вокруг и в мыслях. Мир сузился до единственной мысли и превратился в ощущения. Только слух и осязание. Стук и шаги. Перекрикивание команды, тянувшей судно вдоль берега. Бок прижатой ко мне царевны. Болтанка от мелкого волнения у берега. Внутричерепное бичевание себя за нерасторопность.

Час. Как минимум. Час длиной в жизнь. И ценой в жизнь. Почему мы не ринулись под укрытие ветвей по первому слову старика?

Теперь просто ждать.

Прошел еще час. И еще одна жизнь.

– Пройдем ли досмотр? Все напряжены, надо бы отдохнуть, – просочился сквозь доски тихий голос помощника.

– Всегда проходили. Всем молчать, говорю только я.

После слов Никодима раздался жуткий скрип. С берега донеслись чужие голоса, борт легко ударился обо что-то мягкое, судно остановилось.

– Встать! – прилетел отчетливый приказ чужих.

В ответ – гневный выкрик Никодима:

– Я капитан. Делайте свое дело и проваливайте.

– Напоминаем, что невыполнение приказа приравнивается к сопротивлению.

Теперь я знаю, что чувствуют приговоренные, перед которыми забрезжила возможность помилования. Чернота мыслей схлынула, породив обычную ночь, после которой бывает утро. Второе дыхание. Второе рождение.

Марианна тоже вздрогнула, ее ноги теснее прижались к моим ногам. Наверху решалась наша судьба. Мы вслушивались. Каждый звук взметал и гасил надежды.

Хруст киля по донному песку.

Скрип досок над нами.

Поскребывание сапога Никодима о смертельную для нас скамейку.

Деревянный визг штыря об отверстие. Туда-сюда. На полсантиметра, в пределах зазора. Нам не вывернуться, вокруг – мешки. Плечо Марианны потерлось о мое плечо. Последняя земляничка Хрисанфии. Куда там какому-то поцелую до эмоциональной мощи случившегося касания.

Впрочем… Сейчас, с направленным в лоб острием, мне вдруг до смерти захотелось поцеловать Марианну.

Нет. Не Марианну. Совсем не Марианну.

– Всем сойти на берег!

– Нет такого закона! – Никодим, кажется, понял, что что-то пошло не так. Даже мы поняли. Интонация, в которой плескалось отчаянье, сказала больше слов.

– Есть возражения? – принеслось с берега.

– Иду. – Нога над нами пошатала скамейку.

Если наступит…

Ау, Вселенная: мысленная фраза «захотелось поцеловать до смерти» не была адекватным, четко сформулированным желанием! Ты слышишь?! Я утрировал! Я пошутил!

Только бы мне не пошутили в ответ.

Шаги переместились на край палубы. Моим выступившим на лбу потом можно было мыть палубу, и еще осталось бы на стирку и полоскание паруса. Сознание стало пунктирным, воспринимая жизнь рваными клочками.

Шум. Возмущение. Ругань. Через полжизни – новые шаги. Несколько человек. Стук дерева о дерево. Частый. Нескончаемый. Приближающийся. Простукивание палубы завершилось прямо над нами. Осторожное вытягивание скамейки…

Свет! В оба отверстия. Скосив глаза, я встретился со взглядом Марианны. Она плакала.

Доску, исполнявшую роль крышки гроба, вытянули вверх.

– Вот они где.

Над нами нависли несколько былинных богатырей в шишаках и пластинчатых доспехах – для качественных кольчуг нужно железо, а здесь, как и везде вокруг, процветал бронзовый век. Мечи – широкие, короткие, предназначенные рубить, а не колоть. Сапоги – высокие, вплоть до защитных наколенников. Щитов нет. Впрочем, не было их только у вытащивших нас из тесной щели. У тех, кто выстроился на берегу, было все: и щиты, и копья, и луки. Команду Никодима скрутили и уложили мордами в землю. У меня и Марианны вытащили кляпы.

– Где старик?

– Убит. – Отвечать взялся я, и быстро, поскольку Марианна тоже открыла рот. Я одернул ее за рубашку. Мы в мужском мире, пусть привыкает. – И мальчик убит.

– Их притопили прямо на стоянке, – все-таки влезла царевна. – Под камнями.

Один из стражей пнул сапогом по деревянной лавке и, как мне показалось, даже не заметил. Он смотрел на берег, на связанных. О чем он думал, читалось на лице.

– Они? – Рука в бронзовом наруче указала на никодимовцев.

Мы с Марианной синхронно кивнули.

– Донесение конязю уже отправили, – громко сообщил один из солдат.

Никодим доставил нас немного дальше страны башен, за поворот реки, в места, невидимые с земель Западной границы из-за неприступных гор. До противоположного берега, куда мы с Марианной стремились, отсюда рукой подать. Мы находились в самом узком месте реки, в стране башен известной как Большая вода. Челн стоял пришвартованным к каменистому отвесному берегу протоки с могучим течением. На другой стороне реки высилась неприступная скала, ее часть в середине обрушилась, и река оказалась частично перегороженной. Основная часть воды промыла себе путь под камнями, а для судоходства осталась бурливая протока с порогами. Здесь, на излучине, где река плавно изгибалась между неприступной каменной громадой по той стороне и предгорными холмами по этой, располагалась застава – пограничная или таможенная, или одно в другом. На холме скалилась щербинками бойниц бревенчатая крепость, ее стены охраняли часовые. Незамеченными вдоль берега не пройти. Чтобы сплавиться с Марианной вниз по течению к оставленному лагерю на Западной границе, я должен был привести ее примерно сюда. Прямо в руки стражей реки. Получается, что, похитив нас, Никодим спас от смерти? Солдаты из возможных врагов превратились в спасителей. Бывает же.

Но благодарности к захватчикам я не испытывал. Душа ликовала, когда их, одного за другим, под конвоем повели по холму вверх, в крепость. За высокой стеной виднелись верхушки строений. Снаружи на стене висели привязанные бочки, скорее всего с чем-то горючим внутри. Отвязать – и покатятся прямиком на протоку, если кто-то рискнет прорваться с боем. А если ниже по реке стоит еще одна такая же крепостенка, то середину можно считать внутренним морем. Никто не пройдет без спроса.

Нас развязали и по деревянному настилу свели на берег. Вода с ревом мчалась сквозь узкий проход между каменных стен, судно удерживалось на месте только канатами. Его оттащили немного назад, чтобы не мешать спускавшемуся по течению новому кораблю. Часть стражников заняла место для встречи следующих гостей, остальные сначала простучали каждую доску челна и вскрыли каждый мешок, затем повели меня и Марианну вверх по склону холма вслед за никодимовцами.

За открытыми настежь воротами крепости глазам открылось нечто вроде внутренностей однажды посещенного со школьной экскурсией Раифовского монастыря, единственного в мире, как мне сказали, обиталища молчаливых лягушек. Возможно, в других монастырях так же, не знаю, я был только в одном. Разница в том, что здесь, в крепости, все строения были деревянными и размером поменьше.

Сопровождавшие меня и Марианну воины передали нас стражу у ворот, вскочили на коней и умчались куда-то, пришпоривая четвероногий транспорт и подгоняя его задорными криками.

– Я – Вешняк, – сообщил рослый плотный страж с искренней улыбкой до ушей.

От него, большого и жизнерадостного, исходило спокойствие, о котором мы так долго мечтали. Чувствовалось, как моя спутница тает под участливым, почти отеческим взглядом.

Теперь Вешняк ждал, чтобы назвались мы.

Резко отстраненная царевна вскинула на меня гневный взор, в ответ ей прилетел щипок в мягкое место. Говорить и решать за женщину должен мужчина.

– Марьяна и Ва… ня. – В последний момент я передумал с именем. Во избежание.

А спутнице пора бы уже понимать, где мы находимся, и держать рот закрытым, когда мужчины разговаривают. И не расслабляться. Рано еще. Если вообще когда-то не рано.

– Полюбовнички?

Судя по тону, Вешняк не имел ничего против, его глаза смеялись – по-доброму. Наверное, слово «полюбовнички» здесь передает смысл, не имея обидного оттенка, но мы с царевной покрылись краской.

– Брат и сестра, – глухо сообщил я.

– Не похожи. Ну, мое дело вас принять и разместить, а родственники вы или еще нет, покажет время. Пойдемте. – Вешняк двинулся в сторону соседнего домишки, откуда чудесно пахло. – Издалека?

Вместо ответа у меня вырвался горестный вздох. Издалека, и даже не представить насколько. Это в отношении меня, а насчет царевны и ее титула тоже помолчим, и тоже во избежание.

– Покормите мальцов, – громко распорядился Вешняк.

Помещение оказалось столовой. Страж усадил нас на скамью около длинного стола и вышел наружу. Донесся шепот Марианны:

– Почему не говоришь, что мы с той стороны? Здесь хорошие люди. Нас переправят через Большую воду, и все кончится.

– Ты еще выкуп предложи и представься по полной программе.

– И предложу, и представлюсь!

– Сейчас местные к вашему берегу боятся приблизиться, а если услышат про выкуп, начнут охотиться на вас как на волков. Твою семью, как ближайшего соседа, уничтожат одной из первых. Впрочем, благодаря выкупам, не сразу. И еще. У вас уничтожают прибывших чертей, не разбираясь, хорошие они или плохие. Почему?

– Черти несут угрозу стабильности!

– А для местных любой, кто прибыл с той стороны реки – это еще большая угроза, потому что угроза близкая и хорошо известная.

Заметив движение, мы умолкли.

На стол подавал толстый бородач, скорее всего повар. Кто еще будет ходить в замызганном переднике и нахлобученном колпаке? Кормили здесь кашей… с мясом. Нет, не так. Вот так:

С МЯСОМ!!!

Марианна содрогнулась, подавляя рвотный рефлекс.

– Это…

– Отдай мне.

Жирный кусок перекочевал из ее миски в мою.

– Почему девочка не хочет мяса? – насторожился повар. – У нас все отменное, козлика только с утра закололи.

– Потому что больная, – брякнул я первое, что пришло на ум. Гм. А правильно ли поймут? Болезни бывают разные, от некоторых избавляются вместе с их носителями. – Э-э… желудок с детства мяса не принимает.

– А я грешным делом подумал, что вы из Каинова племени, даже рука за мечом потянулась. – Запанибратское подмигивание показало, что повар так шутит.

Добрые у него шутки. Если здесь все столь же добрые…

Марианна глядела с ужасом и абсолютным непониманием. Главное, она молчала, и я мысленно перекрестился, а губы вылепили беззвучное «Алле хвала». Когда мозг соотнес эти два бездумно совершенных действия, захотелось улыбнуться, но что-то внутри не дало. Пусть все идет, как идет. Под какой бы крышей ни работал мой ангел-хранитель, со своей ролью он успешно справлялся, и не нужно сбивать его с толку лишним философствованием. С волками жить – по-волчьи выть, закон джунглей.

Мысли повара поменяли направление.

– Пятнадцать есть? – Облокотившись о тесаную столешницу, он пристально глядел на Марианну.

Ответил я:

– Почти, но еще нет.

– Красивая невеста растет. Сыну шестнадцать, а ничего подходящего не нашли. Сколько просите? Я хоть и трапезник, а человек небедный. Как с отцом связаться?

– Мы, – я переглянулся с окаменевшей царевной, – сироты. Родители… утонули.

– Теперь ты за нее отвечаешь? Ваней зовут? Никому, Вань, девку не отдавай, срок придет, я тебя найду. Не обижу.

Трапезник еще раз масляно подмигнул и отошел. Компот нам принес поваренок, копия толстого повара, только на щеках и подбородке вместо бороды торчал светлый пух. Зуб даю – упомянутый сын, отправлен на смотрины. Вскоре из-за ширмочки донесся разговор отца с сыном. Старший толстяк даже не пытался приглушить громкость голоса: